Текст книги "Рисунки Виктора Кармазова"

…Глядя на поплавок, Виктор прикинул, что появись сейчас дома у Олега, и тот вместе с сестрами встретит его, как ни в чем не бывало, может они и в картишки перекинутся. А потом, улучив минутку, он шепнет Машеньке, чтобы в будущем она ни в коем случае не выходила замуж за ухажера из Дедовска. Да… Нетрудно было догадаться о последующей реакции пятнадцатилетней сестренки.

Виктор пристроил удочку на воткнутую в илистое дно рогатульку, взялся за тетрадь и на первой странице набросал портреты своих дальних родственников – Олега, Машу и Настю.

На следующей странице нарисовал Катю – в полумраке, с сигаретой во рту. Потом – ее же, но обществе с Ириной и Таней, а чуть в сторонке, в кустах акаций – силуэты наблюдающих за ними парней. Карандаш мелькал над страницами, отображая не только эпизоды из прочитанной на днях рукописи, но и новые повороты в истории, после того, как он, Виктор, благодаря чудесной страничке воплощался в своей юности.

Нетленка с названием «Тайна нефритового голубя» была небольшой по объему, но событий в ней хватило бы на трилогию. Виктор вспомнил, что по сюжету украденный Андреем из музея складень, являлся ключом к скрытому в недрах монастыря тайнику. В тайнике хранится тот самый нефритовый голубь, обладающий чудодейственной силой, и об этом знал только старец, в доме у которого жила дачница Ирина.

Старец родился в середине семнадцатого века. Будучи мальчишкой, присутствовал при начале строительства Новоиерусалимского монастыря и, благодаря приобщению к чуду, которой являла собой фреска с изображением нефритового голубя, живет вот уже более трехсот лет. Он приоткрывает перед девушкой тайну, просит отыскать для него ключ-складень, платит ей за труды неплохие деньги и сулит вообще золотые горы. Алчная Ирина, не до конца поверившая старцу, тем не менее, подключает к поискам сначала своих подруг, затем их знакомых парней, среди которых оказываются представители истринской шпаны – Саня Петляев и Тереха, с которыми вернувшийся в свою юность Виктор уже имел «удовольствие» познакомиться.

Впрочем, не меньшее «удовольствие» он испытал и при знакомстве с дачниками-москвичами – Монахом, Шуриком и другими. В то же время его отношения с Таней, тем более, с Коротышкой складывались вполне успешно.

Да, но каждое воплощение для всех остальных случалось как бы впервые, только он знал, что было раньше, и только он знал, что, согласно рукописи, должно произойти потом.

В рукописи компания местных парней не на шутку конфликтует с дачниками-москвичами, дело доходит до поножовщины. В рукописи Саня Петляев убивает «бессмертного» старца, а брат Монаха Лексий душит гитарной струной рыжего Тереху. В Рукописи бывшие подружки Таня, Ира, Катя и Ольга Греческий профиль становятся злейшими врагами. В рукописи Шурик и Ирина подрываются на старой немецкой противотанковой мине, которую находят в подвалах монастыря, а Петляев, преследуемый Монахом и Лексием, срывается с вершины монастырского шатра…

Интересно, как бы все могло сложиться в настоящей жизни, вмешайся Виктор в развитие событий?

Поплавочек с ярко-красной антенной вдруг задрожал и медленно поплыл, удаляясь от берега. Виктор не стал затягивать с подсечкой, иначе рыба нашла бы укрытие в зарослях кувшинок. Подсек удачно и сразу понял, что на крючке явно не окунь, слишком сильным оказалось сопротивление. Мелькнула мысль, что лови он на нормальную импортную леску, можно было бы не волноваться за ее прочность. Но леска, привязанная к его бамбуковой трехколенке, была мало того, что отечественная и старая, так еще и вся в узлах. Удочка тоже оставляла желать лучшего, если сравнивать с пятиметровыми стеклопластиковыми телескопами, которые Виктор купил сразу по возвращении из армии.

С другой стороны сейчас рыбацкий опыт у Виктора был гораздо богаче по сравнению с тем временем, когда ему еще не исполнилось восемнадцати. Во многом, именно благодаря этому опыту, рыболов сначала неторопливо поднял к поверхности воды бронзовобокого красавца линя, а затем выволок его на берег.

– Корефаны, какой-то чувак нашу рыбу тырит! – крикнули за спиной.

Держа в одной руке удочку, в другой – под жабры – ненадолго успокоившегося линя, Виктор оглянулся. Он не знал имени нескладного прыщавого парня стоявшего на пригорке, но вспомнил, что в юности встречал его на истринских улицах.

– Мы ему сейчас так стырим, что мало не покажется, – пробасил кто-то, и рядом с нескладным появился еще один смутно знакомый Виктору парень.

– Чего там, Колюня?

Не узнать третьего было трудно – тот самый короткостриженый с татуировкой в виде петли на шее, с которым вчера у Виктора произошла стычка в очереди за билетами.

– Быстро же мы встретились! – расплылся в недоброй улыбке Саня Петляев.

– В чем дело, Петля? – возник рядом с корефаном запыхавшийся Тереха.

– Да вот, застукали чувака на месте преступления, – отозвался тот, не сводя цепкого взгляда с Виктора. – И вся прелесть в том, что деваться ему абсолютно некуда.

Здесь Петляев был прав: за спиной Виктора – сильно заросший пруд и топкий противоположный берег, слева и справа – непроходимые кусты и крапива выше человеческого роста, впереди, на пригорке – четверо. Виктор был уверен, что с каждым по отдельности, даже с Петлей он бы справился, несмотря на столь невыгодную позицию, в которой очутился. Но сразу со всеми…

– А в чем собственно дело? – спросил он и, как не в чем ни бывало, принялся высвобождать крючок из губы линя. – На своем родном пруду рыбу на удочку половить нельзя?

– На родном пруду? – прищурился Петляев.

– На удочку? – усомнился Тереха.

– А на что же еще… – Виктор продемонстрировал ему крючок с остатком червя-подлистника.

– Врешь, чмошник! – пробасил смутно знакомый Виктору парень.

– Точно! Врет, – поддакнул нескладный Колюня. – Из нашей верши карася вытащил.

– Ты карася от линя отличить не можешь, что ли? – усмехнулся Виктор и обратился к предводителю шайки. – Александр, ты же сам только что видел, как я рыбу с крючка снимал…

– Мало ли, что я видел, – присел на корточки тот и скомандовал. – Колюня, достань-ка ее. А ты, Влас, пока за рыбачком присматривай.

– Ага, – пробасил Влас и, спустившись по тропинке, почти вплотную приблизился к Виктору.

Служа на границе, Виктор неплохо освоил рукопашный бой, не напрасно занимался карате под руководством курсанта Голицынского пограничного училища, который, помимо прочего, научил обращаться с нунчаками. Виктор не знал, сработают ли сейчас эти навыки, приобретенные им в своем «потенциальном будущем», но был уверен, что для начала может очень эффектно врезать комлем удилища Власу в пах, в следующее мгновение тем же комлем толкнуть приблизившегося к урезу воды Колюню – пусть искупается. После чего реакция Терехи была бы вполне предсказуема, – скорее всего, рыжеволосый, размахивая кулаками, ринется на Виктора с пригорка, и ему достаточно будет увернуться и подставить слюнявому подножку. Останется Петля – самый опасный и коварный из всей шайки. У него, наверняка, имеется нож, зато у Виктора в руках – бамбуковая трехколенка, возможно, не очень удачное удилище, но от него можно быстро отсоединить нижнее, самое толстое колено, которое в сложившейся ситуации, очень подошло бы, как средство для обороны и нападения. И все-таки начинать драку первым без веской причины, Виктор не хотел.

Между тем Колюня нашел веревку, спрятанную в крапиве и уходившую в воду, с натугой потянул за нее и вытащил на берег довольно большую вершу, сплетенную из металлической проволоки. На дне самодельного рыбацкого приспособления прыгали два окуня и линек – по весу все три рыбки вместе были значительно меньше линя, пойманного Виктором на удочку.

– Чего усмехаешься? – зло спросил Колюня, заметив реакцию Виктора на столь мизерный улов.

– Правильно делает, что усмехается, – Петляев неторопливо пошел вниз по тропинке. – Ты вон сколько корячился, пока свою корзину плел, потом тащил сюда, забрасывал, переживал, что ее сопрут. А этот пришел налегке, забросил и сразу тебя обловил. Дай-ка удочку заценю, – улыбнувшись, попросил он Виктора, которому ничего не оставалось делать, как расстаться с орудием обороны и нападения.

Петляев повертел в пальцах поплавок:

– Сам, что ли делал?

– Нет. На здешнем рынке купил.

– Москвич?

– Ну, да, – пожал плечами Виктор. – У меня бабуля местная.

– А откуда мое имя знаешь?

– Так тебя вся Истра знает.

– Правильно, – Петляев самодовольно посмотрел на Власа, затем на Тереху и вновь на Виктора. – Ну, что, поделишься с Колюней уловом? А то он нас голодными решил оставить.

– Да пусть забирает, – Виктор бросил своего линя под ноги Колюни. – Я еще поймаю.

– Поймаешь, – взгляд Петляева упал на открытую тетрадь с незаконченным рисунком монастыря, которую Виктор отложил на пенек во время поклевки.

– Опаньки! Это ты рисовал? – Петляев передал удочку Власу и шагнул к пеньку, но Виктор преградил ему дорогу.

– Ты чего? – деланно изумился татуированный.

– Нельзя, – сказал Виктор и тут же получил короткий, но сильный удар в солнечное сплетение. Он согнулся, заработал удар сверху по шее и упал лицом в землю. Кто-то пнул его ногой в бок и еще раз, Виктор инстинктивно сжался, прикрыв руками голову, стараясь хоть немного глотнуть воздуха.

– Пропустите меня, пропустите же! – узнал он голос Колюни и сжался еще сильнее в ожидании нового удара… которого не последовало.

– Хватит, корефаны, хватит, – прервал избиение Петляев. – Вот же, какой у нас Колюня неблагодарный, ему рыбачок свой улов отдал, и за это…

– А пускай он в следующий раз…

– Хватит, говорю! Лучше, давайте поглядим, чего он тут намалевал… Опаньки! Так это же Лексий и его сестры-двойняшки.

– Как живые, – пробасил Влас. – Жаль, что малолетки.

– Я вчера Машку на улице встретил – в самом соку девка, – причмокнул Тереха. – Подкатить надо бы.

– Они мои соседки, – сказал Влас. – Пятнадцать лет всего девчонкам.

– Может, и пятнадцать. Главное, что созрели уже. Обои, то есть, обе. Обе созрели.

– Конечно, обе. Они же двойняшки.

– Обязательно подкачу, – решительно сказал Тереха. – Сначала к одной, потом к другой. А, может, и сразу к обо… обеим. Петля, составишь компанию?

– При случае – обязательно, – хмыкнул тот. – Ты лучше сюда посмотри. Узнаешь?

– Не узнаю…

– Глаз, что ли нет?

– Да это же Греческий профиль, – у Власа с наблюдательностью было явно лучше, чем у корефана. – А это Коротышка – из твоего же класса.

– Ты, чего, всех их знаешь, что ли? – Петля пнул Виктора в бок, но тот предпочел не отвечать.

– Ладно, с этого пока достаточно. Двигаем на базу. А ты, Колюня, бери свою вершу, в другом месте забросишь…

* * *

Трехколенку они не забрали, зато сломали поплавок – случайно или нет, но кто-то на него наступил и переломил надвое. А вот тетрадь унесли. Виктору не столько было жаль рисунков, сколько неприятно, что эти гады станут их рассматривать, обсуждать, заляпают грязными пальцами, да еще, не дай бог, – строить в отношении тех же сестер-двойняшек похабные планы.

Обидно было, что ему так и не удалось дать кому-нибудь сдачи. С другой стороны, наверное, поэтому-то его сравнительно несильно избили, хотя ребра болели, и саднили разбитые в кровь кисти. Да и, если быть честным, справился ли бы он с ними?

Умываясь и более-менее приводя себя в порядок, Виктор все больше и больше жаждал отомстить каждому из четверых. Отомстить, чем быстрее, тем лучше. Ведь месть могла и не состояться хотя бы потому, что Антон мог в любое мгновение стереть с чудесной странички последний его рисунок. В этом случае, он должен очнуться дома у слепого друга – с ноющими ребрами, разбитыми руками и злой, как черт, а для Петли и его корефанов, которые только что избили Виктора, как бы ничего и не произошло.

Поэтому сейчас он не хотел, чтобы Антон в своем времени взялся за ластик в ближайшие час-другой. Виктор очень жалел, что, рисуя себя в очереди с бумажником, который Коротышка стащила у Ирины, не добавил заткнутый за пояс под рубашку заряженный пистолет Макарова: и сам бы невредимым остался, и гадов перестрелял – рука бы не дрогнула.

Конечно, неизвестно, как бы все могло сложиться, – тот же пистолет в той же очереди у него могли и украсть. Много чего было неизвестно и непредсказуемо.

* * *

Пруд, на котором так неожиданно и неприятно закончилась рыбалка для Виктора, был, наверное, самым большим из всех остальных монастырских прудов. Он не знал, сколько всего их было выкопано более трехсот лет тому назад во время строительства Новоиерусалимского монастыря. Не исключено, что они окружали монастырь со всех сторон, значит, когда-то их было десятка два, а то и больше. Виктор очень хорошо помнил, как еще в шестилетнем возрасте на одном из прудов во время первой своей рыбалки поймал на удочку… тритона. Это потом были караси, ротаны, окуни, но первым трофеем для него стал именно тритон.

В настоящее время от того пруда остались лишь воспоминания – он полностью пересох. Но когда-то отец Виктора, так же как и Колюня сегодня, ставил там собственноручно сплетенные верши. И даже в те времена рыбы в эти примитивные орудия лова попадалось мало, зато верши частенько воровали. В конце концов, отец прекратил с ними возиться, полностью переключился на удочку, после чего, как правило, возвращался домой с неплохим уловом.

Поверхность пруда на берегу которого он встретился со шпаной, хотя и была во многих местах покрыта толстым слоем ряски, но довольно большие окна чистой воды говорили о том, что со дна бьют ключи, и это подтверждали вытекающие из него два ручейка. Один ручеек устремлялся сразу к реке Истра, другой перетекал в соседний пруд, который соединялся с еще одним, а тот – со следующим… Получался как бы каскад прудов, в итоге соединяющихся с рекой, но, к сожалению, помимо самого верхнего, в остальных ловить рыбу на удочку было невозможно все из-за той же ряски. Но то – на удочку.

Виктор хорошо слышал слова Сани Петляева, который велел Колюне забросить вершу в другом месте. Такое место могло быть либо еще где-то на этом пруду, либо на соседнем. Виктор подумал, что отыскать его будет совсем несложно и не ошибся.

Более того, выйдя по тропинке на берег соседнего пруда, заросшего высоким тростником, он услышал неподалеку громкий всплеск – либо кто-то нырнул, либо что-то тяжелое бросили в воду. Он чуть углубился с тропинки в заросли осоки, притаился. Не прошло и минуты, как мимо кто-то прошел. Виктор даже не стал гадать, кто это был, – конечно же, Колюня, которому неплохо было бы тут же и накостылять хорошенько. Он, конечно же, спешил к своим корефанам на так называемую «базу». Вот и хорошо!

Колюня шел, не оборачиваясь, глядя под ноги – оно и понятно, почва здесь была сырой, во многих местах кто-то проложил доски, под которыми все равно хлюпало, и, оступившись, можно было, как минимум по щиколотку провалиться в черную жижу. Виктор знал, что эта тропинка выводит к горе, на которой было городское кладбище: там лежала в земле его прабабка, были похоронены еще несколько родственников, а через полтора года упокоится и любимая бабушка.

Но, не доходя до кладбища, Колюня повернул на ответвление тропинки вправо и, все так же, глядя под ноги, направился к ряду сараев, притулившихся на самом краю всегда сырого поля. Всегда сырого – возможно, потому, что и здесь имелся старый-престарый прудик, со дна которого тоже били ключи. Берега его сплошь заросли ивами – не порыбачить.

«Неужели Колюня умудрился и здесь вершу забросить?» – успел удивиться Виктор, но тот даже не посмотрел в сторону прудика, решительно повернув к ближайшему, крайнему сараю. Этот сарай казался раза в два шире соседнего, благодаря пристроенной терраске, противоположная стена которой граничила с берегом прудика. Из терраски слышались громкие голоса, среди которых трудно было не узнать бас Власа. Вот, значит, где Саня Петляев свою базу устроил!

Дальше Виктор продвигался, согнувшись в три погибели. Свернув с тропинки и, зачавкав по влажной почве, промочив ноги, выбрался на твердый берег. Приблизился к терраске, прячась за ивами. Судя по всему, терраска только строилась и была пока незастекленной, зато сарай выглядел, как настоящий гараж, не исключено, что в нем и машина стояла.

Не определившись, чего он собственно хочет, Виктор подобрался к терраске как можно ближе, чтобы слышать, о чем в ней говорят. Но какой-то конкретной темы разговора не было – Петля с корефанами резался в карты.

Вообще-то похожий эпизод описывал в своей нетленке Александр Иванович. Пор сюжету на встречу к истринской шпане должен был прийти Лексий – троюродный брат Шурика и попросить у бывшего одноклассника Сани Петляева вернуть отобранный и того накануне складень.

И только-только Виктор об этом вспомнил, как увидел своего троюродного брата Олега с матерчатой сумкой в руках, приближавшегося к «базе». Ну, надо же! Получается, не случайно Петля примерно час назад, глядя на сделанный Виктором портретный рисунок его троюродных брата и сестер, назвал Олега – Лексием!

Виктора даже в дрожь бросило – он знал, знал, что будет дальше, о чем будут говорить Лексий и Петля. Знал, что именно попросит один у другого, и что из этого выйдет, знал дальнейшее развитие событий, которое и для Лексия, и для Петляева окажется не очень-то веселым… Стоп!

Он знал то, что написал Александр Иванович. Но в том развитии событий у Петли не было в руках рисунков, сделанных Виктором. Разглядывая которые, Петля задержал внимание на пятнадцатилетних сестренок и подначиваемый Терехой, что-то задумал…

В терраску Лексий заходить не стал, сказал с порога, заметно картавя:

– Всем привет! Петля, можно тебя на минуту, разговор есть.

– Щас, – отозвался Петляев. – Сколько у тебя, Теря, девятнадцать? А у меня двадцать, банкирское очко!

– Опять, что ли? – возмутился Тереха.

– Не опять, а снова. Давай, беги за бутылкой, – Ухмыляющийся Петляев вышел на улицу и протянул Лексию руку. – Ну, здорово. Чего скажешь?

Притаившийся поблизости в густом ивняке Виктор отметил, что Лексий немного выше Александра и шире в плечах, но Петляев выглядел более дико, что ли, словно настороженный зверь. Он достал из кармана тонкий портсигар, одну папироску протянул Лексию, тот не отказался. Закурили.

– Тереха за бутылкой потом может сбегать. Я вот чего притащил, – Лексий открыл сумку, в которой что-то звякнуло.

– Опаньки! С чего такая щедрость?

– Да, понимаешь, брательник у меня есть, Шуриком зовут. Говорит, твои корефаны у него какую-то иконку или складень отобрали.

– Так, значит, мы твоего родственника обработали?

– Ну да, дальнего.

– Ну, извини, Леский, не знали.

– Он ее вернуть просит. Говорит, семейная реликвия.

– Хм, здесь такое дело, корефан. Будь этот складень у меня – отдал бы без проблем. Но, к несчастью, это Терехин трофей. А насколько я помню, ты с ним когда-то в контрах был?

– Да мы и сейчас не приятели, – нахмурился Лексий.

– Отсюда вывод – фиг он тебе семейную реликвию вернет. Хотя бы из-за своей природной вредности не вернет, понимаешь?

– И что делать?

– А я тебе скажу – что делать, – Петля доверительно положил руку на плечо Лексия. – Выиграй! Ему же предстоит за бутылкой бежать, вот ты свою самогоночку и поставь против складня.

– Да я в карты, сам знаешь, не особо…

– Не дрейфь, корефан, Тереха в картах вообще дубиствер. Пойдем!

– Да…

– Даже если проиграешь, все равно что-нибудь придумаем, – Петляев взялся за ручку сумки, в которой вновь звякнуло, и потянул ее в сторону терраски. – Пойдем-пойдем, а то вон дождь собирается…

Лишь после того, как Петля завел Лексия в терраску, до Виктора дошло, что ему в этой ситуации правильней всего было бы выскочить из кустов и наброситься на Петлю с кулаками. И тогда Лексий, а на самом деле, троюродный брат Олег наверняка, принял бы его сторону.

В нетленке Александра Ивановича было по-другому, там Петля сам выигрывал у Терехи складень, и отдавал его корефану, хотя, потом по требованию Ирины вновь завладевал этой совсем не «семейной реликвией», а ключ к тайнику в подвалах монастыря.

Теперь Петля спровоцировал Лексия на игру в карты.

Виктор живо себе представил, что из этого может выйти. Скорее всего, Лексий быстро проиграет принесенную с собой выпивку, чтобы отыграться, согласится на какие-нибудь условия – Петля, наверняка, придумает что-то оригинальное, не исключено, что каким-то боком это коснется пятнадцатилетних сестричек…

С потемневшего неба упали первые капли. Виктор больше не видел смысла торчать здесь и прислушиваться к разговорам в терраске, к тому же за шумом дождя все равно ничего бы не услышал, да и промокнуть не хотелось. А вот к Машеньке с Настей наведаться стоило.

От «базы» до их дома было минут десять ходьбы, но Виктор побежал, надеясь успеть до того, как слабенький пока дождь не ливанет по-настоящему. Все равно промок, но хоть не до нитки. И только взбежав на крыльцо вдруг поймал себя на мысли, что не помнит, когда именно, будучи реально семнадцатилетним, общался с истринскими дальними родственниками. Он даже не знал, какой сегодня день! В рукописи в начале каждой главы стояла дата, но он как-то не обращал на это внимания и напрасно.

– Олег, давай открывай, пока я совсем не растаял! – будто не зная, где и с кем сейчас находится троюродный брат, закричал он, стуча в окошко входной двери.

– Его нет дома, – отозвался приятный голос.

Дверь открыла Машенька, а он открыл от удивления рот. Такую он ее не видел. Прав был Тереха, говоря, что девочка «в самом соку». Какие там пятнадцать лет! Крепенькая, словно физкультурница из старых документальных фильмов, загорелая до такой степени, что даже веснушек не видно, со стрижкой под Мирей Матье, огромными карими глазищами и с маленькой родинкой над уголком верхней губы…

– Привет, сестренка! – сказал Виктор, лихорадочно пытаясь вспомнить, когда же, в самом деле, он видел ее в последний раз.

– Витя, здравствуй. Заходи, – Машенька улыбнулась, пропуская его в дом. Потом закрыла дверь на крючок и пошла за ним. – Олежка ушел куда-то, а когда вернется, не сказал.

– А Настя? – он не мог отвести от сестры глаз и этим, кажется, немного смутил.

– На речку пошла, купаться. Я говорила, что дождь собирается, но у нее другой интерес – жениха себе нашла, – она подала ему чистое полотенце. – Сильно промок?

– Спасибо, не очень, – он вынет лицо и руки. – Если Настя стала такой же красавицей, как ты, то грех жениха не найти.

– Витя, что ты говоришь! – она еще больше засмущалась и убежала на кухню. Через минуту вернулась, держа в руках полную трехлитровую банку молока.

– Молочка попьешь парного?

– С удовольствием, сестренка.

Машенька достала из настенного шкафа зеленую эмалированную кружку, поставила на стол и до краев наполнила молоком.

– А ты будешь? – Виктор взял кружку.

– Пей. Я после тебя.

Он пил медленно, не сводя с девушки глаз. И она, не отрываясь, смотрела на него.

– А знаешь, если ты допьешь это молоко, то сможешь узнать мои мысли? – Виктор, улыбаясь, протянул ей кружку.

– Знаю. Может, мне твои мысли очень даже интересны, – Машенька быстро выпила оставшееся молоко.

– Ого! Да ты любопытная. И что же тебе, к примеру, интересно узнать?

– К примеру, как ты ко мне относишься, – сестренка провела по губам верхней стороной запястья, стерев появившуюся белую полоску.

Он как-то разом вспомнил время, когда сестренки еще не ходили в школу. Всякий раз, когда он подходил к их дому, Машенька и Настенька наперегонки бежали его встречать, бросали на шею, а он по очереди носил их на руках и обязательно угощал ирисками. Кажется, у сестренок было постоянное соперничество, – кому из них он больше уделит внимания.

– Милая Машенька, я тебя очень люблю, – сказал он как можно нежнее.

– И я тебя, Витя, очень сильно люблю.

Виктор даже растерялся – так серьезно она это сказала.

– Ну, конечно. Мы же с тобой родственники, пусть хоть и дальние. Но все равно – брат и сестра.

– При чем здесь брат и сестра, – Машенька махнула рукой, словно прогоняя надоевшую муху.

– Как причем? – еще больше растерялся он. А она шагнула к нему, отчего у Виктора замерло сердце. Закрыв глаза, Машенька прошептала, а ему показалось, что свежий ветер прошелестел зелеными березовыми листочками:

– Витя, поцелуй меня, пожалуйста.

– Конечно, – он наклонился и бережно чмокнул ее в загорелую бархатную щечку.

– Я же тебя по-взрослому просила!

– А ты знаешь, как взрослые целуются?

Машенька не ответила.

– Может быть, и меня научишь?

Виктор не успел опомниться, как сестра, поднялась на мысочки, обхватила его руками за затылок и, притянув к себе, прижалась своими мягкими губами к его губам. Он почувствовал, как лизнул его ее язычок, и как слегка куснули за губу ее зубки, и тут же Машенька отскочила от него, пихнув руками в грудь, и опять убежала на кухню. Виктору стало жарко и, чтобы собраться с мыслями он решил выйти под дождь – освежиться. Но на крыльце нос к носу столкнулся с Петлей и его корефаном Терехой…

* * *

– Да что с тобой, дружище!? Очнись, очнись!!!

Виктор рывком сел и увидел перед собой испуганное лицо Никиты, а за ним – Антона с чудесной страничкой в руках.

– Отдай ее мне! – Виктор выхватил у слепого друга страничку, поспешно сложил, убрал в задний карман джинсов. Шмыгнул носом, облизал губы, почувствовав на языке вкус крови. Сколько же он ее пролил после того, как впервые взял в руки подарок Александра Ивановича!

– Ты – как? – спросил Никита.

– Уже утро? – проигнорировал вопрос Виктор, уставившись в окно.

– Ну, да. Я полночи роман твоего знакомого читал, а другую половину ночи мне все это снилось. Монастырь, Истра, шпана, девчонки… Мужик пишет, словно своими глазами все видел.

– Вот-вот…

– Что – вот-вот?! – вскипел Никита. – А то, как Петля деда зарезал, он тоже своими глазами видел?!

– Ты про старца, которого фашисты ослепили? Так это же художественный вымысел.

– Вымысел? Ослепили? – одновременно спросили Никита и Антон.

– В романе этот старец больше трехсот лет прожил, – принялся объяснять Виктор Антону, то и дело, шмыгая носом. – Благодаря оберегу, дарованному так называемым «нефритовым голубем». Но это не уберегло старца, ни от гестаповца, который ему глаза сигаретой выжег, ни от Сани Петляева, который в конце семидесятых ему горло перерезал. Такую вот книгу мой знакомый написал.

– Глаза… сигаретой… – Антон нащупал стул и присел на край.

– Извини, дружище, – Виктору стало не по себе, и Никите, кажется, тоже.

– И что потом с тем гестаповцем стало? – спросил Антон.

– Не знаю. Не написал об этом мой знакомый. Зато тот самый Петляев, который старца зарезал, в конце книги погибает – падает с самой верхотуры Воскресенского собора и разбивается…

– Что же твой писатель гестаповца не наказал? – вздохнул Антон.

– Спрошу при случае. Может, у него в задумках продолжение нетленки написать.

– Да черт с ним, с продолжением каких-то там нетленок! – не выдержал Никита. – Ты лучше объясни, почему весь в кровищи? Я дома проснулся, словно беду почуял. Прибежал сюда, еще с улицы крики услышал. Смотрю, – ты на кровати и, вроде бы спишь, а Антон сидит за столом и ластиком по бумажке трет. Я еще у него спросил, кто кричал? А у тебя вдруг – кровища из чухальника фонтаном, словно кто-то невидимый со всего маху приложился.

– Ну, да, правильно, – Виктор в очередной раз шмыгнул носом. – А потом – раз, и все резко так прекратилось. Верно?

– Верно.

– Ну, вот и ладненько, и говорить больше не о чем, – решительно сказал Виктор и поднялся. – Все, пора на электричку. Антон, спасибо тебе за приют, – он пожал руку хозяину дома.

– Может, чайку? – на всякий случай предложил тот.

– Нет, спасибо, побегу, а то опоздаю…

* * *

На самом деле, если бы Виктор опоздал на ближайшую электричку, не случилось бы ничего страшного – по расписанию до обеденного перерыва в Москву отправлялись еще две. Просто Виктор хотел прекратить разговор в доме Антона. У Никиты по поводу этого были другие соображения, и он сказал, что проводит дружищу до станции, где у него якобы были какие-то дела.

– Может, все-таки объяснишь, что происходит? – спросил хмурый Никита, когда они пересекли клеверное поле и вошли в лес по ведущей на станцию старой тропинке.

– А ты поверишь? – Виктор остановился и посмотрел на друга в упор.

– Если скажешь правду – поверю, – серьезно сказал тот.

– Правду…

– Дружище, я в любом случае по твоим глазам пойму, врешь или нет.

– Хорошо. Давай, до нашей полянки дойдем, будет тебе и правда, и если хочешь – доказательства.

– Давай, дойдем…

Виктор давно подумывал посвятить во все чудеса своего лучшего друга. С этим человеком, он, как говорится, пошел бы в разведку, другими словами, доверил бы ему свою жизнь. И все-таки Виктор опасался, что, узнав о возможностях странички, Никита захочет ею завладеть. Слишком уж многое она могла подарить своему владельцу. Другое дело, что хорошо было бы выяснить, способен ли кто-то другой, так же эффективно воздействовать на нее, кроме самого Виктора. Это он и собирался вскоре проверить.

Полянка, о которой шла речь, была примерно на полдороге между деревней Кобяково, где жил Никита и станцией Скоротово. Приезжая сюда из Москвы, Виктор с друзьями всякий раз задерживались на этой симпатичной полянке: полной грудью вдохнуть ароматы подмосковного леса, полюбоваться природой, к тому же – опрокинуть стопочку-другую – повод для этого находился всегда, хотя хорошо было и безо всякого повода.

– Ну, что скажешь? – нетерпеливо спросил Никита, когда они дошли до места, и Виктор присел на сухой пенек.

– У тебя спички есть? Дай одну, – Виктор на треть воткнул спичку в землю, чтобы она стояла вертикально. Потом достал тетрадь и разгладил на ее обложке чудесную страничку.

– Ты чего, хочешь спичку нарисовать? – спросил сосредоточенно наблюдавший за ним Никита.

– Сначала ты ее нарисуешь.

– Зачем? Да и не умею я.

– Неужели не сможешь простую спичку нарисовать? – улыбнулся Виктор, вручая другу карандаш.

– Ладно, попробую, – Никита присел на корточки и уставился на спичку.

– Мудрствовать не надо. Представь, что ты в детском садике, и это воспитательница просит тебя рисовать.

Пожав плечами, Никита нарисовал две черточки и серную головку.

– Отлично! – похвалил Виктор. – Теперь подрисуй пламя, ну, будто спичку только что подожгли. Да ты настоящий художник! А теперь распишись внизу и на мгновение прикрой глаза.

Никита сделал все, что от него просили, после чего вместе с другом уставился на примитивный рисунок.

– Фу-у-у, примерно через минуту громко выдохнул Виктор. – Я так и думал.

– Что ты думал? – Никита был явно недоволен происходящим.

– Успокойся, сейчас все поймешь, – Виктор присел на соседний пенек, стер рисунок и тоже нарисовал горящую спичку, воткнутую в землю. – Теперь смотри внимательно!