Текст книги "Миронов"

«Итак, 12 дней жизни... – писал Филипп Козьмич Миронов. – 12 дней, как позади осталась уже приготовленная яма, засыпанная потом пустою... Эта яма для меня является символом смерти, перед лицом которой не лгут. Я хочу, постоянно оглядываясь на нее, быть искренним в этих моих записках, в этих воспоминаниях о 47-летней жизни, оставшейся по ту сторону засыпанной ямы. Короче, это исповедь многострадальной жизни, не понятой современниками, но жизни поучительной... Но особенно побудительной причиной, заставляющей меня теперь работать над этими записками, является необходимость рассеять мнение политических моих противников, как революционеров, так и контрреволюционеров.

...Вчера, 18 октября из Казачьего отдела ВЦИК мне доставлены (я ведь еще под стражею – в гостинице «Альгамбра») копия статьи Л. Троцкого «Полковник Миронов» и копия статьи некоего белогвардейца А. Черноморцева «Красные казаки». Обе эти статьи пристрастны по соображениям личного и политического характера. Важно отметить в статье Троцкого ее конец: «В могилу Миронова история вобьет осиновый кол, как заслуженный памятник презренному авантюристу и подлому изменнику».

Слабость человеческая, хоть мне всего «12 дней», уже успела мною овладеть: льстит моему самолюбию, что осиновый кол будет вбиваться не руками человека, всегда пристрастного, а руками истории, а для этой старушки отказать в искренности и чистоте исповеди – преступно...

И вот, как бы воскресший по какому-то чуду для новой жизни, я хочу начать ее опять-таки с исполнения того назначения человека, для которого он посылается на землю, а именно, в наше страшное время – облегчить страдания ближнего. Как я понимал свое назначение среди человечества, скажут эти мои записки, но не статьи Троцкого, Черноморцева и др., приписывающих мне карьеризм, авантюризм и т. п. качества, которых я был чужд всю свою жизнь. Девиз моей жизни – ПРАВДА!

...Все несчастье моей жизни заключается в том, что для меня, когда нужно сказать чистую правду, – не существует ни генерала царской армии, ни генерала Красной Армии. Правда, как всем нам известно, – есть общественная необходимость. Без нее жизнь немыслима. Правда, являясь двигателем лучших возвышенных сторон человеческой души, должна чутко оберегаться от захватывания ее грязными руками. Она в своем голом виде – тяжела, и кто с ней подружится – завидовать такому человеку не рекомендуется. Для нее нет ни личных, ни политических соображений – она беспристрастна, но жить без нее немыслимо. Правда, как говорит наш народ, ни в огне не горит, ни в воде не тонет. И всю жизнь я тянулся к этому идеалу, падаю, снова поднимаюсь, снова падаю, больно ушибаюсь, но тянусь... Совершенства нет на земле, но к нему мы обязаны идти, если живем не во имя личного эгоизма...

Круговорот жизни втянул меня на арену общественной жизни и политической борьбы, и во всем этом я принимаю участие постольку, поскольку переживаемый момент требует моих физических, нравственных и умственных сил. Чувствовать над собою чье-либо господство я не любил еще при Николае Романове. Это тоже одна из причин моих несчастий, если только борьбу за торжество правды, за социальную справедливость считать несчастьем. Став на путь борьбы за Советскую власть, на путь борьбы за укрепление за трудящимися массами средств производства, за их социализацию, – я искренним желанием имел одно: не дать генералам, помещикам и капиталистам увлечь темное и политически невежественное казачество на контрреволюционный путь. Я стремился, чтобы увлечь казачество на борьбу за Советскую власть, за борьбу в союзе с трудовыми массами России...»

В этих страницах вся суть его миропонимания, диалектика его борьбы. «Девиз моей жизни – правда!» Этот девиз привел его в революцию, с этим девизом на устах он погиб. До рокового дня осталось всего лишь 15 месяцев... Как он ими распорядился?

Став членом Донисполкома, заведовал земельным отделом. Ездил по станицам, хуторам, улаживая острейшие земельные конфликты. Убеждал казаков больше сеять – республике нужен хлеб. Обязанности свои исполнял добросовестно, но тяготился ими, считая чересчур кабинетными. А тут еще неутешительные вести с фронта... И он снова обращается к разуму и сердцу своих братьев, донских казаков – бросить оружие и вернуться домой.

Снова та же страсть и горячность и вера в то, что именно от его призывов люди вдруг остановятся, придут в себя и задумаются о ненормальном, противоестественном житье-бытье, которое противоречит всем разумным началам. Услышат в самих себе человека разумного и доброго и начнут возрождать разрушенный донской край. А сколько раз он обращался с подобными призывами? И что-нибудь изменил? Изменил строй жизни донских казаков? Многовековой их уклад, сложенный из мириадов деталей и сколоченный такой силой, которая не подвластна никому и ничему. Даже несмотря на его бешеную энергию, неужели он не понимал, что его усилия тщетны?.. Но ведь он мнил себя героем, способным на великие свершения – разрушить старый мир и на его обломках построить новый. А разве великое свершение – разрушать?.. Да и потом, как это на обломках строить?.. Что же за строение получится?.. Но таков лозунг творцов революции! А Миронов сам-то, кажется, и не стремился разрушать фундамент здания, созданный поколениями донских казаков, считал его крепким и жизнеспособным. Тогда к чему же он в конце концов стремился? К свободе. Но это же... мираж. Помнит он, как в знойной, раскаленной полуденным солнцем степи возникают фантастические видения, но при приближении к ним исчезают и возникают уже в другом месте, заманивая усталого путника все дальше и дальше... в гибельную пустоту. Где только единственная реальность – зной. Его руками не возьмешь, чтобы испытать на упругость, на языке вкуса не остается, только сухость во рту... И все равно он не переставал гоняться за степным миражом – свободой. Ну и гонялся бы себе на здоровье, как за собственной тенью, но зачем же в это дело надо было втравливать донских казаков, привыкших мозолистыми ладонями ощущать реальные предметы? А он все время только и делал, что силком пихал в их руки счастье-свободу. И представал пред ними чем-то вроде искусного фокусника, поучавшего, как прекрасно ощущение, когда ладонями захватываешь воздух да как можно большими порциями и кричишь от восторга, что эта пища даже полезна для казачьего желудка?.. Ерунда какая-то лезет в голову! И как только он мог до такого додуматься... Но не может же он теперь отказаться от всех воззваний, с которыми носился по белу свету? Да его никто и не заставляет. Однако вместо мифического добра, о котором он без устали твердил, не вели ли его дела к... преступлению? Что?! Этого еще его больному воображению не хватало!.. Ему, что ж, казалось, что он взлетал над миром? А выходит, падал? Да и падал-то не летящей птицей, у которой ветер шумит в крыльях и хоть чуточку ее поддерживает, а тяжелым грузным камнем... Раскалываясь о жесткую, неласковую землю... Ну а «милость к падшим призывал»?! И в этом его оправдание? А в раскаленной ненависти, которая обуяла родимый край, его вины нет? И за когтисто-костлявую руку злобы, перехватившую дыхание на шее матери-Родины?..

«Донские казаки и крестьяне! Много вас бродит в Грузии и по горам Кавказа, боясь вернуться домой.

Вернитесь в свои разоренные углы, к своим покинутым семьям.

Вас ждут!.. С глазами, наполненными слезами, с страшною сердечною кручиною ц душевною тоскою – твоя старуха мать и преждевременно высыхающая жена, окруженная голодными детьми, – целыми днями и ночами глядят за околицу, поджидая своего родного пахаря, своего кормильца.

Вернись, донской казак, в свой родной хутор, в свою станицу...

Вернись, донской крестьянин, в свое родное село, в свою слободу...

Советская власть, если вы искренне покаетесь, простит вас и предаст забвению ваше преступление пред трудящимися массами.

Член Донского областного исполнительного комитета, казак станицы Усть-Медведицкой Филипп Миронов».

22

Еще до конца не осознавая своей роли в общей братоубийственной войне, Филипп Козьмич Миронов с его всегдашней готовностью быть там, где трудно и опасно, пишет заявление в обком партии и в облисполком: «Сегодня 31 июля в „Советском Доне“ я прочел две заметки: „Нужно ликвидировать Врангеля“ и „Все силы для отпора Врангелю“. В газете „Красный Дон“ от 30 июля помещена статья „Опасная заноза“ и заметка „Смерть Врангелю“. Понимая эти статьи и заметки как клич, как тревогу, считаю преступным не отозваться на этот зов, как коммунист и военный специалист. В грозный и решительный час пролетарской борьбы я еще раз хотел бы испытать свое счастье в борьбе с Врангелем, не покидавшее меня на фронтах – японском, германском и последнем – гражданском. Прошу забыть недоразумения прошлого и разрешить отдать мои военные знания и опыт, а может быть, и жизнь на дело укрепления коммунизма, в рядах Красной Армии, первые шаги которой мне пришлось создавать на севере Дона в 1918 году против Краснова. Не откажите же донести куда следует о моем желании – пойти самому и повести рабочих и красноармейцев знакомыми дорожками для уничтожения барона Врангеля. К сему – Ф. Миронов».

Может быть, и не стоило бы акцентировать внимание на таком факте, что к этому времени Филиппу Козьмичу Миронову шел сорок девятый год, потому что над подобными людьми не властвуют годы? Наверное, права народная мудрость, которая утверждает, что женщине столько лет, на сколько она выглядит, а мужчине столько, сколько он может... Выходит, Миронов многое мог, если при вступлении в командование Второй Конной армией она насчитывала 2760 сабель, а через три недели их было уже 6288. Разбитую, дезорганизованную, недисциплинированную, не знающую простейших построений взводов и эскадронов ровно через три недели специальная комиссия Южного фронта отмечала: «Во Второй Конной армии с приездом Миронова произведена огромная организационная работа. Вторая Конная армия совершенно преобразилась и превратилась в стройную, организованную, спаянную сознательной дисциплиной».

Это какую же надо иметь бешеную энергию и талант, чтобы разгромленную Врангелем Вторую Конную чуть ли не заново возродить к жизни и заставить бойцов и командиров поверить, что они способны вернуться на передовую и победить своего заклятого врага – барона... Тут на поверхность всплыла такая деталь, которую и нарочно не придумаешь. Подставил Вторую Конную армию под удар Врангеля не кто иной, как бывший командующий Ока Иванович Городовников, который вместе с Буденным задерживал идущие из Саранска на фронт войска Миронова и приговаривал к смертной казни. Первый раз... И Миронову пришлось принимать дезорганизованные части Второй Конной... И еще одна деталь: членом РВС Второй Конной армии был назначен... Полуян, бывший председатель, Чрезвычайного военного трибунала в Балашове, приговоривший Миронова к смертной казни. Второй раз... Старые знакомые Миронова.

Красноармейцы и командный состав Второй Конной армии с нескрываемым восторгом встретили назначение командующим Миронова. Потому что Миронов – это талант и надежность. Миронов – это жажда борьбы. Миронов – это победа. Из более чем тридцати крупных сражений он еще ни одного не проиграл. Отчаянный и предусмотрительный, такой и нужен был измученным неудачами бойцам командующий. Он никогда их не оставит в беде. С шашкой наголо Миронов вырвется впереди конной лавы и примет первый удар на себя. Все знали не только его отчаянную храбрость, но и удивительную интуицию, где, когда, в каком месте нужно его присутствие, чтобы победить. Потом о нем ходили легенды, будто он заговорен. Пули жалили его десятки раз, но напрямую с пулей-дурой он еще ни разу не столкнулся. Сабельных ударов тоже избежал, но уже по другой причине – не было ему равных во владении казачьей шашкой в бою.

Среди белогвардейских офицеров бытовала иронически-трусоватая присказка: если завтра бой с войсками Миронова, то сегодня надо исповедоваться и причаститься, потому что живым не вернешься...

Барон Врангель, узнав, что Миронов прибыл на фронт, прислал ему письмо, запрятанное в буханку хлеба. Предлагал чин генерал-лейтенанта и должность командующего всей русской армией. После этого Миронов с особым вдохновением бил барона Врангеля, хотя войска Врангеля и обладали такой силой, которой не было ни у кого – 44 тысячи штыков и сабель, 267 орудий, 1377 пулеметов, 6 бронепоездов, 25 танков, 35 бронеавтомобилей, 40 самолетов...

Эта страшная в своем отчаянии злобная сила, смяв части Красной Армии, кинулась из Крыма на правый берег Днепра, чтобы соединиться с польскими войсками Пилсудского и, зажав в железные клещи, уничтожить красных. Замыслу грандиознейшей задачи не суждено было осуществиться только лишь по одной-единственной причине: на пути Врангеля встала... Вторая Конная армия. Но ведь он же разбил ее!.. Все верно – разбил ее Врангель, и поэтому, узнав, что перед ним снова эта жалкая Вторая Конная под водительством бездарного командования, Врангель смело и дерзко кинул свои отборные части. Ведь не могла же Вторая за несколько дней возродиться и стать серьезной помехой на его победоносном рывке на правый берег Днепра с целью соединения с армией Полыни...

Филипп Козьмич Миронов, вспоминая эти бои, неожиданно вскочил с тюремного топчана и заметался по камере... Врангель наносил главный удар двумя пехотными дивизиями и кавалерийским корпусом. На таранном острие его войск оказались части Второй Конной армии... Командующий Южным фронтом Фрунзе и член РВС Гусев прислали приказ № 330 Миронову: «...Вторая Конная армия должна выполнить свою задачу до конца, хотя бы ценой самопожертвования».

В собственном приказе от 14 октября 1920 года Миронов писал: «...Действовать упорно и беспощадно к себе и к врагу».

Филипп Козьмич понимал: «Историческая правда требует беспристрастного освещения событий, имевших место в великие дни революции, и мы, непосредственные участники боев, постараемся сделать это по мере наших сил и умения, не отнимая ничьих заслуг и не переоценивая фактов...»

В памяти строки телеграммы Главнокомандующего вооруженными силами республики командующему Южным фронтом: «Вторая Конная армия, руководимая доблестным командиром тов. Мироновым, в боях 13–16 октября западнее Никополя разбила лучшие конные части Врангеля – корпус Барбовича, и этим ударом создала перелом во врангелевском наступлении на правом берегу Днепра, преследуя по пятам разбитого противника, вынужденного поспешно отойти за Днепр. Армия захватила большие трофеи».

Завершившийся разгром белых войск Врангеля по справедливости составит одну из наиболее значительных и красивейших страниц борьбы русского пролетариата и крестьянства с мировой контрреволюцией за победу Советской власти в нашей стране и торжество социализма. Начальный толчок разгрому и образованию первой трещины в белогвардейской лавине дала именно Вторая Конная Красная Армия – в своих четырехдневных боях с противником 11–14 октября 1920 года на правом берегу Днепра. Сюда, в район Никополя барон, легко расправившийся с 13-й Красной Армией на левом берегу Днепра, перебросил из города Александровска отборные части: марковскую и корниловскую дивизии, конницу генерала Бабаева, 6-ю и 7-ю пехотные дивизии с конницей генерала Барбовича.

Филипп Козьмич обхватил двумя руками голову и усиленно начал растирать виски, словно желая в мельчайших деталях вспомнить, как он сумел натренировать бойцов и командиров, чтобы они не дрогнули в самый решающий и критический момент необычного тактического решения, еще никогда никем не применяемого. И может быть, главным было – убедить всех, что смертельный бой окончится победой. И еще, чтобы ни одна душа не знала о готовящемся «сюрпризе» врангелевским войскам, такого «гостинца» они еще не получали и вряд ли получат...

«Да, – писал впоследствии Миронов, – бог войны долго колебался над решением: кому уступить военное счастье – красным или белым? В конце концов ценою безмерного героизма и полного презрения к смерти, высокого сознания в исполнении революционного долга со стороны как командно-комиссаровского состава, так и рядовых бойцов Второй Конной армии, счастье было вырвано нами. В бою 12 октября 1920 года руководителями конных масс являлись – со стороны белых генерал Бабиев и со стороны красных – командарм Второй Конной. Оба они принимали непосредственное участие в боях: генерал Бабиев убит, Миронов ранен. Лошадь под ним была сражена осколком снаряда...»

Ну и удачлив же казак Миронов!.. Смерть Бабиева произвела удручающее впечатление на белогвардейцев. Газеты «Вечернее время» и «Голос фронта» отозвались статьями: «Имя генерала Бабиева неумолчно гремело во всех победных сводках, начиная С сентября 1918 года. Это был кавалерийский начальник, соединяющий в себе беспредельное мужество и чрезвычайную решительность своих действий с правильным пониманием основных законов военного искусства и исключительно развитой личной инициативой. Он всегда наносил врагу смертельный удар...» «Сражен Бабиев! Теперь Бабиев больше не скачет. Не видят казаки его огненного взгляда, не слышат незабвенного голоса. По не сломлен дух верных сынов...»

Почему Миронов вспоминает содержание этих статей? Чтобы самому лишний раз убедиться, кто ему противостоял? Противник-то был достойный...

Барон Врангель издал специальный приказ за № 3698 от 14 октября 1920 года: «Убит командующий конной группой генерал-лейтенант Бабиев. Еще одна тяжелая потеря, еще одна жертва на алтарь отечества. Пал один из доблестнейших сынов России. 17 ранений и ныне увенчавший несчетные подвиги свои смертью храбрых... Дабы увековечить память павшего богатыря, 1-му Лабинскому полку, в рядах которого покойный начал службу, именоваться впредь 1-м Лабинским генерала Бабиева полком».

«Коня!..» – хрипло закричал Миронов, раненый его любимец Орел валился на землю. Верный ординарец Иван, ни на шаг не отстававший от командарма, подскакал с запасной лошадью, и Филипп Козьмич, выскочив из одного седла, перескочил в другое... Не замечая, как из раны на ноге хлещет кровь... С шашкой наголо помчался впереди атакующей лавы... Кто-то дико заорал: «Командарм с нами!..», и началась бешено-смертельная скачка навстречу врагу. Кругом – артиллерийская канонада, пулеметная и ружейная стрельба. Пыль. Мат... Стоны... Огонь противника рвал на части людей и лошадей...

Этот решающий бой, оперативно-тактический, можно теперь смело сказать, предопределил судьбу... России. Так уж и всей России? Может быть, с его, Миронова, стороны так думать – нескромно? Посмотрим... Итак, что решил этот бой? Во-первых, Миронов не допустил соединения польских и врангелевских войск. А соединившись, они могли бы выполнить глобальную и вожделенную задачу – уничтожить Красную Армию. Во-вторых. И в-третьих, Миронов разбил главные, ударные части Врангеля, обескровил его, и он уже после памятного для всех боя не мог оправиться. Ну а теперь, люди добрые, мыслящие, пусть рассудят, что сотворил Миронов своим талантом и умением... Разве он спас Россию от разгрома? И – революцию... И было за что у изгнанников с родной земли – врангелевцев – дикой злобой ненавидеть командарма Второй Конной – ведь это по его милости они оказались на чужбине.

Итак, решающий бой.

Белые смяли красноармейские части... Конница генерала Барбовича, дроздовский и корниловский полки, состоящие из отборных офицерских кадров, которым оставалось или умереть, или прорваться к северу и зайти в тыл 6-й армии. Вслед за отступающими красноармейцами мчалась конница белых с обнаженными шашками, дикими криками и свистом, сметая на пути отступающих бойцов... Навстречу белогвардейцам появились лавы 16-й и 20-й кавалерийских дивизий Второй Конной армии. Но силы были неравны – на каждого красноармейца три белогвардейца... Лавы быстро сближались.. До их встречи – тысяча шагов, семьсот, пятьсот... Сейчас скрестятся шашки. Вдруг лава Второй Конной армии делится надвое: одна часть отскакивает вправо, другая влево – тут уж опьяненный противник почувствовал зримую победу и рванулся в образовавшееся пустое пространство, чтобы по частям рубить красных конников... Но тут-то и вступал в силу знаменитый мироновский маневр. Расколовшаяся надвое лава дала возможность пулеметным тачанкам мгновенно обнаружить себя, развернуться чуть ли не на месте на сто восемьдесят градусов и открыть ураганный огонь по белогвардейцам. А таких пулеметных тачанок было 250. Лучшая конница генерала Барбовича и Бабиева погибла... Что и стало началом полного разгрома Врангеля. Об этом говорят сухие строки приказа Южного фронта № 103 от 27 ноября 1920 года: «Выход противника на правый берег Днепра у Александровска и Никополя окончился поражением его первого корпуса и гибелью лучшей конницы, что явилось поворотным пунктом и началом разгрома Врангеля».

Бойцы при виде проезжавшего командарма с восторгом кричали: «Даешь Врангеля!» Это была редкая минута небывалого душевного подъема, как редки причины, рождающие такие подъемы. А что отвечал командарм бойцам? «Товарищи! Ваша кровь святая! Она дала сегодня пролетариату большую победу!..» А потом уже все покатилось к морю. В Крым... И золотое оружие Миронову вручали с орденом Красного Знамени, впаянным в эфес шашки... В то время – высшая награда Родины. Ею были удостоены в республике только 22 человека.