Текст книги "Пирамида не-творчества. Вневременнáя родословная таланта. Том 2"

Евгений Александрович Мансуров
Пирамида не-творчества. Вневременнáя родословная таланта. Книга в 2-х томах. Том 2

© Мансуров Е.А., 2020

© ООО «Издательство Родина», 2020

Блок информации: «пирамида не-творчества»
(Продолжение)

V. «Кто скажет, чтоб Сальери гордый был когда-нибудь завистником презренным?.. А ныне… я завидую… глубоко…»

«Красота, может быть, и спасет мир. Но и она беззащитна… Моцарта не отравил Сальери. Но гений Пушкина грустно понимал, что пальцы не этого, так другого Сальери дрожат от нетерпения…» (В.Огнев «Время и мы: Из дневников разных лет», Россия, 2005 г.). «Понятно, что тут не может быть другой побудительной причины кроме зависти, которую испытывает и даровитый, входя в соприкосновение со своим соперником…» (И.Дизраэли «Литературный характер, или История Гения», Великобритания, 1795 г.).

«Как ржавчина съедает железо, так зависть – душу» (Периандр, тиран Коринфа, Древняя Греция, 6–5 вв. до н. э.). «Зависть для ума – что боль для глаз. // От зависти ослепнуть может разум// Слепого зависть делает безглазым» (Джами, поэт, философ, 15 в.). «То, что вообще называется завистью, есть порок, представляющий собою природную извращенность… Нет ни одного порока, который так вредил бы благополучию людей, как зависть, ибо те, которые им заражены, не только огорчают самих себя, но и омрачают также радость других» (Р.Декарт, философ, ученый, Франция, 17 в.). «Никто не бывает так склонен к зависти, как люди самоуниженные» (Б. Спиноза, философ, Голландия, 17 в.). «Зависть есть беспокойство (неудовольствие) души, вытекающее из того, что желательным нам благом обладает другой человек, которого мы не считаем более нас достойным владеть им» (Г.Лейбниц, философ и ученый, Германия, 17–18 вв.). «Ненависть – активное чувство недовольства; зависть – пассивное. Нечего удивляться тому, что зависть быстро переходит в ненависть» (В.Гете, поэт и мыслитель, Германия, 18–19 вв.). «Из всех метафорических определений зависти (коих, разумеется, тьма) мне всегда было ближе прочих скрябинское «Зависть – это признание себя побежденным». Жаль, что метафоры мало помогают разбираться в жизни… Человек идет по линии наименьшего сопротивление в достижении своей максимальной значительности, и делать ничего не надо. Он самореализуется через негатив: оценочно опускает всех ниже себя» (М.Веллер «Психология энергоэволюционизма», Россия, 2011 г.).

«Завистник – это тот, кто поможет тебе в неудаче, но не переживет твоего успеха. Большинство людей теряет друзей, добиваясь успеха, особенно громкого…» (Т.Катаева «Анна Ахматова», Россия, 2007 г.). «Гению часто завидуют, потому что даже талант не может с ним сравниться…» (Т.Иванюк «Творчество и личность», Россия, 2006 г.). «Сколько мучительных переживаний доставалось при жизни Галилею, Пушкину, Вагнеру, Больцману, Лобачевскому; сколько душевных сил нужно было потратить Эйнштейну на защиту от нелепых придирок и обвинений! Казалось бы, современники должны радоваться, что рядом с ними кто-то пишет роман, делает открытие, создает симфонию, но именно это вызывает раздражение людей, зараженных такой болезнью, как зависть…» (А.Мигдал «Поиски и открытия», СССР, 1983 г.) «Невыносимой мукою томим // Тот, кто во всем завидует другим. // Всю жизнь тоской и злобою душа, // Затянута узлом его душа. //…Ведь нет для сердца тяжести лютей, // Чем зависть к доблестям других людей!» (Джами, поэт, философ, 15–11 вв.). «Кирпич не летает, и как бы он ни завидовал птице, ему не уподобиться ни ей, ни другим крылатым существам» (П.Таранов «Философия сорока пяти поколений», Россия, 1999 г.). «…Но способным завидуют, талантливым вредят, гениальным – мстят» (Н.Паганини, композитор и музыкант, Италия, 19 в.). «Зависть означает – никогда человек не смирится со своим поражением! Никогда не будет душе его покоя, если кто-то значительнее его. А кто-то значительней, будьте спокойны, отыщется всегда» (М.Веллер «Психология энергоэволюционизма», Россия, 2011 г.). «Неуважение к высоким подвигам человеческого духа может заразить молодых, начинающих свой творческий путь людей жестоким ядом нигилизма. …Что же это такое, чем вызвана болезнь – завистью, стремлением к самоутверждению, манией величия?..» (А.Мигдал «Поиски истины», СССР, 1983 г.)

«В зависти гения бывает иногда особенность, что лихорадочное расположение (привязанность и отвращение, доведенные до крайности) постепенно разрушает самого страдальца, не имея признаков настоящей болезни. Даже самый добросердечный человек поддается иногда его гибельному влиянию, когда он теряет сознание собственного достоинства, наполнявшее его уединение и составлявшее его счастье. Может быть, на вершине своей славы он замечает внезапно, что другой гений оставляет его в тени, и что этот гений его друг! Тут-то и является зависть, соединенная с ненавистью и отчаянием… Такова та болезненная раздражительность, в которую часто впадают гении всех родов… Это состояние развивается в них не одинаково по различию темпераментов, и тайные причины его скрыты так глубоко, что их не может открыть самое живое сочувствие…» (И.Дизраэли «Литературный Характер, или История Гения», Великобритания, 1795 г.).

• «Самый вопиющий, пожалуй, пример зависти в мировой истории – это ход 2-й Пунической войны (218–201 до н. э.). Род Барка был самый богатый и влиятельный в Карфагене, а славнейший представитель его Ганнибал (247 или 246–183 до н. э.) после Каннской победы (216 г. до н. э.) стал кумиром народа. Но армия его в Италии таяла, а римляне набирали и выставляли против него все новые легионы. Ганнибал забрасывал карфагенский сенат просьбами о подкреплении, которое окончательно решит судьбу войны – от аргументированных требований он переходил к жалобным мольбам, он взывал и убеждал. И люто завидовавшие его славе, богатству и влиянию сенаторы вынесли, в конце концов, вердикт, вошедший в анналы: «Ты и так побеждаешь, зачем же тебе еще подкрепления». Прошло несколько десятилетий – и римляне смели с лица земли Карфаген, население было вырезано или продано в рабство, и плуг провел символическую борозду через пустошь на месте великого еще недавно города: отныне и вечно быть здесь пусту. Зависть возобладала над благом государства и собственным. Сами сдохли, но и проклятый счастливчик Ганнибал в конце концов отравился в бегах…» (из книги М.Веллера «Психология энергоэволюционизма», Россия, 2011 г.);

• «Трафарет римлянина – суров, прям, непреклонен, гордится выше всего величием Рима и ради него готов на бой и смерть, твердо глядя ей в глаза. А без трафарета – Гней Помпей (106-48 до н. э.) завидовал полководческим успехам блистательного Лукулла (ок.117– ок.56 до н. э.) и вдумчиво и последовательно отобрал у него все плоды азиатских побед, фактически присвоив чужой триумф…» (из книги М.Веллера «Психология энергоэволюционизма», Россия, 2011 г.). «…Лукулл с 74 г. блистательно и со значительным успехом вел военные действия во 2-й Митридатской войне, но бунт его собственных солдат помешал ему воспользоваться своей победой, и, когда в 67 году Митридат снова выступил и нанес тяжелое поражение войску Триария, Лукулл был отозван вследствие несправедливых обвинений» (из книги Ф.Любкера «Реальный словарь классической древности», Германия, 1854 г.). «…После чего оскорбленный до сокровенной глубины души Лукулл плюнул на благо государства и ударился в ту баснословную роскошь частной жизни, которая и стала легендарной» (из книги М.Веллера «Психология энергоэволюционизма», Россия, 2011 г.);

• «Молодой Сулла (138-78 до н. э.) завидовал престарелому Гаю Марию (156-86 до н. э.) и лез в самое пекло, лишь бы превзойти своего начальника славой. А Марий завидовал Оулле и охотно отправлял его в следующее безнадежное пекло, из которого этот супермен выходил сильнее прежнего» (из книги М.Веллера «Психология энергоэволюционизма». Россия, 2011 г.). «…Когда Сулла был избран на 88 год консулом, то давно уже назревшая вражда между этими двумя мужами, одинаково стремившимися к высшей власти, но совершенно различными по характеру и образованию, привела их наконец к открытой войне… Мрачный, полный ненависти старик был окружен толпой вооруженных рабов, которые ждали только его знака, чтобы ринуться на всех его противников. Кровопролитие началось с друзей Суллы. Повсюду царили убийства и грабежи, имущество Суллы было конфисковано, а над ним самим произнесена опала. Затем Марий и Цинна немедленно вступили в консульские должности, причем первый – уже в седьмой раз (86 г.). Несколько дней спустя он умер на 71-м году жизни, 13 января 86 года, обессиленный потрясающими событиями последнего времени своей бурной жизни. Bпоследствии Сулла надругался даже над его прахом, велев бросить его в реку Аниен…» (Из книги Ф.Любкера «Реальный словарь классической древности», Германия, 1854 г.);

• «Тщеславию кардинала Арману Жан дю Плесси Ришелье (1585–1642), который был, несомненно, самым выдающимся государственным деятелем своего времени, особенно льстило, когда его считали также и лучшим из поэтов, он завидовал славе великого Пьера Корнеля (1606–1684) и отдал распоряжение раскритиковать «Сила» (1637 г.) – первое значительное произведение Корнеля, которое имело большой успех у публики. Пьеса эта была признана вредной с точки зрения общественной морали. По настоянию Ришелье французская академия обвинила Корнеля в несоблюдении принципов классической поэтики…» (из книги П.Баранова «Интеллектуальные крылья. Подвиги устремленья вверх», Россия, 2000 г.);

• «Белый генерал» Михаил Скобелев (1843–1882), герой Шипки (русско-турецкая война 1877–1878 гг. – Е.М.) имел столько геройских ран на теле не только по причине своего неоспоримого геройства. Он был талантлив, решителен, храбр, любим солдатами и ценим при дворе. Могли ли это стерпеть коллеги-генералы?.. Раз за разом подставляли Скобелева генералы вышестоящие, нижестоящие и рядом стоящие: он получал невыполнимый приказ и не получал вовремя подкреплений, до него не доходили последние данные разведки и опаздывали к месту сражения определенные планом союзники и соседи, транспорты с провиантом заворачивали к другим, зато негодный порох получал именно он. Раз за разом тащили после боя упрямого вояку в лазарет – и раз за разом, со все более высокой степенью инвалидности, он вылезал оттуда обратно в строй. Генералы были в отчаянии. В крайнем случае можно проиграть сражение или даже войну – ну, отговоришься, нагребешь кучу причин, выставишь свое поражение доблестью перед лицом сильного и умного врага, вину свалишь на других, еще и орденок схватишь, – но быть вечно в тени доблестного удачника, это ж невозможно перенести…» (из книги М.Веллера «Психология энергоэволюционизма», Россия, 2011 г.).

• «Александр Бовин (1930–2004) никогда не был дипломатом. И только когда в горбачевские времена решили восстановить дипломатические отношения с Израилем, то Горбачев, который знал Бовина и относился к нему с большим профессиональным уважением как блестящему спичрайтеру, который писал речи еще для Брежнева, как к мудрому человеку, который способен сглаживать разные конфликты… вот избегает категорических формулировок, но все-таки в мягкой форме говорит правду, которая устраивает все стороны одновременно. Бовин талантливый человек. Вот Горбачев сказал, что хорошо бы послом в Израиль направить Бовина. Бовин внешне располагает, и человек обаятельный и, кроме того, Бовин абсолютно не связан, конечно, ни с какими дипломатическими, политическими группировками. Как у всякого талантливого человека, у Бовина было много «друзей» наоборот, которые сказали: «Михаил Сергеевич, но он же много пьет». На что Горбачев в духе парня из Ставрополя, который устраивал когда-то бани для ЦК, отвечал блистательно. Он сказал: «Но зато много и закусывает». И, значит, Бовина отправили в Израиль (чрезвычайный и полномочный посол России в Израиле в 1991–1997 гг. – Е.М.), где его действительно очень любили… И в результате через 5 лет он выпустил книгу «Пять лет среди евреев и мидовцев». Это чудовищная книга. В МИДе просто прошелестел гром, как будто крупнокалиберный снаряд над головой прошел. Там Бовин всех героев называет по фамилиям и именам. И все вещи называет так, как они называются…» (из выступления И.Веллера на Франкфуртской международной книжной ярмарке, Германия, 2003 г.).

«Наука, – говорит Фрэнсис Бэкон, – часто смотрит на мир взглядом, затуманенным всеми человеческими страстями»…Часто грань между искренним непониманием и нежеланием понимать становится слишком расплывчатой, и для первооткрывателей наступает тяжелая пора испытаний…» (С.Иванов «Формула открытия», СССР, 1976 г.). «Вопросы науки, – отметил В.Гете, – зачастую являются вопросами существования. Одно-единственное открытие может прославить человека и заложить основу его житейского благополучия. Отсюда эта беспощадность, это желание во что бы то ни стало удержать свое место в научном мире, эта ревность к воззрениям и мыслям другого… Тут уж стирается граница между всеобщим и субъективным… Увиденный новый феномен – это открытие, а любое открытие – твоя собственность. Притронься кто-нибудь к чужой собственности – и сразу разгорятся страсти…» (из книги И.-П.Аккермана «Разговоры с Гете в последние годы его жизни», Германия, 1836 г.). «Занимаясь историей науки, «знаток», принижающий гениев, говорит о великих открытиях как о чем-то обычном, обыденном. Он пытается создать представление, что открытия не возникают в результате мучительных усилий и озарений, а «становятся известными» сразу всем. Сохраняя факты, он, по существу, искажает историю, осуществляя свою, быть может, неосознанную задачу принизить величие и поэзию научного подвига» (А.Мигдал «Поиски истины», СССР, 1983 г.). «История великих открытий знает прискорбные случаи низкой недоброжелательности не только учеников, но и учителей…» (Е.Лихтенштейн «Слово о науке; Афоризмы. Изречения, литературные цитаты», СССР, 1981 г.). «Профессиональная зависть – самое отвратительное в ходе научного прогресса! Кто не знал всех страшных ухищрений именно этой профессиональной зависти, тот не знал горя!» (А.Чижевский «На берегу Вселенной. Воспоминания о К.Э. Циолковском», СССР, 1962 г.).

• «1526 год Теофраст Парацельс (1493–1541) – швейцарский врач и естествоиспытатель – Е.М. – провел в Страсбурге, а в следующем году он был приглашен на должность городского врача в крупный швейцарский торговый город Базель. Парацельсу удалось вылечить одного богача, которому не смогли помочь лучшие лекари города. Его пригласили занять кафедру медицины в Базельском университете. На первой же лекции он перед глазами изумленных студентов сжег сочинения Клавдия Галена (ок.130-ок.200) и Авиценны (ок.980-1037) и заявил, что даже завязки его башмаков знают больше, чем эти древние мокротники…» (из сборника Д.Самина «100 великих ученых», Россия, 2004 г.);

• «Рене Декарт (1596–1650) не терпел, когда хвалили других. О Галилео Галилее (1564–1642) он писал: «Люди, знающие меня, скорее допустят, что он заимствовал от меня, чем обратное». Недолюбливал Эванджелиста Торричелли (1608–1647), Блеза Паскаля (1623–1662), писал оскорбительные письма Пьеру Ферма (1601–1665). Если упоминал работы других учёных, никогда на них не ссылался…» (из книги Я.Голованова «Этюды об учёных», СССР, 1976 г.). «Р.Декарт не отличался милым характером, был завистлив, любил, когда его называли «единственным Архимедом нашего века»…» (из книги Н.Гончаренко «Гений в искусстве и науке», СССР, 1991 г.);

• «В 1672 году Исаак Ньютон (1643–1727) опубликовал результаты своих исследований в области оптики – «Новую теория света и цветов» – в «Философских трудах» Лондонского королевского общества… Во время обсуждения рукописи Ньютона против его новой теории открыто выступил Роберт Гук (1635–1703), автор «Микрографии», одной из самых значительных научных книг 17-го века, руководитель отдела экспериментального оборудования при Лондонском королевском обществе. Обладавший большим научным авторитетом, Гук высокомерно отнесся к новичку. Он заявил, что сам сотни раз ставил те же опыты, что и Ньютон, но их результаты всегда были совершенно иными. Более того, по словам Гука, изложенную в рукописи Ньютона теорию можно объяснить гипотезами, ранее выдвинутыми самим Гуком, и потому она не содержит ничего нового. Гипотезу Ньютона, согласно которой белый свет состоит из нескольких разных цветов, Гук назвал «глупостью». Свое мнение он опубликовал в том же журнале…» (из монографии «100 человек, которые изменили ход истории: Исаак Ньютон», российск. изд. 2009 г.). «В конце 1683 года Ньютон сообщил Королевскому обществу основные начала своей системы в виде ряда теорем о движении планет… Гук уверял членов Королевского общества, что все идеи, содержавшиеся в «Началах» Ньютона, уже 100 раз предлагались им; …те же, что не излагались им ранее, – ошибочны…» (из сборника Д.Самина «100 великих научных открытий», Россия, 2008 г.). «…Гук являлся одним из 98 учредителей Лондонского королевского общества и всего на 7 лет был старше Ньютона. Как хороший экспериментатор Гук тотчас понял, что опыты Ньютона точны; тем ожесточеннее нападал он на теоретические выводы своего гениального противника… Как большая часть людей талантливых, но не достигших высоты гения, он считал себя гениальным и непогрешимым, и при этом был крайне завистлив и несправедлив к заслугам других…» (из очерка М.Филиппова «И.Ньютон, его жизнь и научная деятельность», Россия, 1892 г.);

• «Почему Готфрид Лейбниц (1646–1716) так небрежно говорил об «Опыте» Джона Локка (1632–1704) и постоянно мечтал о ниспровержении системы Исаака Ньютона (1643–1727)?..» (из трактата И.Дизраэли «Литературный Характер, или История Гения», Великобритания, 1795 г.). «По вступлении на престол Георга I И.Ньютон попал в салоны принцессы Уэльской (жены наследного принца Георга). Это была умная и образованная женщина, состоявшая в переписке со многими философами, в том числе и с Г.Лейбницем. В одном из писем к принцессе Лейбниц, под влиянием ссоры с Ньютоном, совершил поступок в высшей степени некрасивый даже со стороны философа. Он написал принцессе, что считает философию Ньютона не только ложной с физической точки зрения, но и опасной в религиозном отношении. Такое письмо было крайне неприлично для философа, не раз восстававшего против обскурантизма и религиозной нетерпимости… В том же письме он нападал на Дж. Локка и вообще на английскую философию, обвиняя ее в грубом материализме» (из очерка М, Филиппова «И. Ньютон, его жизнь и научная деятельность», Россия, 1892 г.);

• «Спор с основателем Гринвичской обсерватории Джоном Флемстидом (1646–1719) выявил агрессивные черты характера Исаака Ньютона (1643–1727). В 1694 году, чтобы закончить свою книгу по теории движения Луны, Ньютон попросил Флемстида познакомить его с результатами наблюдений. Хоть и не сразу – астроном занимался уточнением полученных им результатов, – но требуемые данные Ньютон получил, однако вместо благодарности Флемстид заслужил лишь упреки в разглашении теоретических наработок… Ньютона» (из монографии «100 человек, которые изменили ход истории: Исаак Ньютон», российск. изд. 2009 г.);

• В любопытной характеристике самого себя, которую Карл Линней (1707–1778) уместил на одной странице, выражаясь с отчетливостью и определенностью натуралиста, этот гениальный человек признается, что он способен ощущать зависть» (из трактата И.Дизраэли «Литературный Характер, или История Гения», Великобритания, 1795 г.);

• «Не без греха тут и сам король математиков Карл Гаусс (1777–1855), отказавший в поддержке Яношу Больяйи (1802–1860), который прибыл к его величеству со своим проектом неэвклидовой геометрии» (из книги О. Иванова «Формула открытия», СССР, 1976 г.);

• «Гэмфри Дэви (1778–1829) – английский химик и физик, один из основателей электрохимии – Е.М. – изо всех сил пытался помешать избранию своего ученика Майкла Фарадея (1791–1867) в члены Королевского общества… Поведением Дэви руководила самая обыкновенная зависть…» (из книги С.Иванова «Формула открытия», CССР, 1976 г.). «…Когда Фарадей начал самостоятельные научные работы (Лондон, 1821 г.), Дэви, пользуясь своим положением начальника, стал позволять себе большие бесцеремонности. Он прилагал к публиковавшимся работам Фарадея свои предисловия, в которых выяснял читателю, что, собственно, открытия Фарадея принадлежат ему, Дэви, так как он внушил их Фарадею, являвшемуся только исполнителем его, Дэви, соображений. Скромный и благоговевший перед Дэви Фарадей позволял совершать над своими работами подобную узурпацию до тех пор, пока работы Фарадея не сделались настолько крупными и оригинальными, что Дэви самому стало стыдно приписывать их себе. Мелочная зависть Дэви к своему ученику проявлялась, однако, не только в указанных фактах, но и во многих других, и когда работы Фарадея обратили на себя настолько общее внимание, что возник вопрос о принятии его в число членов Королевского общества, Дэви сделал все зависевшее от него, чтобы помешать избранию, и если это избрание все-таки состоялось, то отнюдь не но вине Дэви… Нашлись люди, которые утверждали, что Фарадей не имеет «нравственного права» вступить в святилище, именуемое Королевским обществом. Во главе этих противников был Дэви, состоящий тогда президентом Королевского общества. Последний унизился даже до попытки заставить Фарадея взять назад свою кандидатуру, и между ними произошел следующий характерный разговор. «Вы должны взять назад предложение о Вашем избрании», – заявил Дэви Фарадею. «Hе я дал это предложение, а члены общества, и я не вправе взять его назад», – отвечал последний. «Тогда Вы должны побудить к тому Ваших рекомендателей. – «Я уверен, они этого не сделают». – «В таком случае я как президент сделаю это». – «Я убежден, что сэр Дэви сделает только то, что считает благородным», – закончил разговор Фарадей. Он не придавал значения факту вступления в Королевское общество, но оппозиция Дэви и других пробудила его гордость, и он решил непременно добиться этой чести. Он составил записку, в которой, опроверг все возведенные на него обвинения, и представил записку в общее собрание членов Королевского общества. Несмотря на оппозицию Дэви, Фарадей был избран членом Королевского общества…» (из очерка Я. Абрамова «М.Фарадей, его жизнь и научная деятельность», Россия, 1892 г.);

• «Знаменитый французский физик Жан Батист Био (1774–1862), академик, был другом Доминика Франсуа Жана Араго (1786–1853)… Со временем дружба Био и Араго дала трещину. Био, как полагали, завидовал успехам младшего коллеги в делах научных, политических и общественных, поскольку сам не мог похвастаться ни добродушием, свойственным Араго, ни сопоставимым авторитетом. Когда Араго занял пост непременного секретаря Академии, он стал ее авторитарным правителем, и все же академики по-прежнему ему доверяли. О силе неприязни, которую они с Био испытывали друг к другу, можно судить по примечательному эпизоду, который не делает Био чести. Так случилось, что однажды в среду физики вышли одновременно из Бюро долгот. Проходя по улице Сен-Жак, Араго начал излагать принципы работы фотометра, только что изобретенного им прибора для измерения яркости света. Био отнесся к рассказу с недоверием, и, когда они поравнялись с церковью Сен-Жак-дю-Го-Па, Араго извлек из кармана ключи и нацарапал на ближайшей колонне чертеж, чтобы его мысль стала понятной. В понедельник начиналась сессия Академии, и Био вызвался произнести речь. Услышанное привело Араго в замешательство: Био принялся объяснять, приписав изобретение себе, устройство фотометра, идеей которого Араго поделился с ним пятью днями ранее. Араго попытался его прервать, но Био спокойно продолжал. Закончил он тем, что изобразил на доске ту самую схему, которую Араго нацарапал на колонне церкви. Это было уже слишком, поэтому Араго вскочил с места и прокричал: «Это в точности тот рисунок, который я нарисовал, чтобы преодолеть ваше недоверие к принципу, который вы теперь выдаете за свой». Био отвечал, что такого разговора не помнит. Араго тем временем потребовал, чтобы собрание немедленно отправило двоих секретарей в церковь Сен-Жак-дю-Го-Па, чтобы, отыскав указанную им колонну, те вернулись с докладом. Так и поступили. Био не дождался возвращения посыльных – он покинул здание Академии и не появлялся в ее стенах еще два года…» (из книги У.Гратцера «Эврики и эйфории. Об ученых и их открытиях», Великобритания, 2002 г.);

• «В больнице Неккер (1816 г.) Рене Теофил Лаэннек (1781–1826) – французский врач, один из основоположников клинико-анатомического метода в медицине – Е.М.) сначала пользовался трубкой, скрученной из больничного журнала, а вскоре применил свинчивающийся из двух частей деревянный прибор, названный им стетоскопом. Первая модель такого прибора храниться в музее Лаэннека в Нанте (Франция). На основании этого прибора он разработал и ввел в 1819 году в медицинскую практику аускультацию – метод медицинского исследования внутренних органов (легких, сердца) у человека и животных выслушиванием звуковых явлений, возникающих при работе этих органов… Но в конце жизни его угнетала зависть современников и, главным образом, непонимание значения его открытия» (из сборника M.Шойфета «100 великих врачей», Россия, 2006 г.);

• «Замечательный хирург Дж. Лисфранк (1790–1847), специалист по ампутации конечностей, лечению аневризм и перевязке артерий, любил хвастать, превозносить себя. Крикливый Лисфранк опубликовал доклад, в котором утверждал, что из 90 операций, сделанных по поводу рака, 84 привели к полному излечению больных. Один из учеников Лисфранка доказал, что данные фальшивы, Лисфранк не опровергал разоблачений, петлял, замазывал промахи. С тем большим пылом охаивал во все горло своих ученых коллег. Гийома Дюпюитрена (1777–1835) именовал «береговым разбойником», Альфреда Армана Вельпо (1795–1867) – «подлой шкурой», всех профессоров хирургии вместе – «попугаями от медицины». После смерти великого Дюпюитрена парижские хирурги разоблачали друг друга, конкурировали, дрались за приоритет. Четыре создателя литотрипсии (раздробления камней в почках, желчном пузыре) спорили до изнеможения, кто первый сказал «э». Приоритет считался в медицинском мире чуть ли не более существенным, чем само открытие…» (из сборника М. Шойфета «100 великих врачей», Россия. 2006 г.);

• Молодой Франсуа Шампольон (1790–1832), с невиданной энергией и энтузиазмом взявшийся за расшифровку иероглифов, доводивший себя непосильным трудом до обмороков, пользовался неизменной поддержкой маститых ученых. Однако все это прекратилось, когда задача была неожиданно блестяще решена. Тут заговорили зависть и недоброжелательность. Почему «он», только ступивший на эту стезю, а не «мы», давно истоптавшие сапоги на этой дороге? Почему открытие сделал француз, а не один из английских ученых, которые дольше занимались этой проблемой? Нельзя ли найти ошибки в решении задачи? Закрыть бы открытие, а потом открыть его вновь! Как ни печально для истории науки, но это факты, и от них не уйдешь…» (из сборника Е.Лихтенштейна «Слово о науке. Афоризмы. Изречения. Литературные цитаты», СССР, 1981 г.). «Открытие молодого француза Шампольона повергло его коллег в сердитое смущение. Даже учитель его Де-Саси не может скрыть сначала своей досады. Что же говорить о реакции шведа Окерблада и англичанина Юнга, ведь все они буквально десятилетия просидели вокруг Розеттского камня, и вдруг этот мальчик – откуда! из провинции, из далекого Гренобля! Нет, это невозможно представить! Шампольон отвечает оппонентам со спокойным достоинством: «Если я ошибаюсь, ошибка целиком моя, но, если совокупность уже установленных фактов и фактов новых каждый день все больше подтверждает мою новую теорию, было бы справедливо признать даже в Англии, что эти важные результаты являются плодом моих исследований…»…» (из книги Я.Голованова «Этюды об ученых», СССР, 1976 г.);

• «Профессор Сергей Боткин (1832–1889) первым в России создал в 1860–1861 годах при своей клинике экспериментальную лабораторию… изучал также вопросы физиологии и патологии организма. Итак, на петербургском горизонте появляется могучая молодая сила, пытливый аналитический ум. Само собой разумеется, что возникновение такого человека, объявившего войну всякой рутине, многим пришлось не по вкусу. Как говорится, не велик тот, в кого не бросают грязью. С.П.Боткину пришлось испытать участь всех новаторов: зависть, раздувание ошибок, несправедливые наветы. И случай представить Боткина едва ли не неучем вскоре представился. Завистники очень обрадовались, когда Сергей Петрович поставил одному больному диагноз – тромбоз воротной вены, но тот благополучно прожил несколько недель, теша злорадство недоброжелателей. Боткин пытался объяснить это обстоятельство, однако его противники не желали признавать основательность его доводов, опасаясь расстаться с надеждой доказать шарлатанскую заносчивость молодого профессора. Вскоре больной умер, весть об этом быстро распространилась по Петербургу, который, как и вся академия, застыл в томительном ожидании: окажется ли действительным диагноз Боткина. Когда объявили о часе вскрытия, анатомический театр вмиг переполнился друзьями и врагами Сергея Петровича и просто любопытными, Паталогоанатом профессор Ильинский при гробовой тишине извлек воротную вену, в которой содержался тромб. Недоброжелатели Боткина притихли. После этого случая о поразительной диагностической интуиции Боткина ходили легенды…» (из сборника M.Шойфета «100 великих врачей», Россия, 2006 г.);

• «В 1883 году Иван Тарханов (1846–1908) – российский физиолог, исследователь функций центральной нервной системы – Е.М.) являлся оппонентом при защите Иваном Павловым (1849–1936) диссертации на тему «Центробежные нервы сердца»… По словам П.К.Анохина, Тарханов отнесся к диссертанту чрезвычайно строго: «…неприязнь чувствовалась в каждом возражении; врачи, присутствовавшие на защите, которым Павлов помогал при выполнении диссертаций, старались успокоить своего любимца тем, что сочли придирки Тарханова завистью». «Ну, конечно, он не прав, – говорил диссертант, полный еще воинственного возбуждения. – Он же не понял дела. Нет, ему в самом деле досадно, вот он и придирается…» (из сборника М.Шойфета «100 великих врачей», Россия, 2006 г.);

• «У людей «с положением» слюнки текли при возможности позлопыхательствовать о Константине Эдуардовиче Циолковском (1857-I935). Весь свой яд и злобу они выливали на его голову. Эти люди презирали его как никчёмную личность, и в то же время где-то в глубине души, подсознательно, они завидовали ему. Они завидовали тому, что он, будучи столь малой «фигурой» на чиновничьем фоне, мог написать Менделееву, мог получать патенты, как русские, так и иностранные, что свои брошюры он рассылал по всей России и у многих встречал если не сочувствие, то во всяком случае интерес. К.Э.Циолковский не был ни Жюлем Верном, ни Уэллсом, не пользовался никакой славой, а в то же время его все знали, о нём говорили… Посредственность вела жестокую борьбу с ним за то, что он неизменно и несоизмеримо превосходил её. Его поступки осмеивались, его случайные ошибки служили темой для длительных пересудов, его оплошности не прощались, его добрым намерениям не доверяли, его предложения отвергались. Когда он делал попытки отстоять свои права, его убеждали, что никаких прав у него нет, так как его предложения не имеют смысла. Его считали расчётливым хитрецом, который хочет нажиться на фантастических проектах. «Не думайте, – говорили они, – что Циолковский очень прост. Он – притворяется. Он хочет разбогатеть на своём металлическом дирижабле, на который им взяты патенты во многих странах. Но ещё не нашлось ни одного дурака, которого он мог бы провести за нос! Никогда его выдумки, к счастью для людей, не увидят света…»…» (из книги А.Чижевского «На берегу Вселенной. Воспоминания о К.Э. Циолковском», CССP, 1962 г.);