Текст книги "Пирамида не-творчества. Вневременнáя родословная таланта. Том 2"

• «В одном интервью на вопрос о том, каков его счет к советской власти, заставившей немало времени провести в лагерях, Лев Гумилев (1912–1992) – российский историк, географ; создатель учения об этносах; сын поэтов Н.Гумилева и А.Ахматовой – Е.М. – ответил, что его судьба – заслуга его коллег-ученых, и напомнил французскую пословицу: «Предают только свои». Наверное, он тоже в чем-то прав…» (из сборника Б.Горобца «Советские физики шутят… Хотя бывало не до шуток», Россия, 2015 г.);

• «Английские ткачи зачастую были неграмотными и заключений по изобретениям не писали вовсе. Но когда изобретатель ткацкого станка Ричард Аркрайт (1732–1792) начал строить первую крупную фабрику, ткачи собрались вместе, наняли писаря и послали изобретателю письмо. «Мы поклялись поддерживать друг друга, чтобы разрушить вашу фабрику, хотя бы нам пришлось поплатиться за это своей жизнью, мы поклялись снять вашу голову за то зло, которое вы причиняете нашему ремеслу. Если вы будете дальше продолжать свое дело, то вам известно теперь, что вас ожидает». И ткачи исполнили свою угрозу. Они сожгли фабрику и поломали все станки. Что заставило толпы ткачей бесноваться, вдребезги кроша ненавистные машины?.. Свою гибель видели ткачи-кустари, когда крошили станки Аркрайта, быстролетные механические руки, заменившие сотню людских рук. Безработица и смерть стояли перед ткачами. Они верили, что стоит только сломать машины, как снова вернется былая, милая сердцу жизнь. Они видели зло в машинах, а не в фабрикантах, угнетавших их с помощью машин. Так израненный лев в пылу первой ярости грызет железное копье…» (из книги В.Орлова «Трактат о вдохновенье, рождающем великие изобретения», СССР, 1984 г.);

• «В напряженных столкновениях с «паровыми» магнатами отстаивал свой революционизирующий производство и транспорт двигатель внутреннего сгорания (с КПД в 35 % – Е.М.) немецкий изобретатель Рудольф Дизель (1858–1913). Против него тоже не смущались приемами, тем более, что богатые конкуренты располагали деньгами, тогда как в руках талантливого инженера была лишь идея. Не находя другого решения, Дизель отчаивается на самоубийство…» (из книги А.Сухотина «Превратности научных идей», СССР, 1991 г.);

• «Никола Тесла (1856–1943) был крайне убедителен в своих утверждениях, что его революционные изобретения могут быть реализованы и иметь коммерческое значение. В середине февраля 1895 года один параграф в «Электротехнике» был посвящен созданию компании Школы Теслы, которая собиралась «создавать и продавать механизмы, генераторы, двигатели, электрическую аппаратуру и тому подобное. У компании подобралась первоклассная команда директоров, среди которых были Эдвард Дин Адамс и его сын Эрнест, амбициозный трудоголик Уильям Ранкин, давнишний знакомец Теслы Альфред С.Браун, некий Чарльз Кони из Нью-Джерси и сам Тесла. Эдвард Адамс, эта мудрая старая лягушка, понимал намного больше в нереальном значении патентов Теслы, чем большинство денежных мешков с Уолл-Стрит… История говорит о 5 000 долларов начального капитала, но это смешная сумма, и позднее Тесла говорил Адамсу о 100 000 звонких монет. К весне 1895 года Никола Тесла стал изобретателем, вызывающим зависть. А затем ударила катастрофа. 13 марта 1895 года в 2:30 ночи лаборатория Николы Теслы сгорела в пожаре такой силы, что все здание целиком вместе с мощными перегородками и потолками рухнуло в огненный ад, забирая с собой в преисподнюю каждый крошечный кусочек-трудов великого изобретателя. К счастью, Тесла не остался той ночью в своей лаборатории, ведь в таком случае и он мог быть охвачен огромным пожаром и сгореть заживо…» (из книги С.Хакинг «Тесла против Эдисона. Война великих изобретателей», российск. изд. 2009 г.).

«Большая литература за редчайшими исключениями учит добру. А вот в литературном процессе столько злобы, мелочности и грязи. Какой печальный, горький парадокс! Не только лакеи и коммерсанты – сколько достойных писателей в междоусобицах вело себя недостойно!.. Если сор поднимается до вершин, то какие же грязные вихри бушуют пониже…» (Л.Жуховицкий «Как стать писателем за 10 часов. Руководство для всех, кто желает прославиться», Россия, 2005 г.). «Люди, скоро достигшие высокого положения, всегда с негодованием смотрят на тех, кто идет той же дорогою: глаза ослеплены страстью и расчетом… Но гораздо опаснее тот класс людей, которые, сами занимаясь литературой, стараются повредить ее успехам… она была для них лестницей, по которой они добирались до почестей и богатства, а не путеводною звездой, которая указывала бы им дорогу и одушевляла их…» (И.Дизраэли «Литературный Характер, или История Гения», Великобритания, 1795 г.). «Как-то с одним другом мы гуляли по Михайловскому саду, и он, указывая мне на дуб, – хороший такой дуб, для дуба еще не старый, среднего, приличного размера, – который рос на лужайке, а вокруг него было пусто, спросил: «А вот ты знаешь, почему вокруг него ничего не растет?» «Ну, – говорю, – видимо, не сажали, выпалывали». «Нет, – говорит. – А ты когда-нибудь в дубраве был?» «Ну, – говорю, – вроде был, но толком не помню». «А ты, – говорит, – не обращал внимания, что дубы всегда растут на расстоянии друг от друга, и там больше ничего не растет?» «Нет, – говорю, – что-то не обращал». «А, – говорит, – дело в том, что у дуба плотная древесина. Дуб потребляет много питательных веществ. И дубу нужны все питательные вещества вокруг него в большом радиусе, насколько может дотянуться его мощная корневая система. Поэтому когда он встречает корни какого-то другого растения, он выпускает росток и впрыскивает в них, так сказать, свое дубильное вещество, и они погибают. Дуб убивает всех кругом для того, чтобы самому брать все, потому что он такой могучий. Потому и могучий». И, дав мне время проникнуться этой сентенцией, добавил: «Вот, Мишенька, и у писателей то же самое». Совершенно справедливо. Не только у писателей. Но мы говорим о литераторах… Если вы хотите, чтобы в нашей литературе были дубы, вам придется сделать так, чтобы остальных почти как будто для вас не существовало. Или не было видно…» (из лекции М.Веллера, прочитанной в Библиотеке Нью-Йорка, США, 1999 г.).

• «Первая сатира Бена Джонсона (1572–1637) «Собачий остров» наделала много шума и вызвала скандал. Лорд-мэр потребовал, ссылаясь на эту пьесу, закрытия всех лондонских театров. Ходатайство было удовлетворено…» (из антологии И.Гарина «Пророки и поэты», т.6, Россия, 1994 г.);

• «Партии, составлявшиеся против гениальных людей, как например, против Пьера Корнеля (1606–1684), Уильяма Давенанта (1606–1668), Джона Мильтона (1608–1674), Николя Прадона (1632–1698), Элкана Сетла (1648–1723), не оставили также в покое Жана Расина (1639–1699) и Джона Драйдена (1631–1700)…» (из трактата И.Дизраэли «Литературный Характер, или История Гения», Великобритания 1795 г.);

• «После избрания Жана Расина (1639–1699) членом Французской академии (1672 г.) против него началась ожесточенная скрытая травля, в которой приняли активное участие весьма влиятельные лица. Дело дошло до того, что враги стали узнавать сюжеты, над которыми работал Расин, и заказывали такие же пьесы другим авторам. Так на парижской сцене одновременно в 1674–1675 годах появились две «Ифигении», а в 1677 году – две «Федры»… Предполагают, что герцогиня Бульонская через подставное лицо заказала второстепенному драматургу Прадону создать его версию «Федры». Обе премьеры проходили с промежутком в 2 дня в двух конкурирующих театрах. Пьеса Прадона имела бешеный успех, поскольку герцогиня Бульонская оплатила квакеров, устраивавших в течение нескольких спектаклей грандиозные овации. Одновременно по вине подсадной группы, тоже оплаченной герцогиней Бульонской, с треском провалилась трагедия Расина в Бургундском отеле. Хотя при дворе все знали о причинах случившегося, только принц Конде восторженно отозвался о произведении Расина…» (из сборника В.Еремина «100 великих поэтов», Россия, 2006 г.). «Желая успокоить оскорбленного Расина, Н.Буало написал к нему знаменитое послание «О Пользе, которую должно извлекать из Зависти и Преследования…» (из трактата И.Дизраэли «Литературный Характер, или История Гения», Великобритания, 1795 г.);

• «Характер г-на Шарля Монтескье (1689–1755) был отнюдь не столь возвышен, как его гений. Всем известны его аристократические пристрастия, мелкое тщеславие и проч. Когда вышел «Дух законов» (Франция, 1748 г.), об этом сочинении было опубликовано множество дрянных или посредственных отзывов, которыми Монтескье с презрением пренебрег. Однако вскоре он узнал, что некий литератор написал о его трактате критический труд, где содержится немало метких замечаний, и что г-н П.Дюпен (юрист, автор «Замечаний о «Духе законов», Франция, 1758 г. – Е.М.) намерен выпустить эту книгу в свет под своим именем. Новость повергла Монтескье в полное отчаяние. Тем временем книга была напечатана, и ее собирались пустить в продажу. Тогда Монтескье прибег к помощи г-жи Помпадур (фаворитка короля Людовика ХV – Е.М.), и та по его просьбе приказала доставить к ней типографа вместе с изданием, которое тут же все целиком пошло под нож. Спасти удалось лишь 5 экземпляров…» (из записок Н.Шамфора «Характеры и анекдоты», Франция, 1794 г.);

• «Весь 1839 год Ганс Андерсен (1805–1875) работал над пьесой «Мулат» (о расовом неравенстве) – по мотивам новеллы «Невольники» французской писательницы Рейбо. Пьеса прошла с огромным успехом на копенгагенских подмостках, но вызвала шквал анонимных писем в газеты и журналы с требованием опубликовать перевод новеллы «Невольники», чтобы показать, кому на самом деле принадлежит успех. Почти одновременно «Мулат» сопровождался овациями на сцене стокгольмского театра, и шведы вступились за Андерсена. «Мы хорошо знаем, что компания завистников поднимает хриплые голоса в столице наших соседей против одного из достойнейших сынов Дании, – писала шведская газета. – Но теперь эти голоса должны умолкнуть – Европа кладет свое мнение на чашу весов. А ее суждением еще никогда не пренебрегали»…» (из сборника Г.Иванова и Д.Калюжной «100 великих писателей», Россия, 2009 г.);

• Ги де Мопассан (1850–1893) в письме к Г.Флоберу сообщает о премьере своей пьесы «В старые годы» (Париж, 1874 г.): «Моя пьеса имела успех даже больший, чем я мог ожидать… Но Альфонс Доде (1840–1897) – французский писатель «натуралистической» школы с отличительными чертами яркой фантазии и лиризма – Е.М.) – остался вероломен. Он сказал: «Господин Мопассан обновил для сцены, сам того не подозревая, «Желтые розы» Альфонса Карра. Никто, без сомнения, не забыл сюжета, вот он…». Затем он анализирует «Желтые розы» (которые я совсем не знаю), и притом так, что получается абсолютное сходство с моей пьесой, хотя, судя по собранным мной сведениям, различия между двумя сюжетами весьма значительны. Эмиль Золя (1840–1902) много аплодировал, но не сказал ничего… Впрочем, его «банда» третирует меня, находя, что я недостаточно натуралистичен; никто из них не подошел пожать мне руку после успеха…» (Франция, 26 февраля 1879 г.);

• «Читатели Николая Некрасова (1821–1877/78) боготворили. Но писатели – ненавидели. Для них он был совсем не поэт… Как бы то ни было, к середине 1860-х годов накипела уже такая злоба к Некрасову, что Василий Боткин (1811/12-1869) – русский писатель, сторонник «эстетической критики» – Е.М., – например, не выдержал и стал натравлять на поэта – цензоров…» (из статьи К.Чуковского «Некрасов и модернисты», Россия, 1912 г.);

• «Владимир Бурцев (1862–1942) – российский публицист, издатель и редактор сборника «Былое», Россия, нач. 20-го в. – Е.М. – называл Сергея Есенина (1899–1925) «советским Распутиным»; Корнея Чуковского (1882–1969) за статью «Ахматова и Маяковский» (Россия, 1920 г.) объявили «советским прихвостнем»; а литературный критик Койранский острил: «Музыкальный инструмент Владимира Маяковского (1893–1930) – канализационная труба»…» (из книги И.Оренбурга «Люди, годы, жизнь», кн.3, СССР, 1963 г.);

• «Не уступали журналистам и писатели с именем. Зинаида Гиппиус (1869–1945) травила Андрея Белого (1880–1934). Беллетрист Евгений Чириков (1864–1932), который многим был обязан Максиму Горькому (1868–1936), написал пасквиль «Смердяков русской революции». Иван Бунин (1870–1953) чернил всех…» (из книги И.Оренбурга «Люди, годы, жизнь», СССР, 1963 г.);

• «Тончайший мастер лирической прозы Иван Бунин (1870–1953), упав до глубокого озлобления, в своей дневниковой книге «Окаянные дни» (опубл. в 1925 г.) карикатурно изобразил Владимира Маяковского (1893–1930) как распоясавшегося «грядущего хама»…» (из эссе Е.Евтушенко «Огромность и беззащитность», СССР, 1978 г.). Сергей Есенин (1895–1925), которого постоянно ссорили с Владимиром Маяковским окололитературные склочники, написал под горячую руку:

 
                    «А он, их главный штабс-маляр,
                    Поет о пробках в Моссельпроме…»;
 

• «Владимир Маяковский (1893–1930) был вынужден защищаться всю жизнь от тех, кто был меньше его, – от литературных и политических лилипутов, пытавшихся обвязать его, как Гулливера, тысячами своих ниток, иногда вроде бы нежно-шелковыми, но до крови впивавшимися в кожу. Великий Маяковский по-детски боялся уколоться иголкой – это было не только детское воспоминание о смерти отца после случайного заражения крови, но, видимо, постоянное ощущение многих лилипутских иголок, бродивших внутри его просторного, но измученного тела…» (из эссе Е.Евтушенко «Огромность и беззащитность», СССР, 1978 г.). Анатолий Мариенгоф рассказывал об одном из последних публичных выступлений Маяковского перед студентами-экономистами: «Маяковский закинул голову: «А вот, товарищ, вы всю жизнь охать будете: «При нас-де жил гениальный поэт Маяковский, а мы, бедные, никогда не слышали, как он свои замечательные стихи читал». И мне, товарищ, стало очень вас жаль…» Кто-то крикнул: «Напрасно! Мы не собираемся охать». Зал истово захохотал… «Мне что-то разговаривать с вами больше не хочется. Буду сегодня только стихи читать…» И стал хрипло читать:

 
                 «Уважаемые
                  товарищи потомки!
                 Роясь
                  в сегодняшнем
                  окаменевшем говне.
                 Наших дней изучая потемки,
                 Вы,
                  возможно,
                  спросите и обо мне…»
 

«Правильно! В этом случае обязательно спросим!» – крикнул реплику другой голос… Маяковский славился остротой и находчивостью в полемике. Но тут, казалось, ему не захотелось быть находчивым и острым. Еще больше нахмуря брови, он продолжал:

 
                    «Профессор,
                     снимите очки-велосипед!
                    Я сам расскажу
                     о времени
                     и о себе.
                    Я, ассенизатор
                     и водовоз…»
 

«Правильно! Ассенизатор!» Маяковский выпятил грудь, боево, по старой привычке, засунул руки в карманы, но читать стал суше, монотонней, быстрей. В рядах переговаривались. Кто-то похрапывал, притворяясь спящим. А когда Маяковский произнес: «Умри, мой стих…» – толстощекий студент с бородкой нагло гаркнул: «Уже подох! Подох!». Так прошел в Институте имени Плеханова последний литературный вечер Маяковского…» (из воспоминаний А.Мариенгофа «Мой век, мои друзья и подруги», сов. изд. 1990 г.). «…Вышла целая книга Г.Шенгели «Маяковский во весь рост» издевательского характера. Бойкот писателями выставки Маяковского (Москва, 1930 г.), выдирка его портрета из журнала «Печать и революция», запрещение выезда за границу в 1930 году, беспрестанное отругивание на выступлениях – все это было тяжело, все это по золотнику и собиралось в смертельную свинцовую каплю…» (из эссе Е.Евтушенко «Огромность и беззащитность», ССОР, 1978 г.);

• «Первую книжку Марины Цветаевой (1892–1941) «Вечерний альбом» (Россия, 1910 г.) похвалили такие барды, как В.Брюсов, Н.Гумилев, считавшиеся тогда законодателями мод, но похвалили с некоторой снисходительностью, прикрывавшей инстинктивную опаску… В ней было нечто вызывающее, в этой девочке… Цветаевский характер был крепким орешком – в нем была пугающая воинственность, дразнящая, задиристая агрессивность… Сплошные острые углы!.. Не случайно Цветаевой так трудно оказалось в эмиграции, потому что она никогда не участвовала в политическом злобстве и стояла выше всех груш и группочек, за что ее и клевали тогдашние законодатели мод. Их раздражала ее независимость, не только политическая, но и художественная. Они цеплялись за прошлое, ее стих рвался в будущее. Поэтому он оказался бездомен в мире прошлого…» (из эссе Е.Евтушенко «Стихи не могут быть бездомными…», СССР, 1987 г.);

• «Среди самых крупных очевидцев и песнопевцев героической войны в Испании (1936–1939 гг.) выделялись Илья Эренбург (1891–1967) и Михаил Кольцов (1898–1940). Имелось немало собственноручных письменных материалов их личной неприязни в годы событий в Испании… Взаимные обвинения, упреки, недомолвки, жалобы этих друзей-врагов, соперников и антагонистов заполняли шифрованные линии связи НКВД, НКИД, военной разведки. В качестве иллюстрации имеется шифровка Кольцова (Сталину) от 23 мая 1937 года. Советский резидент в Испании жалуется, что Эренбург вновь не считается с его авторитетом и увиливает от работы по организации Международного конгресса писателей в Испании и вообще проявляет неверие в возможность проводить такой конгресс в этой стране… В этой жалобе Эренбург выглядит самовлюбленным сибаритом, маловером и вообще недалеким политическим деятелем, склонным вместо испанских окопов отсиживаться в комфортабельной Франции…» (из книги Ю.Оклянского «Беспутный классик и Кентавр. (А.Н.Толстой и П.Л.Капица). Английский след», Россия, 2009 г.). Ответный «ход» И.Эренбург сделал в своих мемуарах «Люди, годы, жизнь», (кн. 4, СССР, 1962 г.): «…Маленький, подвижный, смелый, умный до того, что ум становился для него обузой, Михаил Кольцов быстро разбирался в сложной обстановке, видел все прорехи и никогда не тешил себя иллюзиями… Михаил Ефимович остался в моей памяти не только блистательным журналистом, умницей, шутником, но и концентратом различных добродетелей и душевного ущерба 30-х годов… Он никого не старался погубить и плохо говорил только о погибших: такое было время… К людям он относился недоверчиво… ко мне дружески, но слегка презрительно… Он завидовал не только Хемингуэю…»;

• Из воспоминаний К.И.Чуковского: «Оказалось, что рукопись моего Чехова попала в руки к румяному Владимиру Ермилову (1904–1965), который, фабрикуя о Чехове юбилейную брошюру, обокрал меня, взяв у меня всё, что я написал о Чехове в 1914 году накануне Первой мировой войны и теперь – во время Второй, – что обдумывал в Ленинской библиотеке уединённо и радостно. И хотя мне пора уже привыкнуть к этим обкрадываниям: обокрадена моя книга о Блоке, обокраден Некрасов, обокрадена статья о Маяковском, Н.Евдокимов (1922–2010) обокрал мою статью о Репине, – но всё же я жестоко страдаю. Если бы я умел пить, то я бы запил…» (из Дневника от 28 июня 1944 г.);

• «Вот опубликовали жутковатую «коллективку» былого Софроновского «Огонька» (СССР, I960 г.), после которой безотлагательно покончили с «Новым миром» Александра Твардовского (1910–1971). А ведь авторы письма, все без исключения, клялись народными интересами в литературе. Ну и как же поступили с великим народным поэтом? Подстерегли, «навалились одиннадцать на одного, затоптали, забили ногами»…» (из книги Л.Жуховицкого «Как стать писателем за 10 часов. Руководство для всех, кто хочет прославиться», Россия, 2005 г.). «Наступление на «Новый мир» велось на протяжении не одного года… И особую решающую роль в падении Твардовского сыграла группа писателей, грешивших лакировкой либо просто литературной неграмотностью. Им от «Нового мира» не было житья. Буквально из номера в номер журнал в едкой сокрушающей форме выводил их на всеобщее обозрение, преследовал, доказывал полную несостоятельность. И вопрос в конце концов встал так: либо «Новый мир», либо мы…» (из Воспоминаний Ф.Абрамова, сборник «Творчество Александра Твардовского. Исследования и материалы», СССР, 1989 г.);

• «Знаменитого поэта Алексея Фатьянова (1919–1959) – он написал стихи к песням «Соловьи», «Потому, что мы пилоты», «Весна на Заречной улице», «В городском саду играет…», «За Рогожской заставой» и др. – скандалы сопровождали на протяжении всей его недолгой жизни. Достаточно сказать, что из-за них его исключали из Союза писателей несколько раз. Причем причины этих исключений были высосаны из пальца и объяснялись только одним: завистью коллег к той славе, которую Фатьянов имел в народе. Не могли ему простить коллеги того, что люди называли его вторым Есениным. Потому и книг его не печатали и при любой возможности пытались выставить поэта в неприглядном виде…» (из книги Ф.Раззакова «Скандалы советской эпохи», Россия, 2008 г.);

• «Александр Солженицин (1918–2008) печатно поставил под сомнение искренность православия Андрея Синявского (1925–1997) и обозвал его «главным Эстетом». Синявский в ответ шарахнул по Солженицыну: «Слишком все это попахивает Тартюфом, кощунством, антихристом…» (из книги С.Волкова «История русской культуры ХХ века от Льва Толстого до Александра Солженицина», Россия, 2011 г.);

• «Андрей Синявский (1925–1997) приклеил редактировавшемуся Владимиром Максимовым (1932–1996) во Франции (на американские деньги) влиятельному эмигрантскому журналу «Континент» (1974–1992 гг.) ярлык «парижского обкома партии», а Максимов всем говорил о Синявском, что тот сотрудничал с КГБ…» (из книги С.Волкова «История Русской культуры XХ века от Льва Толстого до Александра Солженицына», Россия, 2011 г.);

• «Владимир Войнович (1932–2018) напечатал в эмиграции сатирический роман «Москва. 2042» (Германия, 1987), включавший смешную карикатуру на Александра Солженицина (1918–2008) выведенного под именем Сима Симича Карнавалова. Солженицин, которого и так уж клеймили как «русского аятоллу Хомейни», не на шутку обиделся! Войнович-де несправедливо изобразил его «страшно-ужасным вождем нависающего над миром русского национализма»…» (из книги С.Волкова «История русской культуры XX века от Льва Толстого до Александра Солженицына», Россия, 2011 г.).