Текст книги "Пирамида не-творчества. Вневременнáя родословная таланта. Том 2"

• «Когда в Гамбурге освободилась должность знаменитого тамошнего органиста Рейнкена (1720 г.), то по обыкновению для замещения ее новым музыкантом был объявлен конкурс. В числе конкурентов выступил и Иоганн Себастьян Бах (1685–1750), также явившийся в Гамбург для пробной игра на органе. Музыка Баха, которую в то время знали и пенили уже по всей Германии и понятие о которой в Гамбурге должно было составиться еще раньше, во время прежних туда приездов композитора, – эта музыка должна была говорить за себя вероятно весьма красноречиво. Но… при всем том Бах потерпел на конкурсе совершенно неожиданную, ни для кого непонятную неудачу, а на место органиста был избран какой-то совершенно неизвестный в музыкальном мире Гейтман. Во наведенным справкам, он оказался сыном богатого купца, совершенно ничтожным молодым человеком, о котором музыканты и все понимающие дело, оскорбленные в своем чувстве справедливости, с горькой иронией говорили, что он «лучше умел обращаться с талерами, чем с музыкальным инструментом». Оказалось, что до начала конкурса он обещал отблагодарить церковное управление четырьмя тысячами марок, которые обязывался внести немедленно после своего избрания… Узнав действительную причину своей неудачи и всю грязно-интимную подкладку этого конкурса, Бах мог уехать домой с чувством спокойного удовлетворения, но гамбургское общество, до крайности возмущенное этой историей, долго не могло успокоиться, негодовало и открыто называло такое замещение церковной должности симонией (практика продажи и покупки церковных должностей – Е.М.). Один из местных пасторов взял это печальное событие даже темой церковной проповеди на праздник Рождества. Открыв Евангелие на том месте, где повествуется о пении ангелов при рождении Богочеловека, и изложив святой рассказ, он закончил проповедь заявлением, что если бы один из таких бессмертных духов сошел с небес к предстоящим для того, чтобы, сделавшись органистом, играть здесь на органе, то он, пастор, посоветовал бы ему как можно поскорее возвратиться в горнее жилище, если только карманы его не наполнены золотом…» (из очерка С. Базунова «И.С.Бах, его жизнь и музыкальная, деятельность», Россия, 1894 г.);

• «Болонские ригористы, прославившиеся на всю Италию своими требованиями к музыке, почти так же, как члены Французской академии требованиями трёх единств, не без основания упрекали Джоаккино Россини (1792–1868) в отдельных погрешностях против композиции… В Болонье из-за грамматических ошибок был поднят большой шум… Говорили, что в каждом итальянском городе найдётся десятка два захудалых музыкантов, которые за цехин возьмутся исправить все грамматические ошибки в любой опере Россини… Г-н Герарди в ответ на все обвинения педантов, которые упрекали Россини в многочисленных нарушениях правил композиции, спрашивал: «Кто создал эти правила? Могут ли эти люди идти в сравнение с гениальным автором «Танкреда»? Разве глупость, существующая давно и преподаваемая в школах, перестаёт от этого быть глупостью? Рассмотрим эти так называемые правила. Во-первых, что это за правила, которые можно нарушить так, что публика этого даже и не заметит и получаемое ею удовольствие нисколько не уменьшится. Один только пересказ всех возражений педантов занял бы листов десять…» (из книги А. Стендаля «Жизнь Россини», Франция, 1824 г.);

• «Гектор Берлиоз (1803–1869) сочиняет, переходя от одного замысла к другому, но… Официальные власти ни в чём не ждут навстречу. Более того, консервативные музыкальные круги на каждом шагу чинят помехи. Например, 3 раза по окончании консерватории ему было отказано в получении государственной стипендии, которая выдавалась для поездки на 3 года в Италию (так называемая Римская премия). Лишь в 1830 году его удостоили высокой чести…» (из сборника Д. Самина «100 великих композиторов», Россия, 1999 г.);

• «Блестящий пианист и композитор Феликс Мендельсон (1809–1847) объездил со своими концертами многие города и страны, побывал в Англии, Шотландии, Милане, Швейцарии, Мюнхене и Париже. Вернувшись в Берлин, он принял участие в конкурсе на должность директора Академии вокального искусства, но потерпел неудачу. За еврейского юношу 23 лет от роду было подано 38 голосов, против – 148…» (из книги Т.Мейснера «Вундеркинды: Реализованные и нереализованные способности», ФРГ, 1991 г.);

• «По степени надменности и заносчивости «кучкисты» оставляли Модеста Мусоргского (1839–1881) далеко позади, откровенно и публично издеваясь над своим же товарищем. Балакирев: «У Мусоргского слабые мозги, он почти идиот», Стасов: «Все у него вяло и бесцветно. Мне кажется, он совершенный идиот. У него нет ничего внутри», Кюи: «В его работу я, конечно, не верю». Конечно, он был для них, интеллектуалов и эстетов, явный чужак. Прежде всего, по понятиям интеллигенции того времени, – тупой солдафон, окончивший Школу гвардейских подпрапорщиков и 2 года прослуживший в элитных частях. Но дело, наверное, не только в этом. Главное, что он не получивший систематического музыкального образования, будучи, по сути, дилетантом, осмелился замахиваться не только на песенки и романсы, но и на музыкальную вершину – оперу» (из статьи К. Кудряшова «Прекрасный дилетант. Мусоргского погубило не столько пьянство, сколько зависть коллег», Россия, 2009 г.);

• «В мае 1881 года Антон Брукнер (1824-1 896) буквально за неделю сочинил «Те Деум», пожалуй, лучшее свое произведение. Однако внешне Венские чиновники от музыки воспрепятствовали исполнению его творения в концертных залах. Это были отголоски борьбы вагнерианцев, к которым относили Брукнера, и браминов – последователей Брамса. Потому-то его музыку восторженно принимали в Германии и не слишком жаловали в Австрии» (из сборника Д.Самина «100 великих композиторов», Россия, 1999 г.);

• «В Петербургской консерватории, где композитор Николай Римский-Корсаков (1844–1908) профессорствовал, после «Кровавого воскресенья» (1905 г.) возникло противостояние. Один из студентов, служивший в военной музыкальной команде, стал хвастаться, что принимал участие в расстреле рабочих. Другие студенты возмутились и потребовали исключить его из консерватории. Дирекция отказалась, а когда Римский-Корсаков, чьи политические взгляды приобрели, по его собственным словам, «ярко-красный» оттенок, поддержал требования студентов и их последующий призыв к бойкоту консерватории, композитора уволили из числа профессоров. Этот шаг музыкальных сановников, большинство которых, не являясь профессиональными музыкантами, были зато близкими ко двору высокопоставленными сановниками, в очередной раз продемонстрировал типичные для российских культур-бюрократов упрямство и политическую недальновидность. Увольнение Римского-Корсакова, быстро став газетной сенсацией, вызвало всеобщее возмущение: композитору приходили сочувственные письма и телеграммы со всей страны, в том числе от людей, до того момента даже не слышавших его имени. Крестьяне собирали деньги в пользу «музыканта, пострадавшего за народ». Римский-Корсаков превратился во всероссийского героя» (из книги С. Волкова «История русской культуры XX века от Льва Толстого до Александра Солженицына», Россия, 2011 г.);

• «Игорь Стравинский (1882–1971) был признанным метром европейского музыкального авангарда. Но даже Стравинскому в те годы (за границей с 1910 г. – Е.М.) во Франции приходилось нелегко. После 1925 года большинство заказов на его новые композиции, включая два балета («Аполлон» и «Игра в карты») и Симфонию псалмов, приходили из Америки. Когда в 1935 году Стравинский баллотировался во Французскую Академию, его провалили 28 голосами против 4. Этот унизительный отказ злорадно комментировался во французской прессе, которая в большинстве своем мало симпатизировала Стравинскому. Прохладно встречала премьеры сочинений Стравинского и французская публика. Поэтому композитор с благодарностью принял приглашение Гарвардского университета и в 1939 году отбыл в США» (из книги С. Волкова «История культуры Санкт-Петербурга с основания до наших дней», Россия, 2011 г.);

• «В 20-м веке фигура русского художника, ищущего творческой свободы на Западе, стала традиционной. Когда говорят о таких изгнанниках, в первую очередь вспоминают беглецов от советского режима. Но первые культурные эмигранты из России 20-го века появились на Западе еще до коммунистической революции 1917 года. Фактически эмигрантской организацией стал «Русский балет» Сергея Дягилева (1872–1929), начавшего организовывать свои «Русские сезоны» в Париже еще с 1907 года. В эмигранта Дягилев превратился не по своей воле, к этому его привела логика событий. Пределом его мечтаний было усесться в кресло директора русских императорских театров. Для этого поста у Дягилева были все необходимые данные: вкус, эрудиция, чутье к новому, размах, невероятный организаторский талант. Но ни смелыми атаками в лоб, ни сложными обходными маневрами желанной цели достичь не удалось. Дягилеву повредило отсутствие бюрократической цепкости и прочных придворных связей, наличие слишком смелой эстетической программы… В итоге в 1901 году он был уволен с должности чиновника особых поручений императорских театров с запрещением поступать когда-либо на государственную службу. С этого момента по-наполеоновски амбициозный Дягилев сосредоточил свои усилия и долговременные планы на пропаганде отечественной культуры за рубежом, подальше от двора и русской бюрократии… Поначалу ловким маневрированием Дягилеву удавалось выбивать царскую поддержку своим начинаниям. Для этого ему приходилось клянчить, интриговать и объяснять «государственную важность» экспорта русской культуры в Европу. В 1907 году Дягилев в отчаянии жаловался Н. Римскому-Корсакову: «…великого князя Владимира я должен убедить, что наше предприятие полезно с национальной точки зрения; министра финансов, что оно выгодно с экономической стороны, и даже директора театров, что оно принесет пользу для императорской сцены! И скольких еще!!! И как это трудно!» О типичной реакции русской бюрократии на культуртрегерские почины Дягилева свидетельствует в высшей степени раздраженная (и не очень вразумительная) запись в дневнике директора императорских театров Теляковского: «Вообще это пресловутое распространение русского искусства принесло императорским театрам немало вреда, ибо пользы до сих пор я вижу мало». Уже в 1910 году русские посольства в Европе были проинструктированы специальным циркуляром из Петербурга, что им запрещается оказывать какую-либо помощь дягилевской антрепризе. Это означало не просто прекращение связей между двором и Дягилевым, но открытое объявление войны. С тех пор русские послы в Париже, Лондоне и Риме вредили Дягилеву как могли; об этом есть свидетельство И. Стравинского… Вот почему «Русский балет» Дягилева превратился фактически в эмигрантскую организацию. В сущности, это был перенесенный из Петербурга в Париж «Мир искусства»…» (из книги С. Волкова «История культуры Санкт-Петербурга с основания до наших дней», Россия, 2011 г.);

• «Как и другие певцы, Ирина Архипова (1925–2010) нередко становилась мертвой закулисных интриг. Иногда певице просто отказывали в выезде под тем предлогом, что у нее слишком много приглашений из многих стран. Так однажды, когда на имя Архиповой пришло приглашение из Англии участвовать в постановке оперы «Трубадур» на сцене театра «Ковент-Гардtн», Министерство культуры ответило, что Архипова занята, и предложило прислать другую певицу. Не меньше сложностей вызвало и расширение репертуара. В частности, Архипова прославилась своим исполнением европейской духовной музыки. Однако она долго не могла включать в свой репертуар русскую духовную музыку. Лишь в конце 1980-х годов ситуация изменилась. К счастью, и эти «привходящие обстоятельства» остались в далёком прошлом…» (из сборника Д. Самина «100 великих вокалистов», Россия, 2004 г.).

• «Актёр Джеймс Дин (1931–1955) умер в 24 года. За свою короткую жизнь он успел стать культовой фигурой для молодёжи… Джеймс Дин был посмертно номинирован на «Оскар» за роли в фильмах «К востоку от рая» (США, 1955 г.) и «Гигант» (США, 1955 г.), но Американская киноакадемия обошла вниманием погибшего актёра. Узнав об этом, Элизабет Тейлор была возмущена до крайности: «Я не пойду на церемонию награждения. Я не собираюсь воздавать почести тем, кто отказывается отдать должное таланту Джимми и присудить ему «Оскар», как самому яркому дарованию в кино»…») из сборника И.Мусского «100 великих кумиров XX века», Россия, 2007 г.);

• Буквально каждый фильм Андрея Тарковского (1932–1986), начиная с «Иванова детства» (1962 г.), проходил через «ад чистилища» Государственного Комитета по кино СССР. «Чем объяснить эту многолетнюю травлю?» – спрашивал режиссёр в письме к руководителю Госкино Ф. Ермашу (СССР, 1983 г.). За 22 года работы в Советском Союзе я сделал 5 фильмов – то есть по одному фильму за 4,5 года. Если на работу над картиной в среднем уходит около года плюс время для написания сценария, то из этих 22 лет в течение 16 лет я был без работы. За всю мою 20-летнюю деятельность у себя на Родине я не получил ни одной награды, премии, не участвовал ни в одном советском фестивале… Когда мне исполнилось 50 лет, никто из официальных кинематографических кругов даже не вспомнил о моём существовании… Это ли не показатель истинного Вашего отношения к моему многолетнему и, уверяю Вас, нелёгкому труду! Я устал. Устал от травли, от Вашей ненависти, злобы, от нищеты, наконец от систематической безработицы, на которую Вы меня систематически обрекали…» «Можно предположить, что решение Тарковского остаться на Западе могло даже обрадовать руководство Госкино, поскольку таким образом с их плеч сваливался один из самых проблемных во многих отношениях режиссёр. Ведь золотая пора советского кинематографа безвозвратно уходила: шедевров появлялось всё меньше, а «касса» была уже не та, что десятилетие назад. В такой ситуации субсидировать «штучный» кинематограф Тарковского Госкино было всё труднее и труднее…» (из книги Ф. Раззакова «Скандалы советской эпохи», Россия, 2008 г.);

• «Особенно лихое время выпало на долю тренера Станислава Жука (1935–1998) в первой половине 80-х… Начали один за другим уходить ученики, которых вынуждали это сделать спортивные власти и коллеги по работе. Например, пара Вероника Вершина и Марат Акбаров уйдут к Ирине Родниной, а Екатерина Гордеева и Сергей Гриньков вообще уйдут в никуда, после того как Сергею пригрозят: не уйдёшь от Жука – отправим служить в Сибирь! Понимая, что работать на тренерском посту ему всё равно уже не дадут, Жук в 1987 году попросился на пенсию. Его просьбу тут же удовлетворят…» (из книги Ф. Раззакова «Скандалы советской эпохи», Россия, 2008 г.).

• «Факт неоспорим – в 16 лет Роберт Фишер (1943–2008) стал шахматным профессионалом, предпочтя турне по странам Америки и Европы постижению наук в школьном классе. «Я стану чемпионом мира, и в этом отношении школа мне ничего не даст!» – заявлял он и раньше. Однако сила авторитета взрослых была еще достаточно велика. После успеха на межзональном турнире в Югославии (1958 г.) новоиспеченный гроссмейстер не слушал уже никого. Он покинул высшую Эвансовскую школу, успев закончить два класса – по две ступени в каждом – и на прощание заявив, что все американские учителя – дураки. Большая пресса единодушно осудила решение юноши. Это осуждение переросло в многолетнюю полемику, и скрывшую от чужих глаз тайн его личной жизни. Он ничего не читает, кроме «Шахматного информатора»’ и опусов о похождениях Тарзана, не знаком с произведениями классиков, никогда не слышал о Васко да Гаме и не может назвать главный город Албании… Какой несносный этот недоучка Бобби! Полуотверженный гений, идущий на ощупь по лабиринтам жизни. «Обо мне распространяют слухи, что я не умею ни писать, ни читать!» – с горечью говорил он в 1970 году, уже на пороге зрелости… В ряду этих «разоблачений» появляется, наконец, утверждение, что маститый гроссмейстер имеет интеллект… подростка 14–15 лет! Но ведь обсуждая эту щекотливую тему можно обратиться к интервью самого Фишера. «Я постоянно работаю над собой, стараюсь быть обходительным. И живу не только шахматами», – утверждал он не раз… «А способности у него действительно отличные, – свидетельствовал международный мастер Бернард Цукерман. – Превосходная память, умение быстро схватывать суть проблемы. Любопытно также, что у Бобби очень высокий «интеллектуальный коэффициент» – 189, в то время как средний коэффициент выражается в цифрах 110–120». Интеллекта Фишера вполне хватило и на то, чтобы афористично высказать свой жизненный принцип: «Лучше быть одним из сильнейших в мире шахматистов, чем находиться в числе многих тысяч с дипломами»…» (из книги Е.Мансурова «Загадка Фишера», Россия, 1992 г.).

VIII. В борьбе с министрами от науки: самые жестокие преследования»…»
(Вынужденная дополнительная глава)

«Догматики и верующие обычно свободны от тяжелых размышлений. Они следуют букве закона или канону веры и все измеряют уже готовой меркой. Совпало – хорошо, не совпало – плохо. Так ограничивается практика их жизни. Это придает им необычайную уверенность в своей правоте и апломб при решении самых трудных и сложных вопросов. За них в течение десятилетий или столетий думали другие, и им по существу не приходится прибегать к волнующим и длительным размышлениям. Они спокойно взирают на мир, который им представляется ясным, простым и доступным»…» (А.Чижевский «На берегу Вселенной. Воспоминания о К.Э. Циолковском, СССР, 1962 г.). «Приходится безоговорочно принять, что подобного рода странные события, обрекающие добытую научно-техническую информацию на бесплодие, являются творением рук самой же науки. Не кто-то со стороны, пришлый и чуждый, но она по собственной охоте, руками своих лучших сынов гасит свои же могучие силы. Иначе говоря, имеет место самоторможение науки, замедляющее ее разбег… Чем крупнее открытие и значительнее грозящие перемены в науке, тем отчаяннее и сопротивление, обрекающее новое на бесплодное существование в ранге невостребованных знаний» (А.Сухотин «Превратности научных идей», СССР, 1991 г.). «Кстати, самые жестокие преследования гениальным людям приходится испытывать именно от ученых академиков, которые в борьбе против гения, обусловливаемой тщеславием, пускают в ход свою «ученость», а также обаяние их авторитета, по преимуществу признаваемого за ними как дюжинными людьми, так и правящими классами, тоже по большей части состоящими из дюжинных людей» (Ч.Ломброзо «Гениальность и помешательство», Италия, 1863 г.). «Должно быть, дорого обошлась Ч.Дарвину борьба с приверженцами старого, столь дорого, что однажды он не выдержал. «Как хорошо было бы, – заявил исследователь, – если бы все ученые умирали в 60-летнем возрасте, потому что, перешагнув за этот возраст, они обязательно начинают оказывать сопротивление каждому новому учению»…» (А.Сухотин «Парадоксы науки», СССР, 1978 г.). «Для меня легче, – в отчаянии говорил А.Шопенгауэр, – если черви будут есть мое тело, чем если профессора станут грызть мою философию!».

• «Самые большие солнечные пятна можно увидеть невооруженным глазом при восходе или при заходе Солнца, либо сквозь туман. Наблюдения солнечных пятен были впервые отмечены в Китае еще до 800 г. до н. э. Размер типичного солнечного пятна сопоставим с размером Земли. Самое большое солнечное пятно может быть крупнее Земли в 10 раз и более… Но когда иезуитский астроном Кристоф Шейнер (1575–1650) после многочисленных наблюдений солнечных пятен отправился к своему начальству с целью разрешить противоречие между личным опытом и официальной доктриной (в 1811 году он открыл солнечные пятна независимо от Г. Галилея и И. Фабрициуса – Е.М.), он услышал такой ответ: «Сын мой, – сказал глава местной общины иезуитов, – я много раз читал Аристотеля (384–322 до н. э.) от корки до корки и могу вас уверить, что не встретил там ничего подобного. Идите с миром и будьте увечены, что это какие-нибудь недостатки ваших стекол или ваших глаз, а вы принимаете их за пятна на Солнце»…» (из книги П.Таранова «Философия сорока пяти поколений», Россия, 1999 г.);

• «В августе 1624 года французскими учеными в Париже был назначен публичный диспут с целью опровергнуть Аристотеля. Четырнадцатый тезис программы провозглашал атомистическую концепцию. В программе говорилось также, что Аристотель по невежеству или, что еще вероятнее, по недобросовестности высмеял учение, по которому материя состоит из атомов. Парламент постановил: запретить диспут; торжественно и публично изорвать объявленные тезисы; всех зачинщиков этого дела выслать в 24 часа из Парижа с запрещением въезда в Парижский округ; запретить преподавание изложенный в тезисах взглядов, содержащих полемику со старыми и общепризнанными, авторитетами во всех французских университетах… Так, авторитет Аристотеля (а ведь его можно по праву считать одним из отцов науки!) был приравнен к авторитету Евангелия!» (из книги Ю. Чиркова «Охота за кварками», СССР, 1985 г.). Впрочем, имеется и более жесткая версия наказания. «При французском короле Людовике ХIII (1601–1643) парижский парламент – высший еще со времен средневековья судебный орган Франции – запретил под страхом ссылки на галеры излагать какое-либо другое учение, кроме учения Аристотеля. В принятом им постановлении содержался такой обязательный к исполнению пункт: «Запрещается под страхом смерти поддерживать и излагать какое-либо учение, направленное против древних писателей, получивших одобрение» (из книги П. Таранова «Философия сорока пяти поколений», Россия, 1999 г.);

• «Французский академик Жан Рише (1630–1696) обнаружил непостоянство длины секундного маятника с широтой, что тогда казалось ложным и компрометирующим. Поэтому открытие лишило его доверия, так что практически он не принимал до самок смерти участия в работах академии» (из книги Е.Регирера «Развитие способностей исследователя», СССР, 1969 г.);

• «Та же Парижская академия в конце 18-го века специальным решением постановила не принимать сообщений о «камнях, падающих с неба». Это о метеоритах. В постановлении указывалось, что камни падать с неба не могут, ибо тверди небесной не существует. Кстати, среди подписавшихся значился и знаменитый химик Антуан Лавуазье (1743–1794)…» (из книги Сухотина «Парадоксы науки», СССР, 1978 г.);

• Константин Циолковский (1857–1935) хорошо знал по собственному опыту, как бывает опасно выступать перед учеными мужами с незаконченными теориями и опытами и как все это потом дорого обходится такому наивному смельчаку. Отчет Циолковского Российской Академии наук об опытах по сопротивлению воздуха, проведенных на средства Академии в 1900–1901 гг., был опубликован впервые ровно через 50 лет. Это знаменательно!» (из книги А. Чижевского «На берегу Вселенной. Воспоминания о К.Э.Циолковском», СССР, 1962 г.) «Первые 15 лет 20-го столетия оказались самым печальным временем для К. Циолковского… Академия наук так и не признала ценность его аэродинамических экспериментов, и в 1914 году на Конгрессе по аэронавтике в Петербурге его модель цельнометаллического дирижабля была встречена равнодушно…» (из CD Enciclopedia Britannica, 1997 г.);

• «Около 40 лет доказывал талантливый русский учёный Александр Чижевский (1897–1964) факт космических воздействий на живые организмы. Какие изощрения не придумывали, чтобы заставить его отступить, не будоражить общественное мнение. Выступая против, учёные-коллеги извлекали свой урок: не будь беспокойных теорий Чижевского, ни его самого, им жилось бы уютнее…» (из книги Сухотина «Превратности научных иней», СССР, 1991 г.);

• «Возьмем поближе. В 1939 году советская Академия наук не пощадила пионера ядерной энергетики Игоря Курчатова (1903–1960), обвинив в расхождении его исследований с научной деятельностью. Не где-нибудь, а на академической сессии видные ученые объясняли ему, что он ушел в тему «не имеющую отношения к практике»…» (из книги Сухотина «Превратности научных иней», СССР, 1991 г.).