Текст книги "Пирамида не-творчества. Вневременнáя родословная таланта. Том 2"

В марте 1880 года согласно уставу собралась комиссия для составления списка кандидатов на освободившуюся после смерти Николая Зинина академическую кафедру. Бутлеров предложил Н.Бекетова и Д.Менделеева, в противовес ему два других члена комиссии выдвинули Ф.Бейльштейна. Поскольку на вакантное место следовало выставлять только одного кандидата, а комиссия не пришла к согласию, её распустили. И через полгода, как предусматривал устав, группа академиков, предводительствуемая Бутлеровым, снова выдвинула Дмитрия Менделеева (1834–1907)… Результаты выборов ни у кого не вызывали сомнения, ибо вся русская общественность готова была бы подписаться под словами, которые Бутлеров произнёс 8 октября 1880 года, представляя физико-математическому отделению Академии наук заслуги Дмитрия Ивановича. «Профессор Менделеев, – говорил Александр Михайлович, – первенствует в русской химии, и мы смеем думать, разделяя общее мнение русских химиков, что ему принадлежит по праву место в первенствующем учёном сословии Российской империи… Присоединением профессора Менделеева к своей среде Академия почтёт русскую науку, а следовательно, и себя самое как её верховную представительницу». Но, увы, не пожелала императорская академия почтить «себя самое». Ошеломлённый Бутлеров прямо на повестке, приглашавшей его на заседание 11 ноября 1880 года, набросал результат выборов: «Забаллотирован: 10 чёрн., – 9 белых…» Сразу же после того, как стал известен результат выборов, делопроизводитель Русского химического общества Н.Меншуткин разослал многим членам общества текст протеста, предназначавшегося для помещения в газетах. «Бесспорность заслуг кандидата, – говорилось в этом протесте, – которому равного русская наука представить не может, известность его за границей делают совершенно необъяснимым его забаллотирование». Почти все химики, к которым обратился Меншуткин, с готовностью подписали протест» (из книги Г.Смирнова «Менделеев», СССР, 1974 г.). «Дмитрий Менделеев уже стал признанным учёным, но отношения с властями оставались сложными. Всему причиной был независимый характер учёного, из-за которого ему 2 раза отказывали при избрании в члены Российской академии наук, хотя к этому времени учёный был членом уже сотни самых престижных научных обществ мира. В 1890 году Менделеев был уволен из университета по распоряжению тогдашнего министра просвещения графа Делянова…» (из сборника Д.Самина «100 великих учёных», Россия, 2004 г.);

• «Дмитрий Менделеев (1834–1907) за открытие Периодического закона химических элементов (1869 г.) удостоился многих почестей, но Нобелевской премией его не наградили. Менделеева номинировали в 1906 году, но ему не хватило одного голоса, и премия ушла к французскому химику-неорганику Анри Myассану, который первым выделил фтор в свободном виде…» (из книги У.Гратцера «Эврики и эйфории. Об ученых и их открытиях». Великобритания, 2002 г.);

• «В начале 1893 года трое академиков: Чебышев, Бредихин и Бекетов выдвигают Александра Столетова (1839–1896) – российский физик, автор трудов по электричеству и магнетизму – Е.М. – в члены высшего научного учреждения страны. Несмотря на мировую известность ученого, президент Академии великий князь Константин не допускает кандидатуру Столетова до баллотировки. Возмущенный брат Александра Григорьевича, Николай, генерал и герой Шипки, спрашивает у президента Академии, почему он самолично вычеркнул из списка кандидатов фамилию Столетова. «У вашего брата невозможный характер», – с раздражением отвечает великий князь. Несмотря на сочувствие друзей, Столетов тяжело переживает нанесенное ему оскорбление. Да и университетское начальство все больше и больше начинает выказывать ему свою немилость…» (из сборника Д.Самина «100 великих ученых», Россия, 2004 г.). «…Суетными, обидными, горькими были последние годы жизни Александра Столетова. Принципиальный научный спор с выдающимся физиком Борисом Голицыным (1862–1916) – автор трудов по теории теплового излучения, князь – Е.М. – быстро оброс слухами, интригами, вздором. Обида усилилась, когда точно ему уготовленное место в Академии наук отдали Голицыну, «князьку», как язвил Столетов. Припомнились сразу все обиды, и мнимые, и настоящие, а настоящих немало было…» (из книги Я.Голованова «Этюды об ученых», СССР, 1976 г.);

• «Климент Тимирязев (1843–1920) отличался свободомыслием, слыл либералом, защищал дарвинизм, постоянно вызывал недовольство Священного Синода (один из высокопоставленных врагов «стучал наверх»: «Профессор Петровской академии Тимирязев на казенный счет изгоняет бога из природы»). Власти – государственные, церковные и научные – платили ему тем же: имени почетного доктора Кембриджа и других зарубежных университетов не было в описках академиков Российской академии наук…» (из сборника В. Гакова «Круглые даты 2003 года», Россия, 2003 г.). «На казенный счет царская Россия не издала ни одной строки великого Физиолога. Впрочем, никто из «людей влиятельных» великим физиологом Климента Тимирязева и не считал: почетный доктор Кембриджа, университетов Женевы и Глазго в списках академиков императорской Академии наук не числился…» (из книги Я. Голованова «Этюды об ученых», СССР, 1976 г.);

• «В Петербурге (Россия, 1890 г.) Софья Ковалевская (1850–1891) дважды была у президента Академии великого князя Константина Константиновича, один раз завтракала с ним и его женой. Он был очень любезен с прославленной ученой и все твердил, как было бы хорошо, если бы Ковалевская вернулась на родину. Но когда она пожелала, как член-корреспондент, присутствовать на заседании Академии, ей ответили, что пребывание женщин на таких заседаниях «не в обычаях Академии»! большей обиды, большего оскорбления не могли нанести ей в России. Ничего не изменилось на родине после присвоения С. Ковалевской академического звания. В сентябре 1890 г. она вернулась в Стокгольм. Она была очень грустна…» (из сборника Д.Самина «100 великих ученых», Россия, 2004 г.);

• «Нелёгким бил путь в науку замечательного русского учёного 19–20 веков Петра Лебедева (1866–1912), установившего факт светового давления. Он рано почувствовал влечение к физике, однако из-за отсутствия гимназического диплома не мог поступить в русский университет, поэтому образование добывал, полагаясь лишь на собственные силы. Юноша едет за границу и работает в физических лабораториях ряда западноевропейских университетов. Там он самостоятельно определяет тему научного исследования, защищает диссертацию, а затем возвращается в Россию, где и выполняет свои блестящие работы, принесшие ему мировую известность» (из книги А. Сухотина «Парадоксы науки», СССР, 1978 г.). «В 1900 году Петр Лебедев стал профессором Московского университета. Вместе со званием появилось главное материальное благо – совсем маленькая, но своя лаборатория… Но его собственной работе мешало многое. Препятствия нагромождала не только природа, физический мир – их он любил преодолевать. Мир человеческий, точнее – мир чиновников от науки не уставал вставлять ему палки в колёса. И об этих вот трудностях не думать он, к сожалению, не мог – они никак не давали забыть о себе… Конечно, Лебедев сумел бы оснастить свою лабораторию по последнему слову техники… но и минимальных средств получить не удавалось… Все его просьбы одна за одной встречали отказ. Не выдержав такого отношения, он написал письмо попечителю Московского учебного округа, где перечислял свои беды: «Из всего вышесказанного следует, что в новом физическом институте, одно здание которого стоило более 450 000 рублей, я, штатный профессор физики, не имею возможность ни читать обязательный курс опытной физики, ни учить в лаборатории, ни самому научно работать». Однажды после очередного отказа он пришел домой мрачный и раздраженный. За обедом жена спросила, что делается в университете. Петр Николаевич ответил с выражением: «Пакости делаются!»…» (из книги А. Ливановой «Физики о физиках», СССР, 1968 г.);

• «В конце 1910 года по настоянию многих ученых кандидатура Марии Кюри (1867–1934) была выдвинута на выборах в одно из наиболее престижных научных сообществ – Французскую академию. Пьер Кюри был избран в нее лишь за год до своей смерти. За всю историю этой академии наук ни одна женщина не была ее членом, поэтому выдвижение кандидатуры Кюри привело к жесткой схватке между сторонниками и противниками этого шага. После нескольких месяцев оскорбительной полемики в январе 1911 года кандидатура Кюри была отвергнута на выборах большинством в один голос. Через несколько месяцев Шведская королевская академия наук присудила Кюри Нобелевскую премию по химии «за выдающиеся заслуги в развитии химии: открытие элементов радия и полония, выделение радия и изучение природы и соединений этого замечательного элемента»…» (из сборника Д. Самина «100 великих ученых», Россия, 2004 г.);

• «Защита диссертаций», получение докторской степени только препятствие на пути к научным достижениям. За два года до публикации работы о специальной теории относительности Альберт Эйнштейн (1379–1955) писал другу: «Я не хочу становиться доктором философии… вся эта комедия навевает на меня скуку» (Германия, 1909 г.)…» (из книги Н. Гончаренко «Гений в искусстве и науке», CССP, 1991 г.). «Когда в 1922 году в зените славы А. Эйнштейн прибыл во Францию, разразился скандал. 33 члена Французской академии, в которой особо почитались научные принципы 19-го века, заявили, что они покинут собрание, если Эйнштейн появится в нём. Конечно, такой консерватизм разделяли далеко не все учёные Франции, но многие всё же были подвержены ему…» (из книги А. Сухотина «Парадоксы науки», СССР, 1978 г.).

• «В 18-м столетии Франц Месмер (1734–1815) познакомил человечество с «животным магнетизмом» или попросту гипнозом. Сначала он взбудоражил общественность Австрии. Когда его там осмеяли, избрал полем действий Париж. Как ни рядить, по тем стандартам это наиболее оживленный европейский, да и мировой перекресток, где сходились нити политической, научной, вообще какой хотите интриги. И объявился там Месмер в подходящий срок. Франция готовилась к штурму Бастилии (конец 1780-х годов – Е.М.). В этот насыщенный переменами город приходит человек необычных притязаний. Он обещает, применив всего лишь словесное действие, вызывать многие чувства и образы, облегчать страдания и даже излечивать от болезней, особенно же душевных. Словом, Месмер принес то, что мы спокойно называем ныне психотерапией. Однако по тем временам это воспринималось так, как в дни застоя принимали заявления, например, Кашпировского (впрочем, только ли тогда?) Новатор не бросая фраз на ветер. Он действительно помог немалому числу людей, его авторитет быстро поднимался. Но куда важнее шла попытка развернуть учение о гипнозе как теоретической подпорке этих исцеляющих врачеваний. Однако, как и положено при встрече многообещающих идей, против Месмера тут же отыскали прием. Комиссия Парижской академии наук, отстаивая корпоративную парадигму тогдашней эпохи, с порога отвергла «месмеризм». Она не захотела разобраться в нем, да и, по-видимому, не могла со знанием дела судить (пусть даже осудить) новое течение. Попытка А. Месмера признать в человеческом организме доселе неизвестный миру «животный магнетизм» была отбита, бдительными академиками. Хуже того, последовало (все из тех же кругов) предупреждение, что последствия гипнотического внушения ужасны, что повергнутых в гипноз ждут судороги, конвульсии, им грозит получить в будущем уродливое потомство, их ждут другие кары. А вот это уже явно «приписки». Каких-либо патологий в ту пору (ни много позже) отмечено не было. Тем более не могло быть предъявлено обвинение насчет наследственных уродств. Так разговаривала национальная (большая) академия. Члены же медицинской академии были еще нетерпимее. Посетив курс лечения, они публично осудили не только Месмера, но и тех, кто пытался его защитить, пригрозив исключением из своих рядов…» (из книги А. Сухотина «Превратности научных идей», СССР, 1991 г.);

• «В период до 1801 года не было сколько-нибудь образованного человека, который, услышав о френологии, не пожелал бы с ней познакомиться… 14 марта 1808 года доктор Франц Галль (1758–1828) представляет в Парижскую академию свой труд «Исследование нервной системы вообще и мозга в частности». Рецензировать работу Галля поручим парижским ученым: Тенону, Сабатье, Порталю, Кювье. Пикелю. Несмотря на некоторые разногласия, рецензенты, в общем, высказались в пользу работа Галля… Но кроме поддержки великого французского ученого Этьена Жоффруа Сент-Илера (1772–1844) – французский зоолог, эволюционист, один из предшественников Ч.Дарвина. – Е.М.), побуждавшего Галля выставить свою кандидатуру в Академию наук, другой больше не нашлось, поэтому акция провалилась…» (из сборника М. Шойфета «100 великих врачей», Россия, 2006 г.);

• «В наши дни даже трудно представить, что широко используемый в медицине метод исследования внутренних органов, аускультация (выслушивание с помощью стетоскопа звуковых явлений главным образом в легких или сердце. – Е.М.), которым сегодня пользуется каждый врач-терапевт» мог долго не признаваться и не использоваться» потому что Французская медицинская академия не приняла предложение Рене Теофила Лаэннека (1781–1826). Спустя годы во время чествования доктора Лаэннека Клод Бернар сказал словами Томаса Карлейля: «История мира – это биография великих людей». Перефразируя эти слова, можно сказать; история медицины – это биография великих врачей, и та страна, которая умеет ценить своих великих людей, не должна опасаться за свое будущее…» (из сборника M. Шойфета «100 великих врачей», Россия, 2006 г.);

• «Парижская медицинская академия в очередной раз заявила о себе. Академики вышли с обвинением, что, мол, Луи Пастер (1822–1895) – сторонний медицине человек: мало что не врач, но даже и не биолог, а химик…» (из книги А. Сухотина «Превратности научных идей», СССР, 1921 г.). «Главным противником Пастера явился давнишний враг его и бактериологии вообще – некий доктор Петер. «Основная идея» Петера была проста и определённа: химик не может создать ничего путного в медицине. Пастер – химик, следовательно, труды Пастера, относящиеся к болезням, – вздор. Правда, этот химик спас целую отрасль промышленности, уничтожив болезнь шелковичного червя; его идеи уже преобразовали хирургию и гигиену; его вакцины уже свели почти на нет смертность от сибирской язвы во Франции; его последователи уже работали во всех научных центрах Европы, открывая бактерии тифа, холеры, дифтерита и прочих заболеваний, – но доктор Петер был не из тех людей, которые убеждаются фактами. Его только пуще раздражали и выводили из себя все эти успехи медицины, вызванные «химиком»… разбитый по всем пунктам, припертый к стене, не находя аргументов, он бросил противникам свое ultima ratio (последний, решительный довод – лат.) «Никогда не поверю, чтобы химик мог двигать вперед медицину; умру – и пусть на моей могиле напишут: он воевал с химиками!»…» (из очерка М.Энгельгардта «Луи Пастер, его жизнь и научная деятельность», Россия, 1897 г.). «Луи Пастера заслуженно называют основателем микробиологии. Он сумел найти эффективное оружие против микроорганизмов – высокую температуру. Однако даже он, чье открытие было революционным, столкнулся с противодействием и получил признание только в 59-летнем возрасте. В 1881 году его избрали в Академию наук на место Э. Литтре, причем из 60-ти возможных голосов за него было подано только 36 и избрание произошло не за открытие роли микроорганизмов в возбуждении болезней, а за работы по кристаллографии, осуществленные им еще в молодости…» (из сборника М. Шойфета «100 великих врачей», Россия, 2006 г.);

• «В 1867 году Иван Сеченов (1829–1905) предпринял попытку издать свой главный труд «Рефлексы головного мозга» отдельной книгой… последовало запрещение издания… Цензор Веселовский в своей докладной записке пишет, что сочинение Сеченова «подрывает религиозные верования и нравственные и политические начала». Тайный советник Пржецлавский, второй цензор из министерства внутренних дел, обвинил Сеченова в том, что тот, приводя человека «в состояние чистой машины», ниспровергает все моральные основы общества, уничтожает религиозный догмат жизни будущей… Последовала судебная тяжба. Министр внутренних дел Петр Валуев (1815–1890) пишет управляющему министерством юстиции князю Урусову о «Рефлексах» следующее: «Смысл и значение предлагаемой им теории понятны. Объяснить в общедоступной книге, хотя бы и с физиологической точки зрения, внутренние движения человека действиями внешних влияний на нервы и отражением этих влияний на головной мозг – не значит ли выставлять на место учения о бессмертии духа новое учение, признающее в человеке лишь одну материю… и, по мнению Вашего сиятельства, сочинение Сеченова неоспоримо вредного направления…» Последовал арест тиража книги…» (из сборника М. Шойфета «100 великих врачей», Россия, 2006 г.). «Ивану Сеченову постоянно мешали работать, обижали как могли, расстраивали, едва выпадет случай. Он был фактически изгнан из Медико-хирургической академии. Места в Петербурге ему не нашлось, и 6 лет он живет в Одессе. Потом Петербургский университет, совет профессоров ходатайствует о присуждении ему звания почетного профессора. Отказ. Уже в третий раз крупнейшие ученые России ставят вопрос об избраним его в академию и три раза получают отказ. Академия наук «сочла за особое удовольствие» избрать Сеченова своим почетным членом меньше чем за год до смерти… Сеченов писал И. Мечникову после отвода его кандидатуры в академики: «Верьте мне или не верьте, но вслед за этой подлой комедией меня взяло одну минуту такое омерзение и горе, что я заплакал»…» (из книги Я. Голованова «Этюды об ученых», СССР, 1976 г.). «Подводя итоги, следует подчеркнуть один важный момент: открытие механизмов, которые управляют психической жизнью человека, этот необычайно важный раздел науки о жизни мозга, начинается с трудов Ивана Михайловича Сеченова»…» (из сборника М.Шойфета «100 великих врачей», Россия, 2006 г.);

• «В течение 22 лет, с 1877 по 1895 год, профессор Иван Тарханов (1846–1908) – российский физиолог, исследователь функций центральной нервной системы. – Е.М.) занимал кафедру физиологии Петербургского университета и Военно-медицинской академии. За это время он выполнил около 30 работ. В декабре 1894 года реакционно настроенная администрация Военно-медицинской академии во главе с профессором Виктором Пашутиным (1345–1901) воспользовалась возможностью освободиться от слишком либерального ученого секретаря и профессора Тарханова. Он был отчислен от должности секретаря, а 2 марта 1895 года уволен из Академии за выслугой лет, не достигнув 50-летнего возраста, оставив созданную на протяжении многих лет прекрасно оборудованную лабораторию. На страницах газеты «Новое время», журнала «Врач» разворачивается травля Тарханова. Метод «Определения объема массы крови», предложенный Тархановым, стал предметом злобных выпадов со стороны отдельных работников Военно-медицинской академии. В газетах начали появляться анонимные письма, осмеивающие данный метод…» (из сборника М. Шойфета «100 великих врачей», Россия, 2006 г.);

• «Публицистическое значение «Записок врача» (1901 г.) Викентия Вересаева (1867–1945) – огромно. Столь откровенно, беспощадно о медицине в России никто ещё не писал. Но… медики восстали против него из корпоративных, профессиональных соображений. Им не понравилось, что Вересаев вынес сор из избы, обратился через голову медицины прямо к обществу. Они считали, что публике незачем совать нос в их закрытый клуб…» (из книги А. Левикова «Ищи себя, пока не встретишь», ССР, 1987 г.);

• «В 1900 году талантливый исследователь Леонид Соболев (1876–1919), работавший в Военно-медицинской академии в Петербурге, открыл секрет диабета, и указал путь для его лечения. Его работы были оценены лишь через 30 лет. Соболев был хорошо известен в Петербурге. О своих изысканиях он рассказал на заседании Общества русских врачей и напечатал о них сообщение в «Еженедельнике русской практической медицины» и в крупном немецком журнале по общей патологии и патологической анатомии. И, однако, его не услышали… А ведь он предложил использовать для лечения диабета тот же самый метод, который через 20 лет изобрёл канадский врач О. Бантинг, получивший инсулин, а за него Нобелевскую премию, имя же Соболева в России было забыто; вспомнили о нем лишь в 1936 году, когда был переведен с немецкого на русский очередной том эндокринологического руководства «Гормоны». Автор руководства писал, что все основные идеи Бантинга были сформулированы Соболевым.

Отчего всё это произошло? Диабетом в России занимался профессор В.В. Пашутин, начальник Военно-медицинской академии. Пашутин полагал, что возникновение диабета связано с нарушением функций печени. Автором этой теории был не кто иной, как Клод Бернар… И вот появляется юнец, который пытается, пусть даже в самой корректной форме доказать, что Великий Клод Бернар (один из основоположников экспериментальной медицины. – Е.М.) ошибался, а вслед за ним ошибается и идёт по неверному пути и сам Пашутин. Можно ли стерпеть такое святотатство? И Пашутин отверг идею Соболева «с порога»; ему даже не приходит в голову организовать экспериментальную проверку гипотезы, хотя бы для того, чтобы доказать Соболеву, что тот неправ и что яйца курицу не учат…» (из книги С.Иванова «Абсолютное зеркало», СССР, 1986 г.);

• «Английский биолог-генетик Роналд Фишер (1890–1868) не имел математического образования. Между тем его книга по математической статистике вошла, можно сказать, в золотой фонд науки, утвердившись как наиболее ценное пособие по статистическим методам. Вначале книга не была принята учёным миром. Она подверглась уничтожающей критике со стороны специалистов-математиков. Это как раз и объяснялось тем, что автор самоучка, не владевший ни стилем, ни методами, присущими хорошему математику. Всё же новые представления пробили стену непонимания. Книга выдержала несколько изданий и дала, по оценкам сведущих людей, «неизмеримо больше, чем все учебники по математической статистике». И это, несмотря на то, что автор фактически дилетант (а, может быть, именно потому, что дилетант?..)» (из книги А.Сухотина «Парадоксы науки», СССР, 1978 г.);

• «Бедный Л. Пастер показался бы бледным, явись он со своими микробами перед собранием мужей современного ученого совета медиков на предмет овладения хотя бы кандидатской грамотой. Да и только ли химик Пастер… Даже коллег-врачей, ученых мировой известности, академики медицины не пропустили в свои ряды действительных академиков: Николая Амосова (1913–2002), и совсем недавно (в 1980-е годы. – Е.М.) – Гавриила Илизарова (1921–1992) и Святослава Федорова (1927–2000)… Таким могучим набором запретителей нового едва ли располагала даже Французская академия 18–19 веков… (из книги А. Сухотина «Превратности научных идей», СССР, 1991 г.).