Текст книги "Крест никому"

Евгений Матвеев
Крест никому. Стихотворения

В оформлении обложки использована картина Роба Гонсалвеса «Лесная арена».

Автор благодарен Владимиру Элю и Александру Корякову за помощь при подготовке книги.

Связь с автором: [email protected] и vk.com/id6961552

Книга издана при поддержке ГОНЭФ «Языковая среда» и Министерства культуры РФ

© Матвеев Е. А., 2019

© Оформление ООО «Издательство «Цитата Плюс», 2019

Об авторе

Евгений Матвеев родился в 1982 году в Рыбинске. Окончил Рыбинский авиационный колледж и Рыбинское отделение МЭСИ. Работает юрисконсультом в управляющей организации. Живёт в Рыбинске.

Стихи и переводы публиковались в областной периодике, коллективных сборниках, журналах «Переводчик», «Пролог», «Кит умер», «Найди лесоруба», «Рассвет». Участник семинара молодых авторов Ярославской области, фестиваля «LogoPифмы», Форума молодых писателей России и стран СНГ и зарубежья (2007, 2009, 2014). Стипендиат Министерства культуры РФ (2014).

Руководитель Клуба поэтического перевода (г. Рыбинск), лауреат премии им. Дж. Г. Байрона (2018, 2019), дипломант VI Международного конкурса «Музыка перевода», переводы публиковались в книгах Эдвина Арлингтона Робинсона «Дом на холме» (2015), Ханса Бёрли «Ты слушал реки по ночам?» (2017).

I

«Тот, кто отзывчивей, чем я…»

Clear water in a brilliant bowl.

W. Stevens «The poems of our climate»

 
В ком больше сочувствия и сострадания,
Чьи помыслы выше и чище,
Чей голос твёрже и благороднее,
Может и должен сказать лучше, чем я,
О льющейся крови, об искорёженных судьбах,
О миллионах убитых и миллионах, которые будут убиты.
 
 
О другом – буду говорить я.
 

У догорающего костра

1.

 
Неподалёку голоса слышны:
Доносятся слова, обрывки слов.
Я не могу понять, о чём идёт
Там разговор, хотя понятен мне
Язык людей, сидящих у костра.
Казалось бы: шагни навстречу им —
И сможешь их понять. Но я стою
И никуда идти не тороплюсь.
 

2.

 
И светятся угли, и запах дыма
Я чувствую, и ведь ещё тепло —
Костёр почти что догорел, но люди,
Разжёгшие его, давно ушли.
Их не вернуть. И я один остался,
И кажется, что ради лишь меня
Дым не рассеялся, и светятся угли,
И тьме сопротивляется костёр.
 

«Проходишь насквозь старый особняк…»

 
Проходишь насквозь старый особняк.
Каждый день, кроме суббот и воскресений,
Два раза по каменной лестнице вверх,
Два раза по каменной лестнице вниз.
 
 
Взгляд притёрся к монотонным стенам,
К лицам и портретам, к белому потолку
Настолько, что, появись перед глазами
Дверь в иной мир, —
 
 
Сознание прошло бы мимо,
Словно нет и быть не может
Чудес ни в этом здании и нигде в жизни.
 

«Бабочка летела за окном…»

 
Бабочка летела за окном,
В том потустекольном мире,
И в комнату мою не залетела.
 
 
Только тень от бабочки была
В светлой комнате моей: на стенах,
На полу, на подоконнике…
 
 
Кажется, что тень уже в руках,
Но подует ветерок – и тень
Вслед за бабочкой исчезнет.
 

«Полночь город в люльке хранит…»

 
Полночь город в люльке хранит,
Словно вольную воду гранит,
На набережную тишина
Накатывается, как волна.
Звёзды в небе, и звёзды в реке,
И твоя рука у меня в руке.
 
 
Опьяняет нас белый май,
Проплывает речной трамвай,
Рассекая ночной небосклон,
Это всё так похоже на сон.
 
 
Мы сегодня хватили за край,
Размыкаем объятья – прощай!
Меж созвездий разводят мосты,
Я уйду, но останешься ты.
Звёзды в небе, и звёзды в реке,
И твоя рука у меня в руке.
 

«Вернуться в август, выйти за порог…»

 
Вернуться в август, выйти за порог
Пустынных, суетливых дней, когда
Глаза слезятся, светится песок
И белая, как солнце, борода.
 
 
И вновь бродить в саду цветущих звёзд,
Когда пьянят надежды и мечты,
Пусть их крушенье вызывало злость,
Всё отболело, помыслы чисты.
 
 
Всё ясно, но цепляется за ложь
В своих воспоминаньях персонаж,
Задуешь вздохом звёзды и поймёшь,
Что сад – пустыня, молодость – мираж.
 

«Домой не возвращаются, только что выйдя…»

 
Домой не возвращаются, только что выйдя, —
                                              плохая примета.
Остался включённым свет, открыт кран с водой —
Лучше не возвращаться. Можно заплатить
                                          за электроэнергию,
А соседи снизу являются потомками Ноя – выживут.
 
 
Лучше не возвращаться. Даже не являясь Цветаевой,
Марией Стюарт или тенью отца Гамлета —
Лучше не возвращаться. Можно послать другого —
Белобородого аса, можно выучить чужой язык,
Купить новый дом, рисовать таитянок
Или читать лекции в американских колледжах —
Но лучше не возвращаться. Никогда.
 

«При смерти Ромео громко кричал…»

 
При смерти Ромео громко кричал,
Его голос разносился по лабиринту дома,
Натыкаясь на тупики и запертые двери.
Служанка, катаясь в гондоле,
Бурно выясняла отношения с любовником,
А семейный врач тратил время,
Мучительно выбирая костюм для маскарада.
 
 
Перед глазами Ромео медленно проходила
Вся его длинная жизнь:
От старости до младенчества.
Одни эпизоды в калейдоскопе сменялись другими,
И, просмотрев их,
Любой благородный венецианец мог бы сказать:
Это была моя жизнь.
 

«Муж и жена сидели в сельском магазине…»

 
Муж и жена сидели в сельском магазине
И подбивали итоги дня. А дверь
Была полуоткрыта, и к крыльцу
С мяуканьем отчаянным подошла кошка.
Вблизи порога она легла,
Но, продолжая взывать к богам,
Прервать старалась их деловой расчёт.
Тут стать бы кошке атеисткой, но
Желудок – есть желудок, и она
Вошла в обитель богов,
На своём языке их призывая.
Мужчина встал – «чёрт бы побрал» – и
Ногой легонько вытолкал рыжую
С белыми полосками кошку, которая
Почти не сопротивлялась; закрыл дверь,
Продолжил разговор, не обращая внимания на вопли.
 
 
Порой боги поступают не по-людски.
На то они и боги.
 

Сердце из камня

 
Знаете, я долго думал об этом
И решился:
Сходил в больницу, поговорил с врачами,
Они хорошие парни,
Говорят, у них большой опыт,
Ещё бы: оплата вперёд.
 
 
Я мягкосердечен, слабоволен,
Но, надеюсь, после операции
Стану другим.
Знаете, мне сделают сердце из камня.
Это правда. Настоящий камень,
Таких много на берегу.
 
 
…………………………
 
 
О чёрт! Неплохо.
Прекрасный новый мир.
 

«Который месяц ходим рука об руку…»

 
Который месяц ходим рука об руку,
Словно завершая тот затянувшийся
Древнегреческий миф. Наше слияние
Настолько крепко, что у нас одна память,
Что от нас одна тень, одно отражение.
 
 
Так поэт, незаметно для читателя,
Убирает из поэмы лишние строки. Так природа,
Не афишируя, проводит естественный отбор.
 
 
Кто пропал при переходе в один организм?
Кого уже нет: меня или тебя? Или по части от каждого?
Может ли быть, что всё путешествие,
                                после нашей встречи, —
Теряние, забывание, исчезновение?
 

«Когда боги вернутся, они будут удивлены…»

 
Когда боги вернутся, они будут удивлены:
А где люди, нами оставленные?
Где наши памятники и память о нас?
Только шум истребителя прозвучит в ответ.
 
 
Боги спустятся ниже, дабы хорошо рассмотреть планету:
Трудно поверить, что мы здесь жили когда-то,
Жили в «саду, полном цветущих роз».
Залп артиллерийских орудий прозвучит в ответ.
 
 
Кто же знал, что люди не выдержат сиротства?
Кто же знал, что обезьяны, а не люди выживут после потопа
И будут править миром, ведя его к гибели?
 
 
А боги найдут для разума другую планету,
Планету, похожую на «сад, полный цветущих роз».
 

«А мы ещё живы…»

 
А мы ещё живы.
Наши монотонные голоса продолжают звучать,
Наполняя этот стойкий подвальчик молитвой,
И даже осторожный свет из окна далеко вверху
Не убеждает нас прекратить и встать с колен.
 
 
Ещё одна молитва
С радостью в сердцах от того, что не произошло
Благодаря нам и нашим братьям и сёстрам.
Пора подниматься в зал, отпереть замки,
Выйти на улицу и вдохнуть свежий воздух.
 
 
Мир не изменился,
Но изменились мы, а значит, мир тоже.
Мы молились за спасение всех, а не только своих,
И теперь каждый человек – повторно родившийся,
А каждый предмет видится в новом свете.
 
 
И пусть сограждане
Смеются над нами, показывают на нас пальцами,
Кричат: где ваш Конец Света, дураки?
А мы, свидетели спасения мира,
Ещё больше укрепились в нашей вере и в наших мечтах.
 

Предупреждение

 
Как облака по небу – далеко,
Мы уходили прочь, во тьму веков,
За горизонт сознания людского,
Хотя предпочитали ясный день,
Возвышенность, открытую для солнца,
Цветущую оливковую рощу
Или тенистый дикий виноградник,
Которые растут неукротимо
В прозрачные Эллады небеса.
 
 
Затмение и солнца, и ума —
То занавес над миром опустился,
Потеряны ключи от старых храмов,
Лишь камни молчаливые остались,
Как местности приметы, реквизит,
Оставленный актёрами на сцене,
Но по инерции воспоминаний
В Театре всё ещё идёт игра,
Всё длится многовековой спектакль.
 
 
Мы помним наш последний день, когда
Донёсся шум и, словно лава, залил
Пространство слуха воплем, криком, ором;
Ничтожества бьют статуи богов,
Осколками засеивая землю;
Поэтому в молчанье мы ушли
На Родину – на подлинный Олимп
(Лишь простаки считают, что Олимп —
Та, высшая для Греции, гора).
 
 
Мы смотрим сверху вниз, на наших лицах
Смущённые улыбки стариков,
Мы иногда спускаемся на землю,
Ведь в Городе так просто затеряться,
И в облике прекрасном ненадолго
Бываем в поле зрения людей,
Слегка преображая мир вокруг
И поправляя ход людских судеб,
Но глупо нас винить во всех пороках.
 
 
Да, уходили мы, но из изгнанья,
Бывало, возвращались – короли,
Чтоб в царствованье вновь и вновь купаться
И, прожигая полной жизнью дни,
Как солнце – освещать, дарить тепло;
Пусть время нас отметило клеймом,
Как корабли Колумба, мы вернулись,
В прямом эфире покажите это!
Мы снова в силе, снова на земле!
 

«Не стоит сожалеть о сожжённом храме…»

 
Не стоит сожалеть о сожжённом храме
И городе, что рос вокруг него,
Там всё равно не было ни души,
Лишь толпы богов-недоучек,
У которых запрет на праздники
И обязательно с собой запас
Одиночества на годы вперёд.
 
 
Не надо жалости и сострадания,
Можно воскресить розу из пепла,
Когда знаешь правильное слово,
Даже целые сады из памяти,
И они будут прекраснее истинных,
А счастливые люди будут гулять по ним
И петь песни.
 

«Проснёшься через двадцать лет…»

 
Проснёшься через двадцать лет —
Какие великие перемены
В политике, в экономике, в истории.
 
 
А дома жена по-прежнему ругается,
Соседи по-прежнему не здороваются,
Дети остаются детьми,
И молоко по-прежнему убегает.
 

Близ Бога

 
Я отошёл от тех, с кем рядом был,
И обернуться было стыдно мне.
Меня не привлекали потолки
Высокие, как небо фрески, церковь,
Заброшенная богом и деревней,
Которую объединяла раньше.
 
 
Оставшись и физически один,
Я слышал шум весёлых голосов
Язычников сегодняшних, такие —
Крест на груди, но в сердце нет Христа,
Душевные, но без души, и пьяный
Пикник, пожалуй, главный смысл их жизни.
 
 
Была мне отвратительна их радость,
Я и они смотрели на одно,
Но разное мы видели, и дальше
Я отошёл от них и стал бродить
По кладбищу, где больше не хоронят,
Среди могил, забытых и заросших.
 
 
Мне интересны имена и даты,
По ним людей и судьбы представляю,
Две революции и две войны
В их жизни были. Что они за люди?
Прожили как в эпоху перемен?
И думали о чём, о чём мечтали?
 
 
У каждого надгробия я долго
Стоял и молча думал, отрешившись,
С тем миром словно нить искал, и вот
Одно надгробие меня сразило
Буквально наповал: там даты стёрты,
А имя и фамилия – мои.
 
 
Вся жизнь моя прошла перед глазами:
Что в жизни сделал я, что не успел,
Что подарил я тем, кто был со мной,
Что я оставил тем, кто будет после,
Что мне сказать, ведь каждый сам судья
И будет строг к себе, но справедлив?
 
 
Я не любил себя, другого – тоже.
Я помогал, но не спасал. Я пел,
Но и фальшивил часто, я ль не клялся?
Недолго жили клятвы дорогие!
Я внешнюю свободу обменял
На внутреннюю. И себя я знаю.
 
 
Но вот меня позвали, я очнулся,
Пришёл в себя и заново взглянул
На надпись: тёзка и однофамилец.
А я, пропахший дымом размышлений,
С улыбкой виноватой – снова я —
Стремлюсь к счастливой жизни, но не слишком.
 

«Он работает в ночную смену…»

 
Он работает в ночную смену
Выше самого высокого небоскрёба.
Он забивает в небо звёзды.
Ночь за ночью, век за веком.
Иногда он берёт выходной
И закрывает небеса облаками.
Но потом снова выходит
И, поплевав на свои мозолистые ладони,
Стучит и стучит молотком.
 
 
Тяжёлая мужская работа:
Забивать в небо звёзды.
 

Ранний маяковский

 
Высокий, басовитый оратор,
Внешне похожий на молодого Маяковского:
«Ранний Маяковский писал лучше позднего,
В десятых годах его рифмы и образы
Оригинальнее, чем в двадцатых…» —
И тому подобная ахинея.
 
 
А может, я ошибаюсь, и правда, что
В чётные дни Маяковский
Писал лучше, чем в нечётные;
После обеда проникновеннее, чем до;
В январе ему особенно удавались метафоры;
А по понедельникам Маяковский
Чувствовал прилив радости
И был не поэтом, а «фальшивомонетчиком»?
 

«Затерянный город в Австралии…»

 
Затерянный город в Австралии,
У которого нет своей странички в интернете,
Где памятник основателю по колено в песке,
А домов осталось меньше, чем букв в алфавите,
Где самый большой дом – бывшая тюрьма,
Заменившая церковь, почту, больницу и зал для собраний.
 
 
Fuck off, родной город, fuck off,
Я родился здесь, и здесь родилась моя жена,
И наши дети здесь родятся, и, не дай бог, внуки;
Потомки тюремщиков и заключённых
Давно породнились и простили друг друга,
Но стоило ли ради этого плыть на край света?
 

«Я пустился за тобой во весь опор…»

 
Я пустился за тобой во весь опор,
Но ты купила билет на поезд.
 
 
Я мчался за тобой на всех парах,
Но ты пересела на корабль.
 
 
Я гнался за тобой на всех парусах,
Но ты уже была в самолёте.
 
 
Я летел к тебе, как на крыльях,
А ты уже вышла замуж.
 

Прериаль

 
О, если б я был зрителем, тогда
Увидел бы чудесную картину:
Жених с невестой, за руки держась,
Склонив друг к другу головы (прекрасно!),
Соединились в долгом поцелуе.
Вокруг неравнодушная толпа —
Кричат, визжат и посыпают рисом…
Но я не зритель, я – жених, и скоро
Всё завершится: пару новобрачных,
Нас, связанных верёвкой, бросят в реку —
Такой финал республиканской свадьбы,
Такой финал назначенной любви.
 

«Холодная страна. Пустынная местность…»

 
Холодная страна. Пустынная местность,
Где гаги, гейзеры и души шаманов,
Где, словно в будущем, земля неизвестна
И, словно прошлое, покрыта туманом.
 
 
Здесь побережье – будто море Спокойствия,
А под ногами самый дальний восток,
И разговор с самим собою становится
Похожим на трагический диалог.
 
 
Ты верил, что придёшь сюда, как домой, но
Кому читать стихи, как думаешь сам,
Здесь, на Чукотском полуострове тёмном?
«Драконам, водопадам и облакам…»
 

II

Предсказание

 
Когда я состарюсь, начну писать прозу, длинные романы
О судьбах России, и публиковаться в «Нашем современнике»;
Буду носить большие кофты, обтягивающие мой солидный
                                                           живот,
Отращу бороду, надеюсь, она не будет слишком седой.
 
 
Наконец, брошу нелюбимую работу и опостылевший дом,
Перееду в большой город, заведу новый круг друзей и знакомых,
Буду долго спать, почти до полудня, и пить на завтрак коньяк,
Сидеть по весне на лавочке у дома и просто греться,
                                          не думая ни о чём,
Пойму, что жизнь в значительной части – пустая трата времени,
И смирюсь с одиночеством.
 
 
Перестану следить за спортивными новостями и смотреть
                                                    баскетбол,
Прочту книги, которые так долго откладывал,
Начну сочинять, что в юности подвергался гонениям,
И молодые мамы будут мною пугать детей.
 
 
А пока я пишу стихи без прописных букв и знаков препинания,
Публикуюсь в «Арионе» и езжу на форум в Липки,
Сижу «ВКонтакте», смотрю сериалы и притворяюсь
                                                своим парнем,
Порой напиваюсь до слёз и лезу бить морду, иногда бьют мне.
 
 
Может быть, придёт время, когда я осмелюсь состариться.
И не удивлю тех, кто знает меня,
Своими взглядами, алкоголизмом и бородой.
 

«Я хотел бы быть греческим стариком…»

 
Я хотел бы быть греческим стариком
С обветренным, задубевшим лицом,
Как у бога, давно отошедшего от дел.
 
 
Изо дня в день я сидел бы в таверне
На берегу критского моря,
Потягивал неиссякаемую цикудью
И вполголоса скандировал слова.
 
 
Со мной сидели бы такие же старики,
И под пеленой ночи
Мы делились бы историями
О наших утраченных юностях:
 
 
Кто-то о том, как плавал на «Арго»,
Кто-то о том, как осаждал Трою,
А я о том, что мне ещё предстоит
Вернуться на свою Итаку.
 

Совет путешественнику в прошлое

 
Когда ты окажешься в прошлом,
Не пытайся ничего изменить —
У тебя ничего не получится.
Собери непобедимое войско,
Иди завоёвывать ойкумену,
Но время победит мир.
Напиши истинную книгу,
Научи правильному пути,
Но время победит слово.
Поднимись на броневик,
Открой новую эру человечества,
Но время победит человека.
 
 
Впрочем, ты можешь выбрать
Последний, четвёртый сюжет —
«Сад, полный цветущих роз» —
И прожить достойную жизнь,
Будто ты родом отсюда.
Несмотря на все поражения,
Сохранять смирение,
Не пророчить будущего
И не гоняться за гениями,
Известными по твоей истории.
Но эта жизнь не зачтётся тебе
На итоговых весах судьбы.
 
 
Войдя в эту реку дважды,
Разве кто побоится
Повернуть течение вспять,
Разве кто не попробует
Изменить русло реки…
Тысячи раз вгрызайся в волны,
Бросайся наперекор воде,
Борись со стихией,
Словно есть шанс победить,
Но знай, что всегда
Тебя будет уносить
В неизменный океан времени.
 

Об оплате долга

 
Убегай в другой город,
В другую страну, за край света,
Это чёрно-белый фильм, в котором
Кредитор всегда догоняет должника.
Как говорится, «Ланнистеры всегда платят свои долги»,
И знаешь, все люди – Ланнистеры,
Без разницы – в этой жизни, следующей или далее,
В любом случае настанет время и место
Для оплаты долга,
И долг будет оплачен.
 
 
Древние китайцы умели выбирать время и место,
Потому что было бы неправильно,
Если бы труп врага проплыл по другой реке
Или в тот момент, когда кредитор отошел по нужде.
Китайцы знали, что жизнь – это река,
А река без трупа – всё равно что рис без палочек.
Это и есть старый китайский анекдот.
 
 
Поэтому я надену ханьфу и сяду на берегу Волги,
Рядом с тем тополем,
Под которым впервые тебя поцеловал,
И буду ждать столько жизней, сколько потребуется,
Пока река не потечёт вспять
И долг не будет оплачен.
 

Осталось

 
От ярости осталась
Только зола.
 
 
От юности остался
Только ветер.
 
 
И от любви остались
Сновиденья.
 
 
Над сновиденьями
Золу развеет ветер.
 

«Мы думали, что были рождены…»

 
Мы думали, что были рождены
Для доблести, для подвигов, для славы,
А жизнь банальна: редко видим сны,
Сидим по офисам, меняем авы,
По клубам ходим и ругаем власть,
В которую не суждено попасть.
Трагично, что трагедии не будет.
 
 
Такое бы могли устроить мы,
Сверхчеловечишки, суперлюдишки,
Поработив незрелые умы,
Людей на площадь вывести, как фишки,
И до того, как наша смерть придёт,
С трибуны к бунту призывать народ!
И лучше, что трагедии не будет.
 

В тридцать лет

 
Встречаю одноклассников своих:
Любой из них серьёзней и взрослей,
Ребяческий задор утих,
А я – мальчишка средь мужей,
Был белою вороной и остался.
 
 
По жизни опоздал на пять – семь лет
В работе, увлечениях, любви,
Я выгляжу моложе и одет,
Что эти тридцать не мои,
Был белою вороной и остался.
 
 
Но если заглянуть в мои глаза,
Появится портрет совсем иной:
Улыбка будет скрыта за
Моей цветущей сединой.
Был белою вороной и остался.
 

«Вы знаете, я совсем не хотел превращаться…»

 
Вы знаете, я совсем не хотел превращаться
В стыдливого провинциального поэта,
Который живёт в небольшой комнате,
Где множество книг, полных драгоценных стихов.
 
 
Вы знаете, в начале, запретном и остром,
Я надеялся, что у меня будет семья,
Приличная работа, поездки за границу,
А стихи пройдут, как проходит юность.
 
 
Вы знаете, я чувствую себя обворованным,
Когда приходится слушать, ругать и хвалить
Стихи приходящих ко мне юнцов,
И злюсь на тех, у кого получается лучше.
 

«В мёртвой комнате белые стены…»

 
В мёртвой комнате белые стены,
Это место – последний приют,
И поэтому в памяти – сцены
Лишь застолий, где песни поют,
Где я был, где давно меня нет.
Я привык в одиночестве петь.
 
 
Снова вижу знакомые лица,
Словно в детстве я видел кино,
Где счастливое действие длится,
Но сегодня – немое оно,
И, пытаясь его оживить,
Я привык в одиночестве петь.
 
 
Просыпаюсь в смертельной обиде,
В горле боль, в голове пустота,
Я весёлую молодость видел,
Да сгубила её немота,
И возврата к минувшему нет.
Я привык в одиночестве петь.
 

«Смотрю в окно на город полутёмный…»

 
Смотрю в окно на город полутёмный,
Там улицы занесены листвой,
Солдаты по дрожащей мостовой
Подходят к дому моему. За мной?
Я прегрешений знаю за собой
Немало. Нет, решительный конвой
Ведёт юнца с поникшей головой,
Я был таким же в юности шальной
И помню поимённо всех, кого
Не помню и не собираюсь помнить.
 
 
Клятвопреступники, лжецы, я тоже
Один из вас. В тот вечер дотемна
Я просидел у своего окна,
Припоминая день, когда меня
Забрала так же злая солдатня.
Я рассчитался с юностью сполна,
Заслуженна теперь моя вина,
От прошлого тупая беготня
Завершена, пусть даже если я
Забыл, что забытьё мне не поможет.
 

«Когда зовёт весенний ветер…»

 
Когда зовёт весенний ветер
И вечером светлым-светло,
Подняться бы над этим светом,
Но кто-то держит за крыло.
 
 
Стоишь и куришь на балконе,
А где-то выше вразнобой
Смеются галки и вороны,
Но только бездна пред тобой.
 
 
Сорвавшись и не понимая,
Что мир в заботливых руках
Лежит от края и до края,
Летишь в мечтаньях, в облаках.