Текст книги "Крылья для демона"

– Выпей, культура!

– Не-а, спасибо! Так почему хоккеист?

– Ну, блин! Нос!

Дашка задумчиво рассмотрела картину.

– Нормальный, маленький.

– Будто по льду – и в борт. Хоккеист!

– А! – догадалась Дашка. – Наверное, хоккеист… А почему не боксер?

– Ты чего? – возмутился парень, замахал банкой. Запенившись, через край полезло пиво. Он шумно отпил. Утершись рукавом, повторил. – Ты чего! В боксе все культурно. А тут, надо же, под самые брови. Хоккеист!

– Чего там культурного? – изумилась Дашка.

– Данил! – из-за кустиков, одной рукой подтягивая джинсы, а другой, умудряясь хвататься за сигарету, вышла девушка. – Ты чего здесь?

– Вот, Сонька, гляди – культура. – Важно сказал парень. Его спутница отобрала пивную банку. Глотнула через затяжку.

– Ерунда, – констатировала она, на кота – ни единого взгляда. Все внимание к Дашке. Парень тоскливо глянул на пиво, понял – не отобрать.

– Курить есть? – он одернул подругу.

– Да ты задрал! – девушка оставила бычок во рту, освободившейся рукой подала пачку.

– Чего ты орешь? – гаркнул он, коротко глянув на Дашку, подкурил в стороне. – Здесь человек рисует…

– Ой, да заткнись! – девушка уперлась ладонями в колени, прокуренная шевелюра повисла радом с Дашкиным носом. – Что, художница? – Вкрадчиво поинтересовалась она.

– Угу. Рисую. – Кисть коротко подвела тени. Девушка ткнула в картину пальцем.

– Твой?

– Нет. У меня простой.

– Прикольный, – протянула девушка. Обернулась. – Даня, купи мне такого котика!

– Да ну его. Хоккеист.

– Че – хоккеист? Четкий…

– Этот «четкий» стоит как телевизор.

– Жмот!

– Че так сразу «жмот»?

– Потому что жмот!

– Да где я тебе такого возьму? – парень вспылил. Дашка покосилась на него, затем на его подругу. Посоветовала.

– На «Лазо» есть кошачья выставка.

Девушка встала, уперла руку в бок. С банкой пива и сигаретой в углу рта она походила на комиссаршу.

– Слышал?! Пошел – купил!

– Да на что! – его изумлению не было предела. – Что я их печатаю?

– Напечатаешь.

– Соня!

– Что, Даня?

– Ты… Соня!.. – он потряс пальцем перед ее лицом. Обратил взгляд на Дашку, посмотрел с разочарованием. Долговязая фигура развернулась и побрела к фонтану.

– Даня! – крикнула вслед девушка. В ответ – взмах руки. Девушка закусила губу; в глазах ни капли прежнего восхищения. – Эх, что же вы!

– Я? – Дашка чуть не пала от удивления.

– А-а! расселась здесь… с котом! – девушка побежала вслед за спутником. – Дань, подожди!

Дашка пожала плечами. И правда, зачем влезла с советами. Все равно останешься крайней. Жара спадала, солнце закрутилось на другую сторону парка, тень над Дашкой стала глубже, прохладнее. Она вытерла пот со лба. Отстранилась, рассматривая преображения кота. Калейдоскоп цветных пятен начал склеиваться. Прилично…

– Как вам не стыдно!

Дашка обернулась. Опять… Сушеная женщина в строгом костюме нэпмановской юности. Дашка встала, встряхнулась, разминая, ноги. В руке – букет кистей. В другой – разноцветная наскипидаренная тряпочка.

– Как вам не стыдно! – повторила тетя.

– Почему? – Дашка на всякий случай осмотрела себя. Штаны-трусы на месте. Нормально.

– Совести у вас нет! Куда вы катитесь!

– Мы? – растерялась Дашка.

– Язвит она здесь. Отлично! Ты! Ты до чего докатилась!

– Не знаю, – призналась Дашка. На всякий случай отступила на шаг. Поискала глазами прохожих. Тропинка, как назло, опустела. Прямо, страшная сказка. Женщина глядела из-под лысых бровей взглядом мумии. Губы сжаты в нить. Впалые щеки трясутся. Того и гляди, закричит. – Простите, я не понимаю, – повторила Дашка.

– Не понимаешь?! – взвилась тетя. Сухая, как ветка рука обвела вокруг. – Что ты здесь делаешь?!

– Рисую.

– Рисуешь? На кладбище!

Сердце екнуло. Дашка собралась.

– Его здесь нет давно. Перенесли ведь…

– Перенесли? А это что? – палец гвоздем впился под ящик.

– Где? – Дашка приподняла этюдник. – Здесь?

– Здесь! – подтвердила женщина. – Расположилась на могиле. Как не стыдно?..

– Могиле? – Дашка округлила глаза. Присмотрелась внимательнее. Да нет: бетонная урна – вросла по середину в землю.

– Здесь похоронили купца первой гильдии…

– Тетенька, это просто камень!

На «тетенька» женщина напряглась, воздух сгустился и завибрировал.

– Ах, ты, сучка мелкая!

Этого Дашка стерпеть не смогла. Заслонив холст телом, она прошипела.

– Сама сучка! – Но более громко, более высоким эшелоном. – Нет здесь кладбища! Вы, вон, шахматистам объясните! Или алкашам. Я здесь при чем?!

Мумия задохнулась от гнева. Сухая кожа того и гляди рассыплется по морщинам, обнажив черные скользкие кости. Крючковатый палец показал куда-то в кусты.

– А это что!

– Что? – пробурчала Дашка.

– Кладбищенская часовня.

– Бывшая.

– Ничего не бывшая. Нет ничего бывшего. Тебе, сыкухе, пора уж знать!

– С чего это мы на ты? – возмутилась Дашка. Глаза поискали место, куда можно перебежать. Она тоскливо обернулась к солнечной площади, на мужичков с бухлом и счастливые парочки. Потянул ветерок. Листва зашуршала. Грустно, тоскуя о бренном. И правда, как на кладбище. Заплеванная урна, действительно, превратилась в памятник, а аллейки потрескавшегося асфальта в кладбищенские дорожки. Бр-р. Дашка поежилась. Женщина продолжала что-то говорить с пеной у рта. Издалека доносились пустые гневные слова. Они вязли где-то, не долетая до Дашки. Колотились горохом о воздух и сыпались на землю. Будто стоишь в волшебном, но дырявом плаще. Она по-новому посмотрела под ноги. Трава. Жирная почва в муравьях и мухах. Тянет сыростью. Так и охота ляпнуть – могильной. Взгляд проник через землю, втыкаясь в перемешанные кости. Лохмотья, ленты, зеленая патина на пуговицах. Надежды, отчаяние, любовь – все прахом между гниющих гробовых досок. Что было – не было.

– Ну, и что! – неожиданно для себя ляпнула Дашка. Мумия подавилась словом. Налилась пунцово – задохнется. Дашка добила. – Ну и что! Сейчас это парк. Покровский. И церковь. И люди радуются. Им хорошо.

– Бухают! – возразила мумия.

– Но им же хорошо? – улыбнулась Дашка. – Целуются. Гуляют. А мертвецов здесь нет.

– Есть! – женщина топнула ногой, ее кулачки сжались – сейчас кинется. Дашка не испугалась. Она заглянула ей в глаза.

– Нет. Одежда, да и та – сгнила давно. Не бывает мертвецов. Вы, наверное, ужастики любите?

– Какие… – начала женщина. Вдруг звонкий голос прозвенел колокольчиком.

– А можно посмотреть?

Дашка увидела девочку лет четырнадцати – давно ли сама такой была? – в белом спортивном костюме. Точнее – когда-то белом. Русые волосы под ободком. В руке поводок. На поводке – волочится бочонком здоровый жирный кот. Черный, в рыже-сером камуфляже. Дашка улыбнулась:

– А чего не собака?

– Мама не разрешает, – призналась девочка. Женщина-мумия фыркнула и показала спину. Она, словно серый вертикальный штрих между толстенных стволов, закачалась и растворилась за поворотом дорожки.

– Мама? – рассеяно переспросила Дашка. Этюдник вернулся на место.

– Мама, – подтвердила девочка. – И я кошек люблю. А посмотреть можно?

– Я тоже люблю, – сказала Дашка. Вдруг прислушалась, как ломит сердце. Волшебный плащ пропал совсем, обнажая душу. Она скорбно отошла. – Смотри! – Руки рассеяно вытирают кисти. Девочка подтянула ближе лежащего на боку кота. Наклонилась, будто собирается сорваться с высокого старта. Деловито осмотрела по диагонали.

– Он в шкафу? – догадалась она.

– В шкафу. Будет немного темнее. Я еще не закончила.

– Барсик тоже в шкаф забирается. А как его зовут?

– Ункар.

Странно, но девочка проигнорировала имя.

– Он у тебя живет?

– Нет. На выставке. В музее.

– А-а! – девочка распрямилась. Разочаровано посмотрела на Дашку. Та поспешила поправиться.

– Но у меня есть свой кот: Мартен. – Опять полное игнорирование странного имени. Дашка поправилась. – Вообще-то он Мартын.

Вместо ответа, девочка наклонилась еще раз. Уже к палитре. Понюхала краски.

– Воняют.

– Воняют, – согласилась Дашка. Взяла палитру, попробовала белый цвет кончиком первого номера. Тонкие мазки легли на глаза кота. Восхищению девочки не было предела. Она светящимися глазами проглотила Дашку.

– Класс! – Кот вяло поднял голову, беззвучно мявкнул.

– Спасибо, – улыбнулась Дашка.

– Я тоже хотела рисовать.

– И?

– Времени мало. Мне с Барсиком гулять. Уроки… Много задают.

– Тогда конечно, – Дашка ухмыльнулась. Она попробовала углубиться в работу, но краем глаза заметила, как девочка заворожено следит за преображениями на холсте.

– Класс!

День клонился к вечеру. Поэтому прохожие перестали ее доставать. Заканчивалось время бездельников. Парковые дорожки заполонили работные люди – уставшие, озабоченные. Скупые взгляды, любопытство гаснет. Девочка побыла недолго. Только завис диалог – она растворилась в парке. Хотя, то и дело светилась между листвой, как снеговик.

– Барсик, идем! Вставай!

Но работа застопорилась, все валится из рук. Дашка попробовала через «не хочу» – пустое! Мысленно сплюнув от досады, запаковала ящик. Не идет, значит, не идет. Надо было к кресту… Там хоть мумий нет. Прицепится же! Решила идти на остановку, к любимому универу. Но в последний момент передумала. Трястись на электричке стало лень, а от КДФ[23]23
  КДФ – Краевой дом физкультурника.


[Закрыть] шел троллейбус. Даром, что от остановки далеко, но это в следующей серии. Асфальтовая дорожка шла в подъем. Приходилось часто останавливаться и поправлять ящик. Рук не хватало, чтобы держать планшет с недорисованным котом. Как раньше-то выходило? Возле часовни украдкой курил дьячок – справный, в черной рясе и клобуке. Он суетливо затягивался, держа сигарку, как фронтовик – под ладонью. Бледные глаза виновато бегают. Колокол позвал на службу: переливисто и весело, совсем не по вечернему. Хотя, как надо Дашка не знала. Она подбросила ящик на плече, с интересом наблюдая, как дьяк по-мужицки гасит сигарку о краешек урны и, избавившись от нее, преображается в благое существо – словно в куреве единственный грех. Она проводила его глазами до самого входа. В ответ, прежде чем массивная дверь закрылась, получила скупую улыбку. Дашка перевела дух. Любопытно заглянула внутрь через узкие зарешеченные окна. Не разобрать. В сгущающихся сумерках золото убранства смешивается с огоньками свечей. Темные головы, платки. Дашка приготовилась отойти, как вдруг раздался оклик.

– Даша! – сердце, готовое взорваться, заколотилось: Артем!

Глава 13. Артем.

Свитер пропах ладаном. Артем пропустил мужика в рясе, облегченно оказался на свежем воздухе. Опомнившись, неуклюже поклонился скромному образку над входом. Рисунок не разобрать – старательный, но нескладный. Все!.. Хотя не все. Не отпустило – Анжелкины глаза и звук падающего тела, жуткий своей обыденностью, продолжали жить в голове. Или в душе? У кого как. Но Николай Чудотворец смотрел на Артема без сочувствия. Оно и понятно – мужику не пристало распускать сопли. Выслушал, и на том спасибо. Ризы золотые, свечи, тревожного вида мужчины, как дети, набожно отбивающие поклоны. Шуршание обуви. Батюшка заученно ложит строки из писания, ловко, между ласкового пения девичьего хора. Что примечательно, каждый из «однополчан» нет-нет, а повернет тяпку, высматривая хористок за расписной ширмой. Девочка с таким голосом должна обладать внешностью ангела. Однако стреляют лукаво глаза из-под белых косынок: дети! – им невдомек, насколько все запущенно у здешней публики. Ведь только в окопах атеистов не бывает… или в тюрьме. Душегубу охота поближе к Богу. Жизнь никак не впереди, а кое-как – далече! Мимо жизнь…

Артем сунулся в карман, рука наткнулась на телеграмму от сестры: «Мама сломала ногу. Упала на ровном месте. Приезжай». Угробятся старые на даче: картошка-огурцы, баклажан-капуста – заветы дедушки Брежнева приобрели маниакальный оборот. Продовольственная программа стала для родителей чем-то вроде жизненного ориентира. Лучше бы носочки внучкам вязали. Где тех внучков? Разве что, в той же капусте… Но съездить надо. Артем затравленно осмотрелся, нет ли кого. Пусто. Пара дебилов курит за забором у «Линкольна». Хозяина ждут. Не до него. Артем задрал голову и перекрестился жестяному кресту над луковицей. Проверил – не заметил ли кто? Никого. Собрался уходить. Но в душе – ощущение незавершенности. «В душе – не в голове», – ехидно подсказал внутренний голос. И то ладно. Вдруг, из боковой аллейки показалась темная фигура. Она была обвешена, как экспедиционная лошадка: ящик, планшет в половину роста. Рук девчонке явно не хватало. Она чертыхалась, периодически останавливаясь. Артем вздрогнув, покосился на образок. Глаза с картинки глядели с прищуром: «Ну и чего? Иди!». Артем смял телеграмму и через колыханье сердца позвал.

– Даша!

– А? – она остановилась. Неловко поправила ношу. Через сгущающуюся темноту глаза узнали. Дашка будто натолкнулась на стену.

– Даш, тебя уже выписали? – спросил он. Глупость, конечно. Естественно выписали. Артем переступил с ноги на ногу. Хотелось закопаться в землю, юркнуть в траву ужом и, одновременно, подскочить к Дашке, обнять ее, закружить, разбрасывая в ногах эти глупые причиндалы. Дашка снова поправила ящик.

– Привет! – хмуро ответила она.

– Ты прости меня, что я… – Артем попытался до нее дотронуться. Дашка, как бы невзначай, уклонилась.

– За что? – притворно удивилась она.

– Я… – Артем, как мальчишка подыскивал подходящие слова. Их было много, слишком много для короткого перекрестка. Казалось, выбросишь их ворохом, а Дашка упорхнет где-то между «А» и «Г» – если не швырнет в ответ всего три буквы. Она выжидательно посмотрела. Переложила планшет в другую руку. Ремень этюдника пополз по плечу и скатился на локоть. Ящик грохнулся на асфальт. Дашка беззвучно чертыхнулась, прежде чем присесть на корточки.

Ощупала зачем-то царапину на фанере. Артем спохватился. – Давай помогу! – он шагнул к ней, рука вцепилась в ремень. Дашка уперлась.

– Пусти!

– Я помогу! – Артем дернул этюдник на себя. Несколько мгновений продолжалась эта глупая борьба. Затем ремень скользнул с ее локтя и, Дашка, растопырив руки, грохнулась на пятую точку.

– Твою же!.. – сказали они одновременно. Артем дернулся помочь. Дашка оттолкнула его руки, поднялась на ноги, отряхивая джинсы.

– Нормально? Даш, ты в порядке? – Артем чувствовал себя неуемной квочкой. Тарахтит, тарахтит. Ящик в руке… Как она таскает такую тяжесть? Но Дашка оставила вопросы без внимания. Она изучала нечто в планшете, заглядывая через приоткрытый клапан. Артем сглотнул комок. – Даш! – позвал он. Вдруг в сердцах воскликнул. – Ну, извини!!!

Она резко обернулась, выглянула из-за острого плеча. Волосы налипли на лицо, закрывая глаз, один локон попал на краешек губы. Дашка сдула его и удивилась.

– За что?

Артем подавился воздухом, с трудом подбирая слова.

– Даш, я… Мне надо было подумать.

– О чем? – Дашка повернулась корпусом: нескладная, как девочки из аниме. Глаза нараспашку. Напряженно ждет.

– Даша… – начал он. Глупый ящик сползал, заставляя изворачавать плечи. – Даш…

– Не дам! – она наклонилась, чтобы засунуть картину обратно в планшет.

– Цветной, – не к месту прокомментировал Артем.

– Что? – не поняла она. Руки застыли над застежками. Глаза вопросительно ждут.

– Кот, говорю, цветной.

– Ну, – согласилась она. – Цветной.

– Теперь не черно-белая? – улыбка получилась глупой, вымученной.

– Чего? – Дашка холодно посмотрела сквозь него. Артем оглянулся. За углом часовни давешний дьяк-курилец терпеливо что-то разъяснял темному господину. У мужчины был огромный живот. Он вис над брюками перезрелой грушей. Ткни палкой – посыпятся такие же, но крохотные мужичонки с золотыми цепями. Артем вернулся к Дашке.

– Кот цветной. Не черно-белый. – Он понимал, что мечет чушь, не об этом надо сейчас. Но как ей, дурехе, рассказать?..

– Ну, цветной! – согласилась она. Неуверенно переступила, будто собирается уходить. Артему вдруг испугался: если он замолчит, не увидит ее никогда. Будто потоком слов можно что-то вернуть: поезд ушел, а вслед все мчатся гудки и надежды провожающих. Артем поставил опостылевший ящик. Отчаянно ухватился за Дашку, как за соломинку. Не ускользнуло от внимания – она смотрит на его пальцы вокруг запястья. Дрожит. По коже – мурашки; тоненькие, почти невидимые волоски выстроились, будто любопытные суслики.

– Даш! – он попробовал заглянуть в глаза. – Дашка! – Она по-детски закусила нижнюю губу. Смешно. Хотя нет, смеяться не хочется. Даже силком его не заставить улыбнуться. Все же он попробовал. Дашка вздрогнула от оскала. Артем поймал ее и потянул к себе, она провалилась объятия: тростинка в хватке медведя. Дашка оттолкнулась – всего мгновение. Но после, уткнулась в его плечо и затихла. Планшет выскользнул из рук и мягко стукнулся в асфальт. Тихо. Изредка шуршит галька под каблуками. Да служка полушепотом наставляет хмурого дядьку. И все-таки, тихо…

– Дашка, мне надо так много тебе объяснить!.. – прошептал Артем в русую макушку. Волосы волшебно пахли льняным маслом. Дашка подняла лицо.

– Тихо! – попросила она одними губами. – Испортишь все – тихо!..

* * *

Дверь в коммуналке нараспашку – опять Лысый с бабой Ниной не в ладах. Из щели тянет сгоревшим молоком. Артем локтем раскрыл дверь, уступив Дашке место, предложил как можно беззаботнее.

– Входи! – уже в темном вонючем коридоре, добавил, с оттенком извинения. – Моя берлога. – Дашка растеряно уставилась на ободранные двери, на обшарпанную стену и потолок. Из кухни, кроме пригарной вони, бьет серый свет. Он утыкался в бабушкину дверь. Сквозняк вздыбливал пыльную паутину. С самодельной антресоли выглядывали призраки зимы – обломанные кончики лыж, старинных, еще из фанеры, с оптимистичным именем «Быстрица». Можно поспорить, что и коньки имеются. А то и санки. Дашка вопросительно посмотрела: «Куда?».

– Здесь, – он показал на левую дверь. Вдруг опомнился. – Лысый! – крикнул он через дверь.

– Чего? – с некоторой задержкой откликнулся Ромка.

– Что делаешь?

– Что-что – жру!

– Одет?

– А что, раздеться? – за дверью прошлепали задники тапок. Показалось заспанное лицо. На верхней губе висит крупинка гречки. Ромка выставил ложку вместо приветствия. – Здорово! – Заметив Дашку, проворчал. – А, не один…

Артем излишне торопливо представил, скорее, упредил.

– Даша.

– Ща, – буркнул Лысый, – накину что-нить. Подождите. – Через секунд десять раздался крик. – Входите!

– Проходи, Даш. Не бойся, – Артем освободил дорогу.

– Я не боюсь, – сказала она. Артем прошел следом. За спиной – он почувствовал, как усилился сквозняк – приоткрылась соседская дверь.

– Привет, баб Нин! – не оборачиваясь, поздоровался Артем. Дверь беззвучно затворилась. Но ни шагов, ни кашля: прильнула к щели, слушает – пускай…

В комнате царил относительный бардак, или встревоженный порядок – кому как нравится. Лысый тупо смотрел в экран и скреб ложкой литровую банку. Каши – чуть не донышке. Он подчеркнуто безразлично поздоровался с Дашкой.

– Здорова!

– Здрасьте, – заторможено ответила она. Ромка слюняво облизал ложку.

– Садись. – Артем скинул одежду за диван, сдвинул табуретку – ложечки забренчали в стаканах, как колокольчики. – Извини за бардак.

Даша забралась на диван, подобрав ноги. Все замолчали. Живет только телевизор. Ромка закатил пустую банку под тахту.

– Сейчас бы альбом с фотографиями! – усмехнулся он.

– Зачем? – удивился Артем. Он примостился рядом с Дашей на краешек дивана.

– Выручает, – объяснился тот, но не ему, а почему-то Дашке. – Смотрите, здесь у Темы режутся зубы, а здесь он прищемил пипиську. Глядите, как орет!.. Какая выразительность в глазах – такой маленький, а уже артист…

– Ой, Лысый, да заткнись!

– Молчу, – согласился Рома. – Давайте о жратве поговорим?

Дашка улыбнулась.

– А у вас есть?

Артем спохватился.

– Ты голодная, наверное!

Дашка кивнула.

– Немного.

– Лысый есть что?

Рома вместо ответа наклонился и продемонстрировал пустую банку.

– Вот!

– А серьезно? – Артем покосился на Дашу. Улыбается. А в глазах растерянность: «Что я здесь творю?». Артем переспросил. – Ром, давай без шуток. Не гони.

Рома осклабился, залез под халат почесать шею.

– Что сразу: «не гони»? Я что – гастроном? Лапшу корейскую барыня есть не будет?

– Нет, – ответил за Дашу Артем.

– Буду! – вмешалась Дашка.

– В кухне, – Рома капризно показал на стену. – Если не боитесь.

– Лысый!

– А что там? – заинтересовалась Даша.

– Гроб по ночам стоит, – хихикнул Ромка. – Молодой про бабку не рассказывал?

Дашка посмотрела на Артема.

– Тём?

– Да, гонит. Спокойная старуха. Немного «того».

– Как это? – Дашка заинтересовано подалась вперед. Артем пожал плечами. Ромка опередил.

– С мертвыми базарит.

– Да ну! – удивилась Дашка.

Артем, заметив интерес, скривился.

– Чушь. Старая просто. Вот и выжила из ума.

– Не скажи! – воспротивился Ромка. Снова показал склянку. – Может, будете?

– Иди ты!

– Не-а, – Даша улыбнулась. На щеках появились ямочки.

– Брезгуете? – Ромка покачал головой.

– Что ты! Нет!

– Воняет? – Ромкин вопрос коснулся хохочущего телевизора. – А что делать, голуба, что делать? – Банка исчезла под тахтой. Он пробормотал. – Ну, как хотите…

– Отстань, Лысый. Ясно ведь! – набычился Артем.

– Конечно, ясно. Идите тогда, лапшу копайте. Пока часы полночь не пробили.

Даша, продолжая улыбаться, шарила глазами по углам. Взгляд остановился на приоткрытом платяном шкафу.

– Можно? – она ткнула пальцем.

Артем пожал плечами.

– Это Лысого… Романа. В основном.

– Романа! – восхищенно повторил Ромка. Разрешил щедрым взмахом головы. – Смотри!

Даша перебралась через диван, на носочках, по-балетному, перебежала к шкафу. Дверца скрипнула, обнажая ряды корешков. Дашкины пальцы заскользили по томикам. Губы шепчут названия книг.

– Нравится? – усмехнулся Рома.

Дашка кивнула.

– Откуда столько? – спросила она.

– У меня… – бросил на Артема косой взгляд, Роман оправился. – Год торчали без телевизора. Книги дешевле.

– А-а!

– Смотри, смотри. Может, понравится чего… Уступлю.

– Я смотрю.

Артем утайкой обернулся к Ромке, выразительно показал на окно. В ответ – изумление. Артем скривил лицо, удивляясь возможностям мимики. Немая перепалка затянулась.

– Вы чего кривляетесь? – прервала Дашка. В руках потрепанный томик. Артем не нашелся, что ответить. Лысый выручил: вдруг встал, поправляя по ходу халат.

– А знаете, молодые, пойду и я! – объявил он бодрячком. За окном вспыхнул электрический разряд, с троллейбусных проводов посыпались искры. Движок заурчал. Все трое посмотрели на темно-синюю улицу. В углу окна затлел фонарь – не разгорелся. Ромка снял со стула джинсы, повертел вонючие носки. – Пристрою своего леща…

– Удач! – пожелал Артем.

– Не-а, удача в общаге не причем! – возразил Рома.

– Почему? – Дашка раскрыла книгу, пробежалась глазами по титульному листу. Обложка захлопнулась.

– Здоровье главное! – Рома без стеснения скинул халат и влез в штаны. Из заляпанного зеркала подмигнул качек. Он натянул футболку, прыгая на одной ноге, поочередно пристроил носки. Под каждый скачок вылетали слова. – Вы. Тут. Эта. Читайте. – Он снял с гвоздя куртку, заслонив дверной проем. – Похавать не забудьте.

– Не опоздай.

– Успею! – парировал Рома. Рука вяло поднялась в прощании. – Ладно. Бабку не бойтесь – она смирная. Соснет кровушки и в люлю. Ты, Даша, чесноком ее, чесноком…

– Вали уже! – вспыхнул Артем.

– До свидания, Ром! – попрощалась Даша.

– Надеюсь, – Лысый усмехнулся, но предостерег на выходе. – Офицера не обижайся, он добрый…

* * *

Тяжелый сон на грани реальности. Когда сна, как такового, не существует. Просто лежишь наедине с бредом, силишься провалиться, но грызут мысли из ниоткуда… Подвал: темно, смердят металлом трубы, крысы сучат лапками. Тошнит от страха. Он оглядывается и семенит вдоль стены. Ладонь лихорадочно ищет шероховатости, натыкается на острые углы, на всякую скользкую дрянь… Шаги! – липкий, уверенный топот следует по пятам. Иногда рука проваливается в боковые ответвления. Ухает сердце, как на американских горках. Но пальцы вновь царапают бетон. Преследователи ближе. Кажется, притормозишь, в плечо вонзятся когти. Он с разбегу налетел на стену. Хорошо, что сон, как хорошо, что сон… Артем забился в угол, глаза, готовые взорваться, выкатились в темноту. Секунды тикают, осыпаются песчинки, а тьма густеет. Ловит его, словно муху. Остекленевшие руки тянутся в коридор, силясь отдалиться от развязки. Ближе!.. Каблуки грохочут, зазвенела пустая консервная банка. Совсем уже… недалеко! Артем застонал. Из вязкой подвальной ночи блеснул молнией клинок и вонзился в живот…

Под потолком клубился свет фонарей, вплетается в темноту, чтобы раствориться по углам. Грудь сдавило. Тяжесть – не вздохнуть. Он проморгался. Дома! дома!.. Вот берлога и превратилась в дом. Надо же! Дашка, Дашенька… Артем дотронулся до покрывала. Пусто! Ее запах еще витает между складок, но Дашки не было. Артем зажмурился до боли. Когда он их открыл, ничего не изменилось – ночь, пустая кровать, сердце рвется осколками кошмара. Он испугано сел. Артем осмотрелся и позвал шепотом:

– Даша! – Тихо. Морось трещит на проводах. Взгляд метнулся к окну – темно-синий прямоугольник на черной бумаге. Яичный желток фонаря. Подоконник. И… Артем облегченно вздохнул. Она. Дашка стояла неподвижно. На плечи наброшена его рубаха. Сквозь ткань просвечивает точеный силуэт. Артем повторил. – Даш, ты чего? Иди сюда! – Молчание. На улице шумно проехала поливалка; струи воды с шипением шевелили тишину. Мотор зилка деловито пророкотал. Потом остался только шелест метлы. Изредка металась татарская брань. Неужто, утро? Артем вспомнил старый анекдот: «Мосье, держите темп – вы сбиваете с ритма весь квартал». Он улыбнулся, погладил Дашкину половину. – Ну, Даш! – Ее плечи дернулись. Это встревожило Артема. Он, кряхтя по стариковски, поднялся; ноги сами нашли шлепанцы. Осторожно, чтобы что-нибудь не перевернуть, добрался до нее. Приобнял за плечи. – Дашенька, Дашуль! – позвал он на ухо. – Ну, что?

После недолгого колебания Дашка ответила.

– Папка – он волнуется. Я дура. Надо было позвонить.

Артем попробовал успокоить.

– Малыш, сейчас-то что? Утро! Спит, наверное. – Почувствовав собственную неуверенность, поспешил бодро оповестить. – А хочешь, домой вместе поедем? Он поймет.

– И мама! – Дашка продолжала о своем.

Артем пробормотал.

– Ну, и мама тоже – поймет. Разрулим, Даш! – Он прижался к ней. – Пойдем? – Внизу первый троллейбус опустошал остановку, сонные люди лениво заполняли трюм. Артем предложил. – Ну, хочешь, цветов подарим? Розы!

Дашка откинула назад голову.

– Цветы покроют все! – чуть слышно сказала она.

– Что? – не понял Артем.

Дашка закончила фразу.

– Цветы покроют все – даже могилы.

Артем опешил.

– Даш, что за яма? Какие, блин, могилы?

– Просто вспомнила. Ремарка не читал?

– Лысый, наверняка, читал. Надо – расскажет.

– У него…

– У Лысого?

– У Ремарка, дурачок! В «Трех товарищах». «Цветы покроют все». – Дашка шептала сонно, заплетающимся языком.

– Что за птица? – полюбопытствовал Артем. – Про что писал? Юбочки, чулочки, платюшки, носочки?

– Про любовь.

– Тогда понятно, – хмыкнул Артем.

Дашка, не заметив, бросила.

– И про войну. Он воевал в Первую Мировую.

Тут нечего сказать. Артем почувствовал себя полным болваном.

– Наверное, обладает.

– Наверное… Тём!

– Что, малыш?

– Я пить всю жизнь хочу.

– Не вопрос. На кухне, в холодильнике минералка. Принести?

Дашка помедлила с ответом.

– Тём!

– Что, заяц?

– Наверное, не надо.

– Почему? – удивился Артем.

– Там… – она вдруг всхлипнула. Голос сломался. – Я бою-у-сь!

В форточку, через морось пробился запах моря. Тяжелое небо посерело. По дороге зашныряли тараканами автомобили. Артем недоуменно покосился на Дашу. Догадка всплыла неожиданно.

– Ах, Лысый, с-сука! – добавил шепотом. – Фантаст хренов!.. Не бойся, заяц. Сейчас принесу.

В зашторенной, будто перед воздушным налетом кухне, и впрямь, было жутковато. Темная пещера наполнена угловатыми чудовищами: холодильник – ровесник дедушки Калинина, шкафы-динозавры поблескивают ручками. Допотопный кран, и вправду, изогнут до всемирного потопа. Но в борте бедолаги Ноя места для пары не нашлось. Посему, его утроба огорчительно рычала. Скрипело. Чавкало. Огромные тараканы толклись медными боками о немытые тарелки, часто перебирая копытцами. Не тараканы – олени! Артем споткнулся обо что-то. Загрохотало. Оборвалось. Даже столетние полы перестали поскрипывать. Будто призраки прежних жильцов замерли в недоумении: «Кого там принесло?». Смешно признаться, сделалось жутковато. Пора с фантазией кончать! Артем нашел выключатель, памятуя об оголенных проводах. Щелкнул тумблер. Одинокая лампочка взорвала темноту. Артем закрылся рукой.

– Твою мать! – выругался он. – За что! – Через пару секунд пропали зайчики. Артем раскрыл глаза. Вырвалось гневное. – Баба Нина! Что ж вы жрете? Ночь! – Бабушка сидела на коленях у холодильника. Нежно обняв эмалированную кастрюлю, старушка смаковала пельмени. Она шумно отпила застывшего бульона. Из-под бровей на Артема посмотрели бесстыжие глаза.

– Ночь? – удивилась баба Нина.

– Ночь.

– Так утро ужо! – возникло неяркое удивление вкупе с чавканьем.

– Ужо!

– И чаво ты?

– Ни чаво, – передразнил Артем. – Мне б попить.

– И пей. Забыл кран где?

– Да не забыл, баба Нина. Минералка в холодильнике! – он посмотрел внутрь. Коробочки, банки со старинными огурцами. Воды не было. Артем крякнул от досады. – Была! Баба Нина, попросили бы – я бы купил. Нахрена так?

– Как – так?

– Старый человек, а рысачите в амбаре, как пионер.

Бабушка вернула пельмени холодильнику. Кастрюлька долго не могла устроиться между соседями. Звенит посуда, бабушка скрипит беззубым ртом. Наконец, дверца захлопнулась.

– Да подавись ты, Ирод! – на четвереньках бабушка добралась до стола. Зло посмотрела снизу вверх. – Чё лыбис-ся? Руку дай!

Артем пожал плечами.

– Нате! – помог ей забраться на стул. Поискал глазами клюку. Вот она. Поставил напротив. Покачал головой. – Ну, вы даете.

Вместо ответа баба Нина скривила губы, на уголках еще блестят капельки жира.

– Опять блядь привел?

– Что сразу «блядь»?

– Труселя бы, вон, прикрыл.

– Да ладно, баб Нин! Чего ты не видела?

– Не видела… – повторила она. Примирительно брякнула. – Хоть не орет. Порядочная что ль?

– Угу, баб Нин. Порядочная.

– Обманешь! – протянула бабка скрипучим голосом. Тон не полагал ответа. Он, вероятно, не подразумевал и собеседника. – Жалко. Хоть малахольная она.

– Ты-то откуда знаешь?

Старуха только фыркнула, дрожащая рука потянулась за клюкой. Артем поддержал, но заслужил злобное шипение.

– Уйди! Нашелся тут!..

– Я помочь.

– Все одно, – ответила невпопад баба Нина, махнув рукой. – Иди, вон – полируй! Ждет тебя!..

Артем уставился на старушку.

– Однако, бабуля. Откуда лексикон?

– Вытерпи с мое – выучишь.

– Даете! – воскликнул он восхищенно.

– Не даем.

Артем проводил ее глазами до коридора. Вдруг опомнился.