Текст книги "Крылья для демона"

– Баб Нин, так что с водой?

Старуха остановилась. Над покатым плечиком показался глаз.

– В кране, душегуб, – прошамкал дрожащий рот. Палка указала на чайник. – Там. Кипяченая. Вчера была. – Снова заскрипели половицы. Дверь в комнату захлопнулась за горбатой спиной. Старухи не стало.

– Однако! – Артем растеряно почесал затылок. – Съездили за хлебушком…

Артем для верности исследовал холодильник. Нового там не добавилось. Остальное – старательно покусано. Полбутылки водки не в счет – не сегодня. Заглянул в чайник. Вода действительно была, но его опередил янычар. Утопленник распух. Артем слил содержимое в раковину, хорошенько прополоскал. Набрал из крана на пару кружек. Загорелась лампочка электрической конфорки. Вздохнулось. Ждать долго. Надо предупредить Дашку. Иначе, изведется со своими фантазиями. Или в магазин сходить? Артем на цыпочках пробрался до комнаты. Вдруг из соседской двери позвали.

– Эй, душегуб! – Артем обернулся. Старуха пряталась за косяком. В коридоре лишь седые ведьмины патлы и плечо в ночной сорочке. Надо же – стесняется! Бабка потребовала. – Подойди!

– Зачем?

– Подойди, сказала! Не укушу – нечем.

– Что? – он приблизился. Бабка на мгновенье скрылась, затем показалась рука с… бутылкой «Монастырской».

– На вот. Напои.

– Это ж наша! – возмутился Артем.

– Наша, – согласилась старуха. Притопнула клюшкой. – Зубами будешь лязгать или возьмешь?

Он поднял бутылку. Поблагодарил.

– Спасибо.

– Ни тебе – девчонке.

– Спасибо.

– Заладил… П-шёл!.. – она приготовилась закрыть дверь. Вдруг Артема одолели сомнения. Он вспомнил разговор с Моленко. Глупо запинаясь, как Плохиш в останках совести, известил.

– Баб Нина! Поговорим?

– Чего?

– Баб Нин, мне твою квартиру предложили.

Бабка флегматично изучила его, подвигав губами. Глаза остались безучастны. Артем испугался.

– Баб Нин? – осторожно поинтересовался он. – Ты чего? Нормально?

Она удивленно посмотрела на протянутую руку. Неожиданно резко оттолкнула клюкой. Он, тем не менее, повторил.

– Жива?

– Кто предложил то? – проскрипела она.

– Наши.

Тягучая пауза повисла между ними.

– Бесы что ли? – спросила она с легкой усмешкой.

Артем подумал и согласился.

– Бесы.

– Вот оно что! – Старушка оперлась на клюку двумя руками, сгибаясь знаком вопроса. Она долго рассматривала Артема. За ее спиной топорщился переполненными ящиками старинный комод и желтая фотография мужа. Запах валидола дурманил голову. Неожиданно заурчал чайник. Они посмотрели на него одновременно, не говоря ни слова. Наконец, бабушка проронила. – Так…

– Да ты не ссы, баб Нин. Я ничего.

– А они? – кивок седой головы к виртуальным бесам. – Тоже «ничего»? – Артем пожал плечами. Куда там! Нет слов страшнее: «Запланированная смета». Подряды, люди, гонорары… Старуха заметила колебания. – То-то же! – Он вдруг решил уходить. Бабка вцепилась в локоть. – Слышь, душегуб, а отдадут?

– Чего? Кому? – не врубился Артем.

– Вам отдадут? – жарко спросила она.

– Кого?

– Чего! – поправила бабка. – Квартиру, бестолочь, отдадут?

Артем неуверенно промолчал. Бабка выжидала.

– Ну?

– Наверное. Должны. Чего им врать?

Она посмотрела на него, как на марсианина. Вдруг устало вздохнула. Предложение прозвучало громом среди ясного неба.

– Что от меня надо?

Артем неожиданно разозлился, оторвался от нее.

– Все, баб Нин – забудь! – он преодолел коридор, намереваясь попасть в свою комнату.

– Что надо от нас с Гришей!

Артем дернул ручку на себя, не в себя от ярости.

– Сдохнуть, баб Нин!

Он столкнулся в дверях с Дашкой, она смотрела испугано.

– Кто это, Тёма!

Артем бросил бутылку на диван и, преодолев комнату в два шага, прижал Дашку к себе. Артем гладил ее по волосам, невольно закрывая уши, чтобы уберечь от старушечьей истерики.

– Тише, малыш, тише. Это и есть наш призрак. Центнер костей. И уйма яду. Тише. Ничего не бойся. Я с тобой. Со мной не бойся.

– Я не боюсь.

– Хорошо, не бойся.

Через фанерную дверь хлынул поток причитаний, завершенный резким:

– Сдохнуть? Попробуем!!! – В коридоре гулко хлопнуло. С антресоли посыпались коробки…

Утро. Вместо будильника – бабушкины харчки в туалете. Старуха долго смывала. Опрокинется водопад, бачок долго, по капле, наберется. Сызнова, дерг – рокот, под поревывания старой канализации. Наверное, сливает по кусочкам дядю Гришу, почившего уж второй десяток лет. Ведьма.

Рука затекла, Артем попробовал вытащить ее, но Дашка встревожено засопела. Ладно. Потом. Он уставился в потолок. При свете дня разговор с бабкой рисовался в ином ракурсе. Он – отмороженный гондон. Старушка – божий одуван, заморенное обстоятельствами существо. Честно признаться, она права – не факт, что Моленко сдержит слово. Детей им вместе не крестить. Трясется за Шлюмкина, вот и ляпнул на всякий случай – кто знает, что в голове? Здесь, понять бы самому… Вспомнилось: «Хорошая у вас работа». Работа? Иди сюда, пошел нафиг – надоел. Корпорация уродцев. И что же делать? Он прикрыл Дашку простыней – в комнате сквозило. Спать. Спать, спать, спать. Нашарил на полу бутылку минералки, скинул пробку. Осторожно, чтобы не потревожить Дашу, приподнялся. Вода приятно смочила пересушенную гортань. Будто пел всю ночь – усмехнулся Артем. Надо бы извиниться. Баб Нина – ничего. Даром, что подметает объедки в холодильнике. На то и мыши…

– Тём! – неожиданно шепнула Дашка. Артем, продолжая держать бутылку, повернул к ней голову. Глаза еще закрыты, ресницы дрожат. Растрепанные волосы сбились на лицо.

– Что, заяц?

– Сам заяц…

– Хочешь пить?

Дернулись уголки губ, чуть видно – сонно, улыбнуться лень. Дашкины коготки царапнули его грудь. Туча освободила солнце – луч резанул сквозь пыльное окно. Яркая полоса прочертила пол, разбросанные вещи, легла на Дашкино лицо.

– Ну! – она состроила недовольную рожицу, уткнулась ему в плечо.

– Чего «ну»? – усмехнулся он. – Просыпайся, соня.

– Ну! Тём!

Он поставил воду и брынькнул костяшкой указательного пальца по ее ребрам.

– Артем! – возмутилась она, взбрыкнув коленом. Артем охнул.

– Тихо ты! Убьешь!

– Что, больно? – Она растеклась по нему.

– Ну, так…

– Да ладно ты. Больно. Признайся!

– Больно, – хмыкнул он.

– Хорошо. А то смотри у меня, – пригрозила она.

– Смотрю, – пообещал Артем.

Дашка неуклюже поцеловала в щеку.

– Мур-р.

В пору самому мурлыкать. Артем покосился на будильник. Одиннадцать.

– На работу?

Он посмотрел на нее. Глаза открыты. Весело смотрят из-за пелерины волос. Дашка возмутилась.

– Не смотри на меня. Я вся закисшая.

Артем послушно отвернулся.

– Так?

– Угу. Надо, наверное, сваливать до рассвета.

– Нафига? – удивился Артем.

– Чтобы не красится. А то, вечером ложишься с фифой, а на утро – образина неумытая.

– Кто фифа то?

– Сейчас получишь! Забыл? – Дашка больно ущипнула.

– Уж точно не образина.

– Хорошо, – протянула Дашка. Засветилась ярче солнышка. Снова зажмурилась. – Скажи что-нибудь приятное.

Артем хохотнул.

– Апельсин.

Дашка улыбнулась.

– Дурак!

– Так ведь приятно. Чукча говорит – больше чем еб…ся. Ой! Дашка, прекрати! Ведь, правда, вкусно!

– Фу, пошляк! – она разжала острый кулачок. Пригрозила пальцем.

– Молчу-молчу, – закивал Артем с усмешкой.

– Вот и молчи. Целуйся со своими апельсинами, – Даша отстранилась от него, села, натянув покрывало до подбородка. Заявила капризно. – Фу, дурак, совсем разбудил.

Артем потрепал ее по голове.

– Дашенька кра-си-вая! – протянул он.

– Да, знаю я…

– Как апельсин! – Артем успел прикрыться руками, прежде чем прилетела подушка. – Все, все! – замахал он. – Осознаю! Не буду! Дашка, больно же!

– Овощ! – весело взвизгнула она.

– Апельсины – фрукты!

– А ты – овощ. Картошка.

– Это еще почему? – он успел удивиться между градом ударов. В лоб прилетела подушка. – Чё не огурец?

– Потому что сейчас закопаю! – добила Дашка.

– У-у, криминальщина какая! – Артем покачал головой, сдул с губы пух. Вдруг, сделав финт, рванулся к Дашке. Она высоко завизжала, оказавшись под ним. Неожиданно, они замолчали, тяжело дыша. Дашка лыбится, лисьи лукавые глаза смотрят снизу.

– Что? – спросила она.

Артем наклонился к самому лицу, носы соприкоснулись.

– Нет, Дашка, апельсины хуже. Дурак Чукча!

– Все равно – Картошка.

– Посмотрим, – Артем поцеловал ее в губы.

* * *

Было за полдень, когда они выбрались на улицу. Дашка отстала. Запрокинула голову к ясному небу. Сомлела под струями ласкового по-осеннему воздуха. Море делилось прохладой.

– Ой, Тёма, хорошо! – прошептала Дашка.

Артем оглянулся.

– Дашка?

Она подставилась солнечным зайчикам. Золотые блики пробивались через тополиную листву. И ничего, что рядом помойка, облезлый пес роет рылом объедки. На опорной стенке – жалкая проба в граффити. Художнику не достало опыта-таланта, поэтому строчка ветвистых букв заканчивалась банально: «Ху». «Й», вероятнее всего, осталась в замыслах – ну, не было ее. И все тут. Не сложилось у хулигана. И Дашки не было – яркая счастливая тень. Даже псу сделалось интересно. Кабысдох оторвался от рваного пакета: перепачканный нос. Закисшие глаза с усталостью дервиша. На нижней губе – клочья колбасной кожуры.

– Даш? – повторил Артем. – Пойдем?

Пёсьи ухи по ослиному развесились по сторонам. Комичное выражения мультяшного терьера. Косятся карие глаза: «Есть что окромя дюлей?». Нет? Как таких ноги носят? Зажрались!

– Даша! – Артем пнул камешек. – Улетишь!

Дворняга отпрянул, умудряясь взаимоисключающе проконтролировать снаряд. Не колбаса? Шугливо сдвинулся за контейнер. Зашуршали, как ни чем не бывало, пакеты.

– Не улечу, – Даша вернулась. Счастливо ущипнула Артема.

– Больно! – он потер руку.

– Девчонка! – захихикала она. Вдруг обвила его шею. Губы прошептали в самое ухо. – Почему то охота тебя затискать, как медвежонка.

Артем чмокнул в щеку.

– Дашка, люди!.. – он по-мальчишечьи покосился – не видит ли кто?

– А что «люди»? – удивилась Дашка. Капризно отодвинулась. – Тебе – как там у вас? – в падлу?

– Что за блоть? – пробурчал Артем.

– Сам начал! – Дашка порхнула к углу со двора. Он попробовал ее поймать, но схватил лишь обрывки слов. – Это же у вас петух – не птица.

– Ага. Символ, блин, солнца – радужная жопа…

Дашка, вопреки ожиданию, услышала.

– Тёма, фи!!! – оскорбилась она несерьезно.

Старенький двор, осколок. Старушки и старички ткут странноватую материю дрязгами и воспоминаниями. Обеляют прошлое, а настоящее упорно, с упорством термита обличают в проклятия. Куда до будущего! – будущего нет. Артем окинул взглядом пыльные окна. Занавесочки. Замученные заботой цветочки. Кошки… У подъездов, среди затоптанных клумб, газетки с рыбьими костями. Кусочки заплесневелого хлеба. Сухая, сто лет некопаная земля тянет могилой. Не домик – склеп. Он невольно нашел соседское окно. Серая тюль хранит очертания мещанского счастья. Не удивился бы, если б рядом с бабой Ниной светилось лицо мужа – здесь призраки просто обязаны существовать. Чувствуя, что задыхается, Артем шагнул за Дашкой. В шумную, иногда жестокую, но оттого живую, уличную суету…

У телефона-автомата скопилась очередь. Дашка виновато пожала плечами. Подождем? Конечно, подождем. Артем порылся в карманах и ссыпал в Дашкину ладошку остатки мелочи. Среди монеток матово блестят три телефонных жетона.

– Спасибо, Ар… – Дашка прокатила звуки языком, – …тём-м. Вот, опять. Просил же!

– Дашка! – он погрозил пальцем.

– Тём-м! – как колокол. Челка у Дашки сбилась на лицо. Тонкая белая шейка по-лебединому торчит из ворота. Футболка застиранная, с давно неясным рисунком. И – горюшко ж ты мое! – капли краски везде: на плечах, на рукавах, на джинсах – крохотные, с булавочный укол. Открытая улыбка, способная растопить самое ледяное сердце, Артема била на повал, как та самая капля никотина – лошадь.

– Я пройдусь? – он отобрал этюдник. В ней сверкнула короткая растерянность, будто ребенка лишили любимой погремушки.

– Недалеко.

– Конечно, недалеко, – успокоил Артем. Приподнял фанерный ящик. – Здесь детская галерея близко. Сойду за своего. Дауны, говорят, талантливы…

– Дурак.

– Вот и я говорю…

Артем неторопливо отмерял шаги. Постороннее внимание сначала шокировало, после – злило. Через десять минут стало плевать, кто и что о нем думает. «Зато, у меня удар под триста килограмм» – успокоил он себя. Прохожие мысли не читали, но про возможности догадывались. Взгляды палили только в спину. Дашкина очередь двигалась медленно. Волосатый баклан упорно висел на трубке, игнорируя протесты коллег. Артем собрался было встряхнуть мерзавца, но, поймав мимоходом Дашкин взмах, передумал. Гулять, значит – гулять.

– Привет, Пикассо! – прозвучало нагло. Артем машинально сместился за столб. Обернулся. Еще не хватало. Шлюмкин! Ничего тачила – богатая. Неужто, «Понтиак»!

– Здорово, хулиганы, – Артем умудрился натянуть подобие улыбки. Шлюмкин высунулся из окна белого минивена. Блуждающий взгляд кокаинщика изучил Артема с ног до головы.

– Какие хулиганы! – поправил Шлюмкин. – Художники!

– Хорошая тачка, – Артем поспешил перевести разговор в другую плоскость.

– Нравится? – поймался Шлюмкин. Вялая ладонь похлопала по двери. – Сорок косарей!

– Не хило. Новая?

– Пакет!

– Поздравляю, – ровно ответил Артем. Глаза отметили Дашку: ищет его, но отойти от будки не спешит. Хорошо. Артем загороди Шлёму, заглянул в салон. Заметил новое лицо: чернявый хлыщ с длинными блестящими волосами сжимал руль. Нос флюгером повернулся в его сторону.

– Привет.

– Водила что ли? – Артем проигнорировал новичка.

– Ты чего! Это Рустам. В гостях у Юрича. Вот, его гуляю.

– Главное – не он тебя, – поддел Артем.

– Он вообще-то мусульманин!

– Незадача, – повинился Артем. – Извини. – Он оглянулся. Дашка взялась за трубку. Рустам стоически улыбнулся.

– Ничего. Бывает.

Артем снова пропустил слова мимо ушей. Его занимала только Дашка. Он обратился в слух.

– Па… Да, я! Па, извини…

– Вчера в «Попугае» зависали, телок было – море! – Шлюмкин блаженно потянулся.

– Да, у него! Ну, что может случиться! Мне… Мне восемнадцать лет! Па, люди… я с автомата….

– Прикинь, одна сосет у Рустама. Вдруг как блеванет ему на живот. Прикинь! Четыре раза привозили: крокодил на крокодиле. А эта, вах – звезда! Но, сука, бухая в жопу… Кстати, о жопе…

– Па, прекрати, я понимаю… – Артема удивило, что он слышит ее перебранку сквозь гул улицы. Он продолжал дежурно улыбаться и кивать. Но слов из «Понтиака» толком не разбирал.

– Представь, три раза! Без резины. Волшебница! Вот это блядь с Кукуева! Она в лёжку, а Тяпа бреет. Прикинь! Тупым станком. Теперь как девочка. Проснулась – охренела… Слышь, Тёма! Ты чего все время вертишься?

– Что? – Артем напрягся.

– Вертишься, говорю, будто чего украл. – Шлюмкин вдруг развеселился. Тонкий палец показал на этюдник. – У детей, что-ли, спер? Семен Семеныч! – Гусиная шея завертела лысую голову. Глазенки масляно заблестели – заметил Дашку. Шлёма погрозил пальцем. – А, понимаю. Шпилишь ее?

– Кого? – Артем нахмурился. Дашка, слава Богу, стоит спиной. Он шагнул правее, оперся рукой на капот, нависнув над Шлюмкиным. Стоило больших трудов, чтобы не сломать аристократический нос галерейщика.

– Одобряю! – засветился Шлема. Он повернулся к водителю. – Слышь, Рустам, у Тёмы девки – жаркие. Анжелка, вон… Пидер до сих пор в цейтноте. Жениться обещал. Ирок – ну помнишь с «Океана»? – огонь!

– Не обожгись! – предостерег Артем. Шлема сочно захохотал, брызгая слюной. Дашка… Артем резко оглянулся. Занята. Хорошо.

Шлюмкин перестал смеяться, повинился, смахивая слезу с уголков глаз.

– Ты уж прости!

– Было б за что! – слова капали из Артема. Пустая голова отражала лишь тонкие черты галерейщика.

– Так с ЭТОЙ нагар снял, – Шлема ляпнул легко, словно о покусанном печенье, – не удержался. Артем пошатнулся, глаза покрыла красная поволока.

– Да, нормально! – Артем выпрямился. Слова давались с трудом. – Влагалище стирается в сто лет по миллиметру. На мой век хватит.

– Красава! – похвалил Шлёма. Проницательно глянул из-под лысых бровей. – Говорят, Моленко тебе хату обещал.

– Говорят, – кивнул Артем.

Долетели обрывки Дашкиного разговора.

– Па, ну, до вечера. Я приеду. После работы… Наверное, не одна… Па, да успокойтесь вы. И мама пускай.

Артем хлопнул по капоту ладонью.

– Давай, Шлема, пока!

– Осторожней, машина денег стоит…

– Деньги – бумага! Ты ж художник, Шлема.

Молчаливый гость брякнул.

– Хером по губам! – Они втроем засмеялись. Артем взмахнул рукой.

– Все, валите… художники. – Снова взрыв хохота. – Люди оглядываются.

– Тю-у на людей, – кисло протянул Шлема. Вдруг бросил на Дашку похотливый глаз. – Слышь, брат, а может еще? В трояка? Гы-гы-гы!

Рустам дернул его за рукав.

– Уважь, бродягу! Пусть жарит. Поехали.

Но Шлема посмотрел на Артема испытующе. Усмешка далась с трудом.

– Поглядим. Валите!

– За язык не тянул! – обрадовался Шлема, шлепнул по ладони на негритянский лад. – Бывай, Пикассо! Береги уши…

Минивен отчалил от бордюра важно, словно крейсер. Низкопрофильная резина форсисто взвизгнула, прежде чем экипаж попал в поток.

– Поберегу, – пробормотал Артем и медленно, гася с каждым шагом гнев, направился к Дашке. Этюдник обидно шлепал по бедру. Мразь. И ты и Шлема – мразь!

Дашка была расстроена. Губы сжаты, глаза пусто взирают на фасад гостиницы. Артем осторожно поинтересовался.

– Как?

– А? – Дашка грустно улыбнулась, откинула челку с лица. Бросила подчеркнуто небрежно. – Нормально. – Протянула руку за этюдником. – Отдавай.

– Ладно ты, – воспротивился Артем, – поношу. Тяжелый ведь.

– Тебе идет, – согласилась Дашка.

– Спасибо.

– Может, и меня на руки возьмешь?

– Легко. – Артем потянулся к ней. Дашка легко ускользнула, рассмеялась на всю остановку.

– Дурак. Я пошутила.

– А я нет. Иди сюда!

– Сам иди.

– Ты же убегаешь.

– Убегаю…

Подошел троллейбус. Каждый пассажир, прежде чем подняться на площадку, не преминул вывернуть башку. Дашка отгородилась от Артема планшетом, как щитом.

– Сломаешь – прокляну! Все безносые кошки проклянут.

– Тогда ладно – не трону. Если кошки… – Артем опустил руки. Дашка юркнула под плечо. Он обнял ее. Чмокнул в макушку.

– Попало тебе? – спросил он.

Дашка оплела руками талию.

– Угу, – ответила она глухо. – Попало.

– Сильно?

– Не-а. Сильно будет дома.

– Паршиво.

– Классно! – воспротивилась Дашка. – Мне классно.

Он снова ткнулся губами в макушку, по-медвежьи притянул к себе. Дашка смешно крякнула. Вырвалось сдавленное.

– Сломаешь!

Артем ослабил хватку.

– Извини.

– Не извиню. – Сама прижалась. – Держи, давай. Что отпустил?

– Извини…

Она подняла лицо. Глаза удивленно сверкнули из-под бровей.

– Ты чего?

– Чего?

– Будто нашкодил. Все время извиняешься.

– Правда? Не заметил. Извини.

– Вот, опять!

– Чего «опять»?

Дашка толкнула локтем в бок.

– Бандит. Издеваешься…

– Дашка, я тебя люблю! – он поймал ее губы. Они стукнулись зубами и засмеялись – к неудовольствию окружающих. Сереют осуждающие взгляды – скользко, слюняво. Даша опять вонзила кулак под ребро.

– Любишь – женись! – хохотнула она.

– Это предложение? – спросил он.

– Реплика, дурак. – Ее белая, почти прозрачная кожа покраснела. Дашка спрятала глаза. Артем почувствовал, как напряглось под ладонью плечо. Как застывает вокруг нее воздух, угрожая ссыпаться инеем. Дуреха… Он не нашел ничего другого, как чмокнуть Дашку в голову. Она пробурчала. – Будто поп покойника.

– Теперь ты – дура!..

– Кто это был, Артем? – неожиданно спросила она. Приехали… Он вздрогнул. Спина охолодела. Сморозил дурачка:

– Где?

– В рифму?

– Дашка, не пошли!

– С кем поведешься.

– В смысле – со мной?

– С Фомой!

Артем сыграл скулами.

– Не говори про нее.

Дашка смолчала. Казалось, теперь не раскроет рта никогда. Скользкая тема невзрачно зависла между ними. Артем поспешил сломать паузу.

– В белой машине? – спросил он. Дашка облегченно ответила.

– Да.

Артем аккуратно подобрал слова.

– Так – по работе, – соврал он.

– Без баб?

– Откуда?! – воскликнул он. Дашка фыркнула. Он спешно подтвердил. – Без баб.

Даша вздохнула.

– Хорошо!..

Прошло немного времени. Артем унесся за мыслями, беспокойная толпа накатывала волнами, не обращая внимания на пару. Бродят привидениями узбеки с носилками, «поедая» гравийную кучу. Клубится под ногами пыль, шныряют воробьи. Трещины по асфальту темнеют крохотными провалами – муравьиная бездна. Они шли вдоль обшарпанной стены. Думали – каждый про свое. Руки сцеплены в замок: разожми пальцы – и унесутся кто куда. Грохочет в такт шагам ящик.

– Тёма! – позвала Даша издалека.

Артем вернулся.

– Аюшки, заяц!

– Мне хорошо с тобой, – Дашка снова покраснела – пурпурная сеточка на снегу. Отвернулась, делая вид, что рассматривает дорогу.

– Мне тоже, заяц, – кивнул он.

– Что «тоже»?

Ох, уж эти привила игры! Артем не удержался от соблазна.

– Хорошо… со мной.

Вопреки ожиданиям не было ни удара, ни какой-либо реакции. Даша скупо улыбнулась, рука поправила планшет. Дергано. Словно на сцене перед миллионной аудиторией. «Солнце, ведь никто за нами не следит!».

Артем пожалел ее.

– Не злись. Я старый павиан. Конченый циник.

Она молчит. Кеды шаркают по тротуару; взгляд серых глаз к центру Земли.

– Ну, Даш! – обеспокоено позвал он. – Дашка! Заяц, прости. Ляпнул – не подумал. Малыш!..

Даша посмотрела в его сторону.

– Знаешь, дурак, я хочу всю жизнь просыпаться с тобой и готовить по утрам яичницу. – Она испугано поинтересовалась. – Это по-бабьи, да? – Он попробовал дотронуться до ее щеки. Дашка отстранилась. – Скажи, глупо, да?

Артем дернул плечами.

– Не глупо – правильно.

– А ты?

Он зашел немного вперед. Ясно чувствовался пронзительный взгляд, спина горела. А что я? Представилось: вместо будильника харканье бабки и чавканье у холодильника. Грязь! – в довесок к призраку Шлёмы. Всю жизнь ожоги в спину: «Ах, этот! Да, да, да…» И какая разница, кто на самом деле виноват?..

– Я с удовольствием буду жрать твою стряпню, – ответил Артем.

– Тёма!

– Отлично – есть! – он как можно искреннее улыбнулся. Заметил – Дашка не поверила. Сколько продлится этот перманентный мир? Год, два? Даже, если десять. Однако мразь останется мразью и в ангельском обличье. Несутся навстречу машины. Закручивается человеческий поток – люди рассыпаются бильярдными шарами. У каждого своя луза. Кому-то Черная дыра: свалился – не поймаешь. Чей-то выигрышный счет, а в обороте – твой проигрыш. А где победа? Где?! И чья… Братва козлиная, морковка перед лицом; знай себе, иди навстречу нарисованному счастью, дурачок Буратино. По ослу – и выбор. А вот оно, другое: топает, дуется по-детски на каждый некнижный переполох. Дашенька… Дурак-дурак!..