Текст книги "Игры огня"

Игры огня
Евгений Скулкин

© Евгений Скулкин, 2024

ISBN 978-5-0053-3202-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Дальний свет похищает душу…»

 
Дальний свет похищает душу…
…ближний свет согревает в беде.
 
 
И у дальнего кто-то дышит,
видя свет в моем очаге…
 
 
Это игры, все игры огня!..
…Как беспомощны мы среди дня.
 

Утренняя зимняя дорога

 
Откуда-то мелодия родится…
И грусть ясна, как сумрачный рассвет…
И ранним фонарем во мне светится
воспоминанья умершего след…
 
 
И свежая грядущность скозь дремоту…
Судьба вершится!.. Синие снега…
Ничто не остановит поворота…
   Зажму в ладонь холодные стога…
 

Ручеек

 
Мы, как ручьи, не выбираем русла —
о, ненавистнейшее «вспять»! —
звеним-спешим светло и грустно
в свои бездумности впадать…
 
 
В тоску фонарную заносит —
квартиры, лица, алтари…
И все уносит, все уносит —
какую дверь ни отвори!..
 
 
Несется жизнь сквозь построенья,
оставив память – не помять! —
скользим по камешкам смиренья,
летим в неведомую гладь…
 
 
Что было – сбыло, будет – сбудет…
Одно лишь вечно – немота…
Живем – и громом не разбудит,
а сгинем – что пузырь-вода…
 
 
…О, призрак радостного мига!.. —
исчезнувшие берега!..
 
 
и затонувшие вериги
«а для чего?.. куда? куда?..»
 

«мудрость – кристаллики…»

 
мудрость – кристаллики
отстоявшегося опыта
 
 
они отсвечивают Истину
 
 
неся мертвый свет
подобно звездам
 

Слово

 
Не таите слово ваше – вече…
Оно доброе, как над домами вечер.
Все расставит ясно – изначально.
Отойдет, что мучило – случайное.
Пусть потом и пламя и содом —
не держите: опалится дом!..
И в глазницах явятся пустыни
ночи древней, первозданной стыни —
огоньки неведомо живого
в бездне непромолвленного слова…
 
 
Пепельною стала голова.
Все, что остальное, – не  слова.
 

Между ночью и вечным

 
Между ночью и вечным,
в торжество не вникая,
мы живем по овечьи,
вожаков выбирая.
 
 
И в беспамятстве буден,
в ожиданье невзгоды,
мы себя позабудем
отражением в водах.
 
 
И в кубышку ссыпая
помелевшую душу,
будем знать, засыпая,
что табу не нарушим.
 
 
Что закопано было,
то лишь ведомо Богу…
Да молитва застыла
между небом и стогом…
 
 
И – чернеющим перстом
меж опавшей листвы —
мы уходим в безвестье
из земной немоты…
 

Салют в Коломенском

у церкви Вознесения,

воздвигнутой по случаю

рождения Ивана Грозного

 
Полог звездный покоя
пробило
разноцветье  стального
кадила!..
 
 
Месяц тусклым фонарем.
Бой на башне.
Церковь белым алтарем —
век пропавший…
 
 
…Как на радость всей Руси и терпение
в честь кровиночки еси – Вознесению…
Как боярские плясали плечи
в ожидании кровавой сечи!..
Как гуляла голытьба в буераках,
все восстанья потопив в в пьяных драках!..
И в салюте смоленого древа
приседали и церковь,
                и небо!..
 
 
…Во все небо
пламя над нами —
над крестами
и топорами…
 
 
В красных
                всполохах —
полоумный —
припадаю к твердыне
угрюмой…
 
 
Кровь греховная,
хмель-водица!
мне напиться тебя —
не напиться —
подзаборной травинкой,
тайком
меж блевотой и сапогом
к уходящему небу тянусь
под покровом «черных марусь11
  «черные маруси» – воронки НКВД


[Закрыть]»…
 
 
Заточенный
в ветхой галере —
завываю:
                «Спасите!»
на берег… —
 
 
зыбкий берег тоски —
чтобы жити
                душе – свети…
телу – сыти…
 
 
…Но вздымая
                огни
за огнями,
в исторической
                тонем
раме…
………
…И как свет —
                как надежда
свыше —
…что не прокляли…
что услышат…
 

Мертвый дуб22
  В Коломенском


[Закрыть]

 
Листья задуло ветром,
одурь свечи…
Тысячелетним склепом
дуб —
         кричи, не кричи…
 
 
Гулко, страшно во мраке
стылых колец…
На неведомых знаках
где венец, где свинец… —
 

 
Войны, судьбы, хоругви,
плач, ночей палаши —
здесь писались на круги
в первозданной тиши…
 
 
Эхом,
Фениксом-птицей —
бьется время в кругах…
только – не возродиться —
не вещественен прах…
 
 
Кто ты, милый фотограф?.. —
все поймать-не забыть —
тянешь жизни автограф —
обветшалую нить…
 
 
Только верфи заката,
огнь просторов ночных
плыли так же куда-то —
время таяло в них…
 
 
  …поле… варваров топот…
Русь… да башенный бой… —
 
 
…мои волосы треплет
ветр – горящий – сквозной…
 

О золотом и темном

 
Колыхается народ,
в горизонты уходя,
правду кровную несет
про царя и про себя…
 
 
…Так и живы на Руси
под двуликим нашим гербом:
внешне – золотом по нервам,
внутри – Боже мя спаси!
 
 
В ожидаемый момент
разлетятся враз плотины,
И поток снесет ответ,
и вопрос, и всех – в помины…
 
 
В неизвестной глубине
что-то матово засветит —
то ли радужная весть,
то ли темные наветы…
 
 
…тени птицы  Гамаюн,
мчащей тройки, сказы притчи —
все смешалося и свищет
в темном поле в полнолунь…
……………
 
 
…Нет ответа… Злость и немощь.
Тишина. Сияет небо.
 
 
Только хочется мне хлеба
и еще немного зрелищ…
 

Антивоенная демонстрация

 
…И вновь со скрипом ржавый круг
сдвигает силы группировок… —
Смотрю рассеянно вокруг
на лозунги татуировок…
 
 
Бессмертен демонстрантов ряд.
Идут «Тамары», «Вани», «Васи»…
Послевоенные горят
года рождений на запястьях.
 
 
На чердаках или в «Крестах» —
годком не вышли – не погибли, —
в бредовой думе об отцах,
романтики втыкали иглы…
 
 
Не ради стеба на гроши
иль крутость показать в зевоте —
а сжечь, изжечь клеймо с души,
войной зачерненной на взлете…
 
 
И в этой яростной тоске
кидала завируха-фея —
на узкий  нож в слепом броске,
в глухой запой до посиненья…
 
 
Кто повезучей, вверх пошел,
другой до крышки по уклонной…
Но им двоим нехорошо
прозрачной полночью бессонной…
 
 
   Им не добрать и не понять…
И днем,
             и ночью протестуют:
«Нет в жизни счастья», «…таку мать»
и – «Не забуду мать родную».
 

Урок грамматики

 
Судьи в пустом клозете,
дети детского дома,
с чем вы пришли? – ответьте…
И не забудьте: корова
пишется через «о».
 
 
«В небо повесьте качели,
в беглое небо – качели!..
Где-то звенят свирели…
там – высоко..?»
 
 
…Строем под звездным небом…
Смутно о жизни иной…
Сердце в казенке согрето
романтикой и тоской…
 
 
Что упустил – не укором…
Сжат окровавленный рот…
…То, что за длинным забором —
ждет свой неблизкий черед…
 
 
…С работы придешь устало,
мир, как неведомый гном:
только в окне светало —
                снова темно…
Блещут в экран кинозвезды.
что же ты смотришь в окно?..
СлЕпая эта корова,
невыразимое «о»…
 

Бессмертие

 
Когда холодным деревом замру,
и кровь уходит к тайне причащаться —
не ведаю и не умру —
и саблей сбитый на корню,
останусь поплавком качаться.
 
 
И схлынет кровь, холодная смола,
в подземные котлы Фортуны.
Но в тайну посвященная душа,
не ведая и не дыша,
не разлетится на фотоны.
 
 
Но, как туман, развеет омут-душу,
когда позывы крови я нарушу…
 
 
…Так на заре, в беспамятстве своем,
летит звезда
и водится пером…
 

Статуя

 
Ты прекрасна холодной водой —
зыбкой формой остывшей —
породившей тебя красотой
и забывшей…
 
 
Что бездонно глядишь на людей?..
Ждешь какого признанья?
На изгибах твоей Лорелеи
стенанья, стенанья…
 
 
И ослепну в тебе
в ожиданьи последнего чуда…
И занежат на дне
магнитичные щупальцы спрута…
 
 
И жужжащей гурьбой
дни промчатся по мне – не задавят.
С онемевшей душой
у пустого порога оставят…
 
 
…О, прекрасен изгиб!..
Я дотронусь рукой и отпряну…
Знаю тайный твой крик,
И твою опустевшую рану…
 

Ночь

«Закатами, как шпорами, звеня…»

 
Закатами, как шпорами, звеня,
день отошел, я оставался
для:
пустых раздумий.
И – надежды.
И – часов,
чтоб прокричали, когда двери на засов…
 

«Звонил телефон среди ночи…»

 
Звонил телефон среди ночи:
– Спасите собаку! Мы просим…
Мы очень, мы очень вас просим —
собака и я.
– Да кто ты?
Молчание в трубке.
– Да кто ты?
Тревожная ночь.
Лишь трубку повесишь:
– Мы очень, мы очень вас просим
помочь…
Последняя наша надежда!
Мы всех обзвонили – никто!..
Нас завтра живьем… на одежду…
Остался один. Никого.
 
 
Пропали – как канули в осень.
Но ночью в сквозное окно:
– Мы очень, мы очень вас просим!..
 
 
Остался один. Никого.
 

«Переступи обиду – не потуши…»

 
Переступи обиду – не потуши,
не упусти из виду
маяк души.
 
 
Пока горит он – ты на пути,
сквозь град обиды
иди, иди…
 
 
Свети, свети же,
смиряя боль,
все тише, тише
далекий вой…
 
 
И вдруг очнешься:
уж жизнь прошла…
…Заабажурный
огонь стекла…
 
 
…Но и тогда ты – не потуши,
не упусти из виду
маяк души…
 

«В омуте улиц, смерче домов…»

 
В омуте улиц, смерче домов
ночь задвигает прочный засов.
 
 
Сквозь барабанный строй фонарей
розги ложатся хлеще, прямей.
 
 
Белы засады. Черны дома.
И запрещенные окна дымят.
 
 
Холод скамейки —
лобня иль двор?..
Звезд безразличный цветной семафор…
 

Черная луна

(поэма отражений)

Закрой глаза – и краски лишь

воспоминание на краю бездны…

 
На красной дороге берем мы веселье
По синей уходим из детства в бессмертье
Зеленой-зеленой пройдут наши дети
Желтая – счастье, фиалками тени
А черная – в нас. То дорога везенья…
 

Отражение синее

 
И в час,
                когда от Млечного пути
гул упадет на тихие оконца
и скорбные монахи-фонари
нас повлекут в бездонные колодца,
я прикоснусь рукой  к воде в пруду,
живой воде, прохладной и веселой,
и в тайном ощущении пройду
люминисцентной улицей Садовой…
 
 
Толкну плечом обшарпанную дверь
И натыкаясь на углы:
                                       «Не ждали?..»
Все так же Вы играли на рояле —
как-будто в ожидании потерь…
Но что-то остановит Вас во взгляде…
В изящности холодной,
                                           не дыша,
Вы подойдете… —
                               и растопит глади
веселый смех, как талая вода…
 
 
…В тот час,
                       когда от Млечного пути…
 

Отражение красное
В красном видно черное

«Мой город в пожаре!..»

 
Мой город в пожаре!
Спасите меня! —
там в сладком угаре о н а и друзья
и все, что оставил, и что не успел…
А мимо проходят со знанием дел
красивые боги, глаза отводя…
И кто-то ответил: «Так было вчера.»
И город сгорает, и город – зола…
И я пропадаю для зла и добра.
 

«В граните плещется луна…»

 
В граните плещется луна,
           луна струится…
Кто там бормочет у пруда?
           иль это снится?
 
 
Кто прячется за темный куст?
           и как в дурмане
слова престранные текут
           в ночном тумане:
 
 
«О, ближняя моя сестра,
           моя царица,
прими, прими меня…
                                    чиста
           моя страница…
 
 
Черно, черно… Но процветай!..
           и я останусь…
в песке… листве, пустой молве
           и в вас восстану…»
 
 
И что-то всплеснулось на миг
           в пустом ущелье…
Проехал мимо грузовик…
           Дома звенели.
 
 
Я зачарованно стоял,
           немея слухом —
как будто тайная струна
           открылась звуком…
 
 
И страшно было и светло —
           как в самом деле,
с небес сиянное текло,
           пронзая щели…
 
 
 И странный ощутил покой
          я ночью белой:
есть очищенье на земле
          последней верой…
 

«И я увидел: не было начал…»

 
И я увидел: не было начал…
Собака выла как пустой причал.
 
 
Мерцая меж оконной желтизны,
в канавах плыли лживые огни.
 
 
Что вечность? – несмежение очей,
огонь в отсветах – колдовское знанье…
О, мальчики, на кончиках лучей
сгоревшие с безумными глазами…
 
 
И слышу, слышу пение Сирен…
Ломая руль, гребу на безбережье. —
Но нарастает, глушит вой сирен
беды земной и неизбежной…
 
 
И красным глазом косо, не любя,
утянутый в ладонных шрамах,
прикинусь я безумным Мандельштамом,
не выпуская зова из себя…
 
 
…И встрепенусь в опальнейшей тоске:
Пожар! Пожар! – весь мир на волоске!..
 
 
И – улыбнусь в предчувствии молчанья…
………………………………………………………
 
 
…А черная – в нас, то дорога везенья.
Прозрачная равность обид и прощенья
Над бездной вины… И нету знаменья…
Лишь холод, лишь холод звездного мщенья…
   И радужный свет – это наше спасенье?..
 
 
И тонут безвестно ночные виденья…
Лишь блики на лицах – безмолвье тая…
Повисла зарница – мгновенье, мгновенье…
   И глаз не опустишь, мгновение для…
 

«синее переходит в черное…»

 
синее переходит в черное
как глаза ребенка
как вечер в ночь
 
 
черное переходит в синее
как глаза старика
как ночь в рассвет
 

Terra incognita

 
Мы жизнью медленной живем —
все жарче
вкруг головы давящее кольцо.
Все меньше выбора.
 
 
Как маска в танце,
не тлеет на огне лицо.
 
 
Нам заживо гореть,
метаясь в клетях
меж позвонков,
глотая душный смрад
мертвящих слов, чужих обид, наград
предательских от тех и этих.
 
 
И боль пролив на эшафот стола,
прощаем все – и в сладком исступленьи,
как праздник, ждем оценки палача
содеянного нами преступленья…
 
 
   …Но что тебе в признании моем?..
Искусство – блажь… под розовые штофы…
 
 
…Тогда в небесный крикну окоем
гортанные задавленные строфы…
…
 
 
…Все жарче круг.
Нетленнее лицо.
В какую-то минуту раздвоится…
На столике – сгоревшая страница
да маска отрешенная – и все.
 

В пути

 
Размывчатость предметов за стеклом.
Стиранье очертаний кресла, рамы.
Утеря памяти и боли в цепких пальцах.
Так жизнь проходит, как в анабиозе.
 

На веселом огне…

 
Одним краем души я прикован к постели,
в вену бабки сухой вливают мне жизнь.
Другим краем души, как на самоотстреле,
я лечу в бесшабашную дочкину шизь…
 
 
Обнимаю весь мир!.. Не забит батогами.
Не убит на войне. Не зарезал уркан.
Выбираю себе покруглее боками
и танцую с ней огненный дикий канкан.
 
 
И пусть в тысячный раз замахнется косою —
глаз набыча, зайдусь на веселом огне!..
 
 
…Только – вы не колите,
когда под тщетою
душа сложит ладони
на последнем угле…
 

Птица Феникс, зла -любовь

 
Ночью вьется над домами
птица Феникс – зла-любовь,
вызывает она пламя,
чтоб воскреснуть вновь и вновь.
 
 
И звучит во сне там-там,
загораются костры,
и танцует, как шаман,
в маске ревности…
 
 
И спадает пелена.
Трава утром зелена,
кровь по-прежнему сильна.
Черный демон в страшном сне
смотрит голубем в окне.
 

Монолог статуи Афродиты

По мифу богиня любви

вышла из пены морской

 
Царь подлунной земли,
что тебе еще надо?..
Разошлись корабли —
в синий мрак – и в Элладу…
 
 
В нетревожной дали
серебристо и светло.
Царь подлунной земли,
ждешь какого ответа?..
 
 
В синий дым не вернусь,
ни силком, ни наветом… -.
Со скалы расшибусь —
хоть ослепну – но к свету!..
 
 
В ясном свете застыл
профиль мой тонкой лепью… —
под сияньем светил
чары темных не терпят…
 
 
Стылый слепок души
понесут в пантеоны.
Ты меня не ищи
в внеземных альбионах…
 
 
…В той карете резной
жемчуговые ручки,
в полумраке гобой
пел сокрытые грусти…
 
 
трепетали в груди
и слеза, и отрада…
Царь подлунной земли,
что тебе еще надо?..
 

«Девочка шептала: «Отпусти…»

 
Девочка шептала: «Отпусти…»
Девочка визжала: «Упаду…»
Как хотелось, милая, пройти
по весеннему, пустому льду…
 
 
Я смотрюсь в беспомощность твою…
в страхе
               растопить весенью твердь…
Словно это я иду по льду,
чтобы где-то разом умереть…
 

Круговорот

«прозрачны в небе ручейки…»

 
прозрачны в небе ручейки,
листва прозрачна… зыбки тени… —
картину проявляет гений,
и с каждым всполохом руки
вдыхает явь: «Какое чудо!..»
стирает вдруг в немом испуге
и возвращает все на круги —
в первозначение воды…
 

«Листья падают …»

 
Листья падают —
                                  это паузы просторечья…
Лица падают —
                              это паузы красноречья…
И несут их —
                          слова и травы —
                                                          дурные воды.
Воды мутные,
                             воды  с в е т л ы е
                                                                 непогоды…
 

«Легко ломая рамки быта…»

 
Легко ломая рамки быта,
несет на улицу весна…
Напором соков, крови
сбиты опоры чистого листа…
Работает без пересвета
привычно грубое свое…
А мы – лишь времени приметы
в широкой поступи ее…
 

Акварели – не посмели

Художнику В. Попкову

 
Акварели – не посмели…
Карандашный штрих – притих…
Еле слышался мотив
безысходной русской дали…
Чьи-то души раскаляли
яркой охрою холсты —
как надгробные костры,
наши лица озаряли…
 
 
Он ушел…
                    В чем его вера?..
Как два полюса у мира —
детски чистый взгляд кумира
и прищур далекий Керн…
Может этот взгляд  и с т о ч е н:
полог неба позолочен,
ветерок к щеке прибился,
прост,
            как сруб часовни старой…
 
 
…Запоздалый и усталый,
алый цвет сочился,
алый,
грустный, терпкий – жизни цвет…
 

Градации

 
Вода размывает терпением
Луч проникает тонкостью
Мысль – тень
Любовь – исчезновение
 

Гостья

 
И мы шутили, упуская
последние пути к друг другу…
Сияла истина простая
начищенным конфорным кругом.
 
 
Тогда в губительной картечи,
как будто жестом испросила —
ты волосы с лица
                                   на плечи —
в неведомое обронила…
 
 
Ушла.
             Ничто не отзовется.
И ночь глухая не осудит…
…Но что-то, что-то остается
на перекрестии двух судеб…
 

Сюжет

 
Я превращаюся в прозрачность,
и там, в начальной глубине —
летящий снег, летящий мальчик
и женщина в пустом окне…
 
 
Ты вечер выставив глазами,
казалось, видела вперед…
А я слепил тебя словами,
как фарами, скрывая ход…
 
 
Меня несло – пьянили дали,
чужие стены поутру…
Все отрешеннее махали
полотна снега на ветру.
 
 
И все слабее звездный посвист,
тупей удары об углы…
Все круче в стороны заносит, —
все жестче линии судьбы…
 
 
Я превращаюся в прозрачность,
и там, в начальной глубине —
летящий снег, летящий мальчик
и женщина в пустом окне.
 
 
Мы все вернемся без печали,
как будто в этом наш удел,
узнав сюжет – идти к началу
без слов, без музыки и тел.
 

Песенка юного романтика
про лошадей

 
Что ж ты на будни мотаешь нервишки,
вновь в сигарете сжигая себя?
Рви повода, обреченный мальчишка!
Истина вымысел. Жизнь уже вся.
 
 
Рви повода… Мы же лошади все же!
Даже заройся в уют и покой —
узкой полоской рассветная свежесть
душу зарежет тонкой тоской…
 
 
Милая… Вижу в капельках росых…
лугом сбираешь ты счастье свое…
Черная россыпь… – хлещет по морде
жесткой ладонью мужчина – ее…
 
 
Рви повода! это правда не книжек:
каждый до крови истерзанным ртом
ловит травинку, чтоб выплыть и выжить…
и наплевать, что там будет потом.
 
 
Рви повода!.. Только в бешенной скачке
мы – это мы! И пусть тлеет закат…
Близок обрыв… – Только не на карачках!
Рви повода… Нет дороги назад.
……
 
 
Где-то родились
и умерли где-то
лошади две,
и не знали про это…
 

В Коломенском

 
«Я знаю, ты меня любишь…»
сказала – почудилось? – ты…
Вдали грохотали заводы.
Молчали забытые своды
и чьи-то кресты.
 
 
«Я знаю, ты меня любишь…»
Незрячий оранжевый шар
скользнул с тыщелетнего дуба… —
В затылке метнулся упруго
холодный пожар…
 

Начало

 
Когда залетает дождь
приходит пора прощанья,
и наступает дрожь
каплями ожиданья…
Потом наступает лихость,
и строить нам замки впору…
Потом подступает тихо
тоска по чужому горю…
…Тогда наступает ясность —
печальнее ненастья,
пронзительней небосклона —
И мы как слепые стучимся
в стены чужого дома…
 

«Ты не плачь, малыш, …»

Мите

 
Ты не плачь, малыш, —
листья падают…
Посмотри, малыш, —
это осень.
Этот храм нас по новому радует…
Только плачь неприкаянных сосен…
 
 
Только голые черные ветки
да заката тугая полоска…
Ты запомни, малыш, эти метки.
Вытри слезки.
 
 
И случится, в глухую годину —
когда некуда деться…
вдруг появится эта картина
повзрослевшего детства…
 
 
И увидишь тоскующим сердцем
эти рдяные дали,
где счастливым ты шел погорельцем —
ничего не оставил…
 
 
Ты не плачь, малыш, —
листья падают…
Посмотри, малыш, —
это осень.
Этот храм нас по новому радует.
Только плач неприкаянных сосен…
 

«Будь счастлива, милая Анька…»

 
Будь счастлива, милая Анька,
в неведомой этой стране,
куда отвозили на санках
при тысячеглавой луне.
 
 
Где куклы, как старые няни,
с тебя не сводили глаза,
когда в сладозвучном дурмане
металась твоя голова.
 
 
Где желтым неведанным громом
врывался предутренний мир,
и прятались хитрые гномы
и кто-то совсем нелюдим.
 
 
А в окнах сиренево хлипко,
и что-то стучится на дне…
Будь счастлива, милая рыбка,
в неведомой этой стране.
 

Однажды

 
Все тайные мысли открыть для себя
и в слабость уйти как в подлунную воду,
и в темной прозрачности скрытого дна
почувствовать рядом просту и сурову…
(Не блещет под спудом одежда на ней) —
но сразу узнав, затихаю…
и дальние мысли: «а что же за ней..?»
боясь упустить, затухают…
 
 
…Сорваться – и только лишь ветку сорвать!
и птицу услышать вдали, ошалело…
 
 
Виденье ли, явь промелькнулась,
иль сон мимолетный принес…
Но что-то во мне повернулось —
как будто на вечность подрос.
 
 
Как часто в сумятице буден
н е  в и д и м – и в этом вина —
неброской открывшейся глуби
и то, к е м открыта она…
 

Миг нездешней тоски

 
Я лежу на диване…
Ты прости, ты прости —
я сегодня в нирване,
и нам – не по пути…
 
 
Мне приснится, приснится:
по реке  – лепестки…
И заката Жар-птица
разорвет на куски…
 
 
Я заплачу – не будет
в мире чище слезы…
…Будни – сотни верблюден
отойдут в миражи…
 
 
Будет длиться и длиться
миг нездешней тоски…
Нам дано возродиться -
всех на свете простить…
 
 
И в раскаянье светлом
вновь увидеть себя —
неказистым ответом
городским площадям…
 
 
Нам дано в этих склепах
доживать до конца,
с золотистым отсветом
стылой маски лица…
 
 
…Что ты смотришь, родная?..
Не унять эту дрожь…
Я лежу на диване,
понимаешь – в нирване…
Ты больного не трожь…
 

«Доживала бабушка…»

 
Доживала бабушка,
брошенная всеми.
Дочка похоронена,
старши внуки – в семьях,
правнуки не в счет уже…
Та же, что – надежда
успокоит: «Не тужи,
и готовь одежды…»
 
 
Доживала Аннушка
в старости – как в детстве…
Некому пожалиться —
тягостно соседство —
как девчонкой юркою
мокрый лес валила…
дважды погорела…
одного любила…
 
 
Да и тот обманщик. А теперь чего?..
Только бы дал боже, ноги не свело.
 
 
…А когда – живую —
                         отнесли в кровать —
отвернулась к стенке, чтобы умирать.
Не пила, не ела. В тягость не была.
Слово не слетело.
Да и не могла.
 
 
И закрыли крышкой.
Пригвоздили крест.
Может быть задели,
может быть и нет.
 

Мгновения

«Радость пробужденья девичьей души…»

 
Радость пробужденья девичьей души…
Тонкой паутинкой свет плетет-шуршит.
Занавеска-песенка все плывет в рассвет…
И вороний гомон не накличет бед…