Текст книги "Час «Ч», или Ультиматум верноподданного динозавра"

Проводил взглядом безукоризненно прямую спину секретаря Совбеза. И когда Горобцов скрылся за дубовой дверью, президент, наконец, дал себе волю.

Ситуация – неслыханная, парадоксальная, унизительная донельзя: он – глава сверхдержавы, распоряжающийся уникальным ядерным комплексом, танковыми армадами, десятком хитроумных спецслужб, – ощущал полнейшее бессилие перед каким-то психопатом! Щёки президента горели огнём – как от пощёчины.

Среди приближенных глава государства славился железным спокойствием. Но тут, наедине с собой, отпустил тормоза: выскочил из-за стола, пару раз пробежался нервически взад-вперед. После чего вернулся в кресло и застыл с кривой ухмылочкой на устах.

Да: дело – тоньше не бывает. Кому же его поручить? (Президент просканировал взыскующим взором застывшую верноподданно шеренгу «прямых» телефонов). Силовиков у нас развелось – не сосчитать, а толку-то? Подглядывают друг за другом, как ревнивые жены в султанском серале, и так же наушничают за спиной…

Фатеев машинально кинул взгляд на расписание сегодняшних мероприятий. А впрочем, какие, леший их бабушку дери, мероприятия, когда тут – такие чудеса в решете?

Твёрдый палец лег на кнопку селекторной связи с дежурным помощником:

– На ближайшие полтора часа всё отменяется. Назначаю внеочередное совещание через двадцать минут. Участники – секретарь Совбеза, руководители Администрации, ФСБ, ФСО, СБП, ГРУ и МВД. И чтобы никаких замов: только первые лица! Кстати, узнайте, как там министр обороны. Если уже выписался из больницы, то и его тоже – сюда! Всё.

Доска объявлений

Вниманию покупателей! Универмаг «Виктория» проводит предпраздничную распродажу. Купив зенитно-ракетный комплекс С400ПМУ2 «Фаворит», вы получаете в подарок шлем тевтонского рыцаря. Спешите! Акция действует в течение трех дней!

Глава 4
ВРЕМЯ УБИВАТЬ

(Санкт-Петербург, 2000 год)

 
Хочу мужа, хочу мужа, хочу мужа я —
Принца, герцога, барона или короля…
 

Вот же привязалась долбанная песенка, мура мелкотравчатая! – усмехнулся Платонов. И тут же перескочил на другую тему. – Так, а вон те шакалы что-то мне не глянутся.

Этих двоих в чёрном кожане он приметил, как только вышел из метро «Горьковская». И сразу же кожаны Платонову не понравились, ну просто очень!

За последние два десятилетия он остро ощущал, как Питер теряет лицо. В самом прямом смысле. Всё реже на улицах встречались человеческие лица, и всё чаще мелькали рожи. Сытые, наглые, высокомерные. Хитренькие, норовящие надуть, «кинуть лоха». Спившиеся, отупелые. Злые, безжалостно-хищные.

Парочка, прилепившаяся квадратными спинами к ларьку «Шаверма», явно относилась к последней категории. Цепкие свои глаза они сфокусировали на сутулом старикане с палочкой, хромавшем впереди Платонова. Одет старичок был без роскоши, но и не в обноски: определённо наличествуют дети, способные подкинуть рублишко на молочишко.

«Но в другом, дед, тебе, кажется, не подфартило!», – констатировал Платонов. Ибо молодые волчары оторвали спины от хлипкой ларёчной стенки и двинулись за согбенным тихоходом.

Профессору приходилось слышать о таких вот «геронтологах»: высматривают небедно «прикинутых» стариков, провожают до подъезда, а там проламывают черепушку и обирают до нитки.

Вообще-то Платонову пора было сворачивать направо, к подземному переходу, но он, потоптавшись подле журнального киоска, пропустил кожанов вперед и потащился у них в кильватере.

 
А без мужа злая стужа станет жизнь моя.
Хочу мужа, хочу мужа, хочу мужа я!
 

Вообще-то Георгий Платонов был мужчина солидный: светоч науки, лауреат Государственной премии, а в прошлом – ещё и король ринга, чемпион Ленинграда в полутяжёлом весе. На память о ринге ему остались куча кубков и грамот, пылящихся на антресолях, а также сбитый на сторону нос. Этот скособоченный «форштевень» вкупе с героической челюстью, суперменски выступающей вперед, придавали профессору вид вовсе не лауреатский, но по-своему тоже серьезный.

Зато откровенно несерьёзным у Платонова оставался лексикон, помноженный на повадки «трудного подростка». Да ещё с туманной юности липли к нему песенки – блатные, туристские, студенческие и Бог знает какие ещё. Впрочем, что именно он бурчал под нос, немилосердно коверкая мелодию и перевирая слова, – оставалось для Платонова несущественным…

…Так они и плелись, нога за ногу: впереди старичок – божий одуванчик, за ним – эскорт в кожаных куртках, ну а номером третьим вышагивал он, Георгий Платонов, апостол отечественной кибернетики и гений компьютерных технологий. Этот широкий в плечах мужчина с копной светлых волос, энергичным лицом и массивным подбородком смахивал на древнего викинга, которого совсем уже сильный шторм по ошибке забросил в наше XXI столетие. Мощный и легкий в движениях, он никак не тянул на свои сорок девять. И тем не менее, просмоленный чёлн жизни неумолимо влек заплутавшего норманна навстречу туманным проливам шестого десятка лет.

Окружающую жизнь бывший чемпион-«полутяж» давно воспринимал, как тот же ринг, только без правил. И на ринге этом он дрался умело, расчётливо. Если требовалось – жестоко: толстовцем не был никогда. А в последние годы, наблюдая, что сотворили с его страной, наливался лютой ненавистью. Обида застилала глаза, заставляла ночами вертеться без сна, бессильно скрипеть зубами. А хотелось этими зубами рвать глотки новоявленным волкам и шакалам. Пускай знают: не у них одних клыки крепкие!

И сейчас, наткнувшись на двух здоровущих трупоедов, Платонов оскалился кровожадной улыбкой. Он шел, отталкиваясь крепкими ногами от Земного шара, – последний Гроссмейстер, сильный мужчина, самодостаточный и независимый. Независимый от человеческой теплоты, от дружб и привязанностей.

Справа за деревьями мелькнул освещёнными окнами полупустой трамвай, и снова – ровный свет фонарей, и в тишине время от времени торопливо прошаркает редкий прохожий. Посреди маршрута у профессора что-то щелкнуло во встроенном музыкальном автомате, и звукосниматель непостижимым образом переключился на новую песню:

 
Слова любви вы говорили мне в городе каменном.
А фонари с глазами желтыми нас вели сквозь туман…
 

Их странноватый караван проследовал через парк, пересёк трамвайные рельсы и углубился в переулки Петроградской стороны. Когда вокруг начались проходные дворы, профессор предельно сократил дистанцию.

 
Любить я раньше неумела так – огненно, пламенно.
В душе моей неосторожно вы разбудили вулкан.
 

В душе у Георгия Платонова было муторно и погано – словно в нее нагадили все кошки со всех подъездов и дворов Петроградской стороны.

Теперь он уже не шел, а крался – скрываясь за выступами, выглядывая из-за угла очередной арки. Впрочем, кожаны не считали нужным оглянуться. Зачем? Они уже давно числили себя хозяевами улицы.

 
Ямайским ромом пахнут сумерки – синие, длинные.
А город каменный по-прежнему пьет
и ждет новостей…
 

Окружавшие его очень уж плотные сумерки пахли не ямайским ромом, а мусорными баками и хронической отсырел остью.

Но вот старичка поглотила, утробно проурчав, высокая дверь подъезда. Следом за ним сноровисто шагнул один из кожанов. А второй заступил на вахту подле парадной. И когда перед ним образовался уже вовсю поспешающий Платонов, то «караульный» лениво преградил дорогу:

– Куда разлетелся, папаша? Нельзя туда. – И хмыкнул: – Операцию проводим, в натуре. Милиция!

Он явно не принимал всерьез этого немолодого «бобра». Но бобёр оказался неожиданно настырным.

– Ах, операцию проводишь? – попёр он грудью. – У тебя что же, и корочка милицейская имеется? В натуре.

Это уже было наглостью, и терпеть ее «страж порядка» не собирался:

– Ты чо – крутой, да? Имеется корочка! Щас, мля, предъявлю!

Тяжкий кулак ядром просвистел в воздухе, но врезался в пустоту. Зато бобёр, небрежно уклонившись в сторону, засадил грозному церберу боковым в печень.

Церберу показалось, что с ним поздоровался буфер разогнавшегося трамвая. По-бабьи охнув, громила сложился пополам и повалился набок.

Не теряя драгоценных секунд, Платонов ринулся в парадную, разом охватил диспозицию. Вызванный лифт подползал сверху к первому этажу, а за спиной старичка громоздился молчаливый попутчик.

На хлопок двери и быстрые шаги «попутчик» обернулся с недоумением: кто это впёрся в охраняемый парадняк? Увидел прыгающего через три ступеньки Платонова. Рука, рванув на куртке «молнию», тотчас нырнула внутрь.

Но вынырнуть не успела. В завершающем прыжке Викинг впечатал каблук влево от грудины, в район сердца. То, что ещё полминуты назад мнило себя хозяином жизни, сейчас осело кулем на щербатый кафельный пол. Глаза невидяще обратились внутрь.

Всё, финита ля комедиа! Старичок спасён, враг «понёс суровое, но справедливое наказание». Самое время откланяться и под аплодисменты партера покинуть сцену. Но Платонов уже не мог остановиться.

 
Зенит опять окрасил улицы красками дивными.
Но грозовые тучи кружатся над вулканом страстей!
 

Накопившаяся ярость обжигала, требовала выхода. Уничтожить! Порвать руками! Чтобы эта сволота никогда не калечила людей, не обирала наших матерей-отцов!

Он присогнулся, ухватил бесчувственного амбала за расползающуюся на груди куртку и рывком воздел вверх. С трудом удерживая обмякшую тушу мощной рукой, резко, на выдохе, саданул локтем в отвисшую челюсть: влево-вверх. Стриженая башка мотнулась в сторону, в тишине подъезда надрывно хрустнули слетающие с оси позвонки. Из угла распяленного рта потекла, нарастая, красная струйка. Платонов отпустил тело, и оно рухнуло на заплёванную площадку.

Тут Викинг обратил взор на спасенного старичка. И обомлел. Тот, трясясь всеми ревматическими сочленениями, тянул к профессору бумажник и прыгающими губами заклинал:

– Нате, возьмите! Только не бейте, пожалуйста! Я не вынесу, у меня – два инфаркта!

На Платонова навалилась смертельная тяжесть.

– Ну что ты, отец? Это же вот он, сволочь мордастая, ограбить тебя хотел. А я заступился!

Но дедок, мыча нечленораздельно, тянул к нему тощий «лопатничек». Платонов осторожно, как засушенную бабочку, взял старика за костлявые плечики, развернул, подтолкнул в кабину лифта:

– Езжай домой, отец. С Богом!

И сам, потянувшись через лифтовый порог, нажал на верхнюю кнопку. Двери захлопнулись, и подъемник начал возносить насмерть перепуганного пенсионера – ближе к ангелам небесным и подальше от этой грешной земли, где на глазах у тебя жуткие люди по-звериному убивают друг друга.

Платонов, сутулясь и шаркая ногами, медленно побрел к выходу.

Но дверь с улицы распахнулась, и в нее вломился кожан номер один. Лапищу при этом держал на отлёте, и в ней посверкивало широкое лезвие ножа. Спустя секунду, оно желтой молнией метнулось Платонову в подреберье.

Но тот успел подставить предплечье, в сторону отводя полет стали. При этом сам развернулся боком и пропустил нападающего мимо себя. После чего – уже вдогонку – бросил расслабленный, обвисший кистенем кулак. В последний момент, когда «кистень» врезался в ямку под выбритым затылком, Викинг резко напряг руку и тотчас снова расслабил. Удар получился образцово-показательным: «кабан» не полетел носом вперед, а обрушился почти на месте. Выпавший клинок обиженно звякнул по кафелю, отскочил в угол и затаился там среди «бычков» и сомнительных лужиц.

«Шпана, сопляки! Вам только со старичьём воевать беззащитным!». Этого второго, добивать не стал: накатившая злоба внезапно улетучилась. Профессор спрятал кулаки в карманы плаща и шагнул из подъезда.

Потом он шел парковой аллеей, и сердце стучало вполне размеренно. А между тем, сегодня, на пятидесятом году жизни, он впервые убил человека.

Вспомнил, как ещё час назад мечтал покрошить в винегрет всех этих вурдалаков, питающихся чужой кровью. «Сбылась, Жорик, твоя мечта! С чем и поздравляю!». Внутри было пусто и бесприютно, как в питерском проходном дворе. И такая же заплёванность и помойка, и тупая непотребщина, нацарапанная ржавым гвоздем.

Ну а где же муки совести, испепеляющие на огне персонального ада? Где мальчики кровавые в глазах? «Ни того, ни другого не наблюдается, – констатировал профессор с холодной отрешённостью исследователя. – Убил – и убил. Время сейчас такое на Руси. Время убивать».

Платонов засунул кисти рук глубже в карманы и прибавил шаг. Ему ещё предстояло наваять статью для «Вестника Академии наук».

Доска объявлений

Доктор физико-математических наук, автор пяти монографий в области HP-технологий дает консультации по вопросам выживания в большом городе.

Глава 5
«ПОЙДИ ТУДА, НЕ ЗНАЮ КУДА»

(Москва, 20.. год)

– Итак, все присутствующие ознакомились с так называемым меморандумом. Прежде всего, я хотел бы выслушать – насколько, по-вашему, реальны угрозы этого интернетчика? Прошу не мямлить, предельно конкретно! – президент обвёл собравшихся отечески строгим взором.

– Разрешите, Валерий Федорович? – Директор Федеральной службы безопасности, «Господин Лубянко», решительно шлёпнул ладонью по столу, словно собираясь пристукнуть эту гадину – лежащую перед ним копию «меморандума»:

– Первым делом требуется отработать версию, что под маской террориста-одиночки Россию пытается шантажировать спецслужба недружественного государства или международная экстремистская организация. Хотя по почерку не похоже. Тем паче, что ультиматум этот нас лбами не сталкивает ни с Западом, ни с Китаем, ни с арабским миром. Но полностью исключить такую вероятность мы пока не можем. Основной же на сей момент мне представляется версия относительно маньяка-одиночки. И мы обязаны допустить реальность его угроз. В Штатах ещё в 2000 году шестнадцатилетний пацан взломал компьютеры НАСА, которые управляли системами жизнеобеспечения на международной космической станции. А заодно проник в компьютерную сеть Пентагона. В интернете этот шустрец фигурировал под кличкой «Товарищ».

– Он, что, из коммунистов? – поинтересовался начальник Главного управления охраны.

– Он из интернетовской шпаны – хакеров. Помнится, суд обязал его написать покаянные письма министру обороны и директору НАСА: «Дяденьки, я больше не буду!».

Своего начитанного коллегу поддержал глава Спецсвязи:

– А другой Мальчик-С-Пальчик, откуда-то с Филиппин, создал очень милый компьютерный вирус – этакую электронную саранчу, которая «пожирала» операционные системы. И заслал, подлец этакий, своих «кузнечиков» в сети Пентагона, сопроводив трогательным текстом: «Среди миллионов людей по всему миру я нашел именно тебя. Не забудь постоянно вспоминать этот день, мой друг!». Не слабо, а?

Выдав этот спич, глянул искоса на «господина Лубянко» («И мы тоже в теме! Чай, не зря хлеб казенный едим!»).

– Кстати о Пентагоне. А что же наша оборона отмалчивается? Перешла в глухую оборону? – улыбнулся одними губами президент. – Федор Ильич, вы-то как смотрите на сложившееся положение?

– Отрицательно смотрю, Валерий Федорович, – вздохнул министр обороны. И предпочел этим ограничиться.

Он уже сильно жалел, что вырвался из больничной палаты. «И чего тебе там не сиделось, старый козлодой? Валялся бы сейчас на коечке, лапал сестричек за пухлые жопки да болел бы за родной ЦСКА по „ящику“! А теперь вот со страху ходи под себя жидким стулом – как бы совсем Кондратий не схватил!».

– Н-да, – раздраженно кашлянул Фатеев. – Я, безусловно, рад, что участники совещания успели так подковаться теоретически, вникнуть в предысторию вопроса.

Всё это чрезвычайно познавательно: «Товарищи», Пентагоны, Филиппины! Но я настоятельно призываю из экзотических далей вернуться на родные суглинки. Хотелось бы услышать не захватывающие байки, а конкретные соображения – как нам действовать в данной нештатной ситуации.

…После сорока минут горячего обсуждения, активных пререканий и взаимных подножек, административная гора России родила очередную мышь: «сформировать штаб, координирующий действия всех силовых министерств и ведомств, направленные на…». И прочее в том же роде.

Президент слушал проект резолюции и морщился. Опять бестолковщина под видом всеобщей и бурной деятельности. И названий понапридумывали – одно другого грозней: план «Тайфун», план «Торнадо»… Торнадо-авокадо! Плевать, что результат нулевой, главное – никто не виноват, все при деле оказались. Фатеев понимал: абсолютно нестандартная ситуация требовала столь же нестандартных путей ее разрешения. Но и сам он был не в состоянии вырваться из той же десятилетиями наезженной колеи.

Наконец, резолюцию дожевали до победного конца, и хозяин кремлёвских апартаментов подвел черту:

– Значит, так. Координация действий, общий план мероприятий и прочая катавасия – вещи, безусловно, нужные. Но, как справедливо заметил искомый нами автор меморандума, в мире резко возрастает роль личности. А посему мне представляется необходимым поручить решение задачи десятку настоящих профессионалов – с надлежащим опытом, мозгами и хваткой. Каждый из них будет действовать в одиночку: параллельно с нашими комплексными бригадами и штабами и абсолютно от них независимо. Это должны быть личности, нестандартно мыслящие и не боящиеся брать на себя ответственность. Всем присутствующим здесь руководителям спецслужб надлежит подобрать в своем ведомстве одного такого Джеймса Бонда и представить мне лично сегодня же вечером, начиная с 20.00. График визитов обговорите с руководителем Администрации. На каждую аудиенцию отводится до 20 минут.

Президент расчетливо сделал паузу и, чеканя слова, повторил:

– Подчёркиваю ещё раз! Мне наплевать на их погоны, биографии, послужные списки. Пусть будут не ангелы, а черти чумазые! Мне нужны супер-спецы, которые бы соединяли в себе навыки сыскаря, оперативника милостью Божьей и блестящего аналитика.

Завершающую фразу произнес тихим, вкрадчивым голосом:

– И последнее. Надеюсь, все присутствующие понимают – если ваши выдвиженцы не справятся с заданием, то погоны слетят мелкими пташечками не с них, а с вас. А возможно – и не только погоны…

«Круговорот веществ в природе! – усмехнулся невесело Фатеев. – Из грязи – в князи, из князей – обратно в грязь. Всё грамотно, всё по кругу!». И пригрезились внутреннему взору порочные круги жизни нашей многогрешной. Крутятся колеса рулеток всех казино этого алчного мира. Крутятся ловкие руки напёрсточника на привокзальной площади. Крутятся холёные пальцы председателя счётно-выборной комиссии над бюллетенями из вскрытой урны. Крутятся по дубовым паркетам отутюженные людишки, напоминающие и напёрсточника, и председателя счётной комиссии, и неустанные колеса рулетки…

…Крайне неприятное совещание, чреватое отставками, новыми инфарктами и прочими жизнеутверждающими последствиями, завершилось. Фатеев наблюдал, как приглашенные норовят побыстрей выскользнуть за дверь. Президентские губы скривились: «Аппаратчики-бюрократчики, скрепки канцелярские, леший вашу бабушку дери! Тараканы у деда Анисима – те посмелей были!».

Внезапно Валерию Федоровичу до чрезвычайности захотелось послать куда подальше эти полированные палаты с их пресмыкающейся фауной, вновь оказаться сопливым Валеркой Фатеевым, «бомбить» гороховые грядки и форсировать вброд все стратегические лужи районного города Пронска. Давай, дедушка: наказывай! Как Бог – черепаху! Хуже, чем сейчас, не будет.

Из ненаписанного письма президента

Российской Федерации Фатеева В.Ф.

Дорогой дедушка Анисим Гордеевич! Пишет тебе твой внук Валерка. Забери меня отсюда к себе. Христом-Богом прошу!

Глава 6
ДОН ВИНЧЕНЦО НЕ ЛЮБИТ ДЕЛИТЬСЯ

(Нью-Йорк, 1998 год)

– Мое почтение, дон Винченцо! – элегантный господин с манерами аристократа склонился, целуя руку пожилого человечка, оплывающего жиром (ох уж это пристрастие к спагетти а ла карбонари!). Рука тоже была жирной и несвежей, от нее несло дохлым тунцом: элегантного перекосило от брезгливости. Но когда он выпрямился, безукоризненно выбритое лицо светилось благоговением.

– Здравствуй-здравствуй, Паоло. Хорошо выглядишь, сынок. Клянусь Большим жюри присяжных! – проскрипел Господин Тухлая Рыба, улыбнувшись всеми тридцатью двумя первоклассными зубами, шедевром самого дорогого протезиста на всем Восточном побережье.

Улыбаться жирный человечек обожал. Светясь улыбкой, широкой и открытой, он изрекал:

– Вы уволены.

Или:

– Что-то этот кретин, которому я доверил Марсельский филиал, мышей не ловит. Слетайте-ка, парни, в Марсель, отвезите ублюдка в доки и покормите рыбку!

Вот и сейчас он источал улыбку, которой можно осветить чашу «Жиллет Стадиум», вмещающую 40 тысяч болельщиков.

– Ну, Паоло, рассказывай! Что там наш армянин?

В их обширной империи Паоло считался вторым человеком после Тухлой Рыбы. Но он не обольщался своим положением и не поддавался на кажущуюся ласковость Босса. Иногда Паоло казалось – улыбающаяся пасть шефа демонстрирует свободному миру не тридцать два, а все шестьдесят четыре зуба: в два ряда, как у голубой акулы. Акула, монстр, мутант, Большой Босс Большого Синдиката.

– Наш армянин оказался крепким орешком, дон Винченцо. Он мне даже чем-то напоминает итальянца.

Пожилой небрежно махнул пухлой лапой:

– У армяшек кровь – это теплая водичка, в которую по ошибке Вседержителя попало несколько капель настоящего вина. Они никогда не станут ни сицилийцами, ни, хотя бы, итальянцами!

– Но мы раскололи этот орешек, – продолжил Паоло. – Армянин больше не будет выказывать нам свою непочтительность. Он пропал. Прилетел к русским медведям в свою любезную Москву – и пропал. Русские копы сбиваются с ног, но всё без толку.

– Как же – как же, такая неприятность! – Дон сочувственно пощёлкал языком. – Вот к чему приводит глупое своеволие. Сидел бы в Париже, в своем антикварном салоне, да делал, что советуют знающие люди!

Губы Паоло скривились в презрительной ухмылке:

– Эти чертовы армяне – жадные, как евреи! Ни с кем не хотят делиться!

Дон Винченцо рассыпался благодушным смешком:

– Я, мой мальчик, не пархатый еврей, не вонючий армяшка и не какой-нибудь протестантский педрила, а чистокровный сицилиец и добрый католик. Но клянусь Большим жюри присяжных: в жизни не поделился ни с кем и ни разу! Правда, я знаю секрет, как это делать, а наш антиквар – нет. Вот почему у меня серьезный бизнес от Сингапура до Аргентины, а этот армянский скунс гниет в вечной мерзлоте у русских людоедов!

На кончике его толстого носа красовалась огромная бородавка, ощетинившаяся чёрными волосками. Удалить ее было парой пустяков, но преданность своему сомнительному украшению являлась одной из причуд пожилого джентльмена. А может, он демонстрировал: «Плевал я на ваши вкусы. Нравится вам или не нравится, будете любоваться моей бородавочкой. А захочу – так станете ее целовать!». Про себя Паоло так его и называл – Мистер Бородавка.

Сейчас вокруг них расстилалось безлюдное пространство, заполненное останками «фордов», «кадиллаков» и «бьюиков». Казалось, жилой фургон на Бруклинском автомобильном кладбище – не лучшее место, где бы мог обсуждать дела глава Синдиката (как именовал свою корпорацию дон Винченцо). Но это – только на первый взгляд.

Сам фургон, затерявшийся среди хребтов и отрогов автохлама, был обнесён колючей проволокой и охранялся сворой свирепых доберманов-пинчеров. (Доберманы выставлялись напоказ – в отличие от дежурной группы снайперов – рассредоточенной по «точкам» и закамуфлированной). Помимо этого, он был напичкан самой наисовременнейшей аппаратурой, которая обеспечивала первоклассную связь и практически исключала любые формы электронного шпионажа.

«Кладбищенский» вагончик давно выполнял функции штаб-квартиры Синдиката. Именно он служил мозговым центром корпорации, а зеркально-полированный центральный офис, кишащий «топ-модельными» секретаршами и мордастыми секьюрити, существовал больше для отвода глаз.

Бородавка всегда отличался чертовской дальновидностью и звериным нюхом. Благодаря чему не упокоился где-нибудь на дне Гудзона и даже не просто выжил, а превратился из рядовых «торпед» в незаурядного бизнесмена.

Раньше своих коллег он понял: эра старой доброй Мафии катится к закату. Вито Дженовезе, Аль-Капоне, Фрэнки Костелло были, конечно, славными парнями, но теперь, дьявол подери, в гольф играют по другим правилам. Нет: разумеется, дон Винченцо не то что бы начисто отрёкся от опыта достопочтенных предшественников. Ежели какой-нибудь сукин сын надумает крысятничать, то милое дело – украсить его «сицилийским галстуком» и замуровать в фундамент нового «Хилтона». Но вместе с тем…

Бородавка не стал пробиваться в Капо де тутти капи – Верховного босса всей американской мафии. Его не волновали ветхозаветные титулы. («У меня на эту фигню не стоит!» – говаривал дон Винченцо.)

Не растрачивая сил на войну с другими кланами, он безжалостно перекроил своё «дело» в соответствии с духом завтрашнего дня. Решительно отрёкся от традиционного криминального бизнеса – тотализаторов, наркотиков, контрабанды оружия… На месте типичной сицилийской «Семьи» по кирпичику выстроил могущественную транснациональную корпорацию.

Винченцо Фраскезе и сам давно не воспринимал себя сицилийцем. Он уже тыщу лет не всплескивал руками, не кричал: «Порка Мадонна!». Могучий темперамент Бородавки не взрывался аппенинским фейерверком, а тлел под спудом. И, бывало, живьем сжигал тех, кто по наивности принимал улыбчивое спокойствие Дона за чистую монету.

В равной степени дон Винченцо не ощущал себя и американцем, – хотя каждое утро вздымал над собственной виллой звездно-полосатое полотнище. Он сделался гражданином человечества, магнатом-космополитом, ежедневно отслеживающим свои и чужие дела в Амстердаме и Осаке, Лос-Анджелесе и Претории, Москве и Сиднее. Пребывая в благодушном настроении, он именовал свою корпорацию Армией Спасения. («Спасения мира от лишних денег!» – добавляли под шумок смельчаки из его приближенных.)

В отличие от других транснациональных акул, Мистер Бородавка подгребал под себя нефть, уран и алмазы только между делом. Главным образом бизнес Дона был нацелен на шедевры человеческого гения. Его «полем для гольфа» стали полотна великих мастеров, античные статуи, древние манускрипты… – всё, что находило самый живой спрос и на мировых аукционах, и – минуя аукционы – у богатейших людей планеты. С подачи своего создателя Синдикат исповедовал истину: искусство, уникальное мастерство и интеллект – вот главные товары новой эпохи.

– У меня теперь стоит только на духовные ценности! – скалил незаурядные челюсти старый аллигатор. – Особенно на эту бабёшку из Лувра. Как ее там? Ах да, Джоконду!

Вот и сейчас Синдикат уладил одно небольшое дельце с владельцем крупного антикварного салона в Париже, дерзнувшим не подчиниться указаниям «Армии Спасения».

– Ладно, Паоло, насчет армянина – понятно. А теперь давай, сынок, рассказывай: с чем пожаловал? – скрипнул благодушно Бородавка.

– Дон Винченцо, прошло уже больше месяца, как я подал вам проект создания Русского филиала. Русский рынок откроет перед нашим бизнесом стратегические просторы, а мы всё тянем с его освоением. Вас что-то не устраивает в моих предложениях?

Аллигатор обволакивал элегантного заместителя удушающей ласковостью Санта Клауса:

– Паоло, мальчик, ты делаешь всё безукоризненно. Клянусь Большим жюри присяжных!

Слишком безукоризненно, дьявол подери! – добавил про себя Бородавка. Он едва выносил этого лощеного педрилу. И дело не в том, что предки Паоло были задрипанными неаполитанцами. (Если понадобится, Большой Босс приблизит к себе хоть вонючего малайца.) Этого яйцеголового умника он сделал своим заместителем только потому, что старался отделять бизнес от эмоций: в деле не должно быть ничего личного! Но «гарвардскую вонючку» подле себя всегда только терпел.

– Дон Винченцо, деньги проплывают мимо корпорации! Сколько уже уплыло, когда наша морская пехота распатронила дворцы этого чёртова Хусейна! Из Ирака не тащит только ленивый, а мы остаемся в стороне – и теряем миллионы…

То, что он сейчас говорил в глаза Дону, было изрядной дерзостью. Но Паоло душила лютая злоба: старый индюк с его тремя классами католического приюта ни на йоту не смыслит в искусстве, но боится выпустить хотя бы крохотный рычажок из своих потных лап! Между тем набрали силу молодые волки, и первый среди них – он, Паоло Банделло.

Конечно, бережёного Бог бережет, и лучше бы прикусить язык. Но, понимая, что делает глупость, Паоло перечислял Боссу все его промахи:

– В Колумбии мы погнались за дешевизной, доверили дело дилетантам, и они провалили элементарную операцию. В итоге арестована партия из двенадцати полотен: Дали, Моне, Эль Греко… В Турции мы позорно упустили три работы Пикассо. А сотни картин и скульптур, которые Гитлер награбил у евреев? Сегодня их уже внесли в «чёрный список». Значит, завтра все это будет изъято из музеев Линца и Граца, распылится по частным коллекциям, а мы опять считаем ворон! И вот теперь ещё Россия, которую мы никак не хотим прибрать к рукам. А это вам не паршивый Ирак: тут – Кандинский, Шагал, Малевич, не говоря о старых фламандцах, мастерах итальянской школы, импрессионистах…

Старый Дон, поглаживая знаменитую бородавку, до конца выслушал горячащегося заместителя. И, озарив очередной рождественской улыбкой, потрепал по плечу.

– Справедливо! Справедливо говоришь, сынок! За последнее время мы несколько раз капитально лопухнулись. А проект твой я подписал: открываем Русский филиал (у меня тоже стоит на это дело!). Просто тебе не сказал – позабыл, что со старика возьмёшь?

Приобнимая Паоло, Бородавка подвел его к дверям:

– Ступай, сынок! И передай привет маме. Скажи – на днях непременно загляну отведать ее изумительного тимбалло ди ризо!

* * *

Подбирая полы белого плаща, элегантный заместитель Босса шел через двор к своему кадиллаку. Он шагал упруго, казалось – планета отскакивает от подошв его лакированных туфель.

Повертим и планетой, дело нехитрое! Паоло знал: ещё пара дней – и он станет Большим Боссом и произнесёт прочувствованную речь над дорогущим гробом, в котором упокоится Его Величество Бородавка. Недолго осталось старому дрючку командовать «Армией Спасения»! Заказ уже размещён. Специалист нездешний: прилетит из Пармы, сделает дело и в тот же день покинет Старый Свет. А он, Паоло Банделло, встанет, наконец, во главе корпорации.

Стив «Гаденыш», шофер-телохранитель, пожёвывая спичку, выскочил навстречу шефу, распахнул заднюю дверцу. Второй бодигард, Чарли «Кочерыжка», как и положено, занял позицию подле заднего сиденья лимузина. Когда Паоло оказался в шаге от кадиллака, верный Стив выронил из зубов обслюнявленную спичку, и на его низком лбу, над переносицей образовалось круглое отверстие.

Паоло хорошо знал, отчего на лице у человека появляются такие маленькие аккуратные дырочки. Но сейчас не успел ни удивиться, ни испугаться. Потому что секунду спустя другой снайпер нажал на крючок – и несостоявшийся Дон, догоняя «Гадёныша», отправился в самую дальнюю дорогу. Белоснежный плащ нелепо разметался среди ржавых луж старого автомобильного кладбища.