Текст книги "Король медвежатников"

– Я тебе когда принес? Месяц назад, так?

– Так, – виновато протянул собеседник.

– Ты же обещал сделать еще неделю назад!

– Были кое-какие сложности, никак не мог подобрать нужный материал, – виновато оправдывался мужчина. – Все это очень индивидуально.

– Ты позабыл, откуда я тебя вытащил?! – угрожающе напомнил Барановский. – Вижу, что не забыл... Как бы не пришлось вернуться туда снова.

– Господин Барановский, – голос на этот раз прозвучал почти испуганно, – ну нельзя же так сразу!

– В общем, я тебя предупреждаю, – строго напомнил Барановский, опустив руки, – чтобы все было готово через три дня.

– Не все так просто... – попытался возражать неизвестный.

– Я тебе плачу?.. Плачу! Тебе хорошо живется на эти деньги? Вижу, что очень неплохо. Тогда в чем дело? Три дня и ни часом больше!

– Сделаю, – произнес мужчина не без колебания.

– У тебя все имеется? – слегка поостыл Барановский.

– Мне нужен холст.

– Хорошо, завтра будет, – уверенно пообещал Барановский и твердым шагом направился к двери.

Савелий отскочил на несколько шагов и стал быстро подниматься по ступеням.

Распахнув дверь, Барановский продолжал разговор:

– Сделаешь этот заказ, получишь другой. Кажется, ты хотел жениться?.. Так вот, этих денег тебе хватит на то, чтобы не только купить невесте бриллиантовое колечко, но и устроить шикарную свадьбу.

– Спасибо, господин Барановский, – угодливо проговорил мужчина. И уже вслед прокричал: – Я вас не подведу...

Барановский не отвечал. Ступени под его телом тяжело скрипнули. Савелий успел отпрянуть в сторону, спрятавшись за широкое покрывало, висящее на бельевой веревке.

Барановский ничего не заметил. Долгим взглядом скользнул поверх развешанного белья и заторопился со двора.

Выждав несколько томительных минут, Савелий вышел, решив вернуться сюда ночью.

* * *

Извозчика Савелий оставил за несколько кварталов от нужного дома. Терпеливо проследил за тем, как тот скрылся за ближайшим поворотом, и только после этого направился в знакомый двор. Обычно такие дворы запирают на щеколду изнутри, но Савелий предусмотрел и этот вариант, – еще днем Мамай выломал доску в углу забора.

Осмотревшись, Савелий не обнаружил ничего подозрительного, юркнул в пролом. Плечом зацепился за торчащий гвоздь и чертыхнулся с досады, почувствовав, как лопнула тонкая ткань. Для такого случая следовало надеть что-нибудь попроще.

Двор из-за темноты выглядел незнакомым и каким-то просторным. Скорее всего, из-за того, что хозяйки поснимали на ночь белье.

Вот и дверь, ведущая в подвал, сейчас она выглядела убогой и низкой. Савелий вытащил отмычку и без особого труда открыл замок. Достал загодя заготовленную свечу и чиркнул спичкой о коробок. Высоко подняв свечу над головой, стал спускаться. Фитилек полыхал ровно, отбрасывая красноватые отблески на стены, лестницу, потолок. Собственная тень выглядела необыкновенно длинной, какой-то угловатой и уродливой. Впечатление такое, что спускаешься не в подвал, а в какой-то тоннель. Но нет, вот она – дверь, выкрашенная в коричневый цвет.

Потребовалось лишь несколько секунд, чтобы отомкнуть дверь.

Перешагнув порог, Савелий замер. Что это такое? Еще одна мастерская? Сегодня днем он не мог рассмотреть помещение. Странно все это, куда ни пойдешь, везде мастерские художников, как будто весь Париж помешался на изобразительном искусстве.

Оглядевшись, Савелий увидел мольберт, рядом полотно, натянутое на раму. На нем изображен распятый Христос в стиле итальянской школы. Причем лицо прописано с особой тщательностью, фиксируя малейшие нюансы мимики, словно художник сам был свидетелем его страданий. Безусловно, у живописца был талант. А кроме того, он обладал редчайшей способностью вживаться в создаваемый образ.

Интересная работа, спору нет. Наверняка принадлежит кисти какого-нибудь крупного художника. Остается только ломать голову, как она попала в эту простенькую мастерскую, каких только в одном Париже можно насчитать не менее сотни. Кто же автор? Где-то должна быть подпись. Савелий наклонил свечу. Обозначились какие-то каракули. Неужели полотно принадлежит кисти великого Андреа Мантеньи?

Родионову вдруг захотелось притронуться к подписи гениального творца, чтобы собственными руками ощутить вечность. Минуту он боролся с желанием, а потом, уже не справляясь более с искушением, дотронулся до холста. Пальцы, скользнув, размазали аккуратно выведенную подпись.

Вот это да!

Картина была написана всего лишь несколько часов назад. Но человек, создавший ее, бесспорно, обладал необыкновенным талантом подражания, и даже самому Андреа Мантенье не было бы за нее стыдно.

Савелий оглядел мастерскую. В углах комнаты, аккуратно прислоненные к стене, стояли картины в рамках. Их было десятка два. Установив свечу на полку, Савелий взял ближайшую картину и стал внимательно ее рассматривать. На холсте была запечатлена пожилая женщина в высоком головном уборе. Внешне картина выглядела обыкновенно, но в кажущейся простоте чувствовалась твердая рука настоящего мастера. Да и краски казались на редкость сочными, созданными из природных минералов.

Здесь, в отличие от первой картины, в глаза бросалась совершенно другая манера письма. Кто же это? Савелий не поверил своим глазам – внизу тонкой кисточкой было выведено: Ханс Мемлинг.

Неужели это картина выдающегося фламандца?

Савелий отложил ее в сторону и принялся рассматривать другое полотно. На нем было изображено веселое гулянье. Действие разворачивалось в лесу на большой поляне. Это уже панорама, чувствовался масштаб мастера. Гулявшие, разбившись на пары, пили в высокой траве вино. На переднем плане молодой мужчина, обхватив избранницу за плечи, пытался ее поцеловать. Она же, сомлев от нахлынувших чувств, откинулась на его руку. Еще секунда, и они опрокинутся в густую траву. Но нет, не суждено, так и застыли навечно.

Поставив картины на место, Савелий направился к выходу. Уже прикрывая дверь, он услышал, как скрипнула верхняя ступень. Савелий застыл. Но вокруг царило полнейшее безмолвие, – значит, показалось. Заперев дверь отмычкой, он, уже не таясь, поднялся по лестнице. Что это? На двери был приколот обыкновенный лист белой бумаги. Савелий готов был поклясться, что, когда он спускался сюда, его не было. Следовательно, скрип ему не почудился и несколько минут назад здесь кто-то побывал. Выходит, что за ним наблюдают и знают о каждом его шаге.

Савелий Родионов снял с двери листок бумаги и, посветив свечой, прочитал: «Советую вам завтра сходить в галерею графа д'Артуа. Увидите много интересного».

В этот раз Савелий не покинул двор сразу. Несколько долгих минут он всматривался в темень: вокруг тихо и пусто. Но Родионов так и не сумел избавиться от ощущения, что рядом с ним в ночи бодрствует кто-то еще.

Но вот кто именно: враг или все-таки друг?

Отыскав пролом в заборе, Савелий выбрался на улицу. Тишина. Никто не хватал его за руки. Не наставлял в лицо ствол пистолета. Уже хорошо. Тем не менее состояние препротивное – он был не один и чувствовал чужое присутствие всей кожей.

Выйдя на улицу, Савелий поймал пролетку и отправился домой.

* * *

О графе д'Артуа говорили много и всякое. Личностью он был во многом таинственной и закрытой. Но всем было известно, что главной чертой его характера оставалась страсть к живописи. Граф д'Артуа свое немалое состояние тратил на картины, среди которых попадались настоящие шедевры. Он водил дружбу с известными художниками и антикварами, и в Париже были уверены, что все самое лучшее оседает в его коллекции.

Страсть коллекционера в нем была настолько велика, что он завел целый штат агентов по всей Европе, которые мгновенно сообщали ему обо всех стоящих полотнах, которые появлялись на рынке. Злые языки поговаривали, что ради понравившегося шедевра он мог пойти даже на кражу и будто бы его подвалы набиты музейными экспонатами, которые детективы разыскивают по всей Европе.

Кто знает, может, так оно и было в действительности.

В этот день граф выглядел настоящим именинником. Не далее как три дня назад ему удалось заполучить в свою коллекцию картины трех знаменитых мастеров фламандской школы, и теперь он решил показать их публике.

По этому случаю был организован фуршет, и дамы в сопровождении кавалеров степенно расхаживали по залу с бокалами в руках и, закатив глаза, рассматривали полотна.

Граф стоял около одной из картин в окружении нескольких человек и хорошо поставленным голосом вещал:

– Представляете, господа, я выкупил эту картину у одной состарившейся баронессы, все ее имущество заключалось именно в ней. Поначалу она не хотела продавать ее мне, но я обещал баронессе полный пансион до скончания дней и ежедневно бутылочку бордо к обеду, и старушка сдалась.

Граф мелко захохотал, и его рассыпчатый смех дружно подхватили джентльмены, стоявшие рядом.

Лицо графа Савелию показалось знакомым: тот же высокомерный поворот головы, плавные жесты, вымученная улыбка. Ну конечно же, он видел этого господина в Гранд-опера. Помнится, он не торопился идти в партер даже после третьего звонка и лишь когда фойе обезлюдело, бережно взял свою спутницу под руку и повел ее в зал. В это время Савелий разговаривал со странным господином, обещавшим устроить ему большие неприятности.

Взгляды их встретились всего лишь на мгновение, и Савелию показалось, что он рассмотрел в глазах д'Артуа интерес. Тонкие капризные губы графа слегка изогнулись, и получилось некое подобие учтивой светской улыбки.

– Вы посмотрите, господа, как она хороша! – воскликнул д'Артуа, показав на картину. – Возможно, некоторые из присутствующих могут обидеться на меня, но я хочу сказать, что сейчас так писать не умеют. Не та школа! Безвозвратно утеряны традиции. Да и прилежание у современных художников уже не такое, как в былые времена.

– А взгляните на эту картину, господа, – граф прошел немного вперед и остановился у небольшого полотна. – Признаюсь вам откровенно, эту картину я искал два десятка лет. Она упоминается в наших семейных преданиях. До недавнего времени я считал ее потерянной, но три года назад на нее совершенно случайно натолкнулся один из реставраторов. Представляете, он попытался отреставрировать портрет какого-то видного паши, а под ним оказалась картина «Страшный суд». Посмотрите, как она реалистична! Такое впечатление, что, прежде чем создать эту картину, автор лично спустился на экскурсию в ад. А вот эта «Мадонна», по преданиям, была написана художником еще до Четвертого крестового похода, в конце двенадцатого века. И будто бы рыцари несли ее впереди воинства, но, как говорится, это уже не проверишь. Наше семейное предание гласит, что всякий, кто владеет этой картиной, непременно погибает насильственной смертью. Будто бы она заговоренная. Надеюсь, мне это не грозит, – широко улыбнулся граф д'Артуа. – А если все-таки с ней связано какое-то проклятие, то его нужно обязательно снять. Господа, – неожиданно громко воскликнул граф, – вы не могли бы мне порекомендовать какую-нибудь колдунью?

По залу пробежали сдержанные короткие смешки. Юмор д'Артуа был оценен по достоинству. На третьей картине, выставленной в центре зала, был изображен распятый Христос. Ошибки быть не могло, именно эту картину Савелий видел прошлой ночью в подвале, приспособленном под мастерскую.

– А я-то думаю, чего же мне не хватает в последние несколько дней, и теперь понимаю – общения с вами, – услышал Савелий за спиной знакомый голос.

Обернувшись, он увидел комиссара Лазара с высоким фужером в руках. Костюм на нем был слегка помят, но держался комиссар молодцом, словно на его плечах сидел торжественный фрак.

Савелий попытался улыбнуться:

– Мне тоже недоставало общения с вами.

– Вот и поговорим. – Лазар взял Савелия под руку.

Получилось очень трогательно, словно они были старинными знакомыми.

– О чем, собственно?

– Ну, например, о том, что вы здесь делаете?

Комиссар вежливо раскланивался со многими гостями, создавалось впечатление, что половина публики находилась у комиссара под следствием.

– Я люблю искусство.

– Вот как? А я думал, что вас сюда привели дела. Мне показалось, что вы разыскиваете пропавшую картину?

Савелий попытался освободиться от его объятия.

– Опять ваши фантазии?

– Работа у меня такая, – выдохнул комиссар.

– А вы что здесь делаете? Пытаетесь задержать какого-нибудь преступника?

– Интересуетесь моей работой?.. Отвечу с удовольствием. Дело в том, что круг моих интересов чрезвычайно широк... сейчас я занимаюсь картинами. Франция просто завалена фальшивками. Они всюду! Подделки находятся в крупных частных коллекциях, их продают на аукционах, выставляют в музеях. Я уверен, что некоторые из них нашли себе приют даже в Лувре! И в мою обязанность входит приостановить этот поток фальшивок. Знаете, мне даже кажется, что и из коммерческого банка была украдена не настоящая картина, а всего лишь подделка. Пускай очень хорошая, но фальшивка. А подлинник лежит где-нибудь в укромном уголке, чтобы года через два всплыть за океаном в какой-нибудь частной коллекции. Вот так-то, мсье Родионов. Кстати, а что вы думаете по этому поводу? – Комиссар Лазар, развернувшись, смотрел прямо в глаза Савелию.

Савелий, едва скрывая злость, ответил:

– Я понятия не имею, о чем вы говорите.

– Знаете, изготовление фальшивок очень выгодный бизнес. Приносит просто колоссальный доход! Сейчас в Париже развелось такое огромное количество мастерских по изготовлению фальшивок, что они уже начали конкурировать со студиями настоящих художников. Не так давно мы накрыли мастерскую, где подделывали Рембрандта. Фальсификаторы проделывали это так умело, что копии практически не отличались от настоящих работ. Однако и у них вышла небольшая ошибочка: краски были изготовлены с недостаточной тщательностью, а этого знаменитый художник не допускал.

– Послушайте, какое отношение это имеет ко мне?

– Ах, вот вы о чем! – словно бы удивился Лазар. – Я просто хотел спросить, вы случайно не бывали в таких мастерских? Ну что вы меня так сверлите взглядом? Мне, право, неловко. Да не обижайтесь вы на меня. Я ведь не только у вас это спрашиваю. У всех! Глядишь, что-нибудь и выяснится. Все-таки это такая щекотливая сфера, сами понимаете, теряется престиж страны. Вот не так давно Лувр обменялся картинами с Лондонским музеем. Англичанам захотелось устроить выставку фламандцев. И что вы думаете! Эксперты обнаружили на персонажах картин некоторые элементы одежды восемнадцатого века. Неприятность вышла, да-с! Кстати, чуть не забыл спросить у вас... куда же это она запропастилась... Вот незадача! – Комиссар похлопал себя по карманам. – Ах, вот она, – облегченно вздохнул он. – Я уж думал, что затерялась где-нибудь. – Он вытащил из кармана небольшой бумажный кулечек и осторожно принялся его разворачивать. – Вам это ничего не напоминает? – взял он в руки небольшой зеленый камушек.

Савелий невесело хмыкнул:

– А собственно, что мне это должно напоминать?

– Это изумруд. И весьма редкой чистоты. Иметь такой камень может позволить себе только человек очень состоятельный. И знаете, где мы его нашли?

– Понятия не имею, – как можно безразличнее произнес Родионов.

– В банке! – восторженно произнес комиссар Лазар. – В коммерческом банке, что был не так давно ограблен. И лежал он недалеко от входа. Очевидно, преступник впопыхах зацепился за ручку двери, вот он и отскочил. Понимаете, на запонках бывают такие маленькие металлические крючочки, – стал показывать комиссар Лазар на пальцах. – Вот, видно, один из них и разжался.

– Послушайте, – слегка вспылил Савелий Родионов, – а какое, собственно, отношение этот камешек имеет ко мне?

Комиссар Лазар выглядел слегка обескураженным.

– Право, вы меня удивляете, – покачал он головой, – ведь это он же с вашей запонки отлетел. Я-то его сначала не заметил. Хотя в поисках улик мы обшарили все уголки. Думал, неужели преступник ничего не оставил? Хотя, конечно же, быть такого не может! После каждого преступления обязательно остаются какие-нибудь следы. Этому меня учили мои выдающиеся наставники... Если бы вы знали, господин Родионов, какими они были сыщиками! – предался воспоминаниям комиссар Лазар. – Так вот, я обыскал каждый дюйм и был награжден за свое упорство.

– С чего вы взяли, что этот изумруд именно с моей запонки! – потеряв терпение, повысил голос Савелий.

– Вот вы уже и нервничаете, – вздохнул комиссар Лазар. – Будьте, пожалуйста, поспокойнее, на нас обращают внимание. Да и мне не хотелось бы мелькать в светской хронике в качестве карикатурного персонажа. А вы сами посмотрите, если мне не верите. Ваша рубашка, белая в бледно-зеленую полоску, в которой вы грабили банк, висит в шкафу... На первом этаже, в маленькой комнате. А на манжете правого рукава прикреплена запонка. Там должно быть три таких камушка, – тщательно завернул он изумруд в бумажку, – но одно гнездо оказалось пустым. Камушек вылетел и остался на полу! Как вы мне объясните факт его появления в банке? Вы ведь утверждали, что никогда в нем не бывали! Откуда я об этом знаю? – Брови комиссара Лазара удивленно подпрыгнули. – Бог ты мой, да это же все очень просто! Мои люди проникли в вашу квартиру и посмотрели ваши запонки. Очень понимаю ваше негодование, – комиссар сочувственно покачал головой, – но что поделаешь, иногда приходится прибегать к незаконным акциям. Такова жизнь, иначе вообще преступников не выловишь. Я даже сфотографировал эти запонки. Имеется масса свидетелей, которые видели их у вас. Можно было бы, конечно, изъять их, но этого делать я тоже не стал, все-таки вещь очень дорогая, она вам еще послужит, а мне они нужны разве что в качестве доказательства вашей вины.

– Разве вы нашли этот камешек в хранилище? – не потерял самообладания Родионов. – Наверняка где-нибудь в зале для посетителей. Может, я и заходил в этот банк, всего ведь не упомнишь.

– А вы быстро сориентировались, господин Родионов. Чувствуется острый ум.

– Что вы от меня хотите? – спросил Савелий сквозь зубы.

Комиссар Лазар вздохнул:

– Правды. И ничего, кроме правды.

– Всех ваших улик... притянутых за уши, совершенно недостаточно даже для того, чтобы посадить меня под домашний арест.

– Возможно. Да, кстати, все забываю у вас спросить, а какие у вас дела с господином Барановским? Весьма, весьма любопытный тип, – протянул комиссар Лазар.

– А вы бы это у него спросили, – отвечал Савелий.

– Спросим... Обязательно спросим! – пообещал комиссар Лазар.

– Надеюсь, я не задержан? – спросил Савелий.

– Ну что вы, разумеется, нет! – усмехнулся комиссар.

– Тогда разрешите откланяться. – Савелий, едва кивнув, направился к выходу.

Граф д'Артуа уже переместился к следующему полотну. Стоял он свободно и, размахивая руками, что-то энергично втолковывал трем господам. Савелий, проходя мимо, чуть не задел его плечом. Виновато улыбнувшись, он поймал на себе недоуменный взгляд графа и прошел в открытую дверь.

– Погоняй, Мамай! – коротко бросил Родионов, плюхнувшись в пролетку.

Верный слуга, взглянув на хозяина, расспрашивать не стал: неприятность была написана на лице Савелия аршинными буквами. Домчались быстро, только у самого дома едва не случилась беда – Мамай еле разминулся с пролеткой, следовавшей навстречу. И уже отъехав на приличное расстояние, он все продолжал слышать возмущенные ругательства встречного извозчика.

– Что с тобой? – с тревогой в голосе спросила Елизавета, когда Савелий, стремительно проскочив мимо нее, сразу направился к шкафу.

Подобное поведение Савелия было для нее в диковинку. Даже в самые трудные дни он всегда находил время, чтобы при встрече чмокнуть ее в щечку.

Распахнув дверцы шкафа, он принялся искать нужную рубашку – белую, в тонкую зеленую полоску. Именно в ней он был в день ограбления.

Ага, нашел!

Едва взглянув на правый рукав, Савелий поморщился. Запонки были на месте, но вот среднее гнездо для камушка, там, где должен был находится самый крупный изумруд, оставалось пустым. Сняв запонки, он без слов сунул их в карман. Только зачем комиссару нужно было предупреждать его? Может, он хочет заставить его понервничать? В таком состоянии легко наделать массу ошибок.

Не дождетесь, господин Лазар!

Глава 8
Георгий – значит победитель!

Ехать прямиком до Одессы было неправильно и опасно. Георгий Чернопятов понял это сразу, как только ступил на борт корабля. Немногочисленная команда больше напоминала каторжан, скрывавшихся от преследования, чем обыкновенных матросов. А сам капитан, огромный, как буйвол, детина, очень смахивал на урку с солидным тюремным стажем и, поучая подопечных уму-разуму, энергично размахивал руками направо и налево, в кровь разбивая костяшки пальцев о физиономии непокорных. Георгий понимал: если морячки его не выпотрошат во время плавания, то это за них, не без удовольствия, сделают приятели Савелия Родионова, как только корабль пришвартуется к пирсу. Особенно его смущал боцман, высокий дядька с тяжелым взглядом, – он рассматривал Георгия с таким интересом, как если бы на его столе уже лежала радиограмма с требованием немедленного ареста непрошеного пассажира.

– Господин капитан, мне бы хорошую каюту, – попросил Чернопятов, сунув тому кошель с золотыми монетами

Взвесив кошель, капитан задержал свой взгляд на поклаже пассажира – небольшом саквояже и свертке, небрежно зажатом под мышкой. На Рокфеллера тот не походил, и потому странным выглядело неслыханное вознаграждение. Может, он сибирский купец, решивший поплавать инкогнито. Такое встречается. А может быть, и разбойник, не знающий счета шальным деньгам.

Впрочем, какая разница!

Равнодушно сунув кошель в карман, капитан подозвал проходившего мимо матроса и сказал:

– Вот что, отведи господина в каюту... ну, та, что для важных гостей.

– Пойдемте, господин, – потянулся матрос к саквояжу Чернопятова.

– Управлюсь сам, – с улыбкой отстранил он протянутую руку.

Если это была одна из самых лучших кают на корабле, то можно представить, в каком состоянии находились худшие. Неприятное впечатление усиливалось еще и оттого, что каюта размещалась близ гальюна, и каждый входивший туда закрывал дверь с такой невероятной силой, что казалось, будто поблизости взрывается бомба. А кроме того, в его каюту по-свойски заглядывала корабельная крыса. Она была такая огромная, что напоминала таксу. Когда Чернопятов попытался выпихнуть ее пинком, то, рассердившись, она вцепилась в его ботинок, оставив на лакированной поверхности заметные царапины. Больше он гостью не тревожил, опасаясь, что ночью эти зубчики могут сомкнуться на его шее. И крыса стала чувствовать себя совсем по-хозяйски: расхаживала по его постели и потихоньку грызла саквояж, в котором хранились камушки.

Самое страшное, что в порыве разыгравшегося аппетита крыса однажды отгрызла кожаный уголок саквояжа. Через прореху могли высыпаться драгоценности. Оценивая нанесенный ущерб, Георгий неосторожно распахнул сумку в тот самый момент, когда дверь в каюту неожиданно открылась. Обычно каюту Георгий запирал, да и в дверь аккуратно стучали. А тут все произошло неожиданно – и в проеме Чернопятов увидел косматую голову боцмана. Следовало немедленно защелкнуть саквояж или хотя бы прикрыть его руками, но от неожиданности он выронил его на пол, и бриллианты, спрятанные в красивые бархатные коробочки, рассыпались по ковру. Один из них, самый крупный, подкатился к тяжелым ботинкам боцмана. Он с легкостью поднял оброненный прозрачный камушек и безразлично протянул его вконец растерявшемуся Чернопятову.

Криво улыбнувшись, моряк сообщил:

– Капитан приглашает вас к ужину, господин Чернопятов.

Проглотив набежавшую слюну, Чернопятов попытался ответить безмятежной улыбкой:

– Я сейчас буду... через несколько минут. Мне надо разобраться с вещами.

Все бы ничего, но выдал голос, внезапно подсевший.

Боцман улыбнулся еще шире.

– О! Как я вас понимаю. Извините за нежданное вторжение, – и мягко прикрыл за собой дверь.

Подняв пустой саквояж, Чернопятов словно попробовал его на вес, а потом что есть силы швырнул в крысу:

– Черт бы тебя побрал!

Разумеется, промахнулся. Крыса, пискнув, проворно отскочила в сторону. Ее остренькая морда выражала крайнее неудовольствие, почти обиду: «Что же это ты так? Мы с тобой почти друзья, а ты бросаешься в меня сумками!»

Отчуждение команды Георгий Чернопятов почувствовал уже за ужином – присутствующие смотрели на него так, как будто его карманы были набиты слитками золота. Где-то они были недалеки от истины. Оставлять камушки в каюте было бы глупо. Савелий завернул драгоценности в тряпку и туго обмотал ее вокруг пояса. Давясь морской капустой, он ловил на себе взгляды морячков, которые щупали его потолстевшую талию взглядами-рентгенами. Они смотрели на Чернопятова как на легкодоступную портовую кокотку. Еще минута, и моряки начнут срывать с него одежду, не дождавшись окончания ужина.

Обошлось. Невинность удалось уберечь, но в эту ночь Чернопятов спал тревожно, просыпаясь от каждого незначительного стука. Дважды в гальюне хлопала дверь, напоминая пушечный выстрел. А под самое утро по надобности вышел и сам Георгий. Уже взявшись за ручку гальюна, он услышал приглушенный бас:

– Я когда к нему вошел, так увидел, как у него бриллианты по всей каюте рассыпаны. Одного такого камушка нам до конца жизни хватит.

Чернопятов нервно сглотнул. Он без труда узнал голос боцмана.

– И зачем ему столько добра-то? – спросил второй.

– А хрен его знает! Натура такая. Ему это добро и за несколько жизней не истратить. Ты ничего не забыл? – спросил боцман по-деловому.

– А то! – удивился второй. Голос его тоже показался Георгию знакомым. Наверное, кто-нибудь из матросов. Их тут пара десятков бегает, попробуй разберись! – Я уже и гирьку приготовил. После такого удара он у меня не поднимется, – многообещающе проговорил второй. – А только потом что мы с ним делать-то будем? Дознание начнется.

Боцман только хмыкнул:

– Выбросим его в иллюминатор на прокорм крабам. Как говорится, концы в воду. Послезавтра в Стамбуле будем. Там я знаю один неплохой ювелирный магазин. Можно сдать несколько камушков и выручить хорошие деньги.

– Понял, – в голосе второго послышалась искренняя радость.

Внутри у Чернопятова похолодело. Стараясь не шуметь, он пробежал в противоположный конец коридора и постучал в одну из кают.

– Откройте, пожалуйста! – зашептал он. – Умоляю вас! Откройте!

В каюте послышался шорох, а еще через несколько секунд дверь приоткрылась, и Чернопятов увидел полную, еще не старую женщину.

– Разрешите! – проскочил он в каюту, отодвинув даму.

В коридоре послышались осторожные шаги. Наверняка в это самое время боцман со своим помощником подбираются к его каюте.

– Как это романтично! – восторженно воскликнула женщина, всплеснув пухлыми руками. – Боже, как необычно! Вы настоящий рыцарь из французских романов!

– Пожалуйста, только потише! – умоляюще приложил палец к губам Георгий.

Женщина согласно закивала:

– О, да, понимаю! Вы беспокоитесь за мою честь. Боитесь меня скомпрометировать. Какой джентльмен! Сколько же в вас благородства!

В конце коридора послышался щелчок отворяемой двери. Очевидно, боцман с матросом проникли в его каюту.

– Мадам, – обнял Георгий женщину за плечи, воспользовавшись предоставленным ему шансом. – Вы свели меня с ума. Я влюбился сразу, едва увидел вас! И навсегда! Я бредил вами каждую ночь. И вот, извините меня, не сумел удержать свою страсть.

– Какой романтичный молодой человек, – от избытка чувств глаза женщины заблестели. – Так пламенно меня любили только в молодости. Одно сплошное буйство! Знаете, молодой человек, вы мне тоже сразу понравились. Когда вы стояли на палубе и смотрели вдаль, я сразу поняла, что вы необыкновенный человек и большой романтик. Вы мой мужчина! – В одну минуту мадам превратилась в шаловливую девочку. – Я вспоминаю свою молодость, когда мужчины влезали ко мне в окна. И это на третий этаж! Представляете, как это было опасно, но любовь всегда толкает на такие безумства!

Дверь в каюте хлопнула, и в коридоре раздалась глухая брань. А затем Георгий услышал:

– Нужно подождать его, видно, он куда-то отлучился.

Это говорил боцман.

– Обождем... С судна он никуда не денется.

Это уже изрекал второй. В его голосе тоже слышалась глухая досада.

– Мадам, прошу вас, отдайтесь мне, – опрокинул Чернопятов женщину на постель. – О такой женщине, как вы, я мечтал всю свою жизнь.

Беззастенчиво он задрал ее легкий халат до самого пупа, и его взгляду предстали полные ноги.

– Но я даже не знаю, как вас зовут, – с придыханием отвечала женщина.

– Но разве это имеет какое-нибудь значение, если мы без ума друг от друга, – искренне отвечал Георгий.

Его рука распахнула отворот ее халата. Под ладонью колыхнулась заметно увядшая, но зато большая грудь. С такими размерами Георгию иметь дело еще не приходилось. Тем лучше!

– Как вы верно сказали. Главное, что мы любим друг друга.

Женщина едва не задыхалась от нахлынувших чувств.

Неожиданно в дверь постучали. Негромко, но очень требовательно.

– Прошу вас, не выдавайте меня, – прошептал в испуге Георгий. – Вы – моя жизнь!

– Господи, боже мой, что делает страсть с мужчинами! Вы превратились в настоящего ребенка, – изумленно отвечала женщина, разглядывая расширенные от страха глаза Георгия. – Как же я могу выдать своего героя! Там женщина? Так ведь... А вы пришли ко мне, невзирая на ее ревность. Какая страсть, боже! – И, чуть приподнявшись, она выкрикнула в дверь неожиданно резким голосом: – Оставьте меня в покое! Я отдыхаю.

Обернувшись, Георгий увидел, как повернулась ручка. Человек, стоящий за порогом, как бы раздумывал, а не выломить ли дверь плечом. Но уже через минуту раздались удаляющиеся шаги. Все ясно, шума испугался.

Женщина совсем ослабела. Чернопятов увидел, как закатились ее глаза, а дыхание сделалось прерывистым. Не хватало еще, чтобы она отдала богу душу!

Георгий провел ладонью по ее животу. Женщина, воскреснув, положила на его руку ладонь и направила ее в самый низ живота.

– Вот так! Вот так! Сейчас будет хорошо. Только прошу вас, не останавливайтесь ни на секунду. Вот так, вот так... понежнее, если можете. И все-таки, юноша, как же вас зовут? – задыхаясь от новой волны чувств, спросила женщина.

– Георгий, – не стал лукавить Чернопятов.

– Георгий! – восторженно воскликнула женщина. При этом ее грудь, напоминая меха, поднялась почти на полметра. – Георгий Победоносец! Как это символично... А меня Мария. Сюда, сюда... На меня, мой друг, вот так... Теперь совсем хорошо. Как это символично! Вы сразили меня своим копьем! А-а-ааа! – Ее восторг перешел в отчаянный вопль и должен был разбудить половину корабля.