Текст книги "Последний Инженер"

Глава 7

С блеклыми, светло-рыжими лилиями в руках Джон пробрался через толпу, плотным кольцом окружившую маленькую площадку перед выходом из метро. Толпу сдерживали офицеры в сине-черной форме и с закрытыми лицами. Дыма больше не было видно, но в холодноватом воздухе отвратительно пахло гарью и оплавившимся пластиком. От этой густой горькой вони перекрывало глотку, многие надрывно кашляли. Машины «скорой помощи» сменяли друг друга, снуя туда-сюда по огороженной булыжной мостовой. Из окон ближайших домов торчали любопытные лица.

Таксисты то и дело прибывали к единственной парковке и высаживали родственников, друзей и прочих, и те немедленно прибивались к плотному людскому кольцу. Некоторые, бледные и с нервными движениями, молча смотрели, вытягивая шеи, другие с криками рвались вперед, расталкивая остальных, и офицеры полиции усмиряли их, твердо удерживая на месте.

Кого-то куда-то уводили. Женщина в сиреневом дождевике, стоящая у доски с электронными объявлениями, то и дело падала на колени, поднималась, держалась на ногах несколько минут и снова падала.

Крики и голоса то появлялись, то стихали. Обычно начинал кто-то один: задавленный в толпе, он возвышал голос и принимался выть, и вой подхватывали остальные, а потом все стихало до следующего стона или крика.

Джон был единственным, кто пришел с цветами, и на него поглядывали с осуждением: здесь еще не верили в смерть, гибель близких еще не уложилась в головах, и цветы выглядели как циничное покушение на надежду и веру в лучшее.

Мисс Эппл наверняка уже увезли, Джон видел ее сморщенное личико сорок минут назад, и то оно мелькнуло так быстро, что не удалось разглядеть, мертва она или жива.

Ее седенькие волосы растрепались и были в крови, но это могла быть чужая кровь, а больше Джон ничего не успел рассмотреть.

Рассматривая выскакивающих из-под земли пожарных в желтых касках с забавными толстыми ранцами и спасателей в оранжевой форме, Джон незаметно для самого себя тихонько продвигался вслед за людьми, делающими по короткому шажку вперед каждые пять минут, и в итоге оказался перед полицейским офицером.

В руках офицера был планшет, полупластиковый блокнот на пружинном креплении, ручка и какой-то тяжеловесный сканер. Все это офицер удерживал с трудом и даже не посмотрел на Джона.

– Имя?

– Чье?

– Кого вы разыскиваете, – сдержанно уточнил офицер.

– Старушку. Мисс Эппл.

– Имя?

– Я не знаю имени. Она старая, ее показывали по телевизору, и я пришел. Старушка с разбитой головой. Не знаете, куда ее увезли?

– Эппл, Эппл… – забормотал офицер, набирая что-то на планшете и одновременно косясь на сканер. – Ваши координаты для связи?

– Простите… – Джон вдруг заметил двоих в одинаковых желтых куртках. Они стояли за женщиной в сиреневом дождевике и, одинаково задрав головы, изучали электронные объявления. – Извините.

Оставив офицера, он полез через толпу и замахал рукой.

– Мартин!

Его голос прозвучал слишком радостно, и многие обернулись, чтобы посмотреть на счастливое воссоединение тех, кому повезло.

Морт обернулся и расплылся в улыбке. Эру повернулся и хмуро оглядел Джона с ног до головы.

– Ты чего тут забыл? – поинтересовался Морт, подхватывая падающую даму за локоть и ставя ее на место. – Цветы? Свидание?

– Да. С одной старушкой…

Эру снисходительно прикрыл глаза и стал похож на уснувшую ящерицу. Морт посмотрел направо, потом налево, словно ожидая увидеть ту самую старушку.

– Она не придет, – добавил Джон. – Она умерла.

– А, ты здесь по этому поводу… – Морт нахмурился, помотал головой, – мои соболезнования.

Эру открыл глаза и пристальным взглядом выразил свои соболезнования.

– Пойдем, пойдем, – настойчиво забормотал Морт, взял Джона за руку и потащил через толпу. – Покажу отличное заведение. Оно в подвале, но там чисто. Есть кальян. Посидим, поговорим.

Джон тащился сзади, прижимая лилии к груди и чувствуя, как уходит из груди горькая дымная тяжесть, а сердце начинает биться ровно и безболезненно. Морт действовал на него, как хорошее успокоительное или красивый осенний день, заполненный сухими рыжими и багряными листьями и пронзительно-синим небом. С ним было проще, чем с кем бы то ни было.

Эру шагал рядом, глубоко засунув руки в карманы, и его Джон тоже рад был видеть, хотя не перекинулся с ним даже словом.

В то время, когда решался вопрос, считать ли Джона меха и включать ли его в зону влияния Кали, именно Морт и Эру голосовали «за» безо всяких колебаний и этим заслужили безоговорочное доверие Джона.

Крэйт и Эвил голосовали против, и таким образом голоса разделились поровну.

– Он всю жизнь провел с пустой батареей – раз, его реконструировали в какой-то жалкой больничке – два, он похож на придурка – три. Я против. Это не меха, а мехаподражатель, притом плохого качества. Если тратить ресурсы на каждую такую подделку, без помощи останутся настоящие меха.

– Я просто против, – сказал Эвил.

Аргумент Морта тоже был прост:

– Если оно выглядит, как утка, плавает, как утка, и крякает, как утка, то скорее всего оно утка, – сказал он, а Эру просто кивнул.

Кали не стала долго раздумывать и согласилась с утиным доказательством.

– Давайте каждого кретина с биопротезом в меха запишем, – сказал Карага. – Давайте я приведу моего соседа. У него глаз искусственный. Давайте…

Кали деревянным движением наклонила голову и лукаво посмотрела на Карагу снизу вверх.

– Хорошо, – сдался Карага. – Поступайте как знаете.

Он обернулся и на Джона, скромно сидящего в углу, посмотрел с тем выражением, с каким суровый отец семейства разглядывает грязное приблудившееся животное. В ответ Джон почему-то начал улыбаться жалкой и заискивающей улыбкой. Он не хотел, но она нервно кривила его губы и искажала красное от волнения лицо.

– Да, – добавил Карага, уже понимая, что проиграл. – Я не расист, но какого хрена, спрашивается, голосует Эру, если он двух слов по-нашему связать не может?

Морт привел Джона в маленький подвальчик-бар, где действительно было уютно и тепло. Посетителей было мало. Два юнца с посыпанными фиолетовой пудрой волосами тихо тянули через соломинки розовый соленый напиток, и сидел в углу старик с широкоформатным аппаратом для улучшения зрения, закрывающим почти все его лицо.

Старик дрожащей рукой держал узенький ножичек и кромсал им вздрагивающее желе.

Улыбчивый спокойный официант подключил столик, и на поверхности замелькали аппетитные картинки с изображением десертов и коктейлей.

Ничего натурального, сплошные распечатки с принтера, поэтому тыквенное пирожное цветом напоминает диванную обивку, а киви с шоколадом светятся, как радий.

Джон заказал пару коржиков с малиновым сиропом и почувствовал холодок вдоль спины – мать бы уничтожила его за такую покупку. С ее точки зрения, распечатанная еда – путь в ад, заполненный циррозами, раковыми опухолями и желчными камнями.

Прежде чем попробовать коржик, он опасливо закинул в рот сладкий шарик гомеопатического препарата.

Морт с интересом посмотрел на коробочку с лекарствами.

– Думаешь, эта зараза все еще в тебе сидит? – спросил он.

Джон осторожно спрятал коробочку.

– Думаешь, что-то обо мне знаешь? – спросил он, стараясь держаться строго.

– Знаю, – хмыкнул Морт и подвинул стакан с белым морозным коктейлем в сторону Эру. Эру подхватил стакан и принялся потягивать напиток, невозмутимо рассматривая интерьер бара.

– Давным-давно я работал в охране одного заведения, – продолжил Морт, – заведение культурное, но спорное. Там выскабливали внутренности, заросшие грибком, как трухлявое бревно – мхом, и делали меха из слабеньких умных мальчиков, имея целью, конечно же, их полное выздоровление. Альтернатива военным разработкам КАСС – реконструкция во имя спасения, а не разрушения… Я тебя знаю, Джонни Доу.

Есть расхотелось. Коржики, истекающие красной жидкостью, выглядели страшно, как вырезанные свежие органы, выложенные на тарелки.

Джон старательно вытер губы салфеткой и вдруг ощутил острый больничный запах, от которого мог бы случиться спазм, но не случился.

Острый больничный запах. В нем было намешано многое – приторность химических растворов, густой ламповый жар, острая вонь дезинфицирующего излучения, удушливые испарения прачечной и сладковатый запах, источник которого Джонни обнаружил, увидев однажды, как в темном ночном коридоре катится тележка с мешком, заполненным чем-то колыхающимся, красным.

Санитарка, катившая тележку, прошествовала мимо, деревянно улыбаясь. В этой клинике персонал обязан был улыбаться пациентам.

Она вернулась через пару минут, сбросив хлюпнувший мешок в шахту маленького грузового лифта.

– Тебе не спится? – ласково спросила она. – Хочешь сонную витаминку?

Джонни поплелся в палату, а она держала руку на его плече. Он улегся в свою кровать, на сухое хрустящее белье, и сжался.

В полной тишине слышно было, как внутри бурлит и перекатывается. Грибок разрастался. Он питался органами Джонни, отравляя их анестезирующим ядом, а потом выделял газ. Сытая отрыжка мерзкого грибка бродила по внутренностям Джонни, он был раздут, как утопленник, руки и ноги отекли, веки распухли.

Джонни мерз. Одеяло, приспосабливающееся к температуре в помещении, его не спасало. Руки и ноги превратились в ледышки, Джонни заплакал меленькими холодными слезами и заснул только под утро, когда в коридорах начали раздаваться голоса и тихие скрипучие звуки прорезиненных подошв.

Джонни снилось, как деловитая и веселая мама выгребает из него руками печень и легкие, сердце и желудок, складывает их в мешок и говорит: «Ну вот, милый, теперь ты здоров!»

«Куда? – слабо пищал Джонни. – Куда ты это уносишь? Не выкидывай это! Мама-а-а-а…»

Он очнулся от запаха ее духов. Ландыши с ноткой ириса. Теплая ладонь на лбу.

– Милый, выпей гомеопатию, – сказала она и сунула ему в рот беленький шарик. Сунула с оглядкой, чтобы никто не заметил. Дополнительные виды лечения здесь не приветствовались, тем более такие, из разряда полулегального шарлатанства.

Осенний рассвет посыпал волосы и плечи матери серым пеплом. Стекла испещрили извилистые мокрые дорожки, но Джонни не слышал шума дождя.

В тоскливом предчувствии он поднялся и, поддерживаемый матерью под руки, поволокся к окну. Ничего не было видно, кроме бесконечных крыш, грязных дорог и изгиба ребристой черной реки.

– Пойдем гулять, – попросил Джонни, – пожалуйста, пойдем гулять!

Ему казалось, что стоит только выйти за дверь и картина изменится: появится солнышко, тенистый парк, где он обычно играл в мяч, старая деревянная скамейка, от которой он тайком ножиком отломил две длинные покрашенные щепки, и маленький пруд с плавающими по поверхности желтыми фонариками водяных лилий.

Все это специально спрятано от него под слоем грязной, неподвижной картины, поставленной под окна специально для того, чтобы из больницы не хотелось убегать.

– Пойдем гулять!

– Тебе нельзя выходить, милый.

– Тогда я тут умру! Умру, если меня не выпустишь!

Он вывернулся из ее объятий и побежал. Бежал неуклюже, шатаясь, босые ноги разъезжались по полу, но все-таки он первым успел схватиться за ручку двери и выброситься в коридор.

Силы иссякли, он повалился на живот и носом очень больно ударился обо что-то твердое. Моментально потекла дурно пахнущая кровь, заливая голубую пижаму и дрожащие руки.

Джонни заметил, как что-то мелькнуло рядом, и откатился к стене, и остался сидеть, прикрывая нос ладошкой и глядя, как по коридору медленно идут двое. Оба высокие и широкоплечие. Оба в глянцевитой черной форме и тяжелом корпусе брони. В высоких ботинках с толстой ребристой подошвой и в шлемах с матовым забралом.

Они не обратили на Джонни никакого внимания, хотя именно о ботинок одного из них он расквасил нос.

Они были воплощением сказочной силы, и Джонни чуть не задохнулся от восхищения.

Взвизгнувшая мать кинулась к нему и, подхватив под мышки, поволокла обратно в палату. Джонни не сопротивлялся. Он блаженно смотрел в потолок, похрюкивая от заливавшей глотку крови, и мечтал.

Вечером он не удержался и спросил:

– Меня сделают таким же?

– Каким? – рассеянно спросила мать. Она пристроила на подоконнике пластиковую доску и терла на ней принесенную с собой натуральную морковку.

В больнице кормили вкусной и сытной распечатанной едой, но Джонни удавалось перехватить ее только по утрам, пока мать еще не пришла. В остальное время его обеды и ужины отправлялись в мусорку, и вместо них приходилось жевать сухие и невкусные овощи.

– Таким, – неопределенно ответил Джонни, собрался с силами и сказал запрещенное слово: – Меха.

– Что? – встревожилась мать. Она бросила тереть морковь и метнулась к сыну проверять температуру. – Кто тебе сказал про меха? Кто тебе сказал, что из тебя сделают меха? Бог этого не допустит, милый. Он просто дарит тебе новый набор органов, как я дарю тебе игрушки на день рождения. Он и я любим тебя и ни за что не позволим превратить тебя в робота.

– Мне нравятся роботы, – застенчиво сказал Джонни.

– Запомни, – сказала мать, – запомни: меха – это бездушные сатанинские отродья.

Это прозвучало так страшно, что Джонни расплакался, и долго еще у него звучало в голове слово «отродья», произнесенное злым, задыхающимся голосом матери.

За день до операции она пригласила к Джонни священника. Тот задерживался, и мать то и дело выбегала на крыльцо, чтобы проверить, не показалась ли его машина. Джонни сидел на кровати, чистенький и умытый, раздутый и похожий на медузу. Кожа рук и ног стала такой прозрачной, что просвечивались вены и сосуды. Один глаз не открывался, с распухших губ постоянно стекала слюна.

Джонни готовился расплакаться. Он был уверен, что через священника на него будет смотреть сам бог и увидит все: и слюни, и ужасные волдыри. Богу станет противно, и он навсегда покинет Джонни.

Если бы только мать послушала его и никого не приводила до операции! Но она не слушала, ей было все равно, и у Джонни горло болело от невыплаканных слез.

Дверь открылась, и он долго не решался поднять голову, а потом все-таки поднял, потому что в палате стояла тишина и ничего не происходило.

У противоположной стены стоял меха. Тот самый меха из коридора, в черном костюме и тяжелом панцире брони. На нем был шлем, а в руках – короткоствольный разрядник.

Джонни в ужасе вытаращился на него. Зачем он сюда пришел? Ведь мама вернется и выгонит его, будет кричать плохие слова, называть отродьем!

– Уходите, – попросил Джонни, – уходите, иначе моя мама… моя мама…

Он не мог объяснить, что произойдет дальше. Ему было стыдно за то, что сейчас случится, но объяснить этого он не мог.

Меха стоял неподвижно.

Через секунду в палату вошла мать, улыбаясь и сияя лицом. На ней было праздничное синее платье, наглухо застегнутое на все пуговицы.

Священник зашел следом и обратил к Джонни скорбное коричневатое лицо.

На меха никто не обратил внимания.

– Прими благословение, милый, – задушевно шепнула мать.

Джонни покорно склонил голову, но не запомнил ни секунды из таинства благословения, потому что неотрывно смотрел на черный силуэт охранявшего их меха.

– Это был ты? – слабым голосом спросил Джон. – Ты все это видел?

– Видел, – сказал Морт, закидывая в рот кусочек сырного пирога. – И что с того?

– Ко мне больше не приводили священников, – сказал Джон, – это был последний раз. Мать знала, что со мной будет, и… обманула меня.

Это признание далось ему нелегко. Всю жизнь он прятался от правды, всю жизнь оправдывал свою мать, а правда была такова: величайшая поборница натурального, рьяная противница меха-технологий и религиозная до кончиков ногтей мамаша Доу сделала из своего сына меха и тем спасла ему жизнь, но навсегда лишила семьи и Бога.

– Я хотел быть таким меха, как ты, – с кривой улыбкой сообщил Джон, стараясь сохранить хотя бы видимость шутливой беседы.

– Не нужно, – серьезно ответил Морт. – Сейчас плохое, туманное время, Джонни. Если начнется война, мы не выдержим: ни я, ни Карага. Армс-меха не смогут остаться в стороне, а ты сможешь. Переживешь смуту, попивая ром с сумасшедшим сектантом. Из двух вариантов твой – лучший.

– Да, – тихо согласился Джон. – Я буду сидеть дома и пить ром… я такой. Я не армс-меха, я инвалид.

– Ну вот видишь, – сказал Морт. – Не поверишь, но мне порой хочется поменяться с тобой местами…

Он не договорил. Эру молча поднялся и закрыл Джона собой.

– Разряд! – выкрикнул Морт, тоже поднимаясь и опрокидывая скамейку.

В дверном проеме показались двое в форме городской полиции, но в масках подразделения «Шершней». На пол с глухим стуком упала газовая граната, зашипела, как стоп-кран старого поезда, и принялась плеваться густыми молочно-белыми клубами едко воняющего дыма.

Морт на дым никакого внимания не обратил и кинулся вперед, взметнув вихрь голубоватых искр. Эру прыгнул следом.

Два юнца с фиолетовыми волосами одновременно схватились за горло и захрипели. На губах обоих выступила кровавая пена, глаза выпучились и залились красным. Старик рухнул под стол и забил там ногами. Джону тоже было тяжеловато дышать, но фильтры все-таки справлялись. Нестерпимо хотелось чихать и немного саднило в горле, вот и все.

За спиной с глухим стоном упал официант.

Тугой луч разрядника волной прокатился по бару, в щепы разбивая столы. Он уперся в стену, и Джона обдало горячим бетонным крошевом.

Оглушенный, Джон повалился на пол. Перед глазами суетливо заметались малиновые, тыквенные, клубничные и шоколадные пирожные – интерактивная столешница мигала и трещала, как свернутый набок экран телевизора.

Лежа на животе, Джон поднял голову и увидел, как Морт обеими руками сдерживает напор разрядников, как выгибается и дрожит голубоватый щит, расползаются по нему черные червивые трещины. За Мортом стоял Эру, упираясь в него ладонями, и синие искры бушевали вьюгой. Прямая подача энергии. Аварийный режим.

Покатилась мимо лопнувшая вазочка. Под соседним столом умирал старик. Вытягиваясь, он тщетно пытался содрать с лица свои огромные очки.

Грохот и треск пробивались сквозь временную глухоту, тело отлично слушалось, и Джон рискнул подняться, чтобы добраться до безопасного места за спинами армс-меха и его зарядного устройства.

Он переживал приступ панического страха и только усилием воли сдерживал себя, чтобы не закричать и не забиться в истерике.

Наверное, не будь здесь Морта, он бы не выдержал и сгинул, визжа и суча ногами. Но воспоминания и самая главная причина, о которой так никто и не обмолвился, заставили его привести мысли в порядок.

На этом поле боя он никто, но хотя бы не обезумевшее от ужаса животное…

Ему удалось добраться до Эру. Вцепившись в его руку, он получил такой разряд, что вспыхнули рукава свитера.

– А-цу-и! – заревел Эру сквозь стиснутые зубы.

И в это время наступила полная тишина. Морт, под прикрытием щита шаг за шагом продвигавшийся вперед, вдруг вытянул руку и выломал разрядники из крепких рук бойцов. Оба они моментально отпрянули, но один замешкался, и Морт легонько приобнял его за шею. Джон увидел то, чего не хотел бы видеть никогда, – глядящую на него голову, развернутую на сто восемьдесят градусов на бьющемся теле. Тело обмякло и рухнуло, упавший шлем откатился.

– Идем, – сказал Морт, тяжело дыша. Руки у него были в крови. Ободранные и влажные, они слегка дымились.

По узкой лестнице все трое выбрались на поверхность и там встретились с молчаливой толпой с однообразными бледными лицами. Грохочущий динамик, как заведенный, гнусавил: «Разойтись, всем разойтись… до прибытия спецотрядов всем разойтись…»

– Хорошо, – сказал Морт, оглядывая толпу. – Эти парни впопыхах прибежали от метро. Не дождались подмоги, поперли наугад… идиоты.

Он все еще сыпал искрами. Короткие волосы встали дыбом, мышцы конвульсивно перекатывались.

– Я знаю, куда идти, – торопливо сказал Джон, – я умоляю, идите за мной, моя машина совсем рядом… Мой бог, Шикан, он предоставит убежище любому, кого я приведу.

Морт посмотрел на Эру, и тот еле заметно кивнул.

Они успели убраться из парка до прибытия основного отряда «Шершней».

Полицейский, потрясая недавно выданным сканером, оправдывался:

– Ну, я стою и записываю людей. Ну, подходит он ко мне и спрашивает про какую-то пожилую леди… а потом как побежит! Вот эта балда мне чего-то показывает, а я не пойму, нам их выдать выдали, а объяснить забыли. Сказали – смотри в экран, он тебе любого меха покажет. Ну я и смотрел, а он чего только не показывал! Ну, не сразу я разобрался, а когда разобрался, кликнул ваших, они подошли и говорят: «Ну?» Я им говорю: «Что – ну? Меха вон в бар пошел» Ну они и пошли следом… и вот что получилось.

В это время из подвальчика вынесли наспех прикрытое тело со свернутой головой.

– Седьмые, – устало сказал Ледчек в микрофон гарнитуры. – «Сибилла», пустыня, семнадцать двадцать четыре, ёж.

Он поднес экран сканера к самому лицу полицейского и сказал:

– Видишь? Время, дату? Молодец. А вот это видишь? Это значит, что сканер тебе два с половиной часа сигналил. А вот это значит, что меха было двое.

– А-а-а-а, теперь все понятно!

Ледчек махнул рукой и отошел.

– Ну только что выдали ведь! – крикнул ему вслед полицейский. – Выдали и ничего не объяснили!..

Он недолго ощущал вину перед погибшими бойцами, довольно-таки быстро сообразив, что его дело маленькое – предупредить «Шершней», а те профессионалы, пусть что хотят, то и делают. Решили штурмовать – так их же проблемы. А то, что не один меха оказался, а двое, так это уже проблемы руководства, которое не удосужилось объяснить, что это за значки высвечиваются на экране тяжелого приборчика.

Дюк подошел к группе, во главе которой пресс-секретарь спецслужб объяснялась с телевизионщиками.

– Еще не известно, является ли нападение меха на бар «Попугай» спланированной террористической акцией. Имена погибших от нападения уточняются, скоро мы предоставим списки. Среди пострадавших четверо мирных жителей. Благодаря быстрому вмешательству «Шершней» количество жертв не увеличится. Акция прервана силами дежурящих у места утреннего теракта сотрудников пятого подразделения, к сожалению, один из них погиб. На данный момент ведутся оперативные действия, направленные на перехват меха-агрессоров…

– «Сибилла» обнаружена на Праздничной улице, гаражный сектор сто двенадцать, – доложил в наушник приглушенный голос лейтенанта. – Они сменили машину.

– Расширить поиски, операция «Круги на воде», – прогрохотал голос нового капитана отряда. Семнадцатый, оставайтесь на месте.

Семнадцатым был Дюк Ледчек, которого никто не хотел брать под свою ответственность.

Разозленный Дюк полез в «Колосс», где пахло потом, синтетическим топливом и соленым арахисом, закрыл двери и развернул на коленях ноутбук, намереваясь ждать запрошенных материалов с камер слежения бара. Он надеялся увидеть на записи того самого меха, который свалил Вертикаль и угробил уйму прекрасных парней.

Выжидая, Дюк постукивал пальцами по колену, импровизируя веселенький мотивчик.

Кадры пришли спустя семь минут, и на них обнаружилась вся картина провального штурма бара.

Если бы «Попугай» находился не в подвале с ведущей к нему узенькой лесенкой… Если бы кретин полицейский заметил, что меха двое… Если бы ребята не понадеялись на полный боекомплект, выданный по случаю обострившейся в городе ситуации…

Множество «если», а в результате – четверо задохнувшихся гражданских и один храбрец со свернутой шеей.

Двойка вам, подумал Дюк. Думать надо было, а не кидаться вслепую. Наград захотелось? Геройства захотелось? Вот вам по всей морде.

Он все еще раздумывал, пытаясь понять, отчего мирно живущие столько лет среди людей меха вдруг взбесились и вышли на тропу войны, когда его снова прервали невеселыми новостями:

– Поиск результатов не дал.

– Продолжайте поиск.

Снова затрещала рация, и зазвучал уже другой голос:

– Четвертый. Ориентировка на меха-террориста, фоторобот.

– Принимаю.

Дюк долго и внимательно рассматривал великолепно детализированный портрет подозреваемого.

– Прекрасно… – пробормотал он, не зная, радоваться или завыть от бессилия.

Принтер печатал бесперебойно. Вот подозреваемый идет к самолету. Вот садится в вагон поезда Столишня – Карвардцы, вот отправляется в вагон со станции метро, заполненной обреченными людьми…

Дюк скользнул взглядом по черным теням за стеклами окон и вдруг суматошно полез наружу, цепляясь рукоятью разрядника за сиденье. От азарта у него горло перехватило: в толпе, разбирающей завалы у бара, с независимым и уверенным видом разгуливал гигантский мужик в черно-желтой форме «Шершней» с звездой седьмого подразделения на спине.

Этого мужика Дюк узнал бы из сотни громил, даже если бы им всем предварительно разбили лицо всмятку.

Первым желанием было – грохнуть в него из разрядника и сплясать на обугленном скелете, но Дюк сдержался. Вокруг болталась чертова куча народу: телевизионщики, медики, эксперты, бойцы и полицейские, а воспоминание о рухнувшей Вертикали было еще так свежо, что во снах Дюк мог пересчитать каждое стеклышко от колб разлетевшихся вдребезги лифтов.

Подвело и любопытство – а Дюк был любопытен. Можно было никуда не торопиться и узнать, что за задание выполняет замаскированный под «Шершня» меха, а потом убрать его образцово-показательной атакой.

Сдерживаясь, чтобы не побежать, Дюк быстрым шагом добрался до свернутой набок двери бара и нацелил на меха сканер. Ему необходимо было убедиться, что все это не ошибка и не дурацкое совпадение.

Меха обернулся, посмотрел на Дюка и вдруг сказал:

– Эта штука на меня не сработает.

– Так, – веско проговорил Дюк, не зная, что еще сказать. – Не сработает.

– Да, – подтвердил Карага. – Она засечет любого меха и зарядное устройство, но не армса.

Этот мирный диалог неожиданно привел Дюка в бешенство.

– Я тебя пришибу, – прошипел он. – Сам. Этими вот руками.

– Вертикаль помнишь? – спокойно спросил Карага. – Помнишь. Поэтому не надо.

Ледчек бросил взгляд через плечо. На них не обращали внимания, но никто не был в безопасности. Три дня назад проводился часовой семинар, вся суть которого сводилась к красочным описаниям того, на что способен хорошо заряженный армс. Завалы у входа в бар оптимизма не добавляли.

Пока Ледчек мучился морально-этическими вопросами и старательно душил в себе желание превратить меха в кашу, Карага внимательно наблюдал за ним.

– Меня зовут Крэйт Полосс, хочу перевестись в ваше подразделение, капитан Ледчек, – сказал он. – Разрешите обсудить вопрос.

– Благодаря тебе я уже не… Ладно. Где?

Карага кивнул на стоявшего в отдалении «Колосса».

– Я давно мечтал в нем прокатиться.

– Я дам тебе ровно пять минут, – хмуро проговорил Дюк, шагая к «Колоссу». – Пять минут, за которые выведу машину подальше, и там уже пообщаемся без свидетелей…

– Тебе не страшно, капитан? – с неожиданным любопытством спросил Карага. – Неужели не страшно?

Дюк безотчетно тронул рукоять разрядника, и Карага заметил это движение.

Дуло разрядника Дюк сунул Караге в бок, а сам завел машину.

– Время пошло.

«Колосс» тронулся и выехал из парка, оставив позади разрушения и суету.

– Я сдам тебе меха-террориста, а ты поможешь найти мне Инженера, – без обиняков заявил Карага, рассматривая нутро бронированного автомобиля.

– Где он? – коротко спросил Дюк.

– Сидит под присмотром и ждет своего часа.

Дюк пожал плечами. Он неотрывно смотрел на дорогу и то и дело сворачивал с улиц в мелкие переулки, стараясь как можно сильнее запутаться в густой паутине городских нитей.

– Найди мне его, и я выдам тебе террориста.

Пять минут еще не прошло, но Дюк остановил машину в тупике, заваленном рыхлой цементной пылью и грязными рулонами полиэтилена. В полиэтилене сидели тощие, оборванные бездомные. На появление «Колосса» они отреагировали вяло – лишь подтянули ноги и выпучили блеклые круглые глаза.

Дюк перехватил разрядник поудобнее и, коротко размахнувшись, впечатал тяжелый приклад в наклоненное лицо Караги. Раздался влажный хруст. Карага, фыркнув, отер кровь ладонью и помотал головой. Следующий удар пришелся чуть повыше виска, еще один – в ухо, которое тут же побагровело и раздулось. Над ним выпукло вырисовалась быстро чернеющая шишка.

Развернувшись, Дюк ногой выпихнул Карагу с сиденья в отодвинувшуюся дверь. Карага дернулся и вывалился наружу. Он не смог сразу выпрямиться и некоторое время стоял нагнувшись и покачивался, то и дело сплевывая густую темную слюну.

Дюк обошел его справа и ударил в солнечное сплетение, подбил под колено и заставил опрокинуться в грязь.

Бездомные безразлично наблюдали за избиением. Многие посасывали бесцветные леденцы и то и дело причмокивали голыми деснами.

Дюк вернулся к машине, бросил разрядник на сиденье и выключил маячок вместе с рацией.

Из сумки он вытащил ноутбук. Потер языком зубы и выплюнул на ладонь почти прозрачные пластиковые лепестки. Обтерев каждый, он старательно вставил их в зеленоватые гнезда панели и выждал положенное время соединения.

– Инженер, говоришь, – задумчиво сказал он.

Карага тем временем поднимался, отряхивал штаны и пытался вправить свернутый набок нос.

– На слово поверил, – удивленно проговорил он, – а в табло все-таки зарядил… Почему не убил?

Дюк на секунду поднял на него глаза и снова уставился в монитор.

– Вот такой я загадочный, – сказал он. – По Инженеру информация есть, но до нее нужно докопаться. Через шесть часов я тебе предоставлю все по Инженеру, а ты приведешь мне террориста. Встретимся на первом круге Спирали.

– Прямо в центре?

– В самый раз.

Спираль, быстро прикинул Карага, отменное место для того, чтобы окружить его со всех сторон, и вместе с тем – лучшее место для того, чтобы отбиться от нападения.

– Идет.

– Иди, – ответил Дюк, захлопнул ноутбук и полез в машину.

Карага последний раз сплюнул кровь, старательно вытерся и даже постарался оттереть мелкие пятнышки с рукавов, хотя на черной форме их почти не было видно.

Он вышел из подворотни еще слегка оглушенный, но уже ощущая, как медленно затягиваются и стягиваются поврежденные ткани, возвращая ему первозданный нетронутый вид.

Он запрокинул голову и увидел лиловые отблески Спирали даже среди сероватых низких туч. Вращающаяся станция разливала вокруг себя чудный неяркий свет. Город лежал под ней, будто под гигантским абажуром, выполненным в стиле конструкта, тяготеющего к повторениям форм ДНК.

На кольца Спирали опирался весь город. Выстроена она была задолго до перенаселения и эпохи меха. Весь город опирался на ее кольца, глубоко ушедшие в землю. Их насчитывали около двадцати, но только тех, которые еще можно было сосчитать.

Некоторые кольца можно было увидеть, прижавшись к темному стеклу вагона метро, – их шершавые поверхности смутно виднелись во тьме. Некоторые кольца выходили наружу, казались высокими древними стенами и стали полотнами для городских художников, разрисовывающих их слой за слоем.