Текст книги "Утешение изгоев"

«С порядочным мужчиной такое не случается, мерзавец ты», – произнесла Нина в лицо врага дочери на мониторе. И целый день она не могла оторвать себя от страницы Элины, невесты Дениса. Только «светская львица» могла развести такой грязный, издевательский срач. Она выкладывала какие-то неудачные снимки Стефании, они вызвали шквал подобострастных оскорблений со стороны ее подписчиков. А Элина добавляла деталей к облику «клеветницы и шантажистки»: они нищие, живут в однушке, «девка» ездит на работу на автобусе и метро. «А вот что Деник рассказывал об их так называемой близости» – и поток грязных, унизительных деталей, которые Элина могла и сама придумать. Но, скорее всего, Денис на самом деле так оправдался перед ней и ее папашей.

Эту мерзость растащили на цитаты по всему интернету. Нине хотелось бы просто умереть, но надо было действовать. Что-то быстро придумать, искать Стефанию. И, самое главное, достать этого подонка Мельникова. Она позвонила главврачу своей поликлиники и сказала, что пришлет по имейлу заявление об отпуске на неделю за свой счет. Он моментально и без вопросов согласился, из чего вытекало, что даже он знает все. Значит, в их поликлинике уже сплетничают, потому что главврач сам сроду не станет висеть в интернете.

У Нины в списке пациентов были только телефон и адрес матери Иры Семиной. Сама она живет в своей квартире. Семина без вопросов продиктовала телефон дочери и дала адрес ее квартиры. «Удачи», – произнесла она быстро и разъединилась. Она из тех многочисленных людей, которые уважали и ценили Нину, были ей благодарны. Но смогла пообщаться лишь как с прокаженной во время эпидемии. Тут еще материнский страх за Иру, которая и вывела подругу на чертова Мельникова.

Нине было не до анализа и обид. Она просто начала пить свою участь из чаши изгоев.

Ира по телефону сказала, что она у себя дома. И да, можно сейчас приехать. «Нам лучше ничего не обсуждать по телефону», – добавила она. Значит, допускает прослушку с любой стороны. И это, конечно, возможно. Оскорбленный олигарх, сын громогласного депутата в подобной ситуации способен купить воздух, окружающий тех, кого он запишет во враги.

– Я, конечно, виновата, – сказала Ира Нине при встрече. – Но поймите меня: Стефания просто попросила меня связать ее с опытным адвокатом, моим руководителем, для того, чтобы получить совет. Ей нужен был не совет юриста, который и я могла бы дать. Ей нужна была политика адвоката, который известен способностью создавать и тушить скандалы в элитных кругах. Я даже не вникала в эту интимную историю – и это не ложная скромность, просто я терпеть не могу, когда сексуальные конфликты выносятся на широкую публику. И даже на узкую. И еще, главное. Нина Васильевна, я категорически не хочу, чтобы вы где-то на меня ссылались. Стефания отважно ступила под шквал огня, я с ужасом читаю, что все эти подпевалы о ней пишут. Но у меня немного другая ситуация. Речь о карьере: засветится мое участие – и мне перекроют дыхание. Я морально уже готова уйти от Ильи Мельникова, хотя считаю его виртуозным адвокатом, мне интересны даже его интриги и самые рискованные ходы. Теперь – да, надо бежать куда глаза глядят. Но я уже не уверена, что меня кто-то возьмет или дадут возможность начать собственную практику.

– Я все поняла, Ира. И я ни в какой ситуации не стану на тебя ссылаться. Но я реально боюсь самой страшной беды. Я уже сутки не могу дозвониться до Стефании, у нее отключен телефон. Мне удалось анонимно узнать, что на работе ее нет. У тебя, оказывается, тоже. И у меня одна, может, необычная просьба о сведениях, которые я могла получить теоретически в сотне других мест.

– Слушаю вас.

– У тебя наверняка есть список информаторов Мельникова, частных детективов, которые ведут его адвокатские расследования.

– Такой список есть, – ответила Ира. – Вы хотите его получить?

– Нет, конечно. Я хотела бы, чтобы ты мне его открыла и просто пальцем показала на кого-то одного. Порядочного. Такого, который способен на сочувствие погибающей от страха матери. Такое возможно?

– Да, – после паузы ответила Ира. – Именно один, именно порядочный. – Она взяла планшет, открыла список и добавила: – Он под номером девять. Можете переписать его контакты. Сергей Кольцов.

Нина сумела дозвониться до Кольцова лишь к концу следующего дня. Он сказал, что находится на задании, не в Москве. Вернется в лучшем случае через пару дней.

– А что за проблема?

– Мне посоветовали ничего конкретного не говорить по телефону, – объяснила Нина. – Но речь о громком скандале сексуального характера. Я мать той, которая заварила кашу. Девочка пропала. Я не знаю, где ее искать. Может быть что угодно, сами понимаете.

– Да, отлично понимаю. Не продолжайте. И можете считать, что я уже ищу. С вам свяжусь из Москвы сам.

И Нина два дня провела в котле ада. Она продолжала читать все, что появлялось о дочери в интернете, но уже без реакции. Какие оскорбления и угрозы могут отвлечь ее от того факта, что Стефании реально нет. И Нина понятия не имеет, что с ней. Впервые за всю ее жизнь – двадцать семь лет, восемь месяцев и четыре дня. Нина наткнулась на очередное интервью Дениса. Он с кривой улыбкой говорил: «Федотова, которая разыграла “изнасилование” на потеху всему свету, сейчас симулирует свое “исчезновение”. Не удивлюсь, если изобретательный адвокат выдвинет версию ее убийства, в котором обвинит меня. Я уже ничему не удивляюсь. Эта идиотка связалась с таким монстром, который и сам способен ее грохнуть, чтобы скандал был громче и привлек внимание большего количества публики».

Боже. Денис может так думать, но такие слова, произнесенные в интервью, – это фактически указание – не искать Стефанию, не принимать всерьез ее исчезновение. Да и где, как наша ангажированная полиция могла бы поискать дочь Нины, изгоя. В конце интервью Денис сказал, что дело о клевете против Федотовой будет рассмотрено в любом случае – явится она или нет. И уже после решения суда она может быть объявлена в розыск как обвиняемая.

Кровь Нины застыла, силы иссякли до состояния полной неподвижности. И она больше не верила в то, что ей сможет помочь частный детектив, сотрудничающий с Мельниковым. В такой момент убежденного и все истребившего отчаяния раздался звонок.

– Это Кольцов. Я знаю, где ваша дочь. Просто ждите дома. Не знаю, сколько времени это займет.

…Адвокат Илья Мельников полежал в джакузи, затем намазал питательным кремом лицо – рекламу своего блестящего адвокатства, – и облачился в мягкую пижаму расплывчатых сочетаний нежных тонов. Была у него такая слабость, возвращающая в детство, к маме, к безоблачной радости. Других слабостей за собой Илья не замечал. Он налил себе стакан отличного виски и сел в кресло у открытой террасы.

И тут вдруг запел дверной звонок. Мельников вышел в холл и посмотрел на монитор видеокамеры.

– Я даже не подумаю тебе открывать, – сказал он спокойно. – Все знают, что в это время я отдыхаю.

– Еще как подумаешь, – не менее спокойно произнес за дверью Кольцов. – Бригада полковника Земцова, заведующего отделом похищений и убийств, уже едет по адресам твоей недвижимости. Слава – мой друг, как тебе известно. И я поручился за то, что в одной из квартир они обнаружат Федотову. Ордер есть, взламывать будут все двери подряд. Есть информационный повод: Протасевич заявил в интервью, что Федотова может быть даже убита по твоему заказу для того, чтобы обвинить его. И для раздувания скандала. Дарю тебе последний шанс: ты, козел, открываешь мне дверь, мы едем сразу на место или ты просто даешь мне ключ и называешь адрес. Я успеваю их опередить, смотрю и звоню, что нашел. Дам отбой, если с ней все в порядке.

– Сережа, – Мельников открыл дверь и посмотрел гостю преданно в глаза, – мы с тобой – давние боевые товарищи. И только ты по-настоящему можешь понять ситуацию. Конечно, дело не в раздувании скандала и прочем бреде Протасевича. Просто девица стала опасна самой себе. Она была практически невменяемой: то рвалась объясняться с любовником, то собиралась вцепиться в волосы его невесте. У нас нормальные, чистые заявления и иск, но она через каждую минуту придумывала что-то свое, нелепое: то забирать все и обвинять меня в том, что я ее заставил, то писать свои, новые заявления с тысячами цитат из интернета, в которых какие-то сетевые идиоты якобы угрожают ей убийством. Я просто оставил ее в своей квартире, со всем возможным комфортом, с запасом еды и выпивки и отобрал телефон. Это практически медицинская мера: пусть отойдет в тишине, отоспится и подготовится к суду. Мы ведь на такой вершине скандала, с какой можно или взлететь к победе, или навернуться вниз головой и переломать себе шеи и хребты. И это, конечно, моя удача – то, что Протасевич несет такую чушь: только виноватый будет так дергаться и бояться следующих разоблачений. Да, это ему нужно, чтобы Стефания исчезла, а никак не мне. Я довел его до саморазоблачения. И да, защитил от него Стефанию.

– Молодец, – произнес Сергей. – Репетиция речи в суде засчитана. А теперь ключ и адрес быстро. Сколько, кстати, у тебя квартир? Вопрос риторический, будет время, сам посчитаю. И перед тем, как ты ляжешь в своей пижамке в люльку и засунешь в свой красноречивый рот пустышку, чтобы впасть в полезное твоему здоровью младенчество, я кое-что скажу. Ты думал не об этой несчастной, когда ее запирал. Ты думал о том, чтобы она не сорвала твой скандал, твою минуту славы. А она, как сам сказал, сейчас невменяемая, что мне понятно уже по тому, что она связалась с тобой. И вполне возможно, что в эту минуту она летит с балкона какого-то там этажа или выпускает кровь из своих вен в твоей комфортной ванне. Ты же позаботился, чтобы у девушки с приступами истерики был запас выпивки. Если я опоздал, то скрывать обстоятельства точно не стану. Пусть будет минута и моего скандала. Всегда считал тебя забавным адвокатом, но теперь понимаю, что ты придурок в степени, опасной всем. И всех, кто имел глупость с тобой сотрудничать, в случае чего будут трясти по списку.

…Под окнами дома, где была квартира Мельникова на тринадцатом этаже, Сергей никого не обнаружил. Открыл дверь ключом, прислушался и пошел на странные звуки. Нет, Стефания не лежала в ванне с перерезанными венами. Она корчилась на полу одной из комнат в тяжелых рвотных судорогах. Рядом стояла большая зеркальная аптечка Мельникова, одна из тех, в которых адвокат, обладавший отменным здоровьем, держал сильные препараты – для вдохновения и для отдыха от него. Аптечка была пуста, обертки и коробочки валялись повсюду. И стояли бутылки – пустые и полные – из запаса выпивки, заботливо оставленной Мельниковым своей подзащитной.

Сергей набрал номер Нины.

– Докладываю. Ситуация такая… Похоже на передоз препаратов, которые запивали спиртным. Мне звонить в «Скорую»? И еще: сюда едет бригада отдела похищений и убийств. Пришлось поставить в известность, так как Протасевич уже по факту исчезновения Стефании сделал заявление в «Ютьюбе». Он оказался прав в том, что это идея адвоката. Так что?

– Умоляю! Никого не вызывайте, я все равно приеду быстрее, я врач. И остановите бригаду. Скажите: со Стефой мать, которая в курсе, что девочка сама попросила Мельникова спрятать ее в своей квартире. У нее начались фобии. Дочка не вынесет больше испытаний. Я отблагодарю. А пока сделайте, пожалуйста, так: принесите из ванной много мокрых полотенец…

– Нина, я закаленный проверенный воин. Я в курсе, как оказывать первую помощь. А вы мчитесь сюда как можно быстрее. Я бы сказал, что ваша дочь совсем не в форме.

Через два дня Кольцов приехал к Федотовым. Нина сначала провела его в комнату, в которой лежала на диване Стефания, укрытая розовой махровой простыней. Она не шевельнулась: лицо белое, глаза как будто неподвижные. «Не скажешь, что похожа на живую, – подумал Сергей. – Но мама-врач вроде спокойна, значит, не все так плохо».

Нина повела его в кухню, стала варить кофе.

– Я заехал посмотреть, как Стефания, и спросить, чем еще могу помочь, – сказал Сергей. – Честно говоря, не очень себе представляю, как все это можно разрулить. Пока не представляю. Но будем искать пути.

– Спасибо большое, Сергей, за сам вопрос. У меня есть одна мысль. Все прояснить и разрулить могу, наверное, только я, мать. Но я для всего света – никто и звать никак. Вы не могли бы мне помочь с заявлением какому-то самому популярному изданию. Я постаралась бы коротко, чтобы время не занимать.

– Уникальный случай собственной недооценки. Вы со Стефанией уже столько дней в центре внимания праздной публики. Такого количества прочтений и просмотров в разных местах еще не получали, не будучи голыми, две женщины России. Так у нас и не принято подавать иски в суд против влиятельного человека, который уверен, что осчастливил своим вниманием секретаршу. Да еще такое доказательство, которое многие могут пересматривать бесконечно. Я вас понял. И я свяжусь с нужным ресурсом: это заинтересует любого журналиста, но нам нужен разумный, достаточно уверенный и спокойный человек. Будем искать. Думаю, завтра найдем. Будьте готовы.

Сергей быстро организовал бурную подковерную борьбу СМИ за эксклюзивное право опубликовать заявление матери возмутительницы спокойствия, объявившей себя жертвой сексуального насилия и дискриминации по социальному статусу. Многие безуспешно пытались узнать о причинах исчезновения Стефании, обстоятельствах ее появления и таинственного заболевания.

Сергей выбрал самый популярный по причине своей острой скандальности телеграм-канал, который первым опубликовал сексуальное видео из фирмы Протасевича. И он нашел там разумного, в меру тактичного репортера, который не будет лезть со своими заготовленными вопросами и размышлениями и в то же время поддержит человека, не имеющего опыта публичных заявлений. Время и ссылка на заявление были заранее профессионально проанонсированы. Аудитория, конечно, безразмерная.

Нина была в строгом черном, элегантном костюме. Она выглядела спокойной. Говорила очень искренне, но без лишней эмоциональности. Как будто общалась с одной подругой.

– Хорошо, наверное, что я не вижу лиц тех, кто сейчас слушает меня. Мне так легче представить себе доброжелательные и все понимающие взгляды хороших людей. Довольно долгое, нет, бесконечное время мы с дочерью встречались лишь с коллективной злобой, ненавистью, чудовищными оскорблениями и клеветой. Да, мы были виноваты. И я сейчас очень честно расскажу вам о нашей вине. Почему я, а не Стефания, которая всем, конечно, сейчас более интересна? Моя дочь больна. Больна тяжким эмоциональным перенапряжением, жестоким разочарованием и горькой обидой. Да, наверное, слухи уже гуляют по свету: был момент, когда моя девочка сначала спряталась от всех, а в одиночестве своего убежища решила, что не хочет больше жить. Такова цена ее заблуждений, которые и есть ее вина. И, разумеется, моя. Это я в ответе за то, что моя дочь, взрослая женщина, оказалась такой доверчивой и наивной. За то, что она полюбила впервые в жизни и мгновенно поверила во взаимность. За то, что она «не знала своего места» на нашей убогой и примитивной социальной лестнице, ступеньки которой давно проданы. Я в ответе за то, что Стефания, поняв, что страшно обманута, решила, как у нас говорят, «качать права». Права, которых у большинства населения просто не существует. Я читала в интернете, как ее издевательски называют Моникой Левински с помойки. Да, мы со Стефанией смотрели фильм «Импичмент» о том, как все правосудие и население огромной, свободной страны обрушились в разоблачении на своего президента, который позволил себе сексуальный контакт с влюбленной в него сотрудницей. И я не сказала своей взрослой дочери, что у нас другой менталитет публики, у нас, как говорится, особая стать. Я думала, она достаточно взрослая, чтобы такое понимать самой. Но дети никогда не взрослеют. Наверное, все матери с этим согласятся.

Вот что я хочу сказать по делу. Как только Стефания сможет, она подтвердит, что передала все решения мне – своей матери. Мы отзываем все заявления и иски от ее имени. Мы приносим извинения Денису Протасевичу, его невесте и близким, которым пришлось пережить немало неприятных открытий и последствий информации, вынесенной на всеобщее рассмотрение. Мы расторгаем договор с адвокатом Мельниковым, который, я в это верю, хотел вынести на открытое обсуждение достаточно острую проблему общества: дискриминацию женщин и вообще людей с недостаточно высоким социальным статусом. Я считаю, что это пока бесполезно. Я не прощу себе, что допустила безнадежную борьбу дочери, за которую мы могли расплатиться ее жизнью. Денис Протасевич, наши особые извинения – по поводу видеозаписи вашего свидания со Стефанией. Да, это она ее сделала, можно не искать других виновников. Я и сама была шокирована. Но все же замечу то, что не укрылось от моего внимания опытной женщины и врача. На этом видео Стефания, конечно, играла. Но вы, Денис, точно ничего подобного не заподозрили. ВЫ вели себя как всегда. Грубо, технично и без нежности, мягко говоря. Там, где всегда. В захламленном закутке офиса после рабочего дня. А задерживалась Стефания после работы в последние месяцы постоянно. Приходила и даже в интернет не заглядывала: падала, усталая. Потому она оказалась единственной, кто не знал о вашей свадьбе. Это я о ней прочитала в интернете.

В свете того, в какой степени мы все запутались в своих неприятностях или несчастьях, я прошу господина Дениса Протасевича последовать нашему примеру и отозвать свой иск по факту клеветы. Все же понимают, что это не клевета, а огромная ошибка. За такую ошибку суд, если он будет достаточно ангажированным, может дать срок женщине, которая на самом деле была обманута.

В ответ мы обещаем исчезнуть из публичного пространства и никогда больше не напомнить о скандале и своем существовании. Слава богу, нам это сделать очень легко. Есть утешение изгоев – ослепнуть, чтобы не видеть яростно оскаленных ртов, не читать страшных оскорблений, и оглохнуть, чтобы не слышать грязной подзаборной брани элиты. Прошу прощения за откровенность.

Матери, не берегите от правды своих детей.

…Заявление Нины прозвучало как взрыв бомбы. Кого-то ошеломил сам факт, что мать скандально известной секретарши оказалась не дикой, не темной и не тупой теткой. Кто-то сделал более серьезный вывод: у этих людей может быть и более важная информация, чем та, которую уже обнародовали. Отсюда и такая уверенность заявительницы. Кто-то просто погрустил о собственной доле.

Стефания все подтвердила коротким постом, распространенным тем же каналом и многими СМИ. «Все, сказанное мамой, подтверждаю. Я с ней. Нас только двое. Остальным – мое прощайте».

Свадьба на Сардинии состоялась, но без особой огласки и совсем без бурных восторгов публики, обязательных в подобных случаях.

Однажды Сергей Кольцов заехал к Федотовым, чтобы узнать, как у них дела, и сообщил, что Денис вернулся в Москву один. «Это информация от близкого к семье источника. Элина вроде и не собирается возвращаться».

Стефания отказалась искать другую работу секретаря руководителя. Устроилась в детский хоспис сиделкой.

– Может, попробую в медицинский поступить, на педиатрию, – сказала она Нине. – Я тут как-то подумала, что у тебя есть профессия, а у меня нет.

– Спасибо за твои слова, – ответила Нина. – Я все еще чувствую себя виноватой во всем. И еще. У нас кое-что произошло. В период нашей известности меня нашел твой родной отец Кирилл. Это интеллигентный и красивый человек, я такого сознательно искала тебе в отцы. Мы были вместе два раза, второй – контрольный. И я сразу поняла, что ты уже живешь во мне. Он меня больше никогда не встречал и не знал о том, что ты родилась. Кирилл хочет познакомиться с тобой.

– О боже, – произнесла Стефания. – Он все читал и видел… Давай подождем. А потом как ты решишь. Мне понравилось быть изгоем. Никогда раньше я так честно не общалась с тобой и с собой. Я перестала понимать, зачем нужны другие люди.

– Они нужны, – просто сказала Нина. – Хотя бы для того, чтобы вспомнить: не все враги. А понимание и поддержка родного по крови человека – это и есть тот бальзам, который лечит самые глубокие раны.

…Отец приехал, застыл на мгновение, глядя на такую взрослую незнакомую дочь, затем снял очки и вытер мокрые глаза.

– Ты прекрасна, моя дорогая.

Нина прерывисто вздохнула и подумала: вот и оно. Вот он, тот, самый авторитетный и объективный, фактически совершенно посторонний человек, который сразу сказал Стефании, какая она.

И однажды утром Стефания вышла из пены изгоев, смыла стыд, страх и ступила за порог, точно зная, что ее ждут нормальные, свободные, искренние люди. Их немного, но лишь они знают, что ловушка для изгоев готова для любого и может ждать за каждым углом. И все равно надо идти друг к другу.