Текст книги "Тайна чёрного волка"

9. Город-призрак

Не сходя с сумеречной тропы, она осторожно приблизилась к фигуре, застывшей между корней в позе зародыша. Насколько позволяла разглядеть ночная мгла, это был взрослый, человек или эльф – определить было сложно. Тело его стало тонким, кожа потемнела и сморщилась, как вяленое мясо. Однако ни запаха гнили, ни могильных червей, ни других следов разложения Дженна не заметила.

Кто бы это ни был, он просто высох, покрывшись чем-то, напоминающим воск. Он «жил» здесь уже давно. Истлела и рассыпалась в прах его одежда и обувь, выпали волосы, сохранились только мускулы и кости.

Наемница подходила все ближе к существу. Когда между ними оставалась лишь пара шагов, по его телу вдруг пробежала дрожь. Он с резким рывком выпрямил спину и обернулся в сторону девушки. Дженна отшатнулась: на нее смотрело старческое лицо. Во впалых глазницах была лишь ночная мгла. Ноздри кадавера не шевелились, но наемница поняла: он чует ее.

Его челюсти задвигались из стороны в сторону, а плечи задрожали. Мертвец чувствовал теплый запах, но не видел его источника. Зато Дженна прекрасно могла рассмотреть странное создание. Она ощущала его голод, от которого внутренности съеживались в комок.

Не дожидаясь, пока кадавер окончательно пробудится, девушка сделала шаг назад, чтобы продолжить путь.

По мере того как луна шла на убыль, ночи становились все темнее и мучительнее. Вечером лес окутывала оглушительная тишина, как будто у всего живого перехватывало дыхание от страха. Прятались в норы мелкие грызуны, змеи и ящерицы. В кронах деревьев затихали птичьи голоса. Не шелестел ветер. Не было слышно даже писка насекомых.

Льняная вата оберегала уши книжников не только от песен призраков, но и от этой зловещей тишины, позволяя им мирно проспать до рассвета. Дженне, обладавшей более острым слухом, становилось все тяжелее. В Ка́ахьеле ее чувствительность усилилась в десятки раз. Мелодию леса – немой страх птиц и зверей, леденящую тоску призраков и голод кадаверов – она слышала самой кожей.

В темное время сон совсем покинул ее, и утренние пробежки сменились ночными прогулками. Оставляя вместо себя мешок, укрытый плащом и рукотворной тенью, Дженна уходила по невидимым дорогам. Благо Серый лес с закрытыми тенями остался позади, а Ка́ахьель не подчинялся воле волков.

Вскоре девушка обнаружила убежища кадаверов. Глубокие пещеры служили мертвецам домом, как улей – пчелам. В этих каменных норах кадаверы дремали в ожидании жертвы, плотно прижавшись друг к другу, словно пытаясь согреться.

Почуяв тепло живого существа, неупокоенные выползали наружу. Они шли на запах Дженны, бросались в пустую темноту, клацали зубами и вскидывали руки, пытаясь поймать добычу. А не достигая желаемого, они шипели и кряхтели, будто ворчливые старики.

Дженна не беспокоилась за свою жизнь. Вытащить наемника с сумеречной тропы мог либо его собрат, либо обученный маг-мститель. Будучи под защитой плотных теней, девушка из ночи в ночь наблюдала за мертвецами. Со смешанным чувством любопытства и ужаса она смотрела в их пустые глаза и на застывшие в иссохшей улыбке губы.

Мертвецы испытывали неодолимый голод. Дженна пробовала накормить их пойманными в лесу животными. Но неупокоенные жрали и не могли насытиться. С диким неистовством они поглощали добычу до тех пор, пока вмещали их внутренности. Затем изрыгали обратно. И снова жрали. Они проглатывали все, что еще хранило хоть каплю тепла! …И даже то, чем их только что вырвало.

Наемников сьидам ведут дороги. Они оказываются там, где нужны. И Дженна, ступившая в Ка́ахьель волею судьбы, должна была достойно пройти испытание. Для обретения внутренней гармонии сумеречные лисы выполняли ритуал единоцелостности. Они входили в единый круговорот витали, в котором находили покой и опору их ум и чувства. Но еще ни один собрат Дженны никогда не использовал для этого живых мертвецов…

На этот раз внутреннему взору девушки не открывались картины рождения или смерти. В Ка́ахьеле круговорот, в котором можно было обрести равновесие, просто застыл. Однако Дженна смотрела на кадаверов и не отворачивалась. Смотрела бесстрашно прямо в их мутные глаза. Она разглядывала каждую морщинку и складку их иссохшей плоти, полной грудью вдыхая боль мертвецов.

Сперва наемницу тошнило. Вместе с кадаверами она выла и плакала от бессилия и ужаса. И все равно она заставляла себя смотреть и чувствовать. Заставляла, пока не привыкла и происходящее не сделалось для нее естественным.

* * *

Тонкий серп луны озарил тьму скупым сиянием. Ночное светило вошло в бальзамическую фазу, призывая к жизни тех, кто вот уже тысячу лет не находил покоя. Зачарованные его обманным светом, позабывшие истинный свет солнца, они были вынуждены оставаться заложниками ночи во веки веков.

Призрачное свечение разлилось среди скал и деревьев. Высокие стройные фигуры всадников медленно выступили из туманов. Лица воинов были холодны и неподвижны. Бесцветные плащи за их плечами развевались в порывах невидимого ветра, доспехи и оружие искрились серебром. Их поджарые тонконогие лошади и псы двигались плавно и бесшумно. Ни одна капля росы не дрогнула под их легкой поступью.

Вслед за конниками шли пешие: мужчины, женщины и дети. Взрослые несли мешки и котомки, дети – свои игрушки. Некоторые сжимали в объятиях кроликов и белок, за кем-то следовали волки, куницы, олени, летели птицы – любимые питомцы, не сумевшие оставить хозяев после их гибели. Все они были словно сотканы из лунного света. Бесконечная вереница – великий народ, осиротевшие сыновья и дочери Дейвлана.

Поначалу они шли молча. Ни единого шороха не было слышно в лесу, будто все живое затаило дыхание. Но чем выше поднимался месяц, тем плотнее и четче становились призраки. И вот уже в ночи послышались шепот, разговоры и… тихое пение. Переливчатые серебристые голоса завораживали. Сиды пели о весне, о любви, о доме и о семье – они пели и не помнили о том, что все это они потеряли…

Каждую ночь на убывающей луне призраки поднимались из туманов, гордые и прямые, как деревья-стражи. Но чем ближе надвигалось утро, тем ярче становились их воспоминания. И прекрасные лики искажала гримаса боли, спины горестно сгибались, а одежды превращались в прах, охваченный мертвенно-синим пламенем. И тогда песни сменялись жутким воем…

Хранители Северной земли помогли выжившим, но не сумели защитить погибших. Они оказались не в силах вернуть несчастным то, что в конце каждой дороги ждет любое существо: смерть, отдых и новое рождение. Призраки продолжали жить в мире, которого больше не существовало. И ближе к утру ощущение реальности возвращалось к ним, принося с собой и нестерпимые муки.

Однако духам была дарована первая часть ночи и неведение. В это время родители могли обнять своих детей, друзья и возлюбленные шли рука об руку. Даже домашние животные, что обладали более простым складом души и имели возможность уйти, отказались покидать хозяев, будучи привязанными к ним не поводком, но любовью.

Да, ночь из ночи духи испытывали горе. Но у них оставалось и счастье. В иллюзорном мире у них сохранилось то самое важное, чего были лишены многие представители дневного мира. Бесплотные и заблудившиеся во времени, сиды остались самими собой. И они были друг у друга.

Странник бесстрастно наблюдал за процессией. Он давно привык к боли. Шрамы на душе притупили остроту восприятия.

Участью его родной сферы стало забвение. А то, что предшествовало гибели мира, было и того страшнее… О том бывший хранитель запретил себе вспоминать. Он похоронил память о родных и любимых в темных глубинах души, не оплакав их, – и только так смог выжить сам. Он стал другим и нашел для себя новое предназначение.

По природе своей странник не умел забывать, но он мог сделать вид, будто забыл. Возможно, ему и удалось бы обмануть природу, если бы не сны… Сны, что под утро, подобно призрачному вою, способны изглодать саму душу.

* * *

Предрассветные часы были самыми опасными. В это время будто сама смерть носилась по лесу. Однако по неизвестной причине призраки обходили стороной озера и реки. На заболоченных берегах царствовала иная сила.

На поваленных деревьях, на погруженных в ил валунах сидели хрупкие девы с глазами большими и темными, словно омуты. Одетые лишь в тину и осоку, они расчесывали друг другу травянисто-зеленые волосы, плели косы и под кваканье лягушек пели волшебные песни.

Движения дев были столь плавными, а голоса – такими нежными, что невольно хотелось упасть в их объятия… Но ласки дочерей воды дарили мертвенный холод. А их тонкие губы скрывали маленькие острые зубки, которыми ундины перегрызали горло всякой теплокровной твари, забредшей в их владения. Всякой, кто ходил обычными путями.

Насладившись дивным пением озерных дев, Дженна убегала дальше по лисьей тропе. Шаги ее были неслышимы, образ – неуловим. Легкой тенью во мраке мчалась девушка сквозь ночь. Ничто не выдавало ее присутствия. И лишь запах жизни, источаемый ею, будоражил обитателей Ка́ахьеля.

Аромат горячей крови пробуждал от сна белокожих стрыг. В поисках пищи они покидали подземные убежища между корней и папоротников, где вампирицы прятались от дневного света. Девы с черными волосами-паутиной и желтыми совиными глазами следовали за тенью, но не могли ее догнать. Иногда добыча оказывалась так близко от них, что стук ее сердца был подобен раскатам грома. Казалось, лишь протяни руку – и вопьешься когтями в горло…

Но жертва была неуловимой, точно призрак: странный призрак из плоти и крови. Не человек, не эльф, не нечисть и не волшебное существо, она бежала вдоль теней, и сияющие насекомые роились вокруг ее золотой косы.

Не сходя с лисьей тропы, наемница мчалась сквозь лес, останавливаясь лишь изредка, чтобы рассмотреть очередного обитателя Ка́ахьеля. С восторгом наблюдала она за тем, как плетут паутину и поедают залетевших в нее птиц гигантские пауки с чернильными глазами и мохнатыми лапами. На дне горных расщелин среди белесых камней и костей она любовалась танцем огромных синих змей.

Дженне нравились змеехвостые ламии с тонкими руками и нагими грудями. Они пахли землей и камнями. Когда ветер дул в сторону Дженны и девы-змеи не могли ее почуять, наемница подбиралась к ним совсем близко и вслушивалась в разговоры. Свернувшись калачиками среди камней и мхов, они вздыхали и будто мяукали. Но тихие беседы ламий оборачивались диким визгом, как только ветер доносил до них запах девушки.

А вот от кадаверов наемница решила держаться подальше. Хотя природа их жизни – подобия жизни – была для нее самой большой загадкой на свете, она так и не смогла привыкнуть к боли, что окутывала их лежбища. Если ундины, стрыги и ламии искали добычу, подобно хищникам, то мертвецы испытывали настоящие муки голода.

Но самый непереносимый запах страданий доносился от древних призраков. При звуках их скорбных песен каждая травинка пронзала, точно острый кинжал, каждая росинка превращалась в горькую слезу. Подобно заразе, отчаяние проникало внутрь и начинало разъедать душу.

Дженна наблюдала за процессией лишь издали, но каждый раз этого оказывалось достаточно. И, проклиная любопытство, наемница бежала как можно дальше. Она бежала, пока боль и усталость в мышцах не заглушали терзание души.

За время пути по Ка́ахьелю Дженна обнаружила, что спастись от призраков можно было лишь у воды, либо, как это ни странно, в пещерах кадаверов и убежищах стрыг. Представители хладнокровных обитателей призрачной страны точно знали особые места, недоступные бесплотным дейвланцам.

Ка́ахьель полнился хорошими тенями. Множество лисьих тропинок пересекало его подобно сети. С их помощью Дженна имела возможность исследовать ночной лес. Она играла в прятки с вампирами и бегала наперегонки с ночными кошками – единственными крупными теплокровными хищниками ка́ахьельских угодий, что жили в приозерных зарослях и питались рыбой.

И только приблизиться к заветной столице сидов Дженне не позволяло призрачное шествие. Каждую ночь убывающая луна призывала к жизни прежних обитателей Дейвлана. Вереница сидов стремилась в столицу Айваллин. Они будто искали что-то, а не найдя этого, с диким воем рассыпались по лесам, убивая все живое на своем пути. Порой Дженна встречала оставленные ими следы: мертвых мышей и зайцев, реже – птиц и старых озерных кошек.

Но время шло. Ночное светило исчезло с небосвода, а затем вновь принялось набирать силу. С наступлением новолуния призраки стали бледнеть, их голоса делались все тише. Тогда-то девушка и решилась на прогулку в Айваллин. Помня об обещании, данном Троху Картрифу, она прихватила с собой и чесночные бусы.

* * *

Природа, обыкновенно стирающая со своего лика любое рукотворное произведение, оберегала древний Дейвлан. Стелющиеся кустарники и лианы оплетали дворцы и храмы, не разрушая, но поддерживая их. Мхи, лишайники и россыпи грибов окантовывали рельефы и мозаичные картины. Они бережно хранили запечатленных в мраморе богов, правителей и героев.

Страннику казалось, что он покинул Айваллин только вчера. Теперь столицу укрывала буйная растительность, а когда-то давно ее широкие улицы, фонтаны, статуи и многоступенчатые крыши домов сияли белизной. Но потом пришла беда. Небо затянули дымные облака. И пепел, павший с небес, облачил Айваллин в траур.

Реки и водопады наполнились грязью. В течение многих месяцев леса поглощало жидкое пламя. То, что обошел огонь, выжгли отравленные дожди. Все живое погибло от жара, удушья и горя. А души умерших навеки потеряли покой.

Хранители не успели спасти всех. Даже его кровный брат, ведавший тайнами мертвой воды, оказался бессилен перед лицом катастрофы. Объединив свои возможности, они смогли лишь удержать ее в границах Дейвлана. И если со временем деревья выросли, а воды очистились, то течение витали так и не восстановилось.

Выжившие обитатели страны не вернулись в родные края. Они забыли свои дома и мертвых. А погибшие не познали счастья перерождения. Им не было позволено увидеть близких и любимых глазами их детей и внуков.

На растущей луне призраки поблекли и потеряли смертоносную силу, но они все еще были здесь. Сиды прогуливались по улицам и паркам. Они любовались зыбким сиянием ночного светила, будто самим солнцем.

Опустившись на площади у самых ступеней дворца, странник принял человеческий облик и огляделся. Громадной тенью позади него возвышалось мертвое древо Исшии́к. Когда-то оно представляло одно из мест силы Айваллина, но сейчас фонтан у его подножия молчал. Источник живой воды пересох. А окаменевшее древо, символизировавшее саму Жизнь, облюбовали другие растения.

Мужчина в черном перевел взгляд на дворец. Колонны, поддерживавшие его резные крыши, поросли цветущими вьюнами. Мягкий мох, словно бархатная дорожка, устилал высокие ступени парадного входа. У этих ступеней странник в последний раз видел родного брата.

На тот момент они уже давно не разговаривали. Но Катха́уэт не отказал просьбе Сола. Он помог удержать дейвланский разлом и спасти сферу Сия от полного разрушения. Вместе с Верховным жрецом и Индром – хранителем Востока они боролись за Дейвлан. Сам странник помогал Кизэю и Гьюзайлин в Бешбья́с. Хотя главный удар Бури пришелся на восточную часть Аркха, не все шло гладко и на западе…

Затем, когда Буря миновала, они встретились здесь, у подножия умирающего древа Исшиик. И несмотря на то что Сия находилась уже вне опасности, встреча эта оказалась безрадостной.

Ночь была темной и душной из-за тяжелого воздуха, наполненного дыханием вулканов. Последние правители Дейвлана – король Шэ́ймес Ар Высокий и его единственная дочь Нэжье́м Золотая – спускались навстречу хранителям по усыпанным пеплом ступеням. Они шли и будто не видели ни Индра, ни Сола, ни братьев-странников. Их синие глаза были устремлены к иной реальности, туда, где их народ все еще был жив и счастлив. Не видели призраки и собственных бездыханных тел, замерших у фонтана.

– И это все, что ты можешь для них сделать? – в сердцах воскликнул Сол. – Полночи неведения, а под конец – горе и безумие?

– Хочешь, чтобы я оставил их в собственных телах? – усмехнулся Катхауэт. – Чтобы они ночи напролет бродили в поисках живой плоти?

Тонкие губы черного мага кривила улыбка, но вместо обыкновенной холодности на дне его глаз полыхала ярость. Странник мог бы поклясться, что за ней скрывается боль. Все страдания погибшего народа рухнули на плечи некроманта. Никто больше не ощущал это так же остро, как он – тот, кто общался с призраками и был связан с ними единой силой.

– Должен быть иной способ, – настаивал жрец.

– Что ж, когда ты преуспеешь в темной науке, тогда и поговорим, – высокомерно произнес некромант. – А сейчас я ухожу, ибо и моему терпению есть пределы…

Ни словом, ни улыбкой, лишь короткими взглядами обменялись братья, не видевшие друг друга столетия. Как и прежде, гнев и обида разделяли их.

Мужчина в черном нахмурился от воспоминаний и поднял глаза на увитый зеленью дворец. Как и в ту памятную ночь, ему навстречу по ступеням спускались король и юная принцесса. Шэймес Ар Высокий и Нэжьем Золотая были почти невидимы, но тем не менее странник смог различить их. Как и обещал его брат, за тысячу лет ничто не переменилось в их царственном облике.

Сколько же раз им суждено было пройти по этим ступеням?

* * *

Мальчик играл с собакой. Совсем кроха, он был ровно вдвое меньше мохнатого друга. Занятие их не отличалось затейливостью. Мальчик кидал палку, а собака неслась за ней с такой прытью, будто это был сам смысл ее жизни. Возвратившись назад, она бережно клала добычу к ногам мальца и с надеждой смотрела на него большими веселыми глазами, точно говоря: ну же, еще-еще! Ребенок заливался радостным смехом и снова бросал палку. Снова и снова.

А потом собака не вернулась. И лицо мальчика приняло выражение отчаяния. Но он вовсе не побежал искать своего друга. Он даже не мог позвать собаку назад. Схватившись за горло ручонками, он задыхался. И взгляд его был прикован к небесам.

Дженна знала, что мальчик умирает. Как и прочие призраки, он из ночи в ночь переживал свою смерть, смерть близких и любимых, гибель своего города. Наемница видела, как это было с сидами, что шли лесными тропами в Айваллин. Возможно, они думали, что в столице обретут спасение, но…

Дейвланцы умирали прямо в дороге. А потом «возрождались». Их духи открывали белесые глаза, поднимались на ноги и начинали выть, горько и зло. Та же участь ждала и мальчика с собакой. Он погибнет, а затем вновь «оживет». И пес вернется к нему, но они уже не будут играть. Они будут плакать и выть.

Дженна не стала дожидаться, пока до этого дойдет. Достаточно зрелищ она насмотрелась в лесу. Последние дни растущая луна защищала этот мир от безумия призраков, словно отгородив их от живых полупрозрачной вуалью. Тем не менее в Айваллине находиться было непросто. Точно сами камни сохранили на себе оттиск произошедшей катастрофы.

Если бы не восторг и любопытство, владевшие душой наемницы, она не сумела бы миновать даже врата столицы. Но, ведомая азартом исследователя, Дженна мужественно вошла в город. Идя по улицам, девушка изо всех сил старалась не вслушиваться, не думать и не сопереживать той боли, которую она, казалось, вдыхала вместе с самим воздухом.

Дженна ожидала встретить развалины, но время нисколько не коснулось великолепия города. Высокие здания стояли нетронутыми, словно бы сиды и не покидали Дейвлана. Гигантские изваяния богов держали на огромных ладонях ленты мостов и акведуков. Бесчисленные статуи сидов, застывшие вдоль улиц, на ярусах крыш и в колоннадах, придавали городу жилой облик.

Впрочем, призраки горожан тоже были здесь… Они блуждали по улицам и сидели в парках: неслышимые и едва различимые на растущей луне. Как и сама Дженна, ступающая по лисьей тропе.

Она, облаченная в наряд сумеречного наемника, не теряла бдительности и вела себя крайне осторожно. К счастью, ни кадаверов, ни нечисти видно не было.

В поисках библиотеки наемница направилась к одному из самых крупных зданий. Но оказалось, что за его высокими стенами прятался амфитеатр. Ряды сидений пустовали. В центре открытой небесам сцены возвышались колонны, напоминающие деревья кайлеси. Их широкие стволы украшали выложенные из разноцветных камешков картины.

Мозаики чудесно сохранились, не утеряв ни единого фрагмента. Изображения были так прекрасны, что Дженна сошла с лисьей тропы, чтобы рассмотреть их ближе. Они будто притягивали ее не только красотой, но и светлой радостью, застывшей в плавных линиях и ярких красках.

На изображениях оживали фигуры мужчин и женщин. В окружении зверей и птиц, они танцевали, играли на музыкальных инструментах и пели песни. Стилизованные животные, растения, скалы и ручьи были искусно вплетены в сложный орнамент фона и повторялись на узорах, украшающих свободные развевающиеся одежды героев.

Девушка медленно шла вдоль колонн, но у центрального столба застыла как завороженная. На нем были изображены четыре единорога. Словно возлюбленные, они нежно касались друг друга конскими мордами. Их рога перекрещивались, а длинные гривы сливались с небесами, образуя белые облака.

Три единорога были светлых голубовато-стальных оттенков, а четвертый отличался от них. Восходящее позади него мозаичное солнце отливало красным золотом на шкуре и на всклокоченной гриве зверя, в янтарных глазах светилось озорство.

Глядя в них, Дженна вспомнила Летодора: его веселый взгляд, самоуверенную улыбку и голос. Она больше никогда не увидит и не услышит его. Но лучше уж так – лучше погибнуть, чем стать призраком или, еще хуже, кадавером.

«Ка́ахьель… – подумала девушка, поправляя на груди чесночные бусы. – Вот уж где было бы раздолье для ведьмачьего меча».

…Враг появился внезапно. Будто сама ночная тьма, став плотной, приняла человекоподобный облик. Наемница ощутила, как дрогнул воздух; по затылку пробежали мурашки. Она отпрыгнула в сторону, спрятавшись под покровом рукотворной тени. Но враг успел зацепить ее защитный амулет. Толстую нить как ножом перерезало, и чесночные звенья беспомощно рассыпались по полу.

– О бу? – отрывисто произнес мужской голос. – Заримс ак? Сен гатерби заримс. Кахаха!

Высокий силуэт застыл в полумраке между столбами колонн, поддерживавших звездное небо. Дженна попятилась, повторяя про себя незнакомые слова: «Заримс, гатерби, сен…» Мужчина поднял с пола головку чеснока и, сжав пальцы, играючи размозжил ее. В воздух брызнул резкий запах.

– Заримс, – поморщилась Дженна.

Слова стали обретать плотность, цвет, запах, значение, будто всплывая из глубин ее памяти.

– Чеснок, – повторил незнакомец. Его голос странным образом менялся, напоминая то шелест ветра, то вновь обретая плотность. – Смешно!

– Кахаха, – догадалась девушка.

Враг снова напал. Не видя наемницы, он бросился туда, откуда доносился ее голос. Дженна уклонилась, отбежала в сторону и замерла у дальней колонны.

– Гарипс сиджа киз, – прошептал мужчина. – Зачем ты пришла сюда?

– Сиджа… – проговорила Дженна, не покидая укрытия. – А что, разве теплокровным вход сюда запрещен?

Черная тень возникла позади нее. С нечеловеческой силой мужчина обхватил Дженну поверх рук. Прохладное дыхание коснулось ее уха. Повинуясь инстинкту, наемница не позволила врагу дотянуться до своей шеи. Она округлила спину, поджала ноги и, повиснув в руках нападавшего, что есть мочи толкнула ногами в ближайшую колонну.

Не расцепляясь, девушка и ее противник отлетели назад, упали и покатились по сцене. Девушке удалось высвободить левую руку. Пользуясь моментом, она глубоко вздохнула и ударила локтем под ребра незнакомца. Его хватка ослабла, и Дженна выскользнула. Оказавшись на свободе, она спряталась во временную тень и затаила дыхание.

– Ну куда же ты? – произнес мужчина с издевкой в голосе. – Я слышу твое сердцебиение… Как слышат его и мои младшие сестры, с которыми ты играешь по ночам…

Он презрительно пнул мыском сапога одну из чесночин и вышел на лунный свет. Его облик пошел рябью, складки длинного плаща дрогнули. Дженна моргнула. Она не могла поверить глазам! Это было уже слишком…

– Сукин ты сын! – прорычала она, задыхаясь от гнева. – Ты…

Она схватилась за нож и уже готова была напасть, но не успела. Незнакомец исчез и вновь неожиданно появился с другой стороны. До боли сжав ее руку с оружием, он грубо вырвал девушку из временной тени. И тут же отдернул пальцы.

– О, солнце ты мое жаркое, – проговорил он губами Летодора.

Ведьмак прищурился и улыбнулся: самоуверенно, даже чуточку нахально – как улыбался прежде. Он стоял перед ней, снова живой и невредимый, гордо расправив плечи…

Дженна стиснула зубы. Ее сердце разрывали злость и… надежда. Девушка тосковала по Летодору. По его запаху, голосу и улыбке. Она так сильно скучала по нему, что уже готова была сдаться на волю чар, поверить перевертышу, лишь бы вновь обнять любимого…

И в этот краткий миг у нее в голове вдруг возникла мелодия песни, которую она пела на празднике в день их знакомства. Воспоминания обрушились на Дженну пестрым потоком. Музыка и образы: деревенская толпа сменилась привязанными к столбам юношами и девушками, а песня превратилась в вопль. Никакая запретная магия не поможет вернуть «эльфийской чародейке» ее «возлюбленного я».

Летодор был мертв… Джиа похоронила его. Она отрезала свои волосы. Ведьмак любил ее волосы, поэтому она оставила на его могиле косу – на память. А сама все это время носила на груди его подарок: розовую жемчужину на золотой цепочке.

На память? Но ведь душа Летодора уже могла обрести новое тело, с новой памятью и новой судьбой. Мимолетная слабость, болезненные воспоминания и… понимание – пронеслись, словно вихрь, за несколько ударов сердца. И в следующий миг Дженна взглянула на противника уже другими глазами. Как она могла поддаться на глупую уловку? Облик ведьмака теперь показался ей уродливой фальшивкой, смешной пародией!

На Дженну нахлынуло страстное желание сорвать маску голыми руками, содрать ее вместе с кожей и мясом. Гнев вспыхнул у нее в груди темным пламенем. Руки налились жаром.

– Вот это ты зря, – глухо произнесла она и ударила противника в лицо: на выдохе, с разворотом, вложив в удар всю свою злость.

Не зажившую до конца руку пронзила боль. Но кулак, затянутый в перчатку с металлическими костяшками, пришелся прямиком в нижнюю челюсть врага. Мужчина отпрянул назад, мгновенно переменив внешность.

Его маска рассыпалась, и под ней возник новый лик. Безволосый череп обтягивала гладкая серая кожа, из-под массивных надбровных дуг светились желтые совиные глаза. Из его рассеченных губ сочилась молочно-розовая кровь.

Враг оскалился, обнажая ряды острых клыков, между которыми шевелилась узкая лента языка. Дженна шагнула навстречу и уже занесла руку, готовая к новой атаке, и вдруг замерла. Иллюзия растаяла, но за ней скрывался не один лишь жуткий облик. Кем бы ни было это существо, оно было живым. Наемница отчетливо видела, как под серой кожей сияют золотые нити витали.

Зачарованная их пульсацией, девушка провела рукой в воздухе прямо перед оскаленной пастью и ниже, там, где потоки жизненной силы собирались в единое озеро – сердце. Лишь одно прикосновение и…

Планктосы выпорхнули из ее волос призрачными стрекозами. Незнакомец глянул на них с ужасом и удивлением… и сомкнул пасть. Ноздри его плоского носа дрогнули, принюхиваясь.

– Ты пахнешь… смертью, – прошелестел его бесцветный голос.

– Да и ты не благоухаешь цветами, – заметила Дженна, опуская руку. – Возможно, сейчас самое время вспомнить о приличиях. Меня зовут Дженна. Я пришла сюда, не имея дурных помыслов.

– Однако же ты бродишь по Обители смерти, дразня ее обитателей… – прошипел незнакомец.

– Дразня?! – выдохнула Дженна. – Так знай, что ты вполне отомстил за них! Мужчина, облик которого ты принял, погиб у меня на руках…

Наемница злилась, но внешность противника уже не пугала ее. Девушка умела различать взгляды голодного животного и разумного существа, с которым можно договориться.

Мужчина долго всматривался в нее желтыми глазами, будто раздумывая или вспоминая что-то. Затем опустил голову.

– Прошу прощения, – произнес он ровным тоном. – За сотни лет манеры мои утратили изысканность. Мое имя – О́лу О́лан Биш. Я морой…

– Морой – это высший вампир?

– Так нас иногда называют, – кивнул Олу Олан Биш. – Однако между мною и низшими вампирами такая же разница, как между эльфами и людьми… – Он окинул девушку холодным взглядом. – Мои младшие сестры рассказывали о тебе…

– Я не собиралась никого дразнить, – призналась Дженна, не менее пристально рассматривая мороя. Он как будто испугался ее нечаянно проявленной магии, тем не менее расслабляться было нельзя. – Я не подумала… Мне очень жаль.

– Я принимаю твои извинения, Дженна.

– Спасибо, что согласился показать мне город.

– В каком-то смысле это моя обязанность…

Они поднялись по ступеням, окутанным серебристой дымкой, стелющейся от грохочущих водопадов, и, миновав озеро, оказались в верхней части города. Как и во всем Айваллине, улицы здесь утопали в зелени. Каменные стены устилали ковры мхов, раковины грибов излучали тусклое сияние. Лианы плющей ткали изумительные орнаменты, а высокие крыши домов украшали цветущие кустарники.

Морой вел девушку вдоль усадеб и благоухающих весенними цветами одичавших садов. Он шел неторопливо, будто хозяин, позволяя гостье хорошенько рассмотреть город. Это были его владения. Призраки пропали, зато из мрака переулков за странной парой следили сотни живых глаз.

– Откуда ты знаешь древнее наречие Падара? – поинтересовался морой.

– Я многое знаю, но мало что помню, – пожала плечами Дженна.

– Наивное создание, – с легким пренебрежением усмехнулся морой. – Думаешь, в библиотеке Айваллина ты найдешь ключи к воспоминаниям?

– Почему ты решил, что я пришла сюда именно за знаниями? – прищурилась девушка.

– Ты непохожа на удачливого грабителя-идиота, решившего сунуться в Обитель мертвых ради древних золотых побрякушек, – зловеще вымолвил вампир, но Дженне показалось, что его изменчивый голос дрогнул. – Ты не первая, кто пришел сюда за знаниями.

– Ты говоришь о профессоре Клифф’Архе? – поинтересовалась наемница.

– Ах, этот глупый мальчишка все-таки стал профессором, – шипяще рассмеялся морой. – И о нем тоже…

– Судя по записям этого мальчишки, о вампирах он был не лучшего мнения, – припомнила Дженна. – А могу я узнать, сколько тебе лет, Олу Олан Биш?

– Циклов года – без малого тысяча…

– Это значит, что ты застал Бурю? – ахнула наемница. – Ты помнишь, что здесь произошло?

– Я видел лишь последствия Бури…

Луна заливала неровным сиянием древние кварталы. В ее свете Дженна различала силуэты хладнокровных айваллинцев. Стрыги – младшие сестры вампира – следовали за ними по пятам от самых водопадов. Несколько раз девушке казалось, что она видела косматых волколаков в тени зданий. То и дело улицу перебегали собакообразные лысые зверьки. Пернатые бесы анчутки резвились в водоемах, а на деревьях сидели птицы с жутковатыми человеческими лицами.