Текст книги "Садовник"

Президент в своей речи заверил собравшихся, что с его стороны будут приняты самые решительные меры, невзирая на продолжающийся спад объемов производства.

– До сих пор мы наслаждались весенним теплом и летней жарой,– заявил он,– но, к сожалению, экономика, как и любой сад земной, встречается с осенними дождями и зимними морозами.

Далее президент подчеркнул, что, если семена промышленности дремлют в почве нации, древо экономики рано или поздно расцветет пышным цветом.

В последовавшем кратком и непринужденном обмене вопросами и ответами президент пояснил, что он провел «многоуровневые консультации с членами кабинета, палаты представителей и сената, а также с ключевыми фигурами деловой общественности». Здесь он высказал особую благодарность Бенджамину Тернбуллу Ренду, руководителю Финансового института, отсутствующему в связи с болезнью; перед собранием президент посетил мистера Ренда у него дома, где имел плодотворную беседу с ним и мистером Сэдовником о благотворном воздействии инфляции на экономическую ситуацию: «Инфляция, по словам последнего, срежет мертвые ветви сбережений, оживив тем самым плодоносящее древо промышленных инвестиций». Так, из речи президента, средства массовой информации впервые узнали о существовании Шанса.

Во второй половине дня секретарша мистера Ренда сказала Шансу:

– У меня на проводе мистер Том Кортни из «Нью-Йорк таймс». Не могли бы вы немного поговорить с ним, сэр? Я думаю, он хотел бы уточнить с вами кое-какие факты.

– Я буду говорить с ним,– сказал Шанс.

Секретарша соединила с Кортни.

– Извините, что отрываю от дел, мистер Сэдовник; я ни за что не посмел бы, если бы прежде не переговорил с мистером Рендом.

Кортни для большего эффекта замолчал, произнеся это имя.

– Мистер Ренд очень болен,– сказал Шанс.

– Да, конечно… Тем не менее он сказал, что ваши личные качества соответствуют требованиям, предъявляемым к членам правления Первой американской финансовой корпорации. Последуют ли комментарии с вашей стороны?

– Нет,– ответил Шанс.– Не сейчас.

Снова повисло молчание.

– В нашей газете выходит подробный отчет о речи президента и его визите в Нью-Йорк. Мы хотели бы избежать неточностей. Могли бы вы сказать нам что-нибудь о характере беседы, состоявшейся между вами, мистером Рендом и президентом?

– Мне понравилось.

– Хорошо, сэр. Президент, кажется, тоже остался доволен. Но, мистер Сэдовник,– продолжал Кортни с деланной непринужденностью,– «Нью-Йорк таймс» хотела бы дать свежую информацию, касающуюся вас лично, если вы понимаете, что я имею в виду…– Он нервно засмеялся.– Например, в чем пересекаются ваши деловые интересы и интересы Первой американской финансовой корпорации?

– Я думаю, об этом вам лучше спросить у мистера Ренда,– сказал Шанс.

– Да, разумеется. Но, поскольку он нездоров, я взял на себя смелость спросить у вас лично.

Шанс молчал. Кортни терпеливо ждал ответа.

– Мне нечего добавить к сказанному,– сказал Шанс и положил трубку.

Кортни откинулся в рабочем кресле и зевнул. Было уже поздно. Он созвал сотрудников, пытаясь, как обычно, выглядеть непринужденно.

– Ну что ж, господа, начнем с визита президента и его речи. Я беседовал с Рендом. Упомянутый президентом мистер Сэдовник, по его словам, деловой человек, как я понял, финансист и основной кандидат на вакантное место в правлении Первой американской финансовой корпорации.

Он посмотрел на коллег – те явно ожидали услышать больше.

– Я также говорил с Сэдовником. Он…– Кортни замялся,– он очень лаконичен и сух. Так или иначе, у нас уже нет времени собрать о нем более подробную информацию, поэтому закрутите все вокруг его отношений с Рендом, его кандидатуры в состав правления, советов, данных им президенту, и так далее.

Шанс сидел в своей комнате и смотрел телевизор. Речь президента на собрании в Финансовом институте передавалась сразу по нескольким каналам; по остальным в это время были только семейные игры и приключенческие фильмы для детей. Шанс обедал у себя в комнате и чуть не задремал у телевизора, когда позвонила секретарша Ренда.

– У меня на проводе редактор телепередачи «Сегодня вечером»,– выпалила она возбужденно,– они хотят, чтобы вы выступили у них прямо сейчас. Они приносят свои извинения за то, что известили вас так поздно, но только несколько минут назад выяснилось, что вице-президент не сможет принять участие в обсуждении речи президента. Мистер Ренд из-за болезни тоже, разумеется, не может, но он предложил, чтобы финансист, который произвел такое благоприятное впечатление на президента,– то есть вы, мистер Сэдовник,– выступил вместо него.

Шанс слабо представлял себе, как его засунут в телевизор, но ему очень туда хотелось. Секретарша ждала ответа.

– Я согласен,– сказал Шанс.– А что мне надо будет делать?

– Ничего, сэр,– обрадовалась секретарша.– Продюсер сам заедет за вами и привезет к началу передачи. Она идет в прямом эфире, так что вам нужно быть там за полчаса до начала. Вы будете гвоздем сегодняшнего выпуска. Я сейчас же сообщу о вашем согласии – они будут в восторге!

Шанс снова включил телевизор и стал думать о том, меняется ли человек после того, как побывает внутри. А если меняется – то навсегда или на время? Не станет ли он меньше после того, как программа закончится? Не получится ли из него два Шанса – один внутри телевизора, другой снаружи?

Вечером за Шансом явился продюсер передачи. Это был коротышка в черном костюме. Он сказал, что речь президента обострила интерес к экономическому положению страны, «и, поскольку вице-президент не сможет принять сегодня участие в нашей передаче,– продолжал он,– мы будем признательны, если вы объясните нашим зрителям, что, собственно говоря, происходит с экономикой. Вы – лицо, особо приближенное к президенту, и потому идеально подходите для того, чтобы прокомментировать его речь. В нашей передаче можно излагать свои мысли не стесняясь временем; ведущий не станет вас перебивать, но если ему потребуется вставить вопрос от себя или пояснить ваши слова, он будет прикладывать указательный палец левой руки к левому глазу».

– Я понял,– сказал Шанс.

– Ну что ж, раз вы готовы, едем; гример не отнимет у вас много времени.– Продюсер улыбнулся.– Кстати, наш ведущий хотел бы встретиться с вами до начала передачи.

В большом лимузине, принадлежавшем телеканалу, было два маленьких телевизора. Шанс попросил включить один из них, и, пока машина летела по Парк-авеню, они с продюсером молча смотрели на экран.

Студия была похожа на все телестудии, которые Шанс видел по телевизору. Его провели в гримерную и предложили выпить, но Шанс отказался от спиртного и попросил вместо этого кофе. Пришел ведущий. Шанс сразу узнал его, потому что случайно видел несколько раз «Сегодня вечером» – обычно он не смотрел ток-шоу.

Пока ведущий говорил ему что-то, Шанс думал о том, что его ждет. Наконец ведущий замолк, и тогда продюсер передал его в руки гримера. Шанс уселся в кресло, и гример покрыл его лицо тонким слоем коричневатого порошка.

– Вы часто выступаете на телевидении?– спросил у Шанса гример.

– Нет,– ответил тот,– но я часто смотрю телевизор.

Гример и продюсер вежливо засмеялись.

– Готово,– сказал гример и захлопнул коробку с гримом.– Удачи вам, сэр,– добавил он и вышел из комнаты вместе с продюсером. Шанс остался один.

В одном из углов гримерной стоял большой телевизор. Шанс увидел в нем, как появился ведущий и объявил начало передачи. Зрители зааплодировали, ведущий рассмеялся. Большие клювастые камеры плавно закружились вокруг эстрады. Грянул оркестр, и экран заполнило улыбающееся лицо дирижера.

Шанс был потрясен: телевидение могло показывать само себя, камеры передавали изображение друг друга вместе с изображением студии и собравшихся в ней людей. Из всего, что существует на земле,– деревьев, травы, цветов, телефонов, радиоприемников и лифтов – только телевидение с его полупрозрачным лицом способно отражаться в себе самом, как в зеркале.

Внезапно пришел продюсер и сделал Шансу знак следовать за ним. Они прошли через дверь, занавешенную плотными шторами. Шанс услышал, как ведущий произнес его имя. Продюсер тут же отскочил в сторону, и яркий луч света упал на Шанса. Он увидел перед собой сидящих зрителей, но не смог рассмотреть отдельных лиц. В телевизоре лица зрителей в зале всегда были видны. Три большие камеры стояли на маленькой квадратной сцене; справа, за обитым кожей столиком, сидел ведущий. Он улыбнулся Шансу, розовея от важности момента, и представил его; зрители зааплодировали. Подражая людям, которых он видел в телевизоре. Шанс пододвинул к столику свободное кресло и сел. Операторы с камерами неслышно кружили вокруг столика. Ведущий наклонился к Шансу.

Завороженный пристальным вниманием камер и едва различимых зрителей. Шанс решил: будь что будет. В голове его было пусто, он был весь напряжен и в то же время безразличен к происходящему. Камеры втягивали в себя изображение его тела, фиксировали каждое его движение и бесшумно рассылали сигнал по миллионам телеприемников, рассеянных по всему миру – по комнатам, салонам автомобилей и самолетов, каютам кораблей и номерам отелей. На Шанса смотрело сейчас больше людей, чем он встречал за всю свою жизнь,– людей, которые не были с ним даже знакомы. Люди, которые видели изображение Шанса на экране, не знали о нем ничего; откуда они могли знать, если он с ними никогда не встречался? В телевизоре отражалась только поверхность, камеры снимали изображение с владельца, как кожуру, а затем оно падало в бездну глаз телезрителя и безвозвратно исчезало. Объективы камер уставились на Шанса, как свиные рыла, равнодушно превращая его в картинку, доступную миллионам. Эти миллионы никогда не узнают, что Шанс – живой и настоящий, потому что телевизор не передает его мыслей. А он сам никогда не увидит своих зрителей и не узнает, о чем они думают,– они навсегда останутся для него только мыслью в голове.

До Шанса донеслись слова ведущего:

– Все мы, собравшиеся в студии, счастливы, что вы откликнулись на наше приглашение, мистер Сэдовник. Я уверен, не менее сорока миллионов американцев находятся сейчас у телеэкранов. Мы благодарим вас за то, что вы согласились заменить вице-президента, которому неотложные дела помешали, к сожалению, принять участие в нашей сегодняшней передаче.– Ведущий сделал паузу; в студии стояла абсолютная тишина.

Он сказал:

– Я буду с вами говорить напрямик, мистер Сэдовник. Вы согласны со взглядом нашего президента на положение дел в экономике?

– Каким взглядом?– переспросил Шанс.

Ведущий понимающе улыбнулся.

– С тем взглядом, который президент изложил сегодня во второй половине дня в своей речи на годовом собрании американского Финансового института. Перед выступлением он консультировался в числе прочих своих советников также и с вами…

– Правда?..– переспросил Шанс.

– Я имел в виду…– ведущий запнулся и посмотрел на свои заметки.– Вот, например… президент сравнил экономику страны с садом и сказал, что после долгой зимней спячки естественным образом наступит период весеннего роста…

– Никто не знает сада лучше меня,– уверенно сказал Шанс.– Я проработал в нем всю жизнь. Это хороший сад, здоровый сад – в нем растут здоровые деревья, и здоровые кустарники, и здоровые цветы, и они всегда будут такими, если не забывать их вовремя подстригать и поливать. За садом нужно постоянно ухаживать. Я согласен с президентом: все вырастет в свой срок. И в саду хватит места и для новых деревьев, и для новых цветов.

Половина зрителей начала аплодировать, другая половина – свистеть и улюлюкать. Бросив взгляд на стоявший рядом монитор, Шанс впервые увидел свое лицо, заполнившее весь экран. Затем камера показала несколько лиц в зале: одни были, казалось, довольны тем, что услышали, другие возмущались. Лицо ведущего вновь появилось на экране, и Шанс, оторвавшись от монитора, повернулся к своему собеседнику.

– Мистер Сэдовник,– сказал ведущий,– это золотые слова, и они взбодрят всех тех, кто не любит ныть и сетовать на жизнь, всех тех, кто не получает удовольствия от мрачных пророчеств. Я понял вас, мистер Сэдовник, так: замедление роста производства,– кризис рынка ценных бумаг и рост безработицы, по вашему мнению, всего лишь одна из фаз или, пользуясь вашими же словами, времен года в саду нашей экономики?

– В саду деревья растут… но они должны терять свои листья, чтобы появлялись новые зеленые и крепкие почки. Иногда дерево умирает, но от его корней пробиваются молодые побеги. Сад нуждается в тщательном уходе. Если вы любите свой сад, вы не будете стоять сложа руки и смотреть. Вы возьметесь за работу, и тогда с приходом весны сад расцветет.

Последние слова Шанса потонули в восхищенном реве зрителей. За спиной оркестранты стучали по своим инструментам, кое-где раздавались крики «Браво!». Шанс повернулся к монитору и увидел собственное лицо с глазами, скошенными в сторону. Ведущий поднял руку, чтобы успокоить зрителей, но аплодисменты продолжались, и только изредка кто-то свистел и улюлюкал. Тогда ведущий встал и отвел Шанса на авансцену, где торжественно заключил в объятия. В этот момент аплодисменты переросли в овацию. Шанс стоял, не зная, что делать дальше. Когда шум немного утих, ведущий взял Шанса за руку и сказал:

– Спасибо, спасибо, мистер Сэдовник. Именно в таком свежем взгляде, как ваш, нуждается наша страна. Будем надеяться, что ваша энергия приблизит наступление экономической весны. Еще раз благодарю вас от имени всех зрителей! Мистер Сэдовник – финансист, советник президента и новое лицо в политике!

С этими словами он проводил Шанса за кулисы. Там его ждал продюсер, который схватил Шанса за руку и воскликнул:

– Вы выглядели потрясающе, сэр, просто потрясающе! Я почти три года продюсирую это шоу и не помню ничего подобного! Скажу вам по секрету – босс в восторге! Потрясающе, просто потрясающе!

Продюсер провел Шанса за сцену. По дороге некоторые телевизионщики радостно приветствовали его, тогда как другие демонстративно отворачивались.

Пообедав с женой и детьми, Томас Франклин удалился в кабинет. Времени в офисе ему не хватало, чтобы справиться со всеми делами, особенно теперь, когда его помощница Хэйс была в отпуске.

Он работал, пока хватило сил, а затем отправился в спальню. Жена уже была в постели; она смотрела телевизор. Там шла передача, посвященная сегодняшней речи президента. Готовясь ко сну, Франклин изредка посматривал на экран. За последние два года стоимость принадлежавших ему акций упала на треть, все сбережения обратились в ничто, а недавно сократились и его дивиденды в фирме, где он работал. Речь президента не произвела на него особого впечатления, и сейчас он надеялся, что, может, хотя бы этот парень, который вместо вице-президента,– как его, ах да, Сэдовник – развеет его мрачные предчувствия. Он кое-как стянул брюки и бросил их на пол, вместо того чтобы поместить в автоматическую гладилку для брюк, подаренную женой. Сев на край кровати, он приготовился смотреть «Сегодня вечером» – передача только-только началась.

Ведущий представил Шэнси Сэдовника, и тот появился на экране. Картинка была четкой и цвета яркими, но еще до того, как лицо гостя полностью материализовалось на экране, Томас Франклин почувствовал, что этого человека он уже где-то видел. Может, по телевизору, в каком-нибудь из подобных интервью, когда камеры показывают интервьюируемого со всех сторон, так что тот прочно впечатывается в память зрителя? А может, он встречал Сэдовника лично? Так или иначе, этот парень был знаком Франклину, особенно его необычная одежда.

Он начал рыться в памяти и из-за этого прослушал, что, собственно, говорил человек на экране. Зал внезапно взорвался аплодисментами, и Франклин вышел из оцепенения.

– Что он сказал, дорогуша?– спросил Франклин у жены.

– И ты не слышал!– воскликнула та.– Он сказал, что с экономикой все в порядке! Просто экономика – это вроде как сад: что-то растет, что-то вянет. Мистер Сэдовник считает, что скоро все наладится.

Миссис Франклин окинула мужа взглядом, не предвещавшим ничего хорошего.

– Я же говорила тебе, что мы зря отказались выплачивать взносы за домик в Вермонте. И от круиза тоже зря отказались. Всё из-за тебя – вечно ты впадаешь в панику! Ха! Что я тебе говорила – это просто заморозки в саду и ничего больше!

Франклин снова уставился в телевизор. Черт побери, где же ему попадался раньше этот тип?

– Сэдовник – незаурядная личность,– рассуждала вслух жена.– Мужественный, хорошо воспитанный, с красивым голосом – что-то среднее между Тедом Кеннеди и Кэри Грантом. Он не такой, как все эти идеалисты с мозгами набекрень или жуткие технократы, у которых вместо сердца компьютер от «Ай-би-эм».

Франклин протянул руку за снотворным. Было поздно, и он очень устал за день. Зря он пошел в юристы. Бизнес… финансовый мир… Уолл-стрит – вот чем надо было заниматься. Но в сорок уже поздно что-либо менять. Он завидовал Сэдовнику – завидовал его ясной голове, его успеху, его вере в себя. «Как сад»,– пробормотал он, засыпая. Еще бы. В это стоит верить.

По пути домой, глядя на маленький экран в салоне лимузина, Шанс увидел следующего гостя передачи. Это была известная актриса – чувственная дама, просвечивающая сквозь полупрозрачное платье. Он услышал, что ведущий и актриса несколько раз произнесли его имя; актриса часто улыбалась и сказала, что нашла Шанса очень симпатичным и мужественным.

В доме Рендов один из слуг стремглав бросился открывать Шансу двери.

– Ваша речь была просто замечательной,– сказал он, провожая Шанса к лифту.

Другой слуга открыл дверь лифта.

– Огромное вам спасибо, мистер Сэдовник!– воскликнул он.– Примите эти слова благодарности от простого человека, который всякого навидался в жизни.

В лифте Шанс стал смотреть маленький переносной телевизор, вмонтированный в одну из панелей. Все еще шло «Сегодня вечером». Ведущий беседовал с новым гостем: это был певец с лицом, густо заросшим волосами. Он тоже не раз упомянул Шанса в своих ответах.

Наверху Шанса поджидала секретарша мистера Ренда.

– Вы выступили просто блестяще, сэр,– сказала она.– Я никогда не встречала никого, кто бы вел себя так непринужденно и при этом оставался самим собой! Слава богу, что в нашей стране еще есть такие люди, как вы! Да, кстати, мистер Ренд видел ваше выступление и, хотя он плохо себя чувствует, просил, чтобы вы к нему обязательно зашли.

Шанс вошел в спальню Ренда.

– Шэнси,– сказал Ренд, с трудом приподнимаясь в своей огромной постели,– позвольте от всей души вас поздравить! Ваша речь была просто блистательна. Думаю, на вас смотрела вся страна.

Он поправил одеяло.

– У вас замечательный дар – вы умеете держаться естественно, а это – свойство лидера. Вы вели себя смело и уверенно и при этом совершенно не впадали в морализаторство. Каждое слово било прямо в цель.

Ренд замолчал и посмотрел на Шанса. Тот ответил ему взглядом.

– Шэнси, мой дорогой друг,– продолжал Ренд очень серьезно и не скрывая своего восхищения,– вам будет, наверное, интересно узнать, что Йе-Йе – президент Комитета по организации приемов при ООН. По должности она обязана присутствовать на завтрашнем банкете. Я не в состоянии ее сопровождать и хотел бы попросить вас это сделать. Ваша речь запала людям в самое сердце. Мне кажется, многие были бы не прочь с вами познакомиться. Вы пойдете, правда?

– Разумеется, Бен. Мне будет приятно пойти с Йе-Йе.

На мгновение лицо Ренда свела судорога, как будто его заморозили изнутри. Затем он облизнул губы и обвел комнату потерянным взглядом. Наконец, собравшись с силами, Ренд снова посмотрел на Шанса и сказал:

– Спасибо, Шэнси. Знаете… если со мной что-нибудь случится, позаботьтесь о Йе-Йе. Ей будет тяжело одной, ей нужен кто-то… вроде вас.

В салоне самолета, летевшего из Денвера в Нью-Йорк, Йе-Йе постоянно возвращалась мыслями к Сэдовнику. Она пыталась подобрать ключ к событиям последних дней. Ей вспомнилось, что, когда она впервые увидела Шанса, тот не был даже удивлен; его лицо было бесстрастным, манеры – безупречными и сдержанными. Казалось, он все это предчувствовал заранее – автомобиль, боль и даже встречу с Йе-Йе.

Прошло уже два дня, а она так и не знала, кто он такой и откуда взялся. На все расспросы о себе он отвечал уклончиво. Вчера, пока слуги обедали, она поднялась в комнату к спавшему Шансу и тщательно осмотрела все его личные вещи. Она не нашла ничего – ни документов, ни денег, ни чеков, ни кредитных карточек. Даже использованного театрального билета и того не нашлось. Она удивилась, что Шанс путешествовал без всего этого. Возможно, его дела вел какой-нибудь банк, с которым он находился в постоянном контакте. Ведь по всему было видно, что Шанс принадлежит к преуспевающим слоям общества. Его костюмы были сшиты портным из материала высшего качества, его рубашки – ручной работы, из тончайшего шелка, его ботинки – из дорогой кожи. И чемодан был совсем новый, хотя и старомодного образца.

При каждом удобном случае Йе-Йе старалась задавать Шансу вопросы о его прошлом, но тот ограничивался общими словами, используя какое-нибудь из своих излюбленных сравнений, почерпнутых из телевизионных программ или из жизни природы. Йе-Йе догадывалась, что такая скрытность может быть вызвана крахом фирмы – возможно, даже банкротством, столь обычным в последнее время,– или же от него ушла любимая женщина. Возможно, он сам ушел под влиянием момента, а теперь мучается и пытается понять, стоит ли ему возвращаться обратно. Где-то в этой стране был город, где он жил, дом, в котором остались его вещи, дело, которым он занимался. Где-то скрывалось его прошлое.

Шанс никогда не упоминал других людей, не вспоминал о каких-либо событиях и связанных с ними местах. Йе-Йе в жизни не встречала человека, который бы так всецело полагался на самого себя. Уже одно это говорило о том, что Сэдовник имеет состояние и вес в обществе.

Она не могла понять, как он относится к ней, но в его присутствии сердце Йе-Йе начинало биться быстрее и ей становилось очень трудно говорить спокойно и сдержанно. Она часто думала о Шансе; она хотела знать о нем всё, и не из пустого любопытства. С самого начала она заметила, что ответы Шанса всегда предельно обтекаемы, и догадалась, что это для того, чтобы никто не смог понять его истинного отношения к тому или иному человеку или предмету.

Но в отличие от всех других мужчин, которых она близко знала, Сэдовник не пытался ни завладеть ею, ни оттолкнуть ее. Желание соблазнить его, заставить сбросить маску равнодушия странно возбуждало молодую женщину. Чем холоднее держал себя Шанс, тем больше хотела Йе-Йе, чтобы он посмотрел в ее сторону, угадал ее мысли, распознал в ней жаждущую любовницу. Закрыв глаза, она представила, что занимается с ним любовью – занимается отчаянно, безоглядно, страстно, беззастенчиво.

Поздно вечером Йе-Йе добралась до дому и позвонила Шансу. Она спросила, можно ли навестить его прямо сейчас. Шанс не возражал.

У Йе-Йе был усталый вид.

– Какая досада, что мне пришлось уехать! Я пропустила ваше выступление по телевидению, и я… скучала без вас,– прошептала она смущенно.

Затем она села на край постели. Шанс подвинулся, чтобы освободить ей место.

Йе-Йе откинула волосы со лба, внимательно посмотрела на Шанса и взяла его за руку.

– Ради бога… не убегайте от меня! Пожалуйста!– и с этими словами положила голову Шансу на плечо.

Шанс был в замешательстве – убегать было явно некуда. Он порылся в своей памяти, вспоминая ситуации в телевизоре, когда женщина приближалась к мужчине в постели, на диване или в салоне автомобиля. Обычно они вскоре оказывались частично раздетыми, а затем начинали обниматься и целоваться. Но что происходило дальше, по телевизору никогда не показывали – на экране появлялся новый кадр, совершенно не связанный с предыдущим, и в нем уже не было и следа этих мужчины и женщины. И все же Шансу было известно, что этим дело не ограничивается и что подобная близость обычно сопровождается еще рядом действий. Шанс смутно вспомнил, как много лет назад Старик вызвал мастера починить мусоросжигатель. Время от времени мастер отрывался от работы и выходил в сад выпить пива. Однажды он показал Шансу маленькие фотокарточки с совершенно голыми мужчиной и женщиной. На одной из этих фотокарточек женщина держала неестественно длинный и толстый орган мужчины в руке, а на другой – прятала его у себя между ног.

Пока мастер что-то рассказывал про свои фотокарточки, Шанс тщательно их изучал. Увиденное слегка взволновало его: в телевизоре он никогда не видел таких неестественно увеличенных мужских и женских органов, обычно скрытых под одеждой. В телевизоре пары никогда не принимали таких странных поз. Когда мастер уехал, Шанс разделся и осмотрел собственное тело. При осмотре он обнаружил, что его орган невелик и мягок. Он совсем не торчал – не как у мужчины с фотокарточек. Мастер утверждал, что в этом органе спрятаны семена, которые выбрасываются наружу, и при этом мужчина получает удовольствие. Шанс слегка помял и помассировал свой орган, но не испытал ровным счетом никакого удовольствия. Даже по утрам, когда Шанс просыпался и ощущал свой орган слегка увеличившимся в размерах, он все равно не становился твердым и удовольствия не приносил.

Позднее Шанс неоднократно пытался установить, существует ли связь между органами, которые женщина прячет под одеждой, и рождением детей. В некоторых телевизионных передачах Шанс видел кадры, посвященные тайне рождения. Люди в телевизоре говорили о докторах, операциях и больницах, затем показывали мучения роженицы, радость отца и розовое влажное тельце новорожденного. Однако из этих передач совершенно невозможно было понять, почему одни женщины имеют детей, а другие – нет. Пару раз Шанс задавал вопросы на эту тему Луизе, но та отказывалась на них отвечать. Некоторое время Шанс внимательнее обычного смотрел телевизор, пытаясь разгадать загадку, но потом забыл о ней и успокоился.

Йе-Йе начала гладить его по рубашке. У нее были очень теплые руки. Затем она прикоснулась к его подбородку. Шанс оставался неподвижным.

– Я уверена…– прошептала Йе-Йе,– ты чувствуешь… я хочу, чтобы мы… чтобы мы стали близки…

Внезапно она заплакала, тихо, как ребенок. Всхлипывая, она достала носовой платок и стала вытирать им глаза и нос, продолжая при этом плакать.

Шансу показалось, что он некоторым образом является причиной этих слез, но он не понимал почему. Он обнял Йе-Йе. Она словно только этого и ждала: навалившись всем весом, опрокинула Шанса на кровать и сама упала на него. Волосы Йе-Йе щекотали Шансу лицо, в то время как губы скользили по его груди, щекам, лбу, глазам и даже ушам. Шанс был уже весь мокрый от ее слез, он вдыхал ее запах и недоумевал, что же он должен делать. Затем рука Йе-Йе скользнула сперва на его живот, а затем еще ниже, словно ища что-то. Через некоторое время рука вернулась назад, и тут Шанс заметил, что Йе-Йе перестала плакать. Она лежала рядом с ним, спокойная и расслабленная.

– Шэнси, как я тебе благодарна!– сказала она.—Ты – самый волевой мужчина из всех, какого я встречала. Ты знаешь, что достаточно одного твоего прикосновения и я стану твоей. Но ты не хочешь пользоваться чужой слабостью.

Йе-Йе на миг о чем-то задумалась.

– В каком-то смысле ты совсем не американец. Знаешь, ты ведешь себя как европейский мужчина.

Она улыбнулась.

– Я имею в виду, что ты в отличие от всех мужчин, которых я знала, не прибегаешь ко всем этим американским штучкам, всем этим глупым пощипываниям, поглаживаниям, покусываниям. Ты не идешь окольным путем к цели, которая одновременно манит и пугает.

Она ненадолго замолчала и продолжила:

– Ты очень умный, ты любишь мозгом. Шэнси, ты знаешь, как завоевать женщину: нужно просто дать ей возможность переполниться любовью и желанием.

Шанс был неприятно удивлен тем, что он – совсем не американец. Почему Йе-Йе это сказала? В телевизоре он часто видел грязных, волосатых и шумных мужчин и женщин, которые громко заявляли о том, что они – антиамериканцы, или же это говорили о них представители полиции, хорошо одетые чиновники и бизнесмены, короче говоря – люди, которые называли себя американцами. В телевизоре столкновения между первыми и вторыми часто выливались в кровопролитие, насилие и приносили смерть.

Йе-Йе встала и поправила одежду. Она посмотрела на Шанса без всякой враждебности.

– Я должна признаться тебе, Шэнси,– сказала она,– я люблю тебя и хочу тебя. И я знаю, что ты знаешь об этом, и я признательна тебе, что ты решил ждать, пока… пока…

Она не смогла найти нужное слово. Когда Йе-Йе вышла из комнаты. Шанс встал, пригладил волосы и включил телевизор. На экране тут же появилось изображение.