Текст книги "Невыносимая жестокость"

– ФРЕДДИ! – заорал он и бросился в сторону бара, бесцеремонно распихивая попадающихся ему на пути коллег.

Услышав, как кто-то зовет его по имени, Фредди обернулся на знакомый голос. Улыбка так и застыла на его перепуганном лице, когда он увидел несущегося на него Майлса. Фредди невольно вспомнил студенческие времена и жуткое ощущение, когда он стоял посреди футбольного поля и держал в руках отнюдь не бокал мартини, а мяч, а прямо на него мчался вдвое превосходящий его, по весу, нападающий из команды противника. Страх парализовал Фредди, не позволив ему даже попытаться спастись бегством. Майлс схватил его за лацканы пиджака и, крутанув на месте, прижал к ближайшей стенке.

– Ну, я тебе устрою! – прохрипел он, задыхаясь и бешено вращая красными, как у быка, глазами. – Ты у меня быстро лицензии лишишься! – пообещал он, клацнув зубами в жестоком оскале. – Я на тебя в суд подам! И на мировое соглашение не рассчитывай! Деньги мне твои вонючие не нужны! Никаких компенсаций за моральный ущерб! В тюрягу пойдешь как миленький!

Фредди, понимая, что в такой ситуации не стоит рассчитывать на снисхождение и на здравый смысл оппонента, стал брыкаться и дергаться, пытаясь вырваться из железной хватки Майлса.

– Убери от меня свои лапы, Мэсси. Рукоприкладство еще никогда не шло на пользу адвокату.

Тем временем остальные представители столь уважаемой профессии собрались вокруг и наблюдали за происходящим, не понимая, что же могло заставить их возлюбленного гуру так резко сменить милость на гнев и подвергнуть суровой, но не слишком конструктивной критике одного из собратьев по цеху.

Не желая выслушивать контрдоводов назначенного в жертвы личного врага, Майлс отпустил пиджак Фредди и в ту же секунду, словно клещами схватил его за горло.

– Заткнись, – прохрипел он. – Говорить сейчас буду я. Тебе слово дадут, если до суда доживешь…

Ригли решил, наконец, вмешаться в происходящее. Решение это было вполне своевременным. Когда ему удалось, наконец, расцепить сжатые, как тиски, руки Майлса, Фредди Бендер уже почти посинел, а из его груди вырывались не возражения и даже не стоны, а одно только сипение.

Дав жертве перевести дух, Майлс, тем не менее, вовсе не собирался отпускать Фредди на волю и продолжал удерживать его на месте прижатым к стене.

Слегка очухавшись, Фредди сказал, обращаясь не столько к Майлсу, сколько к невольным свидетелям этой сцены:

– Уверяю, я не сделал абсолютно ничего незаконного или неэтичного!

– Врешь! – рявкнул ему прямо в лицо Майлс. – Врешь, как сивый мерин! Ты же ведь налево и направо заявлял, что Говард Дойл…

Фредди закатил глаза и терпеливо, словно обращаясь к непонятливому ребенку, сказал:

– Они поженились – да, было дело. Потом развелись – тоже вполне на законных основаниях. Никаких особых денег ни у него, ни у нее не было. Делить ничего не пришлось. Да и разошлись они без взаимных претензий. Может, тебе его техасский акцент не понравился? Да, он был искусственный, но я не уверен, что это запрещено законом. В конце концов, это же актер. Захотелось ему подурачиться и разыграть из себя ковбоя – ну и что? Ни одному юристу тут не к чему придраться.

Эти здравые рассуждения оппонента несколько поумерили пыл Майлса.

– Ч-ч-черт! – резко сказал он и отпустил Фредди.

Но не успел тот прийти в себя, как Майлс снова резко повернулся к нему и голосом, полным отчаяния, спросил:

– Но почему? Фредди, почему она так со мной поступила?

Глядя на лицо Майлса, можно было понять, что для него это вопрос жизни.

Фредди поправил пиджак, одернул рукава, осторожно ощупал пальцами припухшее красное горло и посмотрел на Майлса свысока, с легким и загадочным презрением сфинкса.

– Видите ли, уважаемый коллега, – обратился он к Майлсу официальным тоном, – даже тот, кто имеет неосторожность обратиться за помощью к вашему конкуренту по профессии, имеет право поступать так, как ему заблагорассудится – разумеется, не нарушая закона. Что касается меня, то я всегда соблюдаю не только букву закона, но и моральные правила. Поэтому я заблаговременно уведомляю вас о том, что Мэрилин обратилась ко мне с просьбой представлять ее интересы в судебном процессе, на котором ты, Майлс, будешь выступать в роли ответчика.

«Ответчик? – это слово вонзилось в сердце Майлса, словно пуля. – Неужели все закончится так пошло и низко? – спросил он себя. – Ощущение космической причастности к силам добра, грандиозные планы на будущее, возможность иметь счастливую семью и детей, – и что, все это будет сведено к подсчету долларов и центов? Неужели эта вселенская любовь, эта невероятная ночь, лучшая в моей жизни, – все это было лишь орудием мести?»

Ответ на этот вопрос потоком огнедышащей лавы поднялся в сознании Майлса из самых глубин его отчаяния.

«Да».

Фредди уже пришел в себя настолько, чтобы, не теряя достоинства, поклониться Майлсу и предоставить ему в одиночестве разбираться в своих потерях и унижениях. Впрочем, от маленькой мести он все же не удержался. Это было вполне понятно, если подсчитать, сколько унижений, подколов и издевательств он сам вынес от Майлса, хотя бы в памятном им обоим деле Гаттмана, да и во многих других.

– Извини, Майлс, – сказал он, отойдя на всякий случай на несколько шагов подальше, – но ты попался в те самые сети, расставлять которые сам привык за столько лет. Ничего не поделаешь – и на старуху бывает проруха. А еще в одной очень мудрой книге сказано: «Мне отмщение, и аз воздам».

Ригли вовремя успел броситься наперерез Майлсу и тем самым предотвратил более чем вероятное нанесение серьезных телесных повреждений Фредди Бендеру.

– Остынь, уймись ты, – приговаривал он, изо всех сил удерживая Майлса. – Скажи спасибо, если он еще сам в суд не подаст. Выдвинуть против тебя обвинение – пара пустяков. Посмотри, что ты творишь при таком количестве свидетелей!

Но Майлс уже не слушал увещеваний Ригли. Он совсем сник и думал только об одном – о Мэрилин. Когда он уходил на заседание ассоциации, она сказала на прощание: «Я буду скучать по тебе, дорогой». Эти слова метались в его голове из стороны в сторону, словно стальные шарики в пинболе. Ударяясь о мозг, они вызывали целую бурю хаотических эмоций. Не сказав больше ни слова, Майлс развернулся и молча, сжав зубы, направился к выходу из зала, а затем через холл к лифтам.

Ригли понял, куда идет Майлс. Ясное дело, ему нужно обсудить кое-что кое с кем в «люксе» для новобрачных. Догонять Майлса и навязывать ему свое сочувствие Ригли не хотелось. Для себя он решил, что будет лучше, если Майлс самостоятельно во всем разберется. Сам же Ригли предпочел остаться в банкетном зале, чувствуя, что его благоразумное, взвешенное поведение, скорее всего, будет оценено положительно свидетелями столь экстравагантной выходки со стороны его босса. Что-то подсказывало Ригли, что в ближайшее время положительное мнение о нем среди адвокатского сообщества может сыграть важную роль в его жизни. «Как бы не пришлось мне подыскивать новую работу», – подумал Ригли, прикидывая про себя всю сложность положения Майлса.

Сам же Майлс все никак не хотел признаваться себе в том, что Мэрилин не просто обвела его вокруг пальца, но и нанесла серьезневший урон его профессиональной репутации, а также обманула в лучших чувствах. Стоя в скоростном лифте, который уносил его к пентхаузу, он мрачно топтался на месте и на все лады повторял про себя последние слова Мэрилин: «Я буду скучать по тебе, дорогой». Что же она имела в виду, когда произносила эту фразу? Остается ли у него еще хоть какая-то надежда?

«И все-таки, зачем же она так со мной поступила?» – вновь всплыл в его голове все тот же вопрос. Ответом и крушением последних надежд стало дзиньканье лифта, возвестившее о том, что пассажир доставлен на нужный этаж. Двери бесшумно разошлись в стороны, и, сделав шаг в холл, Майлс налетел на тележку гостиничного носильщика, доверху набитую багажом.

Багажом Мэрилин.

Отшвырнув носильщика в сторону и едва не перевернув тележку, Майлс бросился к дверям номера. Мэрилин как раз заканчивала складывать последние мелочи в небольшой саквояж. Как только Майлс показался на пороге, лежавшая у ног Мэрилин борзая подняла голову, оскалилась и предупредительно зарычала.

Появление Майлса, похоже, ничуть не удивило Мэрилин.

– Привет, Майлс, – бесстрастно сказала она. – Фредди позвонил и предупредил, что ты сейчас будешь.

Майлс не нашел в себе сил даже на то, чтобы хорошенько выругаться в адрес Фредди. Гнев, злость, ярость – все эти чувства в один миг покинули его, оставив наедине с отчаянием и опустошенностью.

– Возвращаешься домой в Лос-Анджелес? – спросил он, безуспешно пытаясь придать своему голосу безразличие и непринужденность.

– Да, – ответила Мэрилин и посмотрела на него с сочувствием. – И кстати, думаю, будет справедливо предупредить тебя кое о чем. Выждав соответствующее приличиям время, я попрошу Фредди подать ходатайство о том, чтобы тебе запретили подходить ближе, чем на пятьсот футов к моему дому.

– Ты имеешь в виду мой дом?

– У меня есть основания предполагать, что суд пойдет мне навстречу, и недвижимость, являющаяся основным местом проживания, будет зачислена в счет отступных при разводе.

Майлс со вздохом кивнул и подумал: «Все верно. Скорее всего, так оно и будет. Даже, несмотря на то, что ты ни одного дня не прожила там со мной». Вслух же он лишь спросил:

– Скажи, Мэрилин, эта ночь, которую мы провели вместе, – она для тебя хоть что-нибудь значила?

На лице Мэрилин появилась так хорошо знакомая Майлсу убийственная игривая улыбка.

– Знаешь, дорогой, эта ночь значит для меня очень многое. – Тут она снова улыбнулась, и Майлс невольно втянул голову в плечи. – Полагаю, она значит для меня ровно столько же, сколько и для тебя, а именно – половину твоего состояния. Согласись, это действительно немало.

Потом выражение лица Мэрилин несколько смягчилось, и в ее взгляде появилось даже что-то похожее на нежность или признательность.

– Можешь мне поверить, Майлс, – низким чувственным голосом произнесла она, – ты навсегда останешься для меня самым любимым мужем.

Майлс вздрогнул, словно человек, которого в темноте задела крылом летучая мышь.

– Мэрилин… прошу тебя!

«Я прошу, – с ужасом осознал он ситуацию, в которой оказался. – Я ее умоляю. Умоляю о снисхождении, как какой-то жалкий ответчик, проигравший развод». При этом он ничего не мог с собой поделать.

– Пожалуйста, давай подумаем… давай попробуем… может быть, получится…

– Извини, дорогой, мне сейчас не до сантиментов. Во-первых, я не в настроении, а во-вторых, я действительно опаздываю. – Наклонившись к Майлсу, она чмокнула его в щеку и добавила:

– Ну, все, я пошла. Перед отлетом нужно еще вернуть собаку. Я ведь ее напрокат брала. Хороший песик, дрессированный.

У Майлса закружилась голова. С замиранием сердца он проводил Мэрилин взглядом. Вздохнув, тяжело опустился на красную кровать и застонал от почти физически ощущаемой горечи и боли потери. Этот стон был прерван недовольным рычанием. Майлс вздрогнул и посмотрел в ту сторону. Оказывается, не успела Мэрилин выйти за порог, как хорошие манеры вмиг покинули борзую, и та, вскочив на кровать, в свое удовольствие растянулась на красных простынях.

Майлс импульсивно протянул руку, чтобы погладить пса, но тот лишь оскалился, предупреждая, что ему, по всей видимости, тоже не до сантиментов.

«Это животное никогда меня не любило, – мрачно констатировал Майлс, сам до конца не понимая, кого именно он имеет в виду. – Вот ведь скотина!»

Откуда-то из холла, по всей видимости, уже от лифта, донесся звучный голос Мэрилин:

– Говард!

Афганец подобострастно завилял хвостом и бросился на ласковый зов. В этом Майлс прекрасно понимал собаку. Он и сам был готов броситься вдогонку, если бы Мэрилин хоть шепотом, хоть жестом поманила его.

Между тем у собаки появилось одно срочное дело, которое заставило ее задержаться у выхода. По всей видимости, пес засиделся в помещении и больше терпеть не мог. Впрочем, не исключено, что своим поступком он хотел сообщить Майлсу все, что о нем думает. В общем, прервав свой бег к лифту, афганская борзая сделала небольшой крут у порога гостиной и, согнувшись грациозной дугой, оставила на белом ворсистом ковре довольно солидную для столь изящной собаки кучку дерьма.

Убитый горем Майлс сидел на кровати и смотрел туда, где, распространяя по великолепному помещению зловоние, лежала эта кучка. И он воспринял ее как полную, предельно точную метафору всей своей жизни.

Глава 16

В Голливуде стоял отличный денек.

Небо было ясное, дул легкий ветерок, и городской смог ощущался лишь в самом низу, у подножья холмов. А вот выше в воздухе можно было почувствовать лишь запах денег.

Свежие после занятий йогой, посещения массажиста и салона красоты, Мэрилин с подругой – абсолютно живой Сарой Соркин – загорали на площадке возле бассейна Майлса. Оба ротвейлера Мэрилин также были здесь; один мирно дремал, найдя тень под ближайшим кустом, а другой мужественно терпел жару, считая, что удовольствие дремать, положив голову к ногам обожаемой хозяйки, того стоит.

Из огромных, похожих на черные валуны стереоколонок лился голос Эдит Пиаф. «Non, rien de rien! Non, je ne regrette rien…»[6]6
  Нет, это все пустяки! Нет, я ни о чем не жалею… (фр.).


[Закрыть] – пела она. Обе женщины лениво созерцали искрящуюся на солнце гладь бассейна. Мэрилин при этом потягивала свой любимый ромовый коктейль, а Сара на этот раз выбрала для себя стаканчик пепто-бисмола.[7]7
  Лекарство от язвенной болезни.


[Закрыть]

Мысли Мэрилин непроизвольно вновь и вновь возвращались к Майлсу. Она никак не ожидала от него такой реакции. В отличие от большинства мужчин в такой ситуации, в его поведении не было ни намека на злобу и желание отомстить. Похоже, он действительно здорово переживал и мучился. Если же прибавить к этому его речь, произнесенную перед собранием адвокатов в Лас-Вегасе, то можно было и впрямь поверить в искренность его любви к ней.

«Нет, нет, главное – не расслабляться, – напомнила себе Мэрилин. – Эйфория – это еще не любовь». Кроме того, уверенности в своей правоте ей прибавлял тот факт, что она сумела обыграть Майлса на его собственном поле. Все честно и справедливо.

«Победитель получает все, и потом, победителей не судят, – подумала Мэрилин. Впрочем, что-то до сих пор смущало ее и не давало почувствовать сладость долгожданной победы. – Ну, хорошо, я его обыграла. Никуда от меня не денется и половина его денег. А дальше-то что? Я все равно остаюсь одна. Близкого человека нет, жизнь пуста, а впереди… что же, собственно, впереди? Все та же пустота, только заполненная видимостью дел и жизни».

Мэрилин в очередной раз попыталась отвлечься от неприятных мыслей, заняв себя тем, что переставила шезлонг по солнцу и перестелила купальное полотенце. «И чего я, спрашивается, жалуюсь? – мысленно убеждала она себя по ходу дела. – Я ведь получила то, чего хотела. Я теперь независима, состоятельна и, в отличие от некоторых (тут она покосилась на Сару), свободна в использовании своих денег». Все это было, конечно, так, один аргумент вытекал из другого, и, в общем, у Мэрилин было все, чтобы убедить себя в правильности принятого решения. И, тем не менее, какое-то внутреннее сомнение постоянно точило ее, напоминая о том, что в этой игре она, быть может, слишком увлеклась и сделала самую серьезную ошибку за всю свою жизнь.

– Эй… – окликнула ее Сара, – ты, где это витаешь? Судя по твоему лицу, ты где-то далеко отсюда.

Мэрилин вздохнула и развела руками.

– Знаешь… что-то я устала. Майлс, этот развод, отступные…

Сара внимательно и подозрительно посмотрела на нее.

– Надеюсь, ты не собираешься бросать начатое дело, не доведя до конца?

– Нет, нет, что ты. Просто… если честно, мне вдруг на какое-то мгновение стало его жалко. На предварительных слушаниях он выглядел таким несчастным… как побитая собака.

– А что ты хочешь? – возразила Сара. – Так он и должен выглядеть. Его ведь и вправду побили, но по правилам, в честном поединке.

Высказавшись, Сара потянулась к сумочке, чтобы достать оттуда зеркальце и крем для загара.

– Да, – кивнув, согласилась Мэрилин, – но…

«Не так уж все это было честно», – хотелось ей сказать.

– А то, что он, как ты говоришь, выглядел несчастным и жалким, так это вполне естественно, – с понимающей многозначительной улыбкой произнесла Сара. – Они все так выглядят, когда начинают кусать себе локти за то, что вовремя не настояли на брачном контракте. – Она посмотрела на Мэрилин ободряюще. – Ну да ладно, теперь уж осталось недолго. Соберись с силами и потерпи до конца процесса. А в перерывах между заседаниями наслаждайся жизнью. Вон, смотри, какой у тебя шикарный бассейн.

«Так-то оно так, только проблема в том, что на самом деле этот бассейн не мой, – мрачно подумала Мэрилин. – И я не чувствую, что он мой. Поплавать, что ли, в самом деле? Может, полегчает». Но и эта мысль не отвлекла ее от Майлса. Она поймала себя на том, что гадает, как часто он сам здесь купался.

Некоторое время она лежала молча, слушая Эдит Пиаф и легкий плеск воды о бортик бассейна, потом вздохнула и посмотрела на Сару. Совершенно неожиданно для себя она вдруг спросила:

– Слушай, а как ты думаешь, он хоть питается нормально? Может, у него и аппетит пропал от всех переживаний?

Сара так и подпрыгнула в шезлонге.

– Мэрилин! – возмущенно воскликнула она. – И думать об этом забудь!

Мэрилин поняла, что у нее и вправду ум заходит за разум, и, встав с шезлонга, нырнула в бассейн.

«Как здорово», – мелькнуло у нее в голове.

Ригли со страхом ждал этого момента с тех самых пор, как они с Майлсом вернулись из Лас-Вегаса.

Его – вместе с Майлсом – вызвали в кабинет к Гербу Майерсону. Впервые с тех пор, как он поступил на работу в фирму, ему предстояло встретиться лицом к лицу с легендарным Гербом Майерсоном. По правде говоря, эта перспектива не казалась ему радужной.

Особенно учитывая, в каком состоянии находился Майлс все последнее время.

От того знаменитого Майлса Мэсси, звездным часом которого стало его знаменитое выступление на конференции в Лас-Вегасе, не осталось почти ничего. Он изменился не только внутренне, но даже внешне. В офисе появлялся небритым, в мятом костюме, порой в несвежей рубашке и почти постоянно либо навеселе, либо с головной болью после обильных возлияний накануне. Но самое страшное было даже не в этом. Проблема заключалась в том, что его блестящий адвокатский ум отказался ему служить и ушел на каникулы. Куда-то улетучились и умение четко анализировать ситуацию, и непревзойденная интуиция, и даже элементарные профессиональные навыки ведения процесса. Все начатые Майлсом дела были переброшены на других, менее известных адвокатов, работавших в фирме. Многим клиентам это не понравилось, и они не только переметнулись к конкурентам, но и не без оснований потребовали неустойку за несоблюдение условий договора.

Ригли было до боли тяжело видеть, как у него на глазах разлагается, превращается в живой труп его былой кумир. Впрочем, тем более болезненной и неприятной представлялась ему перспектива посещения кабинета Герба Майерсона.

О методах работы Майерсона с кадрами среди адвокатов ходили страшные слухи. Судя по всему, не было в мире юриспруденции ничего страшнее, чем попасть в немилость к этому человеку. На профессиональной карьере адвоката можно было смело ставить крест, если он попадал в «расстрельный» список Майерсона. А Майлс, по-видимому, был уже внесен в этот список. Ригли понимал, что, скорее всего после посещения главы фирмы в этом списке появится и его имя. За что? Да ни за что. «…И примкнувший к нему Ригли».

«Виновен в соучастии, – мрачно размышлял Ригли. – Он сожрет меня, просто хотя бы потому, что в его старческом сознании я всегда ассоциировался с Майлсом, а значит, я его соучастник. Вот тебе и оборотная сторона медали: чем выше взобрались, тем больнее падать».

Перед дверью кабинета Майерсона Ригли стоял в одиночестве. Майлс зашел в эту драконью пещеру с четверть часа назад и с тех пор не подавал никаких признаков жизни. Ригли даже подумал было бросить все и убежать, куда глаза глядят, но решил, что в таком случае месть Герба Майерсона будет еще более ужасной. Негромкий зуммер звонка, приглашавший его в кабинет, прозвучал как барабанная дробь перед эшафотом. Он помедлил перед дверью. «Ну ладно, Цезарь, – протягивая руку к дверной ручке, подумал он. – Идущие на смерть приветствуют тебя».

Но то, что Ригли увидел, войдя, превзошло его самые невероятные ожидания.

Плотные жалюзи на окнах кабинета были наглухо закрыты и толстые занавеси задернуты, окончательно перекрывая доступ света в помещение. Освещалось оно лишь настольной лампой, находившейся на огромном письменном столе черного дерева, перед которым спиной к Ригли стоял Майлс. Он даже не обернулся, когда позади него скрипнула дверь. Прошло несколько секунд, прежде чем Ригли смог рассмотреть за столом сгорбленную фигуру человека с серой кожей и в круглых очках с толстыми стеклами, что делало его невероятно похожим на мумифицированную сову. Ригли судорожно вспоминал, существовал ли у какого-нибудь народа культ, связанный с этой ночной птицей. Но тотчас же отогнал посторонние мысли.

Как-никак перед ним был сам Герб Майерсон.

Судя по всему, ни ему, ни Майлсу не было никакого дела до появления Ригли.

Он решил воспользовался этим и, неслышно ступая по толстому ковру, зашел Майлсу за спину, словно решил спрятаться за ним и переждать неминуемую бурю.

В этот момент в круг света, отбрасываемый настольной лампой, откуда-то из темноты шагнула медсестра, имевшая весьма соблазнительные формы. Она наклонилась над креслом-каталкой Герба Майерсона и привычным движением, слегка приподняв край его пиджака, отстегнула от бока человека-призрака пластиковый мешочек с желтоватой жидкостью. Буквально через секунду она так же ловко прикрепила к дренажной трубке очередной пакет. Затем, действуя все так же бесшумно, она заглянула в журнал с расписанием процедур и, повернув краник на капельнице, поправила трубочку, уходившую под рукав Майерсона.

Как только первые капли какого-то чудодейственного снадобья из капельницы просочились в вены Майерсона, он вздрогнул, словно электрическая игрушка, подключенная к источнику питания, и заговорил.

– Эта женщина… выставила на посмешище и обесчестила… всю нашу фирму. – Сухой хриплый голос старика врезался в темноту, вспарывая ее со звуком рвущейся наждачной бумаги.

Ригли стало совсем не по себе. Он сделал полшага в сторону и скосил глаза на Майлса. Тот стоял перед злым демоном, сохраняя внешнее спокойствие, словно грамотный, стремящийся доказать если не свою невиновность, то хотя бы снизить тяжесть своей вины подсудимый перед коллегией присяжных.

– Да, Герб, – коротко сказал Майлс.

– Коллега, – в устах Майерсона это обращение прозвучало почти как угроза, – наша фирма занимается серьезными делами… и вряд ли на ее репутации и благосостоянии хорошо скажется известие, что наш лучший сотрудник был одурачен и выставлен на посмешище… в той самой сфере, в которой он считался непревзойденным специалистом… Фирма долго не продержится, если позволит себе плясать под чью-то дудку… – Майерсон помахал рукой в какой-то чудовищной пародии на танец.

– Да, Герб, вы правы, – как заклинание, повторил Майлс.

По правде говоря, в глубине души Ригли надеялся, что его увядающий на глазах кумир все-таки совершит настоящий поступок, восстанет против деспотической власти и хотя бы попытается защитить свое светлое искреннее чувство к любимой женщине. Впрочем, одним разочарованием больше, одним меньше – это уже не имело для Ригли никакого значения.

– Я все понимаю, Герб. – Майлс покачал головой. – Я… дело в том… впервые за всю мою карьеру адвоката я не знаю, что делать. Я сам подставился под удар и не знаю, как из-под него выйти. – Его голос слегка дрогнул. – По-моему, я пропал.

– Пропал! – Майерсон словно сплюнул это слово со своих губ. Его глаза, еще несколько минут казавшиеся абсолютно белесыми и мертвыми, налились кровью и грозно, очень даже живо засверкали. – Не знаешь, что делать? Я скажу, что тебе нужно сделать!

Ригли поежился и снова попытался спрятаться за Майлса.

– Тебе нужно сделать вот что… – Неожиданно Майерсон замолчал и, обращаясь куда-то в темноту, ткнул костлявым пальцем в сторону медсестры. – Выйдите.

Медсестра послушно собрала свои пакеты и дренажные мешки и направилась к двери. Когда она обошла письменный стол и поравнялась с Ригли, тот тоже повернулся и последовал за нею. В этот момент ему больше всего на свете хотелось оказаться по ту сторону двери.

– Нет, нет, ассистент, вы останьтесь! – послышался из темноты шершавый, как напильник, голос.

Эти слова петлей аркана схватили Ригли за горло и потащили его назад к письменному столу. Икая и вздрагивая, он снова занял свою позицию позади Майлса.

– Веди себя как мужчина! – продолжал хрипеть Майерсон. – Вот что я тебе скажу: ты облажался. Облажался по полной программе. Ишь ты, жениться он надумал. Баба вскружила ему голову, и он, понимаете ли, ей поверил. Доверие! Любовь! Ну да, конечно, все дело в чертовой любви. Сколько живу, столько слышу вокруг: любовь, любовь. Ну, а теперь послушай меня. Я с тобой буду говорить не о любви, а о том, в чем лучше разбираюсь: о чертовом законе.

Ригли казалось, что еще немного, и его хватит инфаркт. Он пока не понимал, к чему клонит этот сгорбленный живой полутруп, наклонившийся вперед в своем кресле-каталке, но чувствовал, что ничего хорошего тот не предложит.

Тем временем Герб Майерсон с большим трудом встал на ноги. Годы и болезни настолько согнули его в дугу, что даже когда старик стоял во весь рост, то по-прежнему казалось, что он сидит за письменным столом. Медленно, тяжело, словно высчитывая, хватит ли у него сил на следующий шаг, он прошел вдоль стола, а торчащий кверху, как антенна, штатив с капельницей преданно тащился за ним.

– Кто мы такие? Мы – слуги закона! – объявил он дрожащим от напряжения голосом. – Это значит, что мы служим закону, чтим закон, уважаем закон! И мы зарабатываем наш чертов кусок хлеба с маслом благодаря закону!

Майерсон уставился на Майлса, его иссушенное серое лицо выглядело столь же безжизненным, как и тело.

– По большей части мы повинуемся закону… – Он искоса посмотрел на провинившегося партнера по бизнесу, словно желая удостовериться, понимает ли тот его намеки. – Иногда же мы подчиняемся закону лишь потому, что вынуждены это делать, хочется нам этого или нет… – Последовала еще одна пауза, во время которой Майерсон перевел дыхание и оценил эффект, произведенный его речью. Судя по всему, его монолог приближался к кульминации. – …Но, коллега, данный случай не относится ни к разряду первых, ни вторых. Это тот редкий случай, когда мы можем поступить с законом по-иному. И зарубите себе на носу: я не сказал – нарушить закон или вольно истолковать его. Просто отнеситесь к некоторым вещам не так, как относились всегда.

Ригли лелеял надежду, что ослышался или неправильно понял намеки старого адвоката. К сожалению, это было не так. С каждой новой фразой сбывались его самые худшие подозрения.

Майерсон запустил дрожащую пергаментную руку за пазуху и извлек из внутреннего кармана потертую визитную карточку.

– Вот телефон, – прохрипел он. – Большой специалист по решению таких деликатных вопросов. Кличка, то есть профессиональный псевдоним, – Сиплый Джо.

– Что же вы мне предлагаете, Герб? – обреченно переспросил Майлс, судя по всему, отчаянно пытавшийся «развести» Майерсона на прямые указания.

– Я предлагаю вам, коллега, встретиться с этим человеком и решить ваш вопрос, причем таким образом, чтобы никто, ни одна живая душа не могла проследить связь между этим телефоном и нашей фирмой.

В этот момент старик приблизился к медицинскому прибору с осциллографом, и в зеленоватом свете, шедшем от экрана, его лицо приобрело и вовсе могильный оттенок.

Не без труда опустившись в свое кресло, Майерсон перевел дыхание и кивнул в сторону Ригли:

– И проследите за своим помощником. Пусть тоже ведет себя как мужчина, да держит язык за зубами во избежание неприятных последствий для всех нас, а для него самого – в первую очередь.

Майлс молча взял визитку со стола и направился к двери. Ригли последовал за ним, отставая не больше чем на полшага. Лишь захлопнув за собой дверь и оказавшись в залитом светом холле, Ригли вдруг с ужасом понял, каким именно способом Герб Майерсон предложил Майлсу исправить столь неприятную ситуацию.

Ригли потратил почти целый час, пытаясь отговорить Майлса от задуманного.

Но его наставник был тверд, как скала, и не принял к рассмотрению ни один из доводов Ригли:

– Знаешь, в этом деле Герб абсолютно прав, – негромко, но твердо произнес он, одновременно жестом подзывая к себе бармена. – Да ты не суетись. У меня есть абсолютно надежный план, а тебе в нем тоже отведена своя роль.

Абсолютно надежный? Как же, хрен вам. Вся эта затея не понравилась ему с самого начала. Когда бармен подошел, Ригли сразу же заказал себе «отвертку». Майлс решил обсудить план дальнейших действий в нейтральном месте, выбрав бар «Формоза», где в этот час не было почти ни души. Первые любители дневной выпивки обычно появлялись в этом заведении не раньше четырех часов пополудни.

– Майлс, но ты же любишь ее, – взмолился Ригли. – Ты же сам мне говорил.

Майлс посмотрел на него, и Ригли вдруг обратил внимание на странный, недобрый, если не сказать нездоровый, огонек в глазах босса.

– Да, Ригли, я люблю ее. И именно поэтому должен сделать то, что задумал. Понимаешь, ведь тут речь идет о чести. Я не буду достоин своей же любви, если не смогу сберечь свою честь. Да, признаюсь, я подставил свою задницу, когда пошел на поводу у собственных чувств.

– Ну да, а Мэрилин и схватила тебя, воспользовалась возможностью, – сделал вывод Ригли. – Но теперь…

Майлс помахал перед его лицом визиткой, выданной ему Майерсоном.

– Это, друг мой, самый эффективный и действенный способ уладить возникшие у меня проблемы. – Наклонившись к Ригли поближе, он зашептал ему прямо в ухо:

– От того, что предлагает сам Герб, отказываться нельзя. Ну, а теперь – соберись. Мне потребуется твоя помощь как аналитика и специалиста по выработке некоторых частных решений. Нужно продумать кое-какие детали.

– Например?

– Имена, маскарадные костюмы, легенду для прикрытия – ну, сам понимаешь, все, что бывает нужно в таких делах.

Ригли прекрасно понимал, что на самом деле ничего не смыслит в «таких делах». Он залпом осушил свой бокал и тотчас же заказал бармену вторую «отвертку», попросив при этом удвоить дозу алкоголя в коктейле. Второй бокал тоже опустел достаточно быстро. К тому моменту, как подошел момент заказывать третий, план Майлса уже начал нравиться Ригли. В конце концов, а что тут сложного? Нужно только четко все продумать: воспользоваться вымышленными именами, заплатить за услугу наличными, не светиться где не надо и с кем не надо, ну, и получше зазубрить придуманную легенду. Если все сделать правильно, ни одна собака не учует связи между «этим делом» и фирмой. Когда бармен принес ему третью «отвертку», Ригли уже в нетерпении ждал, когда же Майлс, наконец, позовет его на встречу с Сиплым Джо.