Текст книги "Невыносимая жестокость"

Глава 10

Кабинет Майлса был в очередной раз отремонтирован и заново оформлен.

На этот раз стилевой доминантой стали прозрачные поверхности. Письменный стол, барная стойка, журнальные столики, подставки под телевизор и музыкальный центр – все было выполнено из стекла, прозрачной пластмассы или хрусталя. Даже документы, занимавшие целый стеллаж со стеклянными полками, были сложены в прозрачные пластиковые папки. В очередном номере журнала «Мир интерьера» опять были помещены фотографии этого кабинета, который был теперь назван «дерзким воплощением американской открытости».

Стоя у окна и глядя на Голливудские холмы, Майлс бегло наговаривал на диктофон проект очередного выступления в суде.

– И, разумеется, нам придется опротестовать подобное решение, если оно будет вынесено. Точка. Абзац.

Подумав несколько секунд, он начал диктовать следующую фразу:

– Мы прекрасно понимаем, что, несмотря на все разногласия, обе стороны, участвующие в процессе, сходятся в одном: самым важным в этом деле является соблюдение интересов маленького Венделла Младшего. Более того, мой клиент считает, что должен сделать все, чтобы свести к минимуму возможные отрицательные последствия для своего сына.

Нажав на кнопку «стоп», Майлс заметил про себя: «Этот маленький ублюдок стоит у меня поперек горла. Все карты мне спутал, щенок. Если бы не он, я бы это дело в два счета уладил». Вновь включив диктофон, Майлс продолжал:

– Тем не менее, мы ставим под сомнение увеличение расходов на специальное дополнительное образование ребенка ввиду того, что излишние перегрузки могут отрицательно сказаться…

В кабинете раздалось шуршание интеркома.

– Мистер Мэсси, – послышался голос секретарши Герба Майерсона – основателя и совладельца фирмы, – мистер Майерсон интересуется, не найдется ли у вас свободной минуты.

Майлс не поверил своим ушам. Стремительно повернувшись к аппарату внутренней связи, он нажал нужную кнопку и переспросил:

– Герб хочет видеть меня?

– Только если вы не заняты. Если сейчас у вас нет времени, будьте любезны, сообщите мне, когда у вас найдется для мистера Майерсона пара минут.

Пара минут? Ничего себе постановка вопроса! Майлс по-прежнему отказывался верить в происходящее. Он видел главу фирмы «Мэсси и Майерсон» всего пару раз: впервые – при поступлении на работу, потом в тот день, когда ему предложили стать партнером и взять себе долю в бизнесе, да, и еще раз – когда он навещал Герба в больнице.

Герб Майерсон был легендарным персонажем в истории американской юриспруденции. Его победы во многих процессах стали прецедентами, на которые десятки лет ссылались другие юристы. Герб Майерсон практически заново переписал законодательство о разводах в штате Калифорния. Помимо основного бизнеса, Гербу Майерсону принадлежали два отеля в Лас-Вегасе.

Герб к тому же легендарный затворник в духе Говарда Хьюза, подумал про себя Майлс. Он из тех, кто ведет абсолютно уединенный образ жизни и старается как можно реже появляться на публике. Само собой, Майлс не заставил себя упрашивать. Бросив диктофон на диван, он поправил перед зеркалом галстук и, кивнув на ходу секретарше, направился к приемной Майерсона. За глаза поговаривали, что у Герба в записной книжке есть номер прямого сотового телефона президента. При этом номера мобильника самого Герба не знал никто.

Попытавшись угадать, с чего бы это Майерсон его вызвал, Майлс был вынужден признаться себе в том, что ни одна из версий не выглядит правдоподобной. Поняв, что придется действовать согласно обстановке, он предельно сосредоточился и открыл тяжелую дубовую дверь в святилище Герба Майерсона.

В помещении было почти темно. Тяжелые плотные шторы закрывали окна, а подсветка была мягкой и приглушенной. Дойдя до центра огромного кабинета, Майлс разглядел в другом его конце силуэт старого сгорбленного человека. Старик сидел за огромным письменным столом в изготовленном явно по спецзаказу кресле-каталке, издали практически неотличимом от обычного удобного кресла.

Подойдя еще ближе, Майлс разглядел в полумраке какое-то странное сооружение, нависавшее над стариком. В верхней части сооружения что-то поблескивало и даже, как показалось Майлсу, пускало пузырьки. Он понял, что это капельница. Тонкий пластмассовый шланг змеился вниз и скрывался под рукавом рубашки, уходя к старческим венам. Кроме того, за спиной Майерсона мелькали огоньки индикатора и небольшой экранчик осциллографа. По всей видимости, для поддержания жизни и деловой активности старого адвоката у него в кабинете работала целая выездная лаборатория.

Совершенно неожиданно до Майлса донесся старческий голос – дрожащий, сухой, исходивший из иссохшего, немощного тела, из дряблого горла. Впрочем, ничто, даже возраст, не могло избавить этот голос от акцента, приобретенного Майерсоном в далеком детстве, проведенном в Бруклине. Майлсу стало даже немного не по себе – настолько этот голос казался бесплотным и бестелесным. Кроме того, ему пришлось напрячься, чтобы услышать и понять, что говорит старик. Тот тем временем монотонно, лишь иногда неожиданно повышая голос, скрипел:

– … на одном лишь процессе по делу Рексрота двенадцать полностью оплаченных дней. Кроме того, триста двадцать оплаченных часов службы среднего и младшего юридического персонала. Пятьсот два часа оплаченных услуг, оказанных юристами и консультантами. Шестьсот восемьдесят часов сугубо адвокатской работы, оплаченных по высшей ставке. И еще добавим к этому восемьдесят пять обедов в ресторане за счет клиента. Отличный результат. Мои поздравления.

Над дубовым столом медленно поднялась слабая старческая рука, высохшая, словно пергамент, с узловатыми суставами и выпирающими венами. Она дрожала, будто осенний лист, готовый сорваться с ветки при ближайшем порыве ветра.

Майлс поспешно шагнул и пожал протянутую руку. Он чуть не вскрикнул, когда ощутил это сухое, ледяное, словно неживое прикосновение.

– Должен вам сказать, уважаемый коллега и партнер, что в последнее время вы стали настоящим локомотивом, который тащит за собой всю нашу фирму. – Прохрипев эти слова, старик откинулся и серым обложенным языком провел по сухим губам.

Майлса передернуло, и он несколько секунд помолчал, прежде чем собраться с силами и ответить.

– Благодарю вас, Герб, – сказал он, наконец.

«Локомотив, который тащит за собой всю фирму».

Повторяя по пути обратно в кабинет эти слова, Майлс гадал – считать ли эти слова человека-легенды Майерсона комплиментом или проклятием.

Следующие несколько часов Майлс провел за своим письменным столом, глядя в потолок. Дела были отложены, а голова занята размышлениями на тему бренности и ничтожности человеческого существования на примере его собственной жалкой жизни и пустого будущего, перспектива которого более всего удручала его.

Самое смешное заключалось в том, что Майлс сам целенаправленно шел к этому всю свою сознательную жизнь, начиная со старших классов школы. Блестяще закончив ее, он столь же усердно занимался в колледже и получил стипендию на обучение в Высшей юридической школе Колумбийского университета. Там он поставил себе целью стать лучшим адвокатом страны. Когда же речь зашла о специализации, он так же быстро и уверенно, раз и навсегда сделал выбор. Его не прельстила благородная карьера адвоката по гражданским правам – защитника угнетенных. Не стал он и адвокатом по уголовным делам – тем, кто защищает невиновных и ищет смягчающие обстоятельства для людей, пусть и оступившихся, но имеющих право на защиту. Нет, выбор Майлса Мэсси оказался иным: он решил стать едва ли не самой паршивой овцой в разношерстном юридическом стаде. Он выбрал своей специализацией юридические услуги в бракоразводных процессах, то есть решил наживаться на расстроенных чувствах и алчных наклонностях богатых, избалованных и тщеславных людей.

«С таким же успехом я мог бы стать какой-нибудь породистой собачкой – пекинесом, например, – мрачно вздохнув, подумал Майлс. – Жил бы так же в свое удовольствие, только играл бы на других инстинктах какой-нибудь богатой дамочки».

Самое же страшное заключаюсь в том, что, как неожиданно осознал Майлс, у него помимо работы не было ничего. Ради того, чтобы оказаться на вершине этой мусорной кучи, именуемой Голливудом, он пожертвовал всем – нормальной жизнью, временем, простыми, не основанными на бизнесе человеческими отношениями, собственным счастьем, – в общем, всем, чего только требовало всепожирающее чудище призрака успеха.

Ему приходилось врать, обманывать, идти напролом или огибать острые углы, работать локтями, ставить подножки и шагать по трупам, он все время балансировал на грани законности и преступления, а порой даже перешагивал эту грань, – и все это во имя победы, во имя успеха. «Ну и в чем я преуспел? Ради чего все это было?» – подумал Майлс. Оказывается, ради возможности закончить жизнь, как Герб Майерсон – живой мумией, одинокой, никого не любящей и никем не любимой, мумией, жизнь в которой поддерживается посредством капельницы, а в дальнейшем, вероятно, и целой груды прочего медицинского оборудования: искусственных почек, сердца, легких, а может быть, и мозга, если такой придумают. И что еще, кроме ухищрений медиков, сможет поддержать эту жизнь? Алчность? Профессиональный азарт? Прямо скажем, не густо.

«Вы настоящий локомотив, который тащит за собой всю нашу фирму», – вот наиболее близкое к человеческому проявление эмоций, какое когда-либо выразил Герб. Может, в свое время нечто подобное станет единственно возможным и для Майлса.

В общем, пользуясь тем, что образное мышление еще не до конца отказало ему, Майлс представил себе простирающееся перед ним будущее как марсианскую пустыню, ледяную, безжизненную и сюрреалистическую.

Его мрачные мысли были прерваны бестактно позволившим себе ожить динамиком интеркома:

– Мистер Мэсси?

– Я же просил ни с кем меня не соединять. Никаких звонков, – не то раздраженно, не то умоляюще почти простонал он. – Я сегодня не в настроении.

Про себя он при этом подумал: «Хорошо выкрутился. Даже здесь профессиональная привычка не подвела. Надо же так выразиться: не в настроении, при том, что в этот момент у меня, кажется, вся жизнь идет под откос».

– Прошу прощения, мистер Мэсси, но мне почему-то кажется, что вы не будете против выслушать следующую информацию: Мэрилин Рексрот хочет вас видеть.

Майлса словно током ударило. Разряд пробежал шаровой молнией по всему его телу от живота до мозга и где-то в недрах последнего взорвался, на миг, лишив Майлса способности к какому бы то ни было рациональному, логическому восприятию мира.

– М-м-м… Мэрилин Рексрот? Она на проводе? Спроси ее, когда она хотела бы…

– Она уже здесь.

Эти три простых слова обрушились на Майлса с силой внезапно съехавшего с горного склона ледника.

Ему стало одновременно холодно и жарко. Такое противоречивое сочетание не могло не вызвать естественной физиологической реакции: пот покрыл все его тело, промочив рубашку едва ли не насквозь. Майлс оглядел кабинет, словно выискивая место, где можно понадежнее спрятаться. Похоже, слова Дженис не только ошеломили его, но даже в какой-то степени заставили запаниковать. Собравшись с силами, он сделал попытку пошутить:

– Она что, вооружена? – спросил он в микрофон и для большей убедительности рассмеялся. Этот смех почему-то получился больше похожим на кашель. Наконец, более или менее придя в себя, Майлс снова наклонился к микрофону и уже почти обычным голосом сказал:

– Передайте мисс Рексрот, что я приму ее буквально через минуту.

Удалившись в смежную с кабинетом личную ванную комнату, он посмотрел на себя в зеркало и подумал, не принять ли на скорую руку душ. Впрочем, это потребовало бы не одной минуты, а, по меньшей мере, нескольких, а кроме того, глядя на свое отражение, Майлс убедился в том, что выглядит он вовсе не так уж плохо. Мысль о душе он отбросил и ограничился тем, что поправил прическу при помощи геля и щетки, а также хорошенько сполоснул лицо холодной водой. Эта процедура освежила его, но не вернула полностью былой уверенности. Задержавшись перед зеркалом, Майлс погримасничал, отрабатывая нужную мимику и выбирая подходящее выражение лица.

– Мэрилин, как это мило… – Недовольно скривившись, он попробовал еще раз, взяв на полтона ниже:

– Мэрилин, как мило с вашей стороны…

Это было уже лучше. Для большей уверенности он провел пальцем по отполированным до ослепительного блеска передним зубам и услышал легкий поскрипывающий звук, какой бывает на дне хорошо начищенной кастрюли. Выбрав из своего арсенала подходящую по ширине и благодушию вкрадчивую улыбку, он попробовал снова:

– Мэрилин! Как я рад… Мэрилин! Как приятно…

Вернувшись в кабинет, он наклонился к микрофону и произнес:

– Дженис, пожалуйста, пусть мисс Рексрот войдет. Да, чуть не забыл: никаких звонков.

Растянув на лице самую любезную улыбку, Майлс подошел к двери и открыл ее. По инерции он даже успел произнести часть приветственной фразы:

– Мэрилин! Как при…

А это что еще за хрен с горы?

В дверном проеме стоял незнакомый мужчина средних лет, мрачный, одетый в синий костюм и большую серую ковбойскую шляпу. Кривая, больше похожая на оскал улыбка не прибавляла его облику очарования, по крайней мере, на взгляд Майлса. Мэрилин Рексрот он разглядел за спиной незваного гостя. Несмотря на все свое изумление, Майлс отметил, что выглядит она потрясающе.

– Майлс, как мило с вашей стороны, что вы согласились принять нас, – проворковала она. – Позвольте представить вам Говарда Дойла из компании «Дойл Ойл».

Прежде чем Майлс успел ответить, Дойл схватил его руку и стал так энергично трясти ее, что адвокат непроизвольно задергался всем телом. «Этот придурок, что, считает меня нефтяным насосом?» – подумал Майлс.

– Чертовски рад с тобой познакомиться, старина, – проорал Дойл прямо в лицо Майлсу. – Мэрилин говорит, ты в своем деле прямо круче всех. Такую, говорит, на этом собаку съел, что все остальные по сравнению с тобой просто щенки.

Майлсу, наконец, удалось выдернуть руку из стальных клещей навязанного ему нового знакомого. Не без труда сохраняя на лице подобие улыбки, он сказал:

– Да-да, благодарю вас, мистер… э-э… как вы сказали? Вы случайно не родственник Джона Д. Дойла из «Дойл Ойл»?

– Ну да, – скромно сказал Дойл. – Я так понимаю, ты имеешь в виду старину Джона, ну, дедулю моего. Папашу моего тоже назвали Джоном – мы в семье зовем его Джоном Вторым. Тоже тот еще раздолбай. Всегда наперекор семье шел. – Он улыбнулся Мэрилин и вознамерился прочитать ей краткую лекцию об истории своей почтенной и весьма небедной семьи:

– Дед по доброте душевной отписал на мое имя часть акций – это еще когда я только родился. Само собой, папаша имел право распоряжаться ими до моего совершеннолетия. Ну, он и задал остальным жару: объединил свою долю с моей и пускался в такие рискованные аферы, что уж думали, всей нашей семейной лавочке крышка. Деда тогда чуть удар не хватил. Нет, вообще-то удар его, конечно, хватил, но уже потом, позже. Это когда в пятьдесят втором году работяги бастовать и бунтовать надумали. А правительству нет бы твердость проявить – так нет же, эти хлюпики пошли на поводу у профсоюзов и навязали крупным фирмам свои правила игры: тогда это называлось «социальным партнерством». Уроды, чуть было коммунизм в стране не устроили! Это так дедуля Джон говорил. Так вот, когда его, значит, удар-то хватил…

– Мистер… э-э… Дойл, все это, конечно, потрясающе интересно, – решительно заверил гостя Майлс, пытаясь взять ситуацию под контроль, – но может быть, вы все-таки присядете?

Дойл слегка сконфузился.

– А? Что? Присесть? Нуда, конечно, спасибо. Чего стоять-то? В ногах правды нет.

С этими словами он плюхнулся на надувной полупрозрачный диван и провалился в него настолько глубоко, что его колени оказались на уровне подбородка. Восторженно крякнув, он попрыгал на надувной подушке. Затем, испустив вздох облегчения, затих, довольно расслабился и пояснил:

– Мэрилин совсем меня умотала – таскала целый день с собой по Родео-драйв. Для нее шопинг – это вроде военной кампании: сметать все на своем пути, пленных не брать, добычу грузить навалом и обоз отправлять в тылы. Начали мы прямо с утра в этом чертовом месте около гостиницы «Уилшир», помнишь, где ты купила…

Повинуясь требовательному жесту Мэрилин, Говард Дойл, наконец, замолчал. Сама же Мэрилин присела в прозрачное итальянское кресло и, улыбнувшись, обратилась к адвокату:

– Да, Майлс, не могу не согласиться с Говардом: день у нас выдался на редкость напряженный. Но не в этом дело. Я прекрасно понимаю, что вы очень заняты, и кроме того, мне известно, сколько вы берете за час консультации. Так что я позволю себе перейти прямо к делу, которое привело нас сюда. Мы с Говардом решили пожениться.

Лишь ценой неимоверных усилий Майлсу удалось удержать на месте, готовую бессильно отвалиться, нижнюю челюсть. Ему снова стало одновременно жарко и холодно: грудь почему-то похолодела, а шея вспотела, и капельки пота потекли вниз по грудной клетке. На миг зажмурившись, он все же сумел удержаться в рамках приличий и даже изобразил подобающую случаю улыбку.

– Я… это… полагаю, что по такому случаю вас следует поздравить.

– Спасибо, спасибо, старина Майлс, – сказал Дойл, чрезвычайно довольный собой и всем, что происходило вокруг. На лице у него было мечтательное выражение. – Да, тут дело такое: потребность связать себя узами брака, вступить в моногамный союз, освященный ритуалом, похоже, свойственна всем людям и народам. Беспорядочная жизнь, полигамия – это все пережитки дикого первобытного общества. Я тебе, старина, вот что скажу: раз уж ты некоторым образом связан по работе с этим делом, то тебе, наверное, будет интересно узнать, что даже эти дикари индейцы, которые жили в нашей Америке еще до того, как мы сюда приехали, оказывается, тоже находились уже на стадии перехода от всеобщего бардака и гаремов к некоторому подобию постоянных семейных пар, совместную жизнь которых освящали ихние жрецы. Я про это специальную передачу по телевизору смотрел. Ты-то человек занятой – может, и упустил. Так вот, там еще говорили, что…

Выбрав момент, Мэрилин перебила словоохотливого техасца:

– Видите ли, Майлс, мы с Говардом пришли сюда по той причине, что я на своем горьком опыте убедилась: во всех делах, касающихся брачного законодательства, вам нет равных.

Этот иезуитский комплимент Мэрилин сопроводила восхищенной улыбкой преданной поклонницы.

В ответ Майлс вежливо и скромно кивнул. В голове же у него тем временем кипела целая буря противоречивых мыслей и эмоций. «Неужели это я виноват? – думал он. – Неужели я подтолкнул ее к такому шагу?»

Мэрилин тем временем невозмутимо продолжала:

– Как вы прекрасно знаете, мой предыдущий брак распался, и при этом моя репутация в некотором роде пострадала. Мотивы, которыми я руководствовалась, подавая на развод, были признаны несостоятельными, потому что присяжные вняли доводам противоположной стороны, сумевшей впервые в моей жизни запятнать мое честное имя. Да что там говорить: меня выставили перед всеми циничной и расчетливой женщиной, да к тому же едва не обозвали проституткой, – добавила она, уставившись глазами в пол. – Ну да, а как еще назвать молодую особу, которая ищет близости с мужчиной лишь с расчетом урвать изрядную долю его богатства.

Дойл нахмурился и покачал головой, явно не в силах поверить, что люди могут так бесчеловечно отнестись к женщине.

– Дорогая, но я-то…

– Вот я и решила заключить перед свадьбой брачный контракт, – с самым серьезным выражением лица объявила Мэрилин.

– А я против, – отозвался Дойл. – Абсолютно, категорически, на все сто процентов против этого шага, который омрачит…

– Адвокаты Говарда высказались в пользу подписания такого документа, – заявила Мэрилин. – Я же со своей стороны просто настаиваю на этом.

– Ох уж мне эти адвокаты! – презрительно скривился Дойл, а затем, сообразив, что это звучит не слишком тактично, добавил:

– Ты, Майлс, извини, я не хотел тебя обидеть. Ты-то, говорят, парень хороший, но остальные…

Мэрилин тем временем, не отводя глаз от Майлса, осведомилась:

– Насколько я знаю, брачный контракт, разработанный адвокатом Мэсси, ни разу не был успешно оспорен в суде?

– Это правда, – согласился Майлс, стараясь при этом выглядеть как можно скромнее, хотя сам лично, как и другие специалисты, считал разработку такого документа едва ли не своим главным профессиональным достижением. Тем не менее, чтобы не выпячивать своих заслуг, он сообщил:

– Я, конечно, доволен, что сумел приложить руку к разработке столь удачного брачного соглашения, но не могу не упомянуть, что в Высшей юридической школе Гарварда целый семестр учатся именно этому.

– Да ты что, серьезно? – искренне заинтересовался Дойл. – Как же, я знаю Гарвард – наша компания в порядке благотворительности построила там пару лет назад целый учебный корпус, он так и называется – корпус Дойла. Но сам-то я в Техасе учился. Вот славные времена были – живешь себе, ни черта не делаешь…

Майлс вдруг представил себе, что сейчас Дойл начнет распевать у него в кабинете студенческие песни, чтобы доказать свою причастность к высшему образованию.

– В бизнес-школе? – вежливо поинтересовался он.

– Бери выше, приятель, – подмигнул ему Дойл. – Я по спорткафедре проходил. А что? У меня персональная стипендия была. Футбол – дело такое: тут думать надо. Если бы не дед с папашей с ихним семейным бизнесом и всей сопутствующей дребеденью, я бы, наверное, и сейчас еще играл, разве что перешел бы в защиту, потому что у меня и работа была по защите от Т-образного нападения. Знаешь, в чем тут фишка? Когда они играют симметрично по линии, ты должен поставить своих ребят…

Майлс никак не мог поверить в происходящее. «Неужели она действительно хочет выйти замуж за этого полудурка?» – вновь и вновь повторял он про себя. Улучив момент, он сказал, глядя на Мэрилин:

– Вы позволите мне выразить свое мнение, раз уж вы пришли ко мне как к специалисту?

Оборванный на полуслове Дойл махнул рукой и сказал:

– Да конечно, старик, не церемонься, выкладывай все, что считаешь нужным. У тебя ведь в этом деле голова варит.

Майлс по-прежнему продолжал смотреть на Мэрилин.

– Я только хочу убедиться, что вы оба – я подчеркиваю: оба – отдаете себе отчет в том, зачем сюда пришли, и понимаете все последствия столь ответственного шага. – Сделав многозначительную паузу, он продолжил:

– Брачный контракт Мэсси исходит из того, что в случае расторжения брака по какой бы то ни было – повторяю: по какой бы то ни было причине, – Майлс снова сделал паузу, продолжая поедать Мэрилин глазами, – все имущество, денежные средства и материальные ценности, имевшиеся у каждого из супругов до вступления в брак, остаются в единоличной собственности бывшего владельца. Те же ценности и имущество, которые приобретены за время нахождения в браке, переходят в собственность того из супругов, чья работа, профессиональная деятельность или доход с использования имевшейся у него ранее собственности или денежных средств послужили источником для приобретения вышеназванных активов. А теперь я позволю себе еще раз пояснить вам суть этого документа. Несмотря на внешнюю циничность, он полностью соответствует всем моральным установкам нашего общества. Брак должен заключаться по любви и не может быть бизнесом, деловым предприятием или средством обогащения одного человека за счет другого. В результате мы приходим к тому, что брачный контракт защищает интересы того из супругов, который на момент вступления в брак обладает большим состоянием. – Он улыбнулся Говарду Дойлу. – Без подписания такого контракта более обеспеченная сторона становится соответственно более уязвимой в случае расторжения брака, превращаясь в объект материальных притязаний противной стороны.

Услышанное явно расстроило Дойла.

– Ни хрена ж себе! Романтикой в этом деле, похоже, и не пахнет!

– Нет, сэр, никакой романтики, – сказал Майлс, чувствуя спазмы в животе. – Никакой романтики, никаких сантиментов – только уверенность в том, что чувства вступающих в брак достаточно крепки и искренни. Чистый расчет, причем делается это именно на тот случай, если один из супругов – в ста случаях из ста тот, кто менее богат, – начинает вести себя не слишком благородно. Итак… – Он сделал еще одну паузу, пристально глядя на Мэрилин. – Я хотел бы удостовериться, что это именно то, чего вы хотите.

Чуть раскрасневшись от смущения, Мэрилин перевела взгляд с Дойла на Майлса и обратно и сказала:

– Я абсолютно в этом уверена. Это своего рода мой подарок Говарду, который я делаю ради нашего общего спокойствия. И неважно, волнует его эта сторона дела сейчас или нет.

С этими словами она вновь обратила восхищенный взгляд на своего жениха. Дойл во весь голос рассмеялся и подмигнул Майлсу:

– Скажи, старина, я похож на человека, которого волнует такая фигня?

У Майлса просто голова шла кругом. Он машинально принял заказ на оформление документов и встал из-за стола, чтобы проводить гостей через холл к лифту. Все это время у него в уме вертелся один и тот же вопрос: «Эта женщина прекрасно понимает, на что идет. Тогда что же движет ею? Не может ведь она на самом деле влюбиться в этого недоумка».

Вызвав лифт, он посмотрел в потолок и вдруг, щелкнув пальцами, изобразил на лице легкую озабоченность.

– Боже мой, мисс Рексрот, я чуть не забыл одну формальность. – Он улыбнулся Дойлу. – Прошу прощения, мистер Дойл, вы позволите мне отвлечь на минутку вашу очаровательную невесту?

– Без вопросов, старина! Только не забудь залог оставить. Ха-ха! – Дойл от души рассмеялся собственной шутке.

Майлс показал ему на диванчик в холле, а сам, взяв Мэрилин за локоть, проводил ее в соседний, ближайший к лифту кабинет. Дойл тем временем плюхнулся на диван, и по холлу разнеслось его залихватское насвистывание. Пожалуй, в этом помещении впервые исполнялась ковбойская песня.

Майлс чуть не силой затащил Мэрилин в кабинет и захлопнул за собой дверь.

– Вы что, с ума сошли? – прошипел он. – Вы хоть понимаете, что затеяли?

– Я-то прекрасно все понимаю, – сухо сказала Мэрилин, глядя Майлсу прямо в глаза. – Я понимаю даже то, чего вам никогда не понять. – Майлс попытался придвинуться ближе, но она отпрянула. – Постарайтесь просто принять это как данность. Мы с Говардом любим друг друга. Вот и все.

Разум Майлса отказывался в это верить.

– Я не знаю, что у вас на уме, но не могу не предупредить еще раз: брачный контракт Мэсси еще никому не удавалось оспорить в суде. В случае развода вы не получите с его миллионов ни гроша.

Мэрилин выслушала эту новость со скучающей улыбкой.

– Благодарю вас за профессиональную консультацию, – сказала она и сделала шаг в сторону двери.

Майлс встал у нее на пути.

– Мэрилин, хоть на минуту подумайте обо мне не как об адвокате, а как о своем друге.

Игриво улыбнувшись, она промурлыкала:

– Могу ли я расценивать ваши слова как отказ от гонорара за тот час, что вы потратили на консультацию по моему вопросу? – Во всем ее облике, в том, как она гордо держала голову, как стояла, твердо уперев длинные стройные ноги в пол, будто изготовившийся спортсмен-стрелок, – во всем этом Майлс чувствовал не высказанный в словах вызов. При этом он просто физически ощущал какой-то особый контакт с этой женщиной, невидимый, но словно искрящийся поток энергии. И он был уверен, что она чувствует то же самое.

– Бросьте вы это дело! – сказал Майлс, опять подступая ближе. – Если вы подпишете контракт, этого парня вам за задницу не схватить.

По лицу Мэрилин пробежала тень разочарования.

– Это все, что вы хотели мне сказать? – холодно осведомилась она.

Еще шаг вперед – и Майлс прижал ее спиной к стене. Он почувствовал, как перемешалось тепло обоих их тел.

– Нет, – хрипло сказал он, – это еще не все…

Майлс наклонился и поцеловал ее. В тот миг, когда их губы встретились, он почувствовал ответное движение навстречу. Дыхание Мэрилин тоже сбилось с ритма, губы у нее были влажные. У Майлса слегка закружилась голова и перед глазами поплыли круги.

Очень медленно он отодвинулся от Мэрилин, и та посмотрела на него с улыбкой, но не без удивления и даже уважения.

– За такие дела можно и адвокатскую лицензию потерять. Я бы могла это устроить, если б захотела.

– Ничего, оно того стоило.

Тень новой, более мягкой и теплой улыбки пробежала по лицу Мэрилин. Осторожно, едва касаясь кожи кончиками пальцев, она погладила его по щеке.

– Кто бы мог подумать, – прошептала она. – Адвокат по бракоразводным делам – и при этом такой романтик.

Смеясь, она проскользнула мимо него и направилась к дверям. В тот миг, когда их тела соприкоснулись, Майлс ощутил не просто теплое касание, но нечто вроде электрического шока. Поток чувственной энергии, завихряясь, пронесся по его позвоночнику.

– Вы просто околдовали меня, – пробормотал Майлс, открывая дверь. – Я вами восхищаюсь.

Звонкий смех Мэрилин окутал его, словно облако. После того как она скрылась в лифте, этот смех еще долго звучал у него в ушах.