Текст книги "Скажи любви «нет»"

Должен признаться, что моя первая попытка добиться независимости оказалась довольно печальной. Я сам себя раздражал, даже ненавидел, никто из моих друзей не догадывался, до чего мне тогда было пакостно. Я об этом никогда не говорил, в этом не было никакого проку. Никому не дано разделить одиночество другого человека.

Я и дома почти перестал рассказывать о себе, тем более о своей работе. На самом деле, стоило мне обмолвиться о своих должниках, как мой отец сразу же встревал с одним из своих перлов («Вот, видишь, все так живут, не только мы».), после чего мне было трудно сдержаться. За ужином я молча высиживал четверть часа, потом поднимался из-за стола, еще не дожевав последний кусок, и забивался в свою нору.

Свою тоску я пытался заглушить работой, поэтому в агентстве мной были довольны. Меня постоянно хвалили и ставили в пример. Я же уже твердо знал, что проработаю у них еще год, а потом уйду оттуда.

Иногда должники не оплачивали счета, утверждая, что они получили некачественный товар, и тогда мне приходилось проверять, действительно ли это так. Я просил в агентстве давать мне самые сложные дела с наиболее высокими суммами долга. Разбирая новые дела, мне пришлось разъезжать по всей стране. Свою первую командировку я помню до сих пор. Все утро я провел на складе, пересчитывая разные куклы, вроде «Замарашка», «Писюнчик» и тому подобное. При этом я еще проверял, действительно ли они умеют писать и пачкать. За этим занятием я вспомнил своего отца, попытался представить себе, что бы он подумал, застав меня сидящим на полу рядом с огромной коробкой с куклами.

«Эта пачкает, эта нет, эта да, эта нет…»

Я задерживался на работе до позднего вечера. Когда мне приходилось бывать в больших городах, я всегда находил, чем заняться после работы: прогуливался по улицам, дышал чистым воздухом или выкуривал сигарету, сидя на ступеньках городского собора. Но когда судьба забрасывала меня в захудалые городишки, где по вечерам кухня в гостинице уже не работала, мои скучные дни заканчивались в гостиничном номере с пакетиками жареной картошки и арахиса, которые лежали в баре-холодильнике. Если они там были. Или в одних трусах и носках я смотрел телевизор. Иногда одним глотком осушал крошечные бутылочки из бара. Чтобы веселее жилось, выкуривал сигарету и включал рок-н-ролл. Наверное, хотел внушить себе, что живу не только ради одной работы, но еще умею и весело провести время.

Когда мне удавалось вернуться пораньше, я ужинал в ресторане при гостинице. Зал ресторана наполняли тоска и скука. Я сидел один за столом перед небольшим графином разливного вина, за соседними столиками, задрав головы к экрану телевизора, висевшего в углу зала, сидели такие же, как и я, одинокие мужчины и в ожидании ужина грызли сухие хлебные палочки.

14. Она (когда она вошла в мою жизнь)

Любовь, как и смерть, застает нас врасплох, никто не знает, когда она придет. Смерти нам не избежать, и только в одном мы властны над нею, мы сами можем назначить час ее прихода. С любовью все совсем не так, ее нельзя запланировать, невозможно решить, что пришло время любить. Мы живем и не знаем, когда в нашу жизнь войдет женщина или мужчина, которым суждено перевернуть наш привычный мир. Любовь может прийти и тогда, когда мы уже не способны любить, как это, к несчастью, случилось со мной. В нашей жизни наступает срок, когда нам страстно хочется, чтобы кто-то разбередил наше сердце, но кто сказал, что одной силы нашего желания достаточно для того, чтобы мы встретились с этим человеком. Нам словно не дает покоя желание приобрести что-то новенькое, мы ходим по магазинам, но не знаем, что нам нужно. Это может быть книга, шарф, очки или одеколон, но иногда случается, что «мы ничего не купили, потому что не нашли ничего интересного».

До встречи с ней у меня были сотни любовных интрижек и приключений. Мне нравилась такая жизнь, очарование новизны годами опьяняло меня, как наркотик, от которого я не мог отказаться. Потом появилась она, и я ощутил, что со мной что-то происходит. Я стал обращать внимание на всякие мелочи, которые наводили меня на мысль, что с ней все было не так, как с другими. Например, разговаривая с ней, я не старался подбирать слова, а говорил все, что мне приходило в голову, все, что я чувствовал. С ней я понял, что мне уже давно пора бы остепениться, но через какое-то время, вместо того чтобы целиком отдаться любви, я почувствовал, что пришла пора платить по старым долгам: я открыл для себя, что уже разучился любить. Если бы кто-нибудь спросил меня, люблю ли я ее, я бы ответил «да». Но в глубине души я не знал, люблю ли я ее на самом деле.

Пока я пытался разобраться, способен ли я еще на настоящее чувство, я начал притворяться, что люблю. Я уже не раз пользовался своим умением играть в любовь, эта игра, пожалуй, превратилась у меня в привычку. Свою роль я исполнял вполне успешно, потому что всю свою жизнь только и делал, что притворялся. Я подумал, что и с ней все легко обойдется. Обычно женщины, с которыми мы изображаем любовь, довольно быстро привыкают обходиться одной игрой, возможно, потому что намерения и исполнение у нас всегда искренние, тогда как любовь немного театральная. В этом случае важным становится стремление и желание представить ее, как настоящую.

Но своей игрой я обманул не ее, а самого себя. Потому что пришло время, и я поверил в свое чувство. Ненависть нельзя разыграть, а любовь можно. Правда, ненадолго. Как это ни нелепо, но любовь, которую я разыграл, оказалась самой искренней в моей жизни.

В любовных отношениях мужчины и женщины часто бывает, что вначале им хорошо, а потом плохо. В некоторых случаях говорят: «Живем помаленьку». Живем помаленьку, ну и ладно, и не хорошо, и не плохо. У нас было не так. Вместо того чтобы уживаться со мной, она предпочла уйти от меня. Ей стало мало моих намерений, стремлений, желаний выдавать игру за настоящее чувство. Как писал Байрон: «Когда к женщине приходит первая любовь, она любит своего любовника, а во всех остальных она любит свою любовь». Моя настоящая любовь не спешила прийти ко мне. А она вручала свою жизнь в мои руки. Я испугался, что не выдержу этого, на меня ложилась слишком большая ответственность. Поручиться за жизнь другого человека, вобрать его в себя значило взвалить на себя тяжкий груз, возможно, эта ноша казалась мне непосильной. Я должен был принять ее всю целиком – с ее снами, страхами, желаниями, образом мыслей, ценностями, проявлениями любви, привычками в постели, манерой разговаривать. Даже с ее распорядком дня на работе. Ее будильник по утрам звонил раньше, чем мой.

Но теперь, когда я переменился и многое переосмыслил, я хочу, чтобы она была здесь, рядом со мной. Я поэтому и позвонил ей, вдруг я еще не безнадежно опоздал к отходящему поезду. Со мной такое бывает в метро, когда я спускаюсь по лестнице и, услышав звук приближающегося поезда, пускаюсь бежать вниз, думая, что он идет в моем направлении, но, как правило, ошибаюсь; поезд, оказывается, отправляется в обратную сторону. Но кто знает, вдруг последний вагон, в который она вошла, еще не отошел и стоит у перрона с открытыми дверями.

Прошло уже два года, а я все еще ищу ее и думаю о ней. Что я потерял без нее? Прежде всего, я лишился будущего. В том смысле, что мне не хватает того, что я еще не знаю и что хотел бы открыть вместе с ней. Мне недостает всего того, что мы могли бы пережить вместе с ней.

Я не ощущаю больше спиной прикосновения ее груди и тепла ее тела, когда по утрам, потянувшись к будильнику, она прижималась ко мне. Я, увы, не могу больше подойти к ней сзади и обхватить ее, крепко сжимая руками ее груди. По утрам сплетение наших рук и ног было моим лучшим транквилизатором. У меня не осталось больше утренней близости сразу же после пробуждения, поцелуев ее нераскрытых губ, запаха ее кожи. Я тоскую по вечерам в постели, когда она писала пальцем на моей спине свои признания в любви, а я должен был угадать ее слова. В полусне мне не хватает ощущения ее легких прикосновений. Это не жар горячих объятий, а нечто другое, это почти неосязаемое касание ее теплого тела. Возможность прильнуть к ней и испытать счастье от того, что она здесь, рядом, у тебя под боком. Мне хочется вновь пережить те мгновения, когда она, прижав два пальца к моему запястью, нащупывала пульс, проверяла мое сердцебиение и ласково успокаивала меня. Возвращаясь домой, я хочу видеть ее у себя и чувствовать запах еды, которую она готовит для меня.

Даже теперь, по вечерам, я иногда составляю списки того, чего мне не хватает в моей жизни, что в ней изменилось, и что я потерял. Мне от этого становится больно, но потом я начинаю ощущать ее присутствие рядом с собой. И с того самого дня, как она бросила меня по моей же вине, а не из-за того, что уже разлюбила, я читаю и перечитываю строку из любовных элегий Овидия и думаю, что такие люди, как я, существуют вечно. «Так, не в силах я жить ни с тобой, ни в разлуке с тобою».

Если бы Никола был приятелем Овидия, то услышав эту строку, он бы послал его куда подальше.

15. Свежий ветер из окна

Я много работал и старался как можно меньше тратить. Деньги я приносил домой, но мой отец каждый раз говорил, что ему ничего не надо. Правда, потом забирал их.

Уже давно наше общение свелось к одним приветствиям. Мы их даже не произносили, достаточно было кивнуть головой. Я тогда держался очень сухо, стал совсем замкнутым. Свое общение с ним я, можно сказать, сдал в архив. Так мы и жили: время от времени мы делали какие-то движения, попытки к сближению, но рана еще не затянулась. Приходилось ждать, когда время сделает свое дело. Нам, видно, хотелось подольше помучиться, в этом мы с ними не разочаровали друг друга.

Однажды в конце обеденного перерыва, который я провел в качалке, тягая железо, я зашел в бар спортзала и заказал себе салат и куриную грудку с рисом и пармезаном. Я старательно подражал тем, кто качался на полном серьезе. Моя дружба со штангой продолжалась недолго, хотя в тот период, толкая железо, я выкладывался полностью. Я уже пил свою фанту, когда ко мне обратился мужчина, сидевший сбоку от меня за соседним столиком:

– А ты знаешь историю появления фанты? Вопрос мне показался странным, тем более задал его незнакомый мне человек.

– Нет, не знаю.

– Ее придумал Макс Кайт, спасая рынок сбыта в Германии, когда во время Второй мировой войны фирма «Кока-Кола», как американское предприятие, лишилась права продавать свои напитки на немецкой территории. На бутылке нигде не было указано, что это продукция все той же «Кока-Колы», поэтому фанта свободно продавалась в Германии. А знаешь, почему ее назвали фантой?

– Не имею ни малейшего представления.

– Ее название происходит от слова фантазия, изобретатель напитка считал, что только человек с богатым воображением может почувствовать вкус апельсина в странной бурде, для приготовления которой использовались отходы от производства мармелада и побочные продукты сыроварения.

Моего нового знакомого звали Энрико. Мы с ним разговорились и вместе закончили обед. С того самого дня мы стали друзьями. Он знал все обо всем. Его знания простирались от основ геополитики, архитектуры, искусства, литературы до истории фанты или объяснений, почему у моркови ярко-оранжевой цвет. О многом из того, о чем он рассказывал, я не знал раньше. Например я не знал, что знакомая нам всем окраска корнеплодов моркови не является ее естественным цветом, а была выведена человеком. На самом деле голландцы вывели новый сорт оранжевой моркови в честь правящего Оранского дома, чей династический цвет – оранжевый.

Я помню, что в день нашего знакомства я спросил у него:

– Так ты говоришь, что в апельсиновом напитке нет апельсинов?

– Фруктовый сок, чтобы называться соком, должен содержать не менее двенадцати процентов фруктов, а в напитке «со вкусом…» их часто нет даже в самом минимальном количестве. Вкус напитков создается в лаборатории при смешивании молекул различных ароматических веществ. Если нанести на губку аромат цитрусовых и добавить аромат сливочного масла, то, понюхав ее, можно подумать, что это рождественский кулич. Понюхав две палочки, одну из которых пропитали раствором со вкусом картофеля, а другую окунули во фритюрное масло, ты решишь, что перед тобой картофель фри. Копченые продукты, вроде сосисок, получают при добавлении вкуса «дыма». Есть даже вкус, который отдает запахом немытых ног.

– Немытых ног?

– Конечно. Его настоящее название – масляная кислота, она находится в некоторых выдержанных сырах и в рвотной массе, а в лабораториях ее называют «носочным ароматом».

– Фу, какая гадость…

– Я понимаю, когда слышишь такое, становится противно, но «носочный аромат», или масляную кислоту, также используют для придания продуктам запаха ванили, клубники или сливок. Для производства многого из того, что ты ешь или пьешь.

Мы вместе тренировались в тренажерном зале, хотя никто из нас не был уверен в пользе этого занятия. Энрико не столько толкал железо, сколько бегал по беговой дорожке. Он оказался рьяным любителем книг, поэтому болтать с ним было всегда интересно. Еще он был страстным почитателем оперы. Когда я приходил к нему домой, у него всегда на полную громкость звучали записи с разными операми. Если он готовил на кухне, то выходил в комнату с деревянной ложкой в руке, подходил к проигрывателю, прибавлял звук и говорил мне:

– Послушай, послушай, о чем он поёт…

 
Как она мила, и как красива!
Я лишь взгляну, весь обмираю…
Но в ее сердце я не способен
Нежное чувство пробудить.
Она с книгой сидит, читает…
О чем ни спросишь, она все знает,
А во мне видит лишь идиота.
Мне остается только вздыхать.
Кто мой разум просветит?
Кто научит стать любимым?
 

– Откуда это? – спросил я, демонстрируя свое полное невежество.

– Это «Любовный напиток» Доницетти.

Мне нравилось разговаривать с Энрико. Ему тоже было интересно со мной, и он часто предлагал мне встретиться. Он любил давать мне советы, как надо вести себя с женщинами. Он вечно над всем подтрунивал, поэтому слушать его было всегда забавно.

– Прежде чем начнешь раздевать женщину, вначале сними с нее украшения: ожерелье, серьги, браслеты, кольца. Целовать женщину в ухо приятнее, когда у нее нет сережек, а потом, с женщиной без украшений ты меньше рискуешь, что ее заклинит на каком-нибудь воспоминании из прошлого. Особенно будь внимателен с кольцами, их мог подарить бывший ухажер. Единственное украшение, которое можно оставить на женщине, это нитка жемчуга. Но тебе эти рекомендации, кажется, не нужны, имея в виду женщин, с которыми ты встречаешься… Трусы, уж поверь мне, лучше сразу не стягивать. Так женщинам больше нравится. Иногда их проще просто сдвинуть в сторону. Ты не спеши их снимать, даже если целуешь ее в то самое место, ты продолжай еще какое-то время целовать ее через трусы, дай ей почувствовать жар твоего дыхания. А если женщина и с тобой начнет делать то же самое, будет и тебя ласкать через трусы, то вас обоих ожидает великолепный вечер. То же самое обещают и женщины, которые не снимают чулки или туфли. Эти, действительно, во всем знают толк. Я тебе сейчас открою самый большой секрет: к женщинам прикасайся, как женщина, но целуй их, как мужчина.

– Это как?

– Когда ты дотрагиваешься до женщины, то будь с ней нежен, делай это так, словно ты женщина, но целуй ее по-мужски.

Однажды, когда мы уминали салат за одним из наших обедов после качалки, он обратился ко мне с вопросом:

– А почему бы тебе не перейти на работу ко мне? У него было рекламное агентство.

– Я думаю, я не справлюсь с этой работой. Я же не учился, у меня только неполное среднее образование. Я тебе пригожусь разве только уборщицей, если она тебе нужна, – ответил я ему.

– Мне нужен шустрый, смышленый сотрудник, а для этого одного диплома мало. А ты как раз такой.

– Спасибо на добром слове, но не знаю…

Энрико был первым человеком, не скорчившим привычную гримасу, когда узнал, что я не доучился до конца в школе. Он единственный не придал этому никакого значения. Он меня этим сильно озадачил, я не знал, что ему сказать, но он заговорил первым, прервав мое молчание:

– Школа умным ребятам, как правило, почти ничего не дает, она приносит пользу скорее тому, у кого хорошая память. Но обладать хорошей памятью, еще не значит быть умным. К тому же и в школе, и в университете учатся и те, у кого короткая память. В общем, подумай над этим.

– Ты хочешь, чтобы я пришел к тебе на собеседование?

– Ты его уже прошел. Для меня ты вполне подходишь. Ты знаешь кино, музыку, литературу, но, прежде всего, в тебе есть любопытство. Ты всем интересуешься, а по тому, как ты говоришь, иронизируешь, по твоей манере шутить, излагать свои мысли я могу судить, что из тебя выйдет неплохой копирайтер. Я только объясню тебе пару вещей, и этого будет достаточно. Ты быстро всего нахватаешься, трудно тебе не будет. Я не жду от тебя немедленного ответа. Подумай. Если скажешь «нет», останемся друзьями, для меня тут нет проблем. Мне всегда будет приятно проводить время с тобой. Но если ты откажешься только из-за того, что у тебя нет образования, то будешь неправ.

– Хорошо, я подумаю.

– Ты знаешь Би Би Кинга и Мадди Уотерса?

– Да.

– По-твоему, они отличные музыканты?

– Высший класс.

– Ну так вот, они не умеют читать партитуру. Не имеют ни малейшего представления, как записывать музыку нотами. Как говорил Билл Бернбах: художник всегда нарушает правила, из готовой формулы никогда не выходило ничего памятного. И потом, быть великим в жизни, значит стремиться достичь величия…

– Чего?

– Стать великим! Это самое главное.

– Я не знаю, кто такой Билл Бернбах.

– Если мы начнем работать вместе, ты скоро все узнаешь. Ладно, оставим пока этот разговор, но я тебе еще раз повторяю, если все дело только в том, что ты боишься, что у тебя мало знаний, то пусть тебя это не волнует. Мне нужно, чтобы ты общался с окружающим миром, а общаться можно и без знаний. Большой багаж знаний необходим для передачи информации. Если ты потом захочешь поделиться своими знаниями с другими людьми, ты всегда успеешь их пополнить. А теперь угости меня стаканчиком джина с тоником.

– Ты ничего не перепутал? Мы сидим в баре спортзала, и сейчас только два часа дня.

– Я знаю, знаю. Но сегодня это то, что нужно.

Примерно, через полтора месяца после нашего разговора я уже работал в его агентстве. Он объяснил мне все, что полагалось знать на моей новой работе. Как он и обещал, я вскоре узнал все про Билла Бернбаха и его «креативную революцию». Я открыл для себя еще и много других имен, важных для мира рекламы.

Энрико заставил меня прочитать горы книг, посвященных проблемам массовой коммуникации и маркетингу. Среди них попадались и книги по семиотике. Он посылал меня на различные курсы, семинары, симпозиумы. Я учился, набирался знаний. Вначале я в основном приносил кофе, систематизировал каталоги, занимался деловой перепиской, вместе с его секретаршей организовывал встречи. Я только не убирался в офисе, но до этого оставался всего один шаг. Но тем не менее возможность находиться рядом с ним, видеть, как он работает, стала для меня настоящей школой. Я многому научился за это время, полученные знания сослужили мне хорошую службу в дальнейшей жизни.

Через месяц он дал мне первое задание: сделать плакаты для городской сети супермаркетов.

Универсам… лучшее место для прогулок с тележкой.

Это был мой первый слоган.

У Энрико я неплохо зарабатывал, больше, чем когда занимался возвратом кредитов. Я проработал в его агентстве около четырех лет, причем с каждым годом работа приносила мне все больше удовлетворения. Мне даже вручили несколько премий. Последнюю премию я тогда получил за рекламу новой домашней кофеварки. Сделал я ее так: в кадре, вдали, на белом, как для произведений искусства, постаменте появляется кофеварка. Кофе медленно стекает в чашку. Камера постепенно наезжает на кофеварку, и на экране одну за другой сменяют фразы:

«Через полгода людям надоест пялиться в этот деревянный ящик, называемый телевизором».

Дэррил Ф. Занук, президент 20th Century Fox. 1946.

«Забудь о нем: с таким фильмом мы не заработаем ни единого цента».

Ирвинг Тальберг, директор Metro Goldwyn Mayer о фильме «Унесенные ветром». 1936.

«Зачем они нам. Их музыка не трогает, к тому же группы, играющие на гитарах, сейчас не в моде».

Представитель Decca Records о группе The Beatles. 1962.

«С группой все в порядке. Только избавьтесь от своего певца, этот губошлеп распугает всех девушек».

Эндрю Луг Олдэм, продюсер программ BBC на прослушивании Rolling Stones. 1963.

«Слава Пикассо быстро улетучится».

Томас Грейвен, искусствовед. 1934.

Последняя фраза исчезает, когда кофеварка выходит на первый план. Видно, как из нее медленно стекает последняя капля кофе.

«Самый лучший кофе готовят только в баре».

После этого рекламного ролика со мной связались из крупного рекламного агентства, работающего в Милане. Меня звали немедленно приступить к работе в их агентстве. Я не знал, как сказать об этом Энрико, я боялся, что между нами повторится та же самая история, что приключилась у меня с отцом. Когда я наконец решился рассказать ему об этом, я заметил, что его неприятно поразила эта новость, но он ни слова не сказал мне. А я, как всегда, чувствовал себя эгоистом, однако решил не упускать подвернувшуюся удачу.

Энрико сказал мне, что знал, что рано или поздно что-то такое должно было произойти, и это было вполне закономерно. «У меня была возможность уехать отсюда, но я предпочел остаться и превратился в самую крупную рыбешку в аквариуме. Ты же рожден, чтобы плавать в море, и у тебя все получится. Не считай себя эгоистом, это не так. И запомни: все осуждают эгоизм, но зато аплодисментами встречают тех, кто достиг успеха, благодаря своему эгоизму. Дай мне только пару недель, я должен подготовиться к твоему уходу».

Я начал работать в новом агентстве и в первое время по выходным помогал Энрико довести до конца проекты, которые мы начинали вместе с ним. Месяца через два он сказал мне, что думает продать агентство. После моего отъезда он решил, что для него больше нет смысла продолжать свою работу, так как он не нашел никого, кто горел бы желанием поддержать престиж фирмы. Не прошло и года, как он продал агентство и уехал на Балеарские острова. Я часто навещаю его, особенно летом.

Первый день работы в новом офисе оказался очень странным. Шеф вызвал меня в свой кабинет и сказал:

– Тебе ничего не надо делать. В первое время я не буду давать тебе никаких поручений. Приходи сюда по утрам, посиди за столом, пройдись по коридорам, если увидишь, что проводится совещание, попроси разрешения поприсутствовать на нем, но молчи, ничего не говори. Присматривайся, изучай, читай, прислушивайся. Занимайся всем, что тебе придет в голову. Ни над каким проектом ты пока работать не будешь. Ты только должен почувствовать атмосферу нашего офиса. Твоя задача сегодня – прижиться, как саженец, на новом месте.

– Хорошо.

Я немного растерялся, но так и поступил. Неделями я приходил по утрам не работать. Клаудио, мой шеф, слыл знаменитостью в нашей среде, к нему относились как к гению. Это был обворожительный мужчина, выдумщик и прекрасный рассказчик, обольститель, умница, насмешник, харизматическая фигура: из той породы людей, которые, даже сидя молча, приковывают к себе внимание. Все относились к нему с огромным уважением, многие робели в его присутствии. Когда его секретарша вызывала кого-нибудь из нас, все в комнате поднимали голову, чтобы посмотреть на приглашенного, потому что Клаудио мог сообщить нам как приятную новость, так и превратить нас в dead man walking, в некое подобие ходячего покойника. Он знал, как вдохновить своего сотрудника и как его унизить. Входя к нему в кабинет, ты мог выйти оттуда или богом, или полным ничтожеством.

Клаудио на первый год работы предоставлял вновь принятым сотрудникам служебные квартиры, так я стал жить вместе с парнем, которого звали Тони.

После моего испытательного прозябания в качестве саженца, шеф поручил мне работу, приставив меня к арт-директору Маурицио. Перед тем, как отпустить меня из кабинета, он сказал мне фразу, которую я никогда не забуду: «Запомни, что талант – это дар, а успех – это труд».

Я помню все его высказывания. Одни принадлежали ему, а другие были известными изречениями знаменитостей. Нередко он делился со мной дельными советами:

«Демонстрация своих достоинств не всегда приносит пользу. Иногда их лучше скрывать».

«Часто милые люди становятся невыносимыми».

«То же самое искусство просчитать, чтобы обрести абсолютную свободу».

«Кое-кто из нас происходит от обезьян, другие с возрастом к ним приближаются».

«Каждая стена – это дверь».

«Работа рождается из неудовлетворенности».

Каким-то чудом он не плюнул мне в лицо, когда я принес ему мой первый проект. Это был полный провал. В ту ночь я не смог заснуть. Работать с ним оказалось не так просто, как с Энрико.

После своей первой неудачи я запаниковал, растерялся, совсем потерял уверенность в себе. По утрам я входил в агентство с низко опущенной головой. Меня постоянно смущало уже одно то, что я приехал из провинциального города. Когда из провинции ты приезжаешь в большой город, за тобой шлейфом тянется боязнь осрамиться, не соответствовать заданному уровню. Ты понемногу начинаешь стыдиться своей провинциальности. Пусть в городе, в котором ты вырос, ты и добился определенной известности, но там ты всего лишь первый парень на деревне. Я выплыл из аквариума и отправился помериться силами с морскими рыбами. Я сразу же съежился, уменьшился в размерах, каждый день превращался для меня в битву, мне приходилось сражаться даже из-за мелочей.

В этом городе люди, едва сойдясь с тобой, сразу же начинают тебя подкалывать или подтрунивать над тем, как ты произносишь отдельные слова. Ты должен постоянно держать их в памяти, следить за произношением открытых и закрытых гласных. В городе тебя оценивают по всему, даже по тому, как ты одеваешься. Они дают тебе понять, что ты еще не приноровился к их стилю жизни, но, как это ни парадоксально, ты уже не можешь приспособиться к жизни своего родного города, когда наездами бываешь в нем.

Какое-то время я жил на межевой территории. В Милане всю неделю меня поддразнивали из-за моего произношения, а когда на выходные я приезжал к себе домой, знакомые при встрече говорили мне, что я уже разговариваю с миланским акцентом. У меня больше не было своего места. В Милане я был провинциалом, а когда возвращался к себе в провинцию, то оказывался столичной штучкой и говорил «не по-нашему», потому что начал задаваться. В то время, прежде чем сказать слово, я должен был вспомнить, где я нахожусь, чтобы знать, как мне его произнести.

Выглядит это довольно странно, но, когда ты уезжаешь из родного города, всегда найдутся люди, которые воспринимают твой шаг, как личную обиду, им кажется, что ты отрекся от них, пренебрегаешь ими, отталкиваешь от себя, твой поступок их ранит и оскорбляет, они думают, что ты их за людей не считаешь. Как будто ты уехал, потому что презираешь их или считаешь себя выше них. Они чувствуют себя людьми второго сорта, и начинают паясничать, прибедняться: «Ну, видишь ли, мы ведь провинциалы, не живем, как ты, в Милане…»

Я легко переносил одиночество, я к нему уже привык. Со временем я перестал приезжать на выходные в свой город, тем более, ничего особенного я от этого не терял. В городе, в котором я вырос, история как бы застыла на одном месте, велись одни и те же разговоры во все тех же барах. Через какое-то время мои друзья, перестав видеться со мной, начали говорить, что я зазнался и плевать хотел на них, а мой город стал слишком тесен для меня. Выбора у меня уже не осталось.

Я сам попросту думаю, что если ты ставишь перед собой несколько целей, живешь среди самых разных людей в разнообразном окружении, то поневоле меняется и твой образ мыслей. Забавно, что в большом городе о тебе судят по тому, что ты делаешь, а в провинции по тому, кем ты хочешь быть.

Я на самом деле уже прекрасно понимал, что у моих старых друзей пропал интерес к постижению мира. К людям из другого города или даже из другой компании они относились по принципу «раз нам нет до него дела, значит, он не наш». При таком отношении к миру незнакомый человек уже сам по себе становится врагом. Кажется, все сводится к одной формуле: «я не проявляю интереса к миру, потому что мир не обращает на меня внимания».

Они не желали изменить себя и свою жизнь, их отказ взглянуть на окружающий мир незашоренным взглядом или, по меньшей мере, помечтать о другой жизни заставлял их говорить, что им все наскучило. Одного этого им было достаточно, чтобы не считать себя овощами. Они успокаивали себя такими заявлениями. По этой скуке они признавали своих.

Все их эмоции выглядели бессмысленными, пустыми, казались переживаниями ради самих переживаний. В их взгляде на мир было нечто такое, что сплющивало окружающую жизнь, стригло все под одну гребенку, лишало их существование всевозможных оттенков, зато придавало им уверенности в собственных убеждениях. У моих старых друзей всегда находилось больше ответов, чем возникало вопросов.

Я тогда был полностью согласен с замечанием Камю: «Если мы остаемся всецело поглощенными самими собой, всегда видим и делаем одно и то же, мы теряем привычку и навык упражнять наш ум, и постепенно все замыкается, затвердевает и атрофируется, как мышцы».

Мне же, наоборот, хотелось лететь вперед. Разум, которым природа одарила каждого человека, угаснет, если мы не будем давать ему пищу, оставим без применения.

Люди, с которыми я встречался в Милане, пусть они и подтрунивали надо мной, стали для меня своего рода маяками. Больше всего, Тони. Все в агентстве говорили, что он станет великим криэйтором. В двадцать лет ему вручили престижную премию, к нему стали относиться, как к вундеркинду: его победа наделала много шума в мире рекламы. Он подавал большие надежды. Я всегда разговаривал с ним с огромным уважением, хотя между нами было всего два года разницы. Я восхищался им, он был очень милым, наивным, было в нем что-то, не знаю, как лучше сказать, всечеловеческое. Он всем нравился. И мне в том числе. Он хорошо говорил по-английски, потому что учился в Лондоне. А у меня с иностранными языками была просто беда, и когда он приводил домой какую-нибудь модель и они разговаривали по-английски, я сидел, не раскрывая рта: я не мог выдавить из себя даже нескольких знакомых слов. Я робел и боялся опозориться со своим кошмарным произношением. Тогда я решил записаться на курсы, и каждый вечер начал смотреть фильмы на языке оригинала. Вначале я ничего не понимал. Я, наверное, целый год не смотрел итальянских фильмов. В конце концов я значительно улучшил свой английский.