Текст книги "Вспомнить всё"

– Выходит, я – сплошная загадка, – подмигнув Аде, сообщил он. – Может, наняв меня на работу, вы здорово просчитались, а может, наоборот, многое выгадали… но это ни вам самому, ни доктору Ясуми, ни даже мне не известно.

– Начинайте выступления сейчас же, – в нетерпении велел ему Ада. – Сочиняйте и пойте народные баллады, описывающие несправедливый арест Джим-Джема Брискина и травлю, устроенную ему ФБР по приказу Леона Лайта. Изображайте Лайта зверем, чудовищем, а Фишера – злопамятным склочным болваном. Понятно?

– Конечно, чего же тут не понять, – кивнув, подтвердил Рэгс Парк. – Нам нужно возмущение общества. Я ведь, подписывая контракт, знал, что буду петь не просто потехи ради.

– Послушайте, Рэгс, – заговорил доктор Ясуми, – сделайте мне личное одолжение. Напишите балладу в народном стиле о том, как Джим-Джем Брискин вышел из тюрьмы.

Ада и Рэгс смерили его недоуменными взглядами.

– Ну, не о том, как есть на самом деле, а о том, чего хотелось бы нам, – пояснил Ясуми.

– О'кей, – пожав плечами, согласился Парк.

Тут дверь в кабинет с грохотом распахнулась, и внутрь заглянул не на шутку взволнованный Дитер Сакстон, начальник телохранителей Ады.

– Мистер Ада, мы только что пристрелили женщину, пытавшуюся проникнуть к вам с самодельным взрывным устройством. Найдется у вас минутка на опознание? Мы полагаем, это… одна из ваших жен.

– Силы небесные! – ахнул Ада и вместе с Сакстоном поспешил за дверь, в коридор.

Женщину, распростертую на полу у парадного входа в особняк, он узнал с первого взгляда.

«Зоя», – подумал он, опустившись на корточки и коснувшись ее щеки.

– Прошу прощения, мистер Ада, – промямлил Сакстон. – Мы были вынуждены…

– Все в порядке, – откликнулся Ада, – вашему слову я верю.

Действительно, кому-кому, а Сакстону он доверял безоговорочно.

– Думаю, с этой минуты при вас постоянно должен дежурить один из наших, – посоветовал Сакстон, – и не за дверьми кабинета, а рядом. Буквально в пределах досягаемости.

– Интересно… не Макс ли Фишер ее подослал? – задумчиво проговорил Ада.

– С него сталось бы, – подтвердил Сакстон. – Готов пари держать, так и есть.

– И только из-за того, что я добиваюсь освобождения Джим-Джема Брискина… уму непостижимо!

Потрясенный до глубины души, Ада нетвердо поднялся на ноги.

– Давайте я с Фишером разберусь по-свойски, – понизив голос, предложил Сакстон. – Так оно выйдет надежнее. Все знают: Фишер не имеет права занимать президентский пост. Единственный законный президент – «Уницефалон 40-Д», а Фишер намеренно вывел его из строя.

– Нет, – пробормотал Ада. – Убийства мне не по душе.

– Какое же это убийство? – возразил Сакстон. – Тут речь о защите вас самого, ваших жен и детей!

– Может, и так, – признал Ада, – однако пойти на это я не могу… по крайней мере, пока.

Оставив Сакстона в коридоре, он не без труда побрел назад, к себе в кабинет, где ждали его Рэгс Парк и доктор Ясуми.

– Мы все слышали, – заговорил Ясуми, как только Ада переступил порог. – Выше голову, Ада. Эта женщина страдала параноидной шизофренией, отягощенной бредом преследования – то есть без надлежащей психотерапии была обречена на насильственную смерть. Ни вы, ни мистер Сакстон не виноваты ни в чем.

– А ведь я, было время, любил ее, – заметил Ада.

Рэгс Парк, меланхолически перебирая струны гитары, мурлыкал себе под нос нечто нечленораздельное – вероятно, репетировал балладу об освобождении Джима Брискина из тюрьмы.

– Примите совет мистера Сакстона, – сказал доктор Ясуми, деликатно коснувшись плеча Ады. – Не оставайтесь без охраны ни на минуту.

– Мистер Ада, – подал голос Рэгс, – кажется, баллада готова. Та самая, про…

– После, – резко оборвал его Ада. – Сейчас я не в настроении слушать баллады.

Больше всего ему хотелось, чтоб оба ушли, оставили его одного.

«Может, действительно ударить в ответ? – подумал он. – Так и доктор Ясуми советует, и даже Дитер Сакстон… Интересно, а что посоветовал бы Джим-Джем? Рассудок у него – любому на зависть. Пожалуй, Джим-Джем сказал бы: „Не опускайся до убийства“. Да, так и ответил бы, насколько я его знаю. И если он так считает, значит, его и послушаю».

– Теперь сложите, пожалуйста, балладу о той вазе с гладиолусами на книжном шкафу, – велел доктор Ясуми Рэгсу Парку. – Спойте, как она поднялась в воздух и повисла под потолком, хорошо?

– Да что ж это за баллада? – возразил Рэгс. – И вообще, мне куда серьезней работа поручена: сами слышали, что мистер Ада сказал.

– Мистер Ада для вас – всего-навсего работодатель, а я, можно сказать, диагноз вам ставлю, – проворчал доктор Ясуми.

– Не вышло, – с досадой буркнул Макс Фишер кузену, генеральному прокурору. – Не вышло у нас с ним покончить.

– Не вышло, Макс, – подтвердил Леон Лайт. – Сам видишь, людей он себе подобрал – хоть куда. Это тебе не одиночка вроде Брискина, за ним целая корпорация.

– Читал я однажды в какой-то книжке, – мрачно, задумчиво заговорил Макс, – что, ежели трое тягаются между собой, со временем двое обязательно стакнутся, сговорятся прищучить третьего сообща – это, мол, неизбежно. В точности так оно и вышло: теперь Ада с Брискином – друзья-приятели, а я один. Расколоть их надо, Леон, перетянуть одного на свою сторону, в помощь против другого. К примеру, Брискина: ведь лично-то он, было дело, мне симпатизировал… только методы мои не одобрил.

– Вот погоди, услышит Брискин, как Зоя Ада бывшего мужа пыталась взорвать, все его личные симпатии к тебе тоже как рукой снимет, – заметил Леон.

– Думаешь, его на нашу сторону уже не переманить?

– Уверен, Макс. Не видать тебе Брискина на своей стороне. Сейчас ты в его глазах выглядишь – хуже некуда.

– Однако кое-какая идея у меня есть, – возразил Макс. – Точно пока не решил, но суть в том, чтобы взять да отпустить Джим-Джема с миром. В расчете на его благодарность.

– Да ты в своем уме? – удивился Леон. – Как тебе только в голову такое пришло? Чтоб ты – и…

– Не знаю! – застонал Макс. – Пришло вот, и все тут!

– Э-э… мистер Ада, – заговорил Рэгс Парк, – кажется, сочинилась баллада-то. Помните, доктор Ясуми советовал? Рассказ, как Джим-Джем Брискин освобождается из тюрьмы. Хотите, спою?

– Валяйте, – безучастно кивнул Ада.

Действительно, отчего б не послушать? Не зря же он, в конце концов, платит этому куплетисту…

И Рэгс под гнусавый звон струн запел:

 
Джим-Джем Брискин чахнет в темнице,
Не смеет никто за него поручиться.
А кто виноват? Макс Фишер!
А кто виноват? Макс Фишер!
 

– Это рефрен такой: «Кто виноват? Макс Фишер!», – объяснил Рэгс. – Пойдет?

– Пойдет, – кивнув, подтвердил Ада.

 
И тут сам Господь, не стерпев, говорит:
«Эй, Макс, я всерьез на тебя сердит.
А почему? А потому:
Грешно невинных бросать в тюрьму!
А кто же злодей? Кто согрешил?
Кто бедного Брискина всех прав лишил?
 
 
Кто виноват? Макс Фишер!
Кто этот гад? Макс Фишер!
 
 
Да, крепко ты, Макс, предо Мной виноват,
И прямиком отправишься в ад.
Покайся, Макс Фишер! Тако глаголю:
Немедля выпусти Джима на волю!»
 

– Ну а дальше – о том, чем, собственно, дело кончится, – объяснил Рэгс Аде и, звучно откашлявшись, продолжил:

 
Грешный Макс Фишер мигом прозрел.
«Давай-ка, – Леону Лайту велел, —
Провинность искупим, отменим суд.
Распорядись: пусть замок отопрут».
В камеру хлынул воздух свободы,
Так и закончились Джима невзгоды.
 

– Вот и все, мистер Ада, – сообщил Рэгс. – Такая вот песня, вроде народного холлера[9]9
  Холлер – трудовая песня-перекличка, песенный жанр, зародившийся в США во времена рабовладельчества.


[Закрыть], негритянского спиричуэлса под общий притоп. Как, нравится?

Ада с трудом заставил себя кивнуть.

– О да. Все замечательно. Прекрасная песня.

– Стало быть, я скажу мистеру Камински, что вы распорядились пустить ее в эфир?

– Запускайте, – отмахнулся Ада.

На самом деле ему было вовсе не до песен, не до эфира. Все мысли Ады занимала гибель Зои, сердце щемило от угрызений совести: в конце концов, она застрелена его охраной, а ее сумасшествие, попытка покушения – все это дело десятое. Жизнь человека есть жизнь человека, а значит, убийство, как ни крути, на его совести…

– Послушайте, – осененный внезапной идеей, обратился он к Рэгсу, – сложите-ка мне еще песню. Прямо сейчас.

– Кажется, понимаю, мистер Ада, – с сочувствием взглянув на него, откликнулся Рэгс. – Балладу о вашей бывшей жене, Зое. Я насчет этого уже думал, и песня, в общем, готова. Слушайте:

 
Жила на свете леди, прекрасная собой,
И знает дух незримый, витая над землей,
Скорбящ, но всепрощающ, он знает, вышний дух:
Убил ее не свойственник, не брат и не супруг.
Убил ее Макс Фишер, чужой ей человек…
 

– Не старайтесь обелять меня, Рэгс, – оборвал его Ада. – Я виноват не меньше. Не стоит валить все на Макса, будто на мальчика для битья.

– К тому же, – подал голос доктор Ясуми, до сих пор тихонько сидевший в уголке кабинета и слушавший их разговор, – в ваших балладах, Рэгс, президенту Фишеру приписывается чересчур уж много заслуг. Вот, например, в балладе об освобождении Джим-Джема из тюрьмы вы целиком относите благополучный финал на счет раскаяния, морального преображения Макса Фишера. Так не пойдет. Освобождение Джим-Джема должно целиком и полностью стать заслугой мистера Ады. По данному поводу я даже сложил стихи сам. Слушайте, Рэгс, вникайте.

Откашлявшись, Ясуми продекламировал нараспев:

 
Да, боле телеклоун не в тюрьме!
Освобожденный другом,
Джим любит друга Аду,
Понимает, кого благодарить!
 

– Пожалуйста. Ровно тридцать три слога, – скромно потупившись, пояснил доктор Ясуми. – Древнеяпонский поэтический стиль, хокку, в отличие от английских и североамериканских баллад не требует рифмы, однако стихи должны бить прямо в точку, что в данном случае и есть главное. А вы, Рэгс, сделайте из моего хокку балладу, о'кей? В своей типичной манере – куплеты, размер, рифма, эт сетера, эт сетера… и так далее, и тому подобное.

– Во-первых, у вас там не тридцать три, а тридцать четыре слога, – заметил Рэгс. – А во-вторых, я, личность творческая, к указаниям, что и как сочинять, не привык. Мистер Ада, у кого я работаю – у вас или у него? Помнится, с ним я никаких договоров не подписывал!

– Сделайте, как он советует: голова у доктора светлая, – распорядился Ада.

– О'кей, – проворчал Рэгс, – однако, соглашаясь работать у вас, я на подобное не рассчитывал.

Изрядно насупившись, он ретировался в дальний угол кабинета – думать, размышлять, творить.

– Что вы такое затеяли, доктор? – спросил Ада. – Чего ожидаете добиться?

– А вот посмотрим, – с загадочным видом ответил доктор Ясуми. – Есть у меня гипотеза насчет псионического дара нашего куплетиста. Возможно, подтвердится, но может, и нет.

– Похоже, вы полагаете, будто точность формулировок в балладах Рэгса очень многое значит, – заметил Ада.

– Вот именно, – подтвердил доктор Ясуми, ободряюще улыбнувшись Аде. – Не меньше, чем в юридических документах. Потерпите, Ада, и, если я прав, со временем сами поймете, в чем дело, а если ошибся, мы в любом случае ничего не теряем.

Тишину президентского кабинета нарушил телефонный звонок.

– Макс! Макс! – взволнованно закричал его кузен, генеральный прокурор, на том конце линии. – Слушай, Макс, доехал я до федеральной кутузки, где держат Джим-Джема, чтобы аннулировать все обвинения против него, как ты распорядился, и знаешь что? Он… э-э… исчез он куда-то, Макс, – с запинкой признался Леон. – Нет его здесь, понимаешь!

Судя по голосу, разнервничался генеральный прокурор не на шутку.

– Но как он оттуда выбрался? – скорее озадаченный, чем рассерженный, пробормотал Макс.

– Арт Хэвисайд, поверенный Ады, что-то придумал. Что, пока точно не знаю. Дейла Уинтропа, окружного судью, нужно спрашивать: это он около часа назад подписал ордер на освобождение. Встречу с Уинтропом я уже назначил… как только увижу его, сразу перезвоню.

– Будь я проклят, – протянул Макс. – Выходит, снова мы опоздали…

Машинально опустив трубку на рычаги, он поднялся и крепко задумался.

«Что еще Ада мне приготовил? – гадал он. – Наверняка новый подвох, но какой?»

И тут его осенило: а ведь Джим Брискин непременно вскоре объявится на телевидении, в программе канала «КУЛЬТУРа»! Интересно, с чем?

Однако, включив телевизор, он с облегчением обнаружил на экране вовсе не Джима Брискина, а какого-то куплетиста, бренчащего на банджо… и в следующую же секунду понял, что куплетист поет не о ком ином, как о нем.

 
Грешный Макс Фишер мигом прозрел.
«Давай-ка, – Леону Лайту велел, —
Провинность искупим, отменим суд.
Распорядись: пусть замок отопрут».
 

– Господи, – вслушиваясь в его пение, выдохнул Макс Фишер, – да ведь так оно в точности и случилось! Именно так я и сделал!

«Жуть какая-то, – подумал он, чувствуя, как в животе холодеет от страха. – Что бы все это значило? Каким образом куплетист с „КУЛЬТУРы“ пронюхал о моих делах… о делах совершенно секретных?!»

Должно быть, телепатически. Иначе никак.

Тем временем куплетист завел новую песню – на сей раз про Себастьяна Аду, чуть ли не самолично вызволившего Джим-Джема Брискина из заключения.

«Тоже чистая правда, – сообразил Макс. – Приехав в федеральную тюрьму, Леон Лайт обнаружил, что Брискина благодаря стараниям Арта Хэвисайда там уже нет, а значит… а значит, этого куплетиста надо послушать со всем вниманием. Похоже, ему откуда-то известно куда больше, чем мне».

Однако певец, завершив песню, умолк.

– Для вас, дорогие телезрители, – заговорил явившийся ему на смену диктор, – пел злободневные политические баллады всемирно известный певец-куплетист Рэгленд Парк! Думаю, все вы рады будете слышать: отныне мистер Парк будет выступать на нашем канале по пять минут в конце каждого часа, исполняя новые и новые куплеты, баллады, сложенные прямо здесь, в студии телекомпании «КУЛЬТУРа»! Неустанно изучая сводки новостей с телетайпов, мистер Парк…

На этом Макс выключил телевизор.

«Вроде калипсо[10]10
  В музыке – весьма популярный на протяжении 1950-х афрокарибский песенно-танцевальный стиль, возникший среди рабов на сахарных плантациях в XIX в. Тексты калипсо обычно имеют сатирический, моралистический, социально-критический характер, иронически комментируют актуальные новости.


[Закрыть], – заметно приуныв, подумал он. – Новости в виде баллад… а что, если этот Рэгленд Парк, упаси Господи, запоет о возвращении к жизни „Уницефалона 40-Д“?»

Чем дальше, тем крепче Макс проникался уверенностью: баллады Рэгленда Парка имеют свойство сбываться. Таков его псионический дар… и оппозиция, ясное дело, пользуется этим даром вовсю.

«С другой стороны, у меня ведь тоже вполне могут найтись какие-никакие пси-способности, – внезапно подумалось Максу. – Разве без них я смог бы вскарабкаться так высоко?»

Усевшись в кресло, он снова включил телевизор, прикусил нижнюю губу и принялся в ожидании размышлять, что делать дальше. Увы, время шло, а ничего дельного в голову не приходило.

«Ничего, – мысленно успокоил себя Макс, – рано или поздно придет. Главное, чтобы они не додумались насчет „Уницефалона 40-Д“ первыми…»

– Ада, я понял, в чем состоит псионический дар Рэгленда Парка, – объявил доктор Ясуми. – Возможно, это интересно и вам?

– Мне сейчас куда интереснее вышедший на свободу Джим-Джем, – повесив телефонную трубку, откликнулся Ада, слегка оглушенный полученными известиями. – Брискин вот-вот будет здесь, – пояснил он доктору Ясуми. – Мчит монорельсом прямиком к нам, а отсюда мы тут же переправим его на Каллисто. Там у Макса никакой власти нет, и повторный арест Брискину не грозит.

На этом Ада ненадолго умолк, приводя в порядок бешеный водоворот новых мыслей и планов.

– Пускай Джим-Джем, – торопливо, часто потирая руки, заговорил он, – вещает через наш ретранслятор на Каллисто, а живет у меня, в моем каллистянском поместье. Припасов там куча – любых, кроме птичьего молока… уверен, он согласится.

– На свободу, – сухо заметил доктор Ясуми, – он вышел благодаря псионическому дару Рэгса, а потому рекомендую послушать, что я имею сказать. Природа этого дара пока непонятна даже самому Рэгсу, и, положа руку на сердце, его талант может в любую минуту обернуться против вас.

– О'кей, слушаю вас внимательно, – нехотя согласился Ада.

– Сочиняемые Рэгсом баллады связаны с действительностью, как причина со следствием. Описанное Рэгсом претворяется в жизнь. Его баллады опережают события, причем ненамного, понимаете? Если Рэгс, разобравшись, в чем дело, воспользуется данным фактом в собственных интересах… как знать, чем это может грозить нам?

– Если это правда, – осененный вполне очевидной идеей, заговорил Ада, – нужно немедленно поручить ему сложить балладу о возвращении в строй «Уницефалона 40-Д».

В самом деле, очевиднее некуда! Макс Фишер тут же вернется в изначальное положение, к должности резерв-президента, лишится какой-либо власти, и всем проблемам конец!

– Именно, – согласился доктор Ясуми, – но есть тут один нюанс. Слагая по вашему поручению политические баллады, Рэгс Парк тоже неизбежно поймет, что к чему. Ведь если он сочинит песню об «Уницефалоне», а затем «Уницефалон» действительно…

– Да, вы совершенно правы, – признал Ада. – Такое «совпадение» даже Парк из виду не упустит.

Умолкнув, он с головой погрузился в раздумья. Выходит, потенциально Рэгленд Парк куда опаснее Макса Фишера? Конечно, малый он славный, порядочный, подозревать его в склонности к злоупотреблению властью, как Фишера, резонов нет, однако…

Однако подобная власть в руках одного человека – это уже чересчур. В любом случае чересчур, будь он хоть сущим ангелом.

– Поэтому впредь сочиняемым Рэглендом песням следует уделять самое пристальное внимание, – резюмировал доктор Ясуми. – И редактировать содержание заблаговременно… возможно, вам лично.

– Мне бы хотелось как можно меньше…

Осекшись, Ада щелкнул тумблером зажужжавшего на столе интеркома.

– Прибыл мистер Джеймс Брискин, – доложила секретарша.

– Давайте его прямо ко мне, – в восторге распорядился Ада. – Ито, он уже здесь!

Действительно, распахнув дверь кабинета, он обнаружил перед собой Джим-Джема – предельно серьезного, с глубокими морщинами возле уголков рта.

– Как видите, господин Ада вас вызволил, – сообщил Джим-Джему доктор Ясуми.

– Знаю. Весьма вам признателен, Ада.

Как только Брискин переступил порог кабинета, Ада тут же захлопнул и запер дверь.

– Послушайте, Джим-Джем, – без предисловий заговорил он, – у нас беда. Беда, каких еще не бывало. Угроза со стороны Макса Фишера в сравнении с нею – ничто. Сейчас нам предстоит иметь дело с безграничной – абсолютно, не относительно безграничной властью. Зачем я только связался с этим Рэгсом Парком? Кому вообще пришло в голову пригласить его выступать на «КУЛЬТУРе»?

– Вам, Ада, – напомнил доктор Ясуми. – Вам и пришло, и я, если помните, незамедлительно предостерег вас о…

– Распоряжусь-ка я, чтобы Рэгс больше не сочинял новых песен, – решил Ада. – Это первое. Позвоню в студию прямо сейчас. Что, если он, упаси Господи, сложит балладу, как все мы отправились на дно Атлантики или, скажем, в открытый космос, за двадцать астрономических единиц от Солнца?

– Без паники, – негромко, но твердо оборвал его доктор Ясуми. – Вы, Ада, снова слишком легко поддаетесь эмоциям. Как всегда, нестабильны. Прежде всего успокойтесь и оцените ситуацию трезво.

– Как же тут успокоиться, когда этой деревенщине под силу вертеть любым из нас, будто куклой?! – взорвался Ада. – Когда в его руках вся вселенная?!

– Вовсе не обязательно вся, – возразил доктор Ясуми. – Возможно, его власть имеет свои пределы. Видите ли, природа псионического дара не слишком-то хорошо изучена до сих пор. Предмет слишком труден для лабораторных исследований, слишком неудобен для продолжительного скрупулезного наблюдения…

Умолкнув, доктор задумчиво поднял взгляд к потолку.

– Хм-м, – промычал Брискин. – Насколько я вас понимаю…

– Да, вас вызволила из-за решетки баллада, сочиненная по моему распоряжению, – объяснил ему Ада. – Сработала безотказно, но теперь возникает вопрос: как быть с ее сочинителем?

Сунув руки в карманы, владелец «КУЛЬТУРы» беспокойно зашагал от стены к стене.

«Как же быть с Рэглендом Парком?» – в отчаянии думал он.

Тем временем Рэгленд Парк, сидя в главной студии «КУЛЬТУРы» на Кулоне, искусственном спутнике Земли, с гитарой и банджо под рукой, изучал депеши, поступающие телетайпом из информационных агентств, готовил баллады для следующего выступления.

В одной из сводок сообщалось об освобождении Джим-Джема Брискина из тюрьмы по распоряжению федерального судьи.

«Может, об этом балладу и спеть?» – обрадовавшись доброй вести, подумал Рэгленд, но тут же вспомнил, что про Джима Брискина уже пел, причем не раз и не два. Теперь ему требовалось нечто совершенно новое: тема Брискина исчерпала себя до дна.

– Мистер Парк, вы готовы к очередному выходу? – загремел из динамиков голос Ната Камински, дежурившего в аппаратной.

– Конечно, конечно, – кивнув, подтвердил Рэгленд.

На этот раз он слегка покривил душой, но ничего: еще минутка-другая, и все будет готово.

К примеру, как насчет истории о человеке по имени Пит Робинсон из Чикаго, штат Иллинойс, хозяине уэльского спрингера, на которого как-то раз – в людном городе, посреди бела дня – вдруг взял да напал разъяренный орел?

Нет, не пойдет: к политике не относится.

Может, о конце света историю сочинить? Как в Землю угодила комета, или, скажем, налетели тучи пришельцев, захватчиков из дальнего космоса… что-нибудь леденящее кровь, пробирающее до печенок, о людях, сгорающих в пламени взрывов, рассекаемых надвое очередями из лучеметов?

Нет, тоже не то: такой примитив и бульварщина, пожалуй, не для «КУЛЬТУРы».

«Ладно, – решил Рэгленд, – спою тогда про ФБР. О них я еще не сочинял. Люди Леона Лайта в строгих серых костюмах, с жирными свекольно-красными загривками… с колледжем за плечами, с портфелями в руках…»

Ударив по струнам гитары, он замурлыкал себе под нос:

 
С самого верху вопят: «Ату!
Парка терпеть уже невмоготу.
Хватит с нас Парковых басен!
Парк для властей опасен!»
 

Довольно хмыкнув, Рэгленд задумался: а что же дальше? Баллада о самом себе… интересная мысль! Отчего только раньше в голову не пришла?

Целиком поглощенный сочинением новой баллады, он даже не заметил троих в строгих серых костюмах, с жирными свекольно-красными загривками, вошедших в студию и прямым ходом направившихся к нему. Уверенность, с которой каждый нес при себе портфель, не оставляла сомнений: носить портфели они привыкли еще в колледжах и учебу завершили с отличием.

«А что, прекрасная выходит баллада! Пожалуй, лучшая за всю мою карьеру», – подумал Рэгленд и, взяв еще пару аккордов, продолжил:

 
К Парку подкрались они впотьмах,
Подкрались, прицелились и – бабах!..
Убит любимец народа
Преступной власти в угоду.
 
 
Громок, товарищи, выстрела глас,
Песня свободы оборвалась,
Так-то, ребятки, бывает,
Коль власть насквозь прогнивает!
 

Продолжить балладу далее Рэгленду не позволили. Опустив дымящийся пистолет, старший из оперативников ФБР кивнул спутникам и заговорил в рацию на запястье:

– Сообщите мистеру Лайту: задание выполнено успешно.

– Прекрасно, – откликнулся жестяной, дребезжащий голос из рации. – Немедленно возвращайтесь в штаб-квартиру. Сам так приказывает.

Под «самим», конечно же, имелся в виду Максимилиан Фишер: кто-кто, а агенты ФБР понимали, кем посланы на задание.

Услышав о гибели Рэгленда Парка, Максимилиан Фишер, ожидавший известий в президентском кабинете Белого дома, испустил долгий, прочувствованный вздох облегчения.

«Уф-ф… пронесло, – подумал он. – Ведь этот субчик в любую минуту мог прикончить и меня, и вообще всех до единого!»

Удивительно, что до него удалось добраться… интересно, почему? Везение, не иначе.

«А может, один из моих пси-талантов каким-то образом помогает изничтожать певцов-куплетистов?»

При этой мысли Макс расплылся в самодовольной елейной улыбке.

«А что? Если это – псионическая способность склонять куплетистов к сочинению баллад о собственной безвременной кончине…»

Однако теперь перед Максом вставала проблема куда серьезнее. Теперь ему предстояло вернуть Джима Брискина на место, в тюремную камеру. Дело обещало оказаться нелегким: Ада умен и наверняка сразу же позаботился переправить Брискина на какую-нибудь из отдаленных лун – туда, где у него, Макса, нет власти. Похоже, борьба с этой парочкой затянется надолго, и еще неизвестно, за кем останется победа.

«Целая куча забот, уйма каторжного труда, – подумал он, – а куда денешься? Взялся, как говорится, за гуж…»

Тяжко вздохнув, президент Максимилиан Фишер придвинул к себе телефон и снова набрал номер Леона Лайта.