Текст книги "Вспомнить всё"

– Живы-здоровы, мистер Слейд? Полезайте, поехали, – сказал он, распахнув люк и кивком пригласив Слейда в кабину.

– Да. Везите меня назад, – вздохнул Слейд. – Везите обратно.

– В чем дело? Неужто вам не по нраву чувствовать себя вдохновителем?

– Мне просто хочется поскорее вернуться назад, в свое время, – с тоской откликнулся тот.

Пилот удивленно изогнул бровь.

– О'кей, – сказал он, пристегивая Слейда к креслу и занимая место рядом, за приборной доской.

В «Музе Энтерпрайзес» их дожидался мрачный, как туча, Мэнвилл.

– Слейд, идемте со мной, – велел он. – Есть разговор.

– Я не виноват, мистер Мэнвилл, – заговорил Слейд, стоило им остаться в кабинете Мэнвилла наедине. – Не в духе он был, вот и…

Не зная, что тут еще сказать, совершенно опустошенный, раздавленный, он бессильно поник головой.

Грозно нависший Мэнвилл взирал на него сверху вниз, будто не в силах поверить собственным глазам.

– Вы… вы… не сумели его вдохновить! И, должен заметить, такого у нас еще не бывало!

– Может, я снова, еще раз попробую? – пролепетал Слейд.

– Боже правый, – продолжал Мэнвилл, – вы мало того что не вдохновили его, вы внушили ему отвращение к фантастике на всю жизнь!

– Откуда вы знаете? – забеспокоился Слейд.

Он-то надеялся сохранить пережитое в тайне до гробовой доски, унести эту тайну с собой в могилу…

– Откуда? – язвительно прошипел Мэнвилл. – Да из самых обычных справочников и учебников по литературе двадцатого века! Спустя полчаса после вашего отлета все статьи, все тексты, посвященные Джеку Дауленду, включая половину страницы, отведенную под его биографию в «Британнике», исчезли, как не бывало!

Слейд молча повесил голову, опустил взгляд к полу.

– Тогда я решил вникнуть в дело серьезнее, – продолжил Мэнвилл, – и заказал вычислительному центру Калифорнийского Университета поиск всех цитат из Джека Дауленда, сохранившихся до наших дней.

– И как? Нашлась хоть одна? – промямлил Слейд.

– Да, парочка отыскалась, – отвечал Мэнвилл. – Парочка коротких фраз в нудных научных статьях, исчерпывающе и всесторонне освещающих тот период. Широкой же публике Джек Дауленд благодаря вам остался неизвестен вообще – и, мало того, пребывал в безвестности даже при жизни! – добавил он, гневно раздувая ноздри и грозя Слейду пальцем. – Благодаря вашим стараниям Джек Дауленд так и не написал эпическую хронику грядущих столетий. Благодаря вам, своему, так сказать, «вдохновителю», он продолжил писать сценарии телевизионных вестернов… и умер на сорок седьмом году жизни. Умер одним из множества безымянных, безликих литературных поденщиков!

– А к научной фантастике не обращался ни единого раза? – недоверчиво уточнил Слейд.

Неужели он так оплошал? В подобное просто не верилось. Действительно Дауленд встретил все замечания, все намеки в штыки; действительно в мансарду он после признания Слейда удалился в весьма специфическом расположении духа, но все-таки… все-таки…

– Ладно, – махнул рукой Мэнвилл, – говоря откровенно, одно фантастическое произведение Джек Дауленд все-таки написал. Крохотное, крайне посредственное и совершенно никем не замеченное.

Пошарив в ящике стола, он швырнул Слейду древний, пожелтевший от времени номер журнала.

– Один-единственный рассказик, «Орфей на глиняных ногах», под псевдонимом Филип К. Дик. Никто не зачитывался им в прошлом, никто не читает сейчас, а описано в нем, как к Дауленду…

Сделав паузу, Мэнвилл вновь полоснул Слейда полным ярости взглядом.

– Как к Дауленду явился некий благонамеренный идиот из будущего, одержимый бредовой идеей «вдохновить» его на создание мифологической хроники грядущих столетий! Ну, Слейд? Что скажете?

– Все очевидно, – глухо откликнулся тот, – он положил мой визит в основу сюжета.

– И единственный раз в жизни заработал хоть что-нибудь на научной фантастике, причем до обидного мало – гроши, не оправдавшие потраченных сил и времени. Там и о вас, и обо мне… Господи, Слейд, должно быть, вы выложили ему все!

– Да, выложил, – признался он. – Не зная, чем еще его убедить…

– Ну, так и этим ни в чем не убедили! Он принял вас за психа, и все дела. И рассказ этот написал явно со злости, в нешуточном раздражении. Вы его, позвольте спросить, за работой застали?

– Да, – подтвердил Слейд, – за работой, но миссис Дауленд сказала…

– Какая еще миссис Дауленд?! Никакой миссис Дауленд на свете нет и не было! Дауленд всю жизнь прожил холостяком! Очевидно, вы столкнулись с женой одного из его соседей, с которой Дауленд завел интрижку. Неудивительно, что он пришел в ярость: вы ведь испортили ему свидание с этой дамочкой, кем бы она ни была! Ей, кстати, в рассказе тоже место нашлось, а написав его, Дауленд бросил дом в невадском Перплблоссоме и перебрался в Додж-Сити, Канзас!

В кабинете воцарилась долгая тишина.

– Э-э, – нарушил молчание Слейд, – а нельзя ли еще раз попробовать? С кем-то другим? На обратном пути мне вспомнился Пауль Эрлих[3]3
  Известный немецкий врач, иммунолог, бактериолог и химик, основоположник химиотерапии, создатель сальварсана – лекарства от сифилиса на основе мышьяка. «Волшебной пулей» он называл свою мечту, препарат, который при введении в организм самостоятельно находит и убивает возбудителя болезни, не причиняя вреда больному.


[Закрыть] с его «волшебной пулей», чудесным лекарством от…

– Послушайте, – перебил его Мэнвилл, – мне тоже кое-что пришло в голову. Вы снова отправитесь в прошлое, но не затем, чтобы вдохновлять доктора Эрлиха, Бетховена, Дауленда или еще кого-либо, хоть чем-нибудь ценного для общества.

Охваченный ужасом, Слейд поднял на него взгляд.

– Вы отправитесь в прошлое, – сквозь зубы процедил Мэнвилл, – обескураживать особ вроде Адольфа Гитлера, Карла Маркса и Санрома Клингера, дабы те…

– То есть, по-вашему, я… настолько никчемен? – промямлил Слейд.

– Именно. Для начала возьмемся за Гитлера в период тюремного заключения после первой, безуспешной, попытки взять власть в Баварии. В то время, когда он диктовал Рудольфу Гессу «Майн Кампф». Я обсудил идею с начальством и все уладил. Вы окажетесь рядом в роли одного из товарищей по несчастью, понимаете? И точно так же, как Джеку Дауленду, порекомендуете Адольфу Гитлеру писать. В данном случае – написать подробную автобиографию с детальным изложением собственной политической программы, к сведению всего мира. Если все пройдет, как задумано…

– Понятно, – пробормотал Слейд, вновь опустив взгляд под ноги. – Идея, я бы сказал, гениальная, вот только мои похвалы в свете последних событий могут оказаться… э-э…

– Мне авторства этой идеи не приписывайте, – оборвал его Мэнвилл. – Я взял ее все из того же убогого рассказа Дауленда, «Орфея на глиняных ногах». Именно так он рассказ и закончил.

Перелистав страницы старинного журнала, он отыскал нужное место.

– Возьмите, Слейд, и прочтите. Здесь автор доводит вас до встречи со мной, а затем отправляет изучать историю Национал-социалистической партии, чтобы наверняка отбить у Адольфа Гитлера всякую охоту браться за автобиографию и, может статься, предотвратить Вторую мировую войну. Не справитесь с Гитлером, пошлем вас к Сталину, а не сумеете обескуражить Сталина…

– Ладно, довольно, – буркнул тот. – Я все понимаю, разжевывать ни к чему.

– И даже не подумаете отказаться, – подчеркнул Мэнвилл, – так как в «Орфее на глиняных ногах» говорится, что вы согласились. Все уже решено.

– Как пожелаете, – кивнул Слейд. – Мой грех, я и в ответе.

– Вы идиот, – проникновенно, с чувством шепнул ему Мэнвилл. – Чтобы так бездарно испортить дело…

– Просто день не мой выдался, – вздохнул Слейд. – Уверен, в следующий раз выйдет лучше.

«Хотя бы с Гитлером, – подумал он про себя. – Возможно, мне удастся обескуражить его самым ужасным образом, как никто никого не обескураживал за всю историю человечества!»

– Тогда вы, пожалуй, станете первой антимузой на свете, – хмыкнул Мэнвилл.

– Остроумно, – оценил Слейд.

– Комплимент не по адресу, – устало вздохнул Мэнвилл. – Эта идея тоже принадлежит Джеку Дауленду. Так он назвал вас в «Орфее на глиняных ногах», ближе к концу.

– На этом рассказ и заканчивается? – полюбопытствовал Слейд.

– Нет, – ответил Мэнвилл, – в самом конце я еще предъявляю вам счет. На полную стоимость отправки вас в прошлое, к Адольфу Гитлеру. Пятьсот долларов, причем вперед, – уточнил он, требовательно протянув к Слейду руку. – На случай, если вдруг назад не вернетесь.

Окончательно приуныв, Джесси Слейд безропотно, хотя и как можно медленнее, полез в карман пиджака двадцатого столетия за бумажником.

Эпоха Прелестницы Пат

В десять утра Сэма Ригана выдернул из объятий сна знакомый, ужасающей громкости вой сирены. Вздрогнув, Сэм оторвал голову от подушки. Будь проклят этот благ-курьер наверху: нарочно, нарочно же шум поднимает! Кружит там, ждет, хочет удостовериться, что сброшенные благ-посылки достанутся кому следует, местным флюкерам[4]4
  Здесь и далее – производные от слова fluke (слепой случай, везение).


[Закрыть], а не диким зверям…

– Да заберем, заберем, – проворчал Сэм Риган себе под нос.

Застегнув молнии пылезащитного комбинезона, он сунул ноги в сапоги и мрачно, как можно медленнее поплелся к трапу. По пути к нему присоединилось еще несколько флюкеров, раздраженных в той же, если не большей, степени.

– Раненько он нынче, з-зараза, – посетовал Тод Моррисон. – И ведь, чем хотите, ручаюсь, привез только основные продукты: сахар, муку, смалец… ничего интересного, вроде, скажем, леденцов.

– И на том спасибо скажи, – урезонил его Норман Шайн.

– Спасибо? – Остановившись как вкопанный, Тод в изумлении уставился на него. – СПАСИБО?!

– А как же, – подтвердил Шайн. – Чем бы мы без них, скажи на милость, питались? Не пришли они к нам своих туч десять лет назад…

– Ну, – помрачнев, промычал Тод, – на самом деле мне просто не нравится, что заявляются они в такую рань… да и это по большому счету тоже, конечно, пустяк.

С этими словами он поднажал плечом на тяжелую крышку, венчавшую трап.

– Жуть как великодушно с твоей стороны, Тодди, – усмехнулся Шайн. – То-то небось благ-курьеры обрадуются, услышав об этаком всепрощении!

Сэм Риган выбрался на поверхность последним из троицы: бывать наверху он не любил и не скрывал этого ни от кого из соседей. Как бы там ни было, выгонять его из-под прочных, надежных сводов пинольского флюк-бункера не имел права никто: недаром же куча флюкеров, соседей по бункеру, предпочли остаться внизу, в собственных жилых отсеках, уверенные, что другие, откликнувшиеся на зов сирены, притащат что-нибудь и на их долю.

– Слепит-то как, – проворчал Тод, щурясь на солнце.

Корабль благ-курьера сверкал брюхом невысоко над землей, покачиваясь в сером небе, словно игрушка на тонкой трепетной паутинке.

«Хороший пилот, – оценил Тод, – умелый. Не суетится, правит спокойно, с ленцой».

Стоило помахать благ-курьеру рукой, тот снова на всю мощь врубил сирену, и Тоду, хочешь не хочешь, пришлось зажать уши ладонями.

«Ладно, не со зла же он, в шутку», – напомнил себе Тод, и тут благ-курьер, смилостивившись, выключил звук.

– Помаши ему, пускай сбрасывает, – сказал Норм Шайн. – Семафор у тебя.

– Сейчас, сейчас, – проворчал Тод и принялся старательно размахивать из стороны в сторону красным флагом на длинном древке, давным-давно присланным обитателями Марса специально для этой цели.

Выскользнувший из брюха корабля снаряд расправил стабилизаторы и спикировал вниз.

– Тьфу, пропасть, – с досадой буркнул Сэм Риган. – Точно, основные продукты, раз сброшены без парашюта…

Утратив весь интерес к посылке, он отвернулся и устремил взгляд вдаль.

«Как же убого нынче здесь, наверху», – оглядевшись, подумал Сэм.

Справа по-прежнему возвышался недостроенный дом, который кто-то начал было возводить неподалеку от бункера из досок да брусьев, добытых в развалинах Вальехо в десяти милях к северу. Затем строителя прикончили то ли дикие звери, то ли радиоактивная пыль, а его никому не пригодившийся труд так и остался гнить по соседству. Окинув дом взглядом, Сэм Риган отметил, что пыли на стенах с его последней вылазки наверх – может, с утра в четверг, может, в пятницу, со счета он малость сбился – скопилось необычайно много.

«Проклятая пыль, – мысленно выругался Сэм. – Камни, мусор и пыль… здорово же запылился наш мир с тех пор, как его перестали время от времени подметать! Может, займешься? – безмолвно предложил он марсианскому благ-курьеру, неторопливо кружившему в небе над головой. – Разве ваши технические возможности не безграничны? Явился бы как-нибудь утречком с громадной тряпкой – миллион миль в длину, миллион в ширину – протер пыль, чтобы наша планета заблестела безукоризненной новизной!»

Хотя тут, наверное, следовало бы сказать «безукоризненной стариной» – то есть будто в «преж-дни», как называют прошлое ребятишки…

«Точно, – подумалось Сэму. – Здорово вышло бы. Будете думать, чем бы еще нам помочь, попробуйте с пылью, а?»

Благ-курьер описал еще круг, высматривая надпись в пыли, сообщение от обитавших в бункере флюкеров.

«Взять бы да так и написать: „ПРИВЕЗИ МОКРУЮ ТРЯПКУ, ВЕРНИ НАС В ЦИВИЛИЗАЦИЮ“, – думал Сэм Риган. – Что скажешь, курьер-благодетель?»

Корабль благ-курьера устремился ввысь – вне всяких сомнений, домой, на Лунную Базу, а может быть, прямо на Марс.

Над проемом оставленного открытым люка флюк-бункера, которым все трое выбрались наверх, показалась еще голова, женская. Наружу, прикрывая голову от лучей ослепительно-серого солнца плотным капором, выглянула Джин Риган, жена Сэма.

– Что интересного? Чего новенького? – нахмурив брови, полюбопытствовала она.

– Боюсь, ничего, – отвечал Сэм.

Тем временем снаряд с благ-грузом достиг земли, и Сэм, увязая в пыли, двинулся к нему. От удара обшивка снаряда треснула вдоль, внутри поблескивали боками жестяные контейнеры. С виду – около пяти тысяч фунтов соли…

«Ну, это вполне можно оставить здесь, наверху, чтобы звери не вымерли с голоду, – в унынии подумал Сэм. – Однако как странно заботливы эти благ-курьеры! Который год исправно, без устали переправляют со своей планеты на Землю все жизненно необходимое… должно быть, думают, будто мы целыми днями только и делаем, что жрем. Бог мой, хранилища бункера набиты едой до отказа! А впрочем, наш бункер – одно из самых мелких убежищ общего пользования во всей Северной Калифорнии…»

– Эй! – окликнул его Шайн, склонившись над снарядом и заглянув в трещину. – Кажется, я вижу кое-что полезное.

Отыскав под ногами заржавленную стальную опору – когда-то, в преж-дни, такими укрепляли бетонные стены общественных зданий, – он ткнул ею в нутро снаряда, пробуждая к жизни запорный механизм. Приведенный в действие, механизм щелкнул, хвостовая половина снаряда отошла от носовой… и груз лавиной заскользил наземь.

– Похоже, вон в том ящике радиоприемники, – заметил Тод, задумчиво почесывая короткую темную бороду. – Транзисторы. Думаю, из них можно сделать что-нибудь новенькое для наших диорам.

– В моей радио уже есть, – разочарованно скривившись, проворчал Шайн.

– Ну, так сооруди из деталей приемника электронную самоуправляющуюся газонокосилку, – посоветовал Тод. – Такого-то у тебя точно нет!

Композицию-диораму, по сути – небольшой собственный мир, собранный Шайнами для Прелестницы Пат, он помнил прекрасно: оба семейства, Тод Моррисон с женой и чета Шайнов, много раз играли друг против друга, причем примерно на равных.

– Чур, транзисторы мне! У меня есть куда их приспособить, – поспешил вклиниться в разговор Сэм Риган.

Его диораме недоставало агрегата, автоматически открывающего ворота гаража, имевшегося и у Тода, и у Шайна, а следовательно, Сэм изрядно отставал от обоих.

– Ладно, за дело, – согласился Шайн. – Провизию оставим здесь, а вниз утащим только приемники. Кому продукты нужны, пусть сами поднимутся и заберут… пока их со-кошки не опередили.

Кивнув, его спутники принялись перетаскивать поближе к люку флюк-бункера полезные грузы, доставленные в брюхе снаряда. Полезным они полагали все, что могло пригодиться для самого ценного в жизни каждого – для затейливых диорам, мирков Прелестницы Пат.

Усевшись по-турецки над точильным камнем, десятилетний, обремененный множеством насущных забот Тимоти Шайн неторопливо, умело затачивал нож. Тем временем в дальнем углу отсека мать с отцом, не давая ему покоя, шумно ссорились с мистером и миссис Моррисон. Снова играли в свою Прелестницу Пат. Как всегда.

«Когда же они наконец наиграются в свою дурацкую игру, хотя бы на сегодня? – гадал Тимоти. – Наверное, опять не угомонятся до позднего вечера».

Сам он не находил в этой игре решительно ничего интересного, но родители резались в нее каждый день. Не только его родители, все взрослые вообще. Другие ребята – даже ребята из других флюк-бункеров – рассказывали, что их родители тоже играют в Прелестницу Пат целыми днями, а случается, и по ночам.

– Прелестница Пат, – во весь голос объявила мать Тимоти, – идет в магазин за продуктами. Над входом один из тех электронных глаз, фотоэлементов, отворяющих дверь. Глядите.

Пауза.

– Вот, видите: дверь перед ней отворилась, и Прелестница Пат входит внутрь.

– Прихватив тележку, – добавил, поддерживая жену, отец Тимоти.

– Какую еще тележку? – запротестовала миссис Моррисон. – Нет там никаких тележек. Она просто отдает бакалейщику список, а тот отпускает ей все, что там указано.

– Такой порядок только в маленьких магазинчиках на углу, – пояснила мать Тимоти, – а тут у нас супермаркет, это же по дверям с электронным глазом любому ясно.

– А я точно помню: двери с электронным глазом были во всех бакалейных магазинах, – упрямо заявила миссис Моррисон.

В спор, соглашаясь с ней, вклинился ее муж. Голоса игроков зазвучали громче, злее. Опять ссора. Как всегда.

Супермаркет… что за штука такая?

«А-а, ну вас всех… хлюздаперу[5]5
  Вымышленное детское ругательство, не имеющее определенного смысла, но звучащее довольно грубо.


[Закрыть] под хвост», – подумал Тимоти, пустив в ход самое крепкое из выражений, известных ему и его друзьям.

Испробовав остроту лезвия – нож он себе сделал сам, от начала и до конца, даже клинок сам выточил из увесистой стальной сковородки, – Тимоти резко вскочил на ноги. Полминуты спустя он бесшумно выскользнул в коридор, одним рывком с места добежал до двери в жилой отсек Чемберленов и постучался – особым условным стуком.

На стук откликнулся Фред, тоже мальчишка десяти лет от роду.

– Привет. Ну как, готов? Ага, вижу, нож свой закончил. На какую дичь теперь пойдем?

– Только не на со-кошек, – ответил Тимоти. – Получше что-нибудь поищем. Надоели мне эти со-кошки. Слишком горькие на вкус.

– А родители твои что? Опять играют в Прелестницу Пат?

– Ага.

– Мои мамка с папкой тоже, – сообщил Фред. – Сколько времени, как ушли с Бентли играть, и до сих пор не вернулись.

Во взгляде, искоса брошенном другом на Тимоти, чувствовалось знакомое безмолвное недовольство родителями. Пожалуй, ни тот ни другой нисколько бы не удивился, узнав, что эта проклятая забава охватила весь мир.

– Что твои родители в ней такого нашли? – спросил Тимоти.

– То же самое, что и твои, – пожав плечами, ответил Фред.

– Так, а… что? – на секунду замявшись, уточнил Тимоти. – Я вот понятия не имею, потому и спросил. Может, ты знаешь?

– Все дело в… А-а, лучше их самих и спроси, – осекшись, проворчал Фред. – Пошли скорее наверх, на охоту, – с азартным блеском в глазах добавил он. – Посмотрим, что за добыча нам попадется сегодня!

Вскоре они поднялись наверх, откинули крышку люка, укрылись среди пыльных валунов и принялись оглядывать окрестности. Сердце Тимоти застучало вдвое чаще обычного. В первые минуты снаружи, при виде бескрайних просторов, его всякий раз охватывал особый, ни с чем не сравнимый трепет. Мир наверху никогда не оставался одним и тем же: к примеру, сегодня серая пыль сделалась куда гуще, темнее, а оттого загадочней прежнего.

Повсюду вокруг, под множеством слоев пыли, валялись посылки, сброшенные со спасательных кораблей, да так и оставленные гнить, ржаветь безо всякого толку. Никому не понадобившиеся. Среди них Тимоти углядел и новый снаряд, доставленный благ-курьером сегодня, с утра. Почти весь груз снова остался нетронутым: большая часть доставленного взрослым не пригодилась. Как всегда.

– Гляди, – негромко шепнул ему Фред.

Возле снаряда крутилась, принюхивалась, приглядывалась к бесхозному грузу пара со-кошек – то ли собак, то ли кошек, этого точно не знал никто, мутировавших под действием радиации.

– Нам они ни к чему, – ответил Тимоти.

– Вон та – ничего себе, жирная, – с вожделением прошептал Фред.

Однако нож принадлежал Тимоти – у Фреда имелась только бечевка со стальным прутком на конце, вроде индейской гуделки. Птицу либо зверька помельче такой штуковиной издали подбить еще можно, однако со-кошку весом фунтов пятнадцать-двадцать, а то и больше даже не оцарапаешь.

Высоко в небе показалось темное пятнышко, с немыслимой скоростью мчащееся вдаль, и Тимоти с первого взгляда узнал в нем корабль благ-курьера, направлявшийся к другому флюк-бункеру с очередной партией всевозможных припасов.

«Ишь, постоянно при деле, – с усмешкой подумал он. – Благ-курьеры на месте небось не сидят, целыми днями летают то туда, то сюда, без остановки, а если вдруг прекратят, взрослые наверняка скоро вымрут. Конечно, от них не очень-то много проку, но жалко: родители как-никак…»

– Помаши ему, – осклабившись, предложил Фред. – Может, сбросит нам что-нибудь.

Переглянувшись, мальчишки залились безудержным смехом.

– Ага, конечно, – откликнулся Тимоти. – Так, чего же мне не хватает-то, а?

При мысли о том, что кому-то из них может чего-нибудь не хватать, оба снова расхохотались. Сейчас им двоим принадлежало все, что только есть наверху, до самого горизонта и даже дальше… можно сказать, целый мир, богатство на зависть любому из благ-курьеров!

– Как думаешь, благ-курьеры в курсе, что наши родители играют в Прелестницу Пат, а из того, что они сбрасывают, мастерят для нее мебель и все такое? – спросил Фред. – Спорим, они про эту дурацкую куклу – ни сном ни духом? Ведь если б заметили, пронюхали, то-то небось разобиделись бы!

– Уж это точно, – согласился Тимоти, многозначительно взглянув Фреду в глаза. – Так разобиделись бы, что, наверное, прекратили бы нам добро всякое сбрасывать.

– Э, нет, это ты брось, – запротестовал Фред. – Не надо родителей им выдавать, а то твой папаша тебя снова отлупит, да и меня за компанию.

Пусть даже так, мысль показалась Тимоти интересной. Подумать только, как удивятся, а затем разозлятся марсианские благ-курьеры! Занятно было бы поглядеть, полюбоваться возмущением восьмилапых марсианских созданий с безграничной любовью к ближнему в бородавчатых тушах, головоногих существ вроде одностворчатых моллюсков, добровольно взваливших на себя дело помощи угасающим остаткам человеческой расы… и что получивших в ответ? Их помощь либо пропадает впустую, либо тратится на совершенно бессмысленные, бесцельные идиотские игры с Прелестницей Пат – с куклой, по которой сходят с ума все взрослые до единого!

Вот только сообщить им об этом представлялось делом очень и очень нелегким: люди и благ-курьеры почти не общались между собой. Слишком уж оказались разными, непохожими. Поступком, действием – так еще можно было что-либо передать, но со словами и, главное, символами дела обстояли гораздо хуже. Вдобавок…

Из-за угла недостроенного дома по правую руку выпрыгнул, поскакал куда-то громадный кролик коричневой масти. Тимоти тут же выхватил нож.

– Ого! – в восторге выдохнул он. – Пошли!

С этим он, скрежеща сапогами о щебень, бросился следом за кроликом. Фред, тоже сорвавшийся с места, пристроился чуть позади. Расстояние, отделявшее мальчишек от кролика, сокращалось с каждой секундой: что-что, а быстрый бег благодаря постоянным упражнениям давался обоим легко.

– Бросай нож! – пропыхтел Фред.

Резко затормозив, Тимоти вскинул правую руку, перевел дух, прицелился и метнул в кролика прекрасно заточенный, увесистый нож – самое ценное свое имущество, сделанное собственными руками.

Клинок вошел кролику точно в загривок. Споткнувшись, он кувыркнулся через голову, проехался вперед на спине и замер, подняв в воздух целую тучу пыли.

– Спорим, мы за него не меньше доллара выручим?! – заскакав от восторга, воскликнул Фред. – Одна шкурка чего стоит! Спорим, нам даже за эту проклятую шкурку отвалят верных пятьдесят центов?

Мальчишки поспешили к убитому кролику, пока на их добычу не спикировал с неба какой-нибудь краснохвостый сарыч или дневная сова.

Не без труда нагнувшись, Норман Шайн подобрал свою куклу, Прелестницу Пат.

– Я – все, – мрачно объявил он. – Не хочу играть больше.

– Но мы же довели Прелестницу Пат до самого центра города! – изрядно расстроившись, запротестовала его жена. – И по всем правилам припарковали ее фордовский родстер с жестким верхом, и дайм в счетчик бросили, и по магазинам она прошлась, а сейчас сидит в приемной у психоаналитика, читает «Форчун»… Мы на голову впереди Моррисонов, Норм! С чего тебе вдруг расхотелось играть?

– Так ведь с тобой ни о чем не столкуешься! – буркнул Норман. – Вот ты говоришь, аналитики брали по двадцать долларов в час, а я ясно помню, что такса у них была – от силы десятка. Двадцать долларов в час… где же такое видано? Твое упрямство ставит нас в невыгодное положение, а чего ради? Даже Моррисоны согласны, что час стоил всего десятку, верно я говорю? – воззвал он к мистеру и миссис Моррисон, устроившимся на корточках по ту сторону общей диорамы, объединившей мирки Прелестниц Пат обеих семейств.

– Ты навещал психоаналитиков чаще меня, – подала голос, обращаясь к мужу, Хелен Моррисон. – Они точно брали всего по десятке в час?

– Ну, я-то больше на групповую терапию ходил, – уточнил Тод, – в университетскую клинику психогигиены, в Беркли. Там плату брали с каждого по способности… а Прелестница Пат как-никак наблюдается у частного аналитика.

– Придется спросить у кого-то еще, – подытожила Хелен, повернувшись к Норману Шайну, – а до тех пор остается только отложить партию.

В ее взгляде чувствовался нешуточный, граничащий с возмущением упрек: ведь это из-за него, из-за его неуступчивости по поводу мелочей, все четверо вынуждены прервать игру на целых полдня, до самого вечера!

– Диораму оставим как есть, разбирать не будем? – спросила Фрэн Шайн. – Наверное, ни к чему, может, вечером, после ужина удастся продолжить.

Норман Шайн оглядел диораму, сооруженную общими усилиями двух семейств – шикарные магазины, прекрасно освещенные улицы, автомобили новейших моделей, сверкающие хромировкой возле обочин, а главное, роскошный террасированный особняк, где жила и принимала в гостях своего поклонника, Леонарда, сама Прелестница Пат. Именно о таком доме Норман мечтал, тосковал всю жизнь – недаром он служил сердцем всей диорамы, всех диорам Прелестницы Пат до одной, как бы ни отличались они во всех прочих деталях.

Вот, например, гардероб Прелестницы Пат – вон там, в одежном шкафу во всю стену спальни. Брючки-капри, мини-шорты белого хлопка, купальник-бикини в горошек, пушистые свитера… и здесь же, в спальне, высококлассная стереосистема с коллекцией долгоиграющих грампластинок…

Подумать только: точно таким же образом когда-то, в преж-дни, жилось каждому! Свою коллекцию долгоиграющих грампластинок Норм Шайн помнил по сей день, и одевался некогда почти так же шикарно, как парень Прелестницы Пат, Леонард. Кашемировые пиджаки, костюмы из твида, итальянские тенниски, туфли английской работы… Спортивный «Ягуар X-KE», как у Леонарда, он, правда, так и не приобрел, однако на службу его исправно возил и прекрасный старый «Мерседес-Бенц» 1963 года…

«В те времена, – подумал Норм Шайн, – мы жили, как сейчас живут Прелестница Пат с Леонардом!»

Да, так оно и было, вне всяких сомнений.

– А помнишь наш приемник, «Дженерал электрик» с будильником? – спросил он жену, указав на точно такой же приемник у изголовья кровати Прелестницы Пат. – Помнишь, как он будил нас по утрам классической музыкой той УКВ-станции, «КСФР»? Программа называлась «Вольфгангеры»… ежедневная, с шести до девяти утра…

– Помню, – серьезно, без тени улыбки кивнув, подтвердила Фрэн. – И ты обычно вставал первым. Я понимала, что надо, надо подняться, сварить тебе кофе, поджарить глазунью с беконом, но так приятно было поваляться под одеялом еще полчасика, пока не проснутся детишки!

– «Пока не проснутся»… черта с два: они раньше нас с тобой поднимались, – возразил Норм. – Разве не помнишь? Сидели у себя, «Трех балбесов» смотрели по телевизору до восьми. Потом я вставал, готовил для них овсянку и отправлялся на службу – в «Ампекс», в Редвуд-Сити.

– О да, – согласилась Фрэн. – Кстати, о телевизоре…

Телевизора у их Прелестницы Пат не было: неделю назад Шайны проиграли его Риганам, а смастерить взамен новый, в достаточной мере похожий на настоящий, Норм еще не успел. Поэтому за игрой им приходилось делать вид, будто телевизор «отвезен в мастерскую»: надо же как-нибудь объяснить, почему их Прелестница Пат вынуждена обходиться без одной из главных, обязательных принадлежностей каждого дома!

«Эта игра… все равно что возвращение к прошлой жизни, в довоенные времена, – подумалось Норму. – Наверное, поэтому мы ею и увлечены».

При этой мысли ему сделалось совестно, но ненадолго: угрызения совести почти сразу сменились неодолимым желанием поиграть хоть немного еще.

– Давайте не будем прерываться, – неожиданно для себя самого сказал он. – Согласен: пускай психоаналитик запросит с Прелестницы Пат двадцать долларов. О'кей?

– О'кей, – хором откликнулись Моррисоны, и все четверо, вновь опустившись на корточки, вернулись к игре.

Тод Моррисон, взяв в руки свою Прелестницу Пат, оглядел ее, пригладил светлые локоны – их кукла была блондинкой, не брюнеткой, как кукла Шайнов, – ковырнул ногтем кнопочную застежку юбки.

– Ты что это делаешь? – строго осведомилась его жена.

– Юбка у нее замечательная, – ответил Тод. – Здорово у тебя с шитьем получается.

– А ты когда-нибудь, в преж-дни, водил знакомство с девчонками вроде Прелестницы Пат? – поинтересовался Норм.

– Нет, – мрачно признался Тод Моррисон, – не сложилось… а жалко. Видел похожих на Прелестницу Пат, особенно во время Корейской войны, когда жил в Лос-Анджелесе, нередко, но познакомится хоть с одной лично не смог. Ну, и певиц этих сногсшибательных наподобие Пегги Ли и Джули Лондон, конечно, видел… вот они на Прелестницу Пат походили, как две капли воды.

– Не отвлекайся, – рыкнула Фрэн. – Твой ход.

Норм, не прекословя, раскрутил волчок.

– Одиннадцать. Мой Леонард выходит из мастерской, где ремонтируют спортивные авто, и отправляется на гоночную трассу, – объявил он, передвинув куклу-Леонарда вперед.

– Кстати, – задумчиво проговорил Тод Моррисон, – на днях, поднявшись наверх за скоропортящимися продуктами, сброшенными благ-курьером, встретил я Билла Фернера, и он рассказал мне кое-что интересное. Оказывается, ему повезло познакомиться с флюкером из флюк-бункера под развалинами Окленда. И знаете, во что там, в оклендском бункере, играют?

– Во что же? – заинтересовалась Хелен.

– Вовсе не в Прелестницу Пат. О Прелестнице Пат оклендцы слыхом не слыхивали. У них в ходу своя, совершенно другая кукла, – наморщив лоб, сообщил Тод. – Билл говорит, тот оклендский флюкер называл ее Компанейской Конни. Слышали вы о такой?