Текст книги "Вспомнить всё"

Защитная реакция

Заметив на экране радара наземное транспортное средство, движущееся с необычайной быстротой, блюститель порядка по имени Калеб Майерс сразу же понял, что водитель исхитрился избавиться от регулятора оборотов: скорость транспорта, сто шестьдесят миль в час, намного превышала установленные законом ограничения. Отсюда следовало, что водитель – выходец из Синего Класса, класса инженеров и техников, разбирающихся в потрохах собственных колес… а арестовать такого – задача довольно сложная.

Поразмыслив, Майерс взялся за рацию и вызвал на связь полицейский патруль, дежуривший на автостраде в десяти милях к северу.

– Будет проезжать мимо, вырубите ему источник питания, – посоветовал он собрату-блюстителю. – Перегораживать трассу при такой скорости не стоит, верно?

В 3:10 пополуночи нарушитель был остановлен. Обесточенное колесо, по инерции выкатившись на обочину автострады, замерло. Блюститель Майерс, с ленцой нажимая на кнопки, летел к северу, пока не заметил впереди беспомощное колесо нарушителя и освещенное красным маячком колесо полицейского патруля, пробивавшееся к нему сквозь плотный поток транспорта. Приземлился он в тот же самый момент, как к месту происшествия подкатил его соратник по службе.

Вдвоем они с осторожностью, мысленно проклиная хруст щебня под тяжелыми башмаками, приблизились к заглохшему колесу.

В кабине колеса сидел худощавый человек изрядно ошеломленного вида в белой рубашке, при галстуке. Глядел он прямо перед собой, приветствовать пару блюстителей порядка в серых мундирах, с лазерными винтовками, защищенных противопульными пузырями от бедер до темени, даже не думал. Распахнув дверцу, Майерс заглянул внутрь, а его коллега остановился поодаль с винтовкой в руках. Не нарваться бы на подсадную утку: в течение одной только этой недели местное сан-францискское отделение уже успело потерять пятерых убитыми…

– Как вам, безусловно, известно, – заговорил Майерс, обращаясь к безмолвному водителю, – подобное баловство с регулятором оборотов двигателя карается лишением водительских прав на два года. Не высока ли цена? Стоило ли того непродолжительное катание с ветерком?

Водитель, слегка помедлив, повернулся к нему.

– Я нездоров, – отвечал он.

– Психически или физически? – уточнил Майерс, коснувшись «экстренной» кнопки у горла и переключившись на третий канал, на линию прямой связи с Центральной многопрофильной клиникой Сан-Франциско.

В случае необходимости «Скорая помощь» прибудет через пять минут…

– Все вокруг кажется ненастоящим, – отрывисто, хрипло пояснил нарушитель. – Я и подумал: может быть, если гнать как можно быстрее, сумею добраться туда, где все вокруг… осязаемо.

С этими словами он опасливо пощупал приборную доску колеса, словно на самом деле не веря в реальность ее плотной, мягкой обивки.

– Будьте добры, сэр, откройте рот. Покажите горло, – велел Майерс.

Направив луч фонаря в лицо нарушителя, он приподнял его подбородок, и едва тот рефлекторно разинул рот, заглянул в глубину глотки, за два ряда ухоженных белоснежных зубов.

– Как, есть? – спросил коллега Майерса.

– Есть.

В горле странного человека блеснул металлом корпус встроенной «антикарциномы»: подобно множеству внетерран, нарушитель страдал канцерофобией. Очевидно, большую часть жизни он прожил на одной из колониальных планет, в искусственной атмосфере, подготовленной к прибытию людей автономными рекультивационными машинами, дыша воздухом исключительной чистоты. Да, если так, его опасения нетрудно понять…

– У меня есть личный доктор. Специалист по психосоматике. Принимает в Сан-Хосе. Вы не могли бы подбросить меня к нему?

Сунув руку за отворот пиджака, нарушитель извлек из кармана бумажник, из бумажника вынул визитную карточку и подал ее Майерсу. Рука его заметно дрожала.

– Вы вовсе не больны, – возразил Майерс. – Вы просто еще не акклиматизировались на Земле, не привыкли к ее гравитации и атмосфере, не говоря уж о социально-культурной среде. Сейчас пятнадцать минут четвертого. Ваш доктор – как его, Акопян? – не примет вас среди ночи.

Кроме фамилии и адреса доктора на карточке значилось:

«Этот человек состоит под врачебным надзором и в случае хоть сколько-нибудь аномального поведения должен незамедлительно получить медицинскую помощь».

– Земные доктора, – пояснил коллега Майерса, – не принимают пациентов в неурочное время. Уж это-то вы должны знать, мистер… кстати, позвольте-ка взглянуть на ваши водительские права, – вспомнил он и требовательно протянул вперед руку.

Нарушитель машинально вручил ему бумажник. Согласно правам, звали его Джон Купертино.

– Знаете, отправляйтесь-ка вы домой, – посоветовал ему Майерс. – Женаты? До города мы вас подбросим, а там пускай жена вас подберет… а колесо лучше оставьте здесь и за руль сегодня больше не садитесь. Теперь насчет превышения скорости…

– Я не привык к деспотическим ограничениям, – заявил Купертино. – На Ганимеде проблем с движением нет. Мы ездим и по двести, и по двести пятьдесят миль в час.

Странная монотонность его голоса навела Майерса на мысль о наркотиках, в частности, о таламических стимуляторах. Купертино явно терзало нетерпение. Возможно, оно и заставило его избавиться от регулятора оборотов двигателя, тем более что человеку, разбирающемуся в электромеханике, сделать это не составляет труда, однако…

Однако двадцатилетний опыт службы подсказывал: дело не так просто.

Сунув руку в кабину, Майерс откинул крышку перчаточного ящика и направил луч фонаря внутрь. Письма, буклет с перечнем мотелей, одобренных ААА…[28]28
  ААА – Американская автомобильная ассоциация, издающая собственные путеводители с описанием достопримечательностей и отелей с 1916 г.


[Закрыть]

– Похоже, вам, мистер Купертино, не верится, что вы действительно на Земле, а? – заметил Майерс, пристально вглядываясь в безучастное, лишенное хоть сколько-нибудь осмысленного выражения лицо нарушителя. – Похоже, вы еще один из этих, подсевших на биппити-боп, и думаете, будто все вокруг – греховные фантазии, навеянный наркотиком бред… а на самом деле вы у себя дома, на Ганимеде, в усадьбе из двадцати комнат и, вне всяких сомнений, в окружении автономных электромеханических слуг, так?

Безжалостно, резко рассмеявшись, он повернулся к коллеге.

– На Ганимеде эта пакость растет сама собой, всюду, куда ни плюнь, – объяснил он, – а экстракт ее называется «фрогедадрин». Высушенные стебли мелют, размачивают в кашицу, варят, отцеживают, фильтруют, а потом набивают в самокрутки и курят на манер табака. А как укурятся в хлам…

– Я в жизни не пробовал фрогедадрин, – все так же безучастно возразил Джон Купертино, глядя прямо вперед, – и осознаю, что нахожусь на Земле. Однако со мной творится что-то неладное. Смотрите.

Наклонившись вперед, он на глазах у Майерса безо всяких усилий погрузил ладонь в плотную, мягкую обивку приборной доски по самое запястье.

– Вот видите? Все, что меня окружает, зыбко, нематериально, как тень. И вы оба. Я мог бы развеять вас, попросту перестав обращать на вас внимание. По крайней мере, сам в этом не сомневаюсь. Не сомневаюсь, но… не хочу!!! – с мукой в голосе выкрикнул он. – Хочу, чтоб и вы, и все прочее, включая доктора Акопяна, оставалось при мне – осязаемым, настоящим!

Блюститель Майерс переключил шейную гарнитуру на линию номер два.

– Дайте мне доктора Акопяна из Сан-Хосе, – распорядился он, – и к черту все автоответчики: случай экстренный.

Рация щелкнула, переключаясь на новый канал.

– Ну? Ты сам видел, – пробормотал Майерс, оглянувшись на сослуживца. – Сам видел, как он руку в приборную доску сунул. Может, и нас с тобой вправду… развеять сумеет.

Так или иначе проверять возможности нарушителя на опыте ему вовсе не улыбалось. Здорово сбитый с толку, он уже не раз пожалел, что связался с этим Купертино: хочет, и пусть бы катил себе по автостраде, куда пожелает – вплоть до самого пекла!

– Я знаю, из-за чего это все, – негромко, словно бы про себя, проговорил Купертино и, нащупав в кармане сигареты, закурил. Руки его тряслись уже не так неудержимо, как прежде. – Все дело в смерти моей жены, Кэрол.

Возражать никто из блюстителей порядка даже не думал. Оба, держа язык за зубами, с нетерпением ждали, когда же доктор Акопян наконец соизволит ответить.

Натянув брюки поверх пижамных штанов, застегнув на все пуговицы куртку, чтобы ночной холод не добрался до тела, Готлиб Акопян принял пациента, мистера Купертино, в закрытом для всех остальных кабинете посреди деловой части Сан-Хосе. Гадая, как выглядит в глазах пациента с нечесаными, торчащими во все стороны космами, он включил лампы, обогреватели и предложил Купертино кресло.

– Прошу прощения, что поднял вас ни свет ни заря, – заговорил тот.

Судя по тону, никакой вины он за собой не чувствовал: четыре утра, а сна ни в одном глазу, сидит нога на ногу, курит как ни в чем не бывало…

Мысленно застонав, проклиная превратности жизни, доктор Акопян направился в заднюю комнату и включил в сеть кофеварку. Отказывать себе хотя бы в кофе – это уж слишком.

– Судя по вашему поведению, – заметил он, – полицейские решили, что вы переусердствовали со стимуляторами, но нам-то с вами известно, в чем дело.

Действительно, доктор Акопян прекрасно знал, что Купертино всегда такой – постоянно сверх меры активен.

– Не стоило мне убивать Кэрол, – вздохнул Купертино. – Жизнь с тех пор так и не вернулась в привычное русло.

– То есть сейчас вам ее не хватает? Во время вчерашней встречи вы говорили…

– Так это ведь было среди белого дня. При свете солнца я чувствую себя куда увереннее, а сейчас… Кстати, от услуг поверенного я решил не отказываться. Зовут его, на всякий случай, Фил Вульфсон.

– Зачем он вам?

Оба прекрасно знали: судиться с Купертино никто даже не думает.

– Мне требуются советы профессионала… помимо ваших. Нет-нет, доктор, вы только не обижайтесь, я ни в чем вас не упрекаю, но в моем положении есть ряд аспектов, скорее юридических, чем медицинских. Совесть – вообще феномен весьма интересный, поскольку отчасти лежит в области физиологической, отчасти же…

– Кофе?

– Боже сохрани! После кофе блуждающий нерв разбушуется часа на четыре, не меньше.

– А служащим полиции вы насчет Кэрол… о том, что убили ее, не рассказывали? – поинтересовался доктор Акопян.

– Нет. Сказал только, что Кэрол нет в живых. Вел себя осторожно.

– Гонять на ста шестидесяти в час – это, по-вашему, осторожность? В сегодняшнем номере «Кроникл» писали о происшествии на Приморской Сквозной: дорожный патруль штата без раздумий спалил машину, шедшую на ста пятидесяти, в пределах законной нормы, а почему? Общественная безопасность, жизни многих…

– Водителя предупредили, прежде чем открыть огонь, – ничуть не встревоженно, наоборот, куда спокойнее прежнего, возразил Купертино. – Но он не остановился. Пьян был.

– Хорошо, – согласился доктор Акопян. – Но вы, безусловно, сознаете, что Кэрол сию минуту жива? Жива и находится здесь, на Земле, в Лос-Анджелесе?

– Разумеется, – раздраженно кивнув, проворчал Купертино.

Ну, чего, чего ради этот Акопян с тупым упорством отрицает очевидное? Все это они обсуждали не раз и не два, но сейчас психиатр, вне всяких сомнений, снова задаст ему тот же вопрос: каким образом вы могли лишить ее жизни, если сознаете, что она жива?

Раздражение повлекло за собой усталость сродни безысходности: прием у Акопяна обещал завершиться ничем, тупиком.

Доктор Акопян быстро нацарапал что-то в блокноте, оторвал листок и протянул его Купертино.

– Рецепт? – уточнил Купертино, не без опаски приняв листок.

– Нет. Адрес.

Опустив глаза, Купертино обнаружил, что на страничке блокнота действительно записан адрес. Южная Пасадена… несомненно, там-то и проживает Кэрол! Возмущенный до глубины души, Купертино уставился на листок, будто намереваясь испепелить его взглядом.

– Попробуем так, – пояснил доктор Акопян. – Прошу вас, поезжайте туда, взгляните на нее сами, а затем мы…

– Лучше отправьте к ней совет директоров «Познавательных Игр и Зрелищ Шести Планет», – буркнул Купертино, возвращая Акопяну листок. – Во всей этой трагедии целиком виноваты они. Из-за них я был вынужден покончить с ней, и вам об этом известно, а потому нечего буравить меня таким взглядом. В этом и состоял их план… план, ни под каким видом не подлежащий разглашению, верно?

Доктор Акопян тяжко вздохнул.

– В четыре утра все вокруг кажется неимоверно запутанным. Весь мир принимает недобрый, зловещий вид. Да, мне известно: на тот момент вы служили в ганимедском представительстве «Шести Планет», однако моральная ответственность… – Тут он осекся. – Ох, нелегко все это объяснить, мистер Купертино, но спусковой крючок лазерного лучемета в итоге нажали вы, а значит, и вся моральная ответственность целиком ложится на вас.

– Кэрол собиралась сообщить в местные гомеогазеты о готовящемся восстании, о начале открытой борьбы за освобождение Ганимеда, причем подтолкнули ее к этому буржуазные ганимедские власти – по сути, та же верхушка «Шести Планет». Я говорил, предупреждал Кэрол, что мы не можем допустить огласки, но она настаивала на своем – из мелочной мстительности, из ненависти ко мне, не имевшей ничего общего с серьезными, действительно важными соображениями. Подхлестываемая исключительно личным тщеславием и уязвленной гордостью… как и все женщины на свете.

– Езжайте по этому адресу, в Южную Пасадену, – настойчиво повторил доктор Акопян. – Повидайтесь с Кэрол. Убедитесь, что вовсе не убивали ее, что случившееся в тот день, три года назад, на Ганимеде – всего-навсего…

Не находя слов, он неопределенно повертел пальцами в воздухе.

– Как-как, доктор? – язвительно переспросил Купертино. – Всего-навсего что? Ведь в тот день – точнее, вечер – я всадил ей лазерный луч точно между бровей, прямо в лобную долю мозга, и она наверняка, бесповоротно погибла еще до того, как я покинул комкварт, тайком добрался до космопорта и подыскал межпланетный корабль, отбывавший на Землю!

Умолкнув, он выжидающе взглянул на доктора. Очевидно, подобрать убедительное объяснение нелегко, а стало быть, над ответом Акопяну придется потрудиться всерьез.

– Да, – после продолжительной паузы признал Акопян, – ваши воспоминания весьма подробны и полностью здесь, у меня, зафиксированы, так что не вижу смысла снова в них углубляться: откровенно говоря, выслушивать все это в столь ранний час – удовольствие крайне сомнительное. Лично я не могу сказать, откуда взялись эти воспоминания, но точно знаю, что они ложны, так как встречался с вашей женой, разговаривал с ней, вел переписку, и все это после – после той даты, когда вы, согласно собственным воспоминаниям, застрелили ее на Ганимеде. Как минимум в этом я уверен твердо.

– Зачем мне ее разыскивать? Назовите хоть одну стоящую причину, – возразил Купертино, сделав вид, будто вот-вот разорвет листок из блокнота надвое.

– Хоть одну? – Посеревший от усталости доктор Акопян призадумался. Казалось, седина в его волосах – и та сделалась куда гуще. – Да, одну стоящую причину я вам назвать смогу, но вы, вероятнее всего, отвергнете ее, не дослушав.

– А вы попробуйте.

– В тот вечер, когда вы, согласно собственным воспоминаниям, застрелили Кэрол, – не сводя с Купертино пристального взгляда, заговорил доктор, – она находилась на Ганимеде. Возможно, ваша жена знает, сумеет объяснить, откуда у вас взялись ложные воспоминания. В одном из писем она намекала на нечто подобное, но ничего большего сообщить не пожелала.

– Хорошо. Еду, – согласился Купертино и быстрым шагом направился к выходу из кабинета.

«Чудные дела, – подумал он. – Расспрашивать жертву об обстоятельствах убийства…»

Однако Акопян прав: кроме Кэрол, рядом в тот вечер не было ни души… ему давным-давно следовало бы понять, что с ней придется встретиться!

Придется… хотя такого, столь кризисного для собственной логики момента Купертино отнюдь не ждал с радостным нетерпением.

Около шести утра он подошел к крыльцу крохотного одноквартирного домика Кэрол Хольт Купертино. Звонок, другой, третий… прежде чем дверь наконец отворилась, Купертино успел сбиться со счета. Да, на пороге стояла Кэрол – заспанная, в легком, полупрозрачном ночном халатике голубого нейлона и белых махровых шлепанцах. Из-за ее ноги наружу стремглав выскочил кот.

– Узнаешь меня? – спросил Купертино, уступая коту дорогу.

Кивнув, Кэрол откинула со лба пышную, длинную, светлую челку. Почти безлюдную улицу заливал серый, холодный утренний свет. Охваченная дрожью Кэрол зябко поежилась, прижала скрещенные руки к груди.

– О, Господи… который час? Почему ты уже на ногах? Обычно раньше восьми носа из-под одеяла не высовывал.

– Я просто еще не ложился.

Обогнув Кэрол, он вошел в темную гостиную с опущенными жалюзи.

– Как насчет чашечки кофе?

– Да, конечно…

Безучастно удалившись в кухню, Кэрол подошла к плите и нажала кнопку «ГОРЯЧИЙ КОФЕ». Из недр плиты выскользнули наружу две чашки, над чашками заклубился ароматный пар.

– Мне со сливками, а тебе со сливками и сахаром: ты ведь куда инфантильнее, – заметила Кэрол, вручив Купертино одну из чашек.

Аромат кофе смешался с ее собственным – с ароматом тепла, дремы, уюта.

– Три с лишним года прошло, а ты ни на день не состарилась, – отметил Купертино.

По правде сказать, она сделалась даже стройнее, изящнее прежнего.

Щеки Кэрол зарумянились, глаза заблестели.

– Что это? Подозрения? – спросила она, присев к кухонному столу и скромно запахнув ворот халатика.

– Нет, комплимент, – тоже усевшись, заверил ее Купертино. – Меня прислал сюда Акопян. Решил, что мне следует повидаться с тобой. Очевидно…

– Да, я с ним несколько раз виделась, – подтвердила Кэрол. – Заглядывала к нему, бывая в Северной Калифорнии по делам… он приглашал в переписке. Знаешь, мне он понравился. По-моему, ты уже должен быть здоров.

– «Здоров»? – Купертино пожал плечами. – Да, я вполне здоров, только…

– Только от той самой идеи фикс до сих пор не избавился. От неотвязной, фундаментальной бредовой идеи, которая не по зубам даже целой армии психоаналитиков, верно?

– Если речь о воспоминаниях, как я пристрелил тебя, то да, верно, – подтвердил Купертино. – Я все прекрасно помню – и точно знаю, что мне это не почудилось. Но доктор Акопян полагает, будто ты можешь рассказать мне кое-что новое: в конце концов, как он верно заметил…

– Да, – согласилась Кэрол, – вот только стоит ли городить огород? Во-первых, скучно все это, во-вторых… Господи, времени – всего шесть утра! Может, я лучше пойду досыпать, а? Встретимся позже, где-нибудь ближе к вечеру, и… нет? О'кей, – тяжко вздохнула она. – Да, ты пытался меня застрелить. Да, раздобыл где-то лазерный лучемет. Дело было в нашем комкварте, в Нью-Детройте-Г, на Ганимеде, двенадцатого марта две тысячи четырнадцатого…

– За что я хотел убить тебя?

– Сам знаешь, – язвительно, в возмущении всколыхнув грудью, отрезала она.

– Это уж точно…

Ошибки серьезнее Джон Купертино не совершал за всю свою тридцатипятилетнюю жизнь. Осведомленность жены о готовящемся восстании обеспечивала ей нешуточное преимущество в бракоразводном процессе, давала возможность диктовать любые условия, какие заблагорассудится. В конце концов ее финансовые запросы намного превысили грань разумного, и Купертино отправился в их общий комкварт, откуда к тому времени съехал, обзаведясь собственным, совсем небольшим, на другом краю города, и попросту, без уверток, объявил, что удовлетворить ее требования не в состоянии. В ответ Кэрол пригрозила обратиться в гомеогазеты, к ганимедским экстензионным узлам, собирающим новости для «Нью-Йорк таймс» и «Дейли ньюс», и тут…

– Тут ты, – продолжала Кэрол, – вынул из кармана лазерный лучемет и умолк, этак многозначительно им поигрывая, ни слова не говоря, однако я сразу же все поняла. Либо в ущерб себе соглашусь на несправедливые условия, либо…

– Из лучемета я выстрелил?

– Да.

– В тебя попал?

– Нет, промахнулся, – ответила она, – а я выбежала из комкварта, бросилась к лифту, спустилась на первый этаж, в каморку охранника, и от него позвонила в полицию. Приехавший патруль застал тебя на месте, в комкварте. Плачущим.

Казалось, ее голос сочится ядом.

– Бог ты мой, – выдохнул Купертино.

Умолкнув, оба вплотную занялись кофе. Внезапно бледная, будто мел, рука сидевшей напротив жены задрожала, и ее чашка громко зазвенела о блюдце.

– Естественно, – ровно, невозмутимо продолжила Кэрол, – бракоразводный процесс я не прекратила. В сложившихся обстоятельствах…

– Доктор Акопян думает, что ты можешь знать, почему мне помнится, будто в тот вечер я застрелил тебя. Говорит, ты намекала на нечто подобное в одном из писем.

Кэрол хищно блеснула светло-голубыми глазами.

– В тот вечер у тебя не было никаких ложных воспоминаний. Ты точно знал, что промахнулся. Затем Эмбойнтон, окружной прокурор, предложил тебе выбор: согласиться на принудительное психиатрическое лечение либо пойти под суд за покушение на убийство при особо отягчающих обстоятельствах. Разумеется, ты выбрал первое, после чего и начал посещать доктора Акопяна. А что до ложных воспоминаний… когда их вложили тебе в голову, я могу сказать точно. Заглянув на работу, в «Познавательные Игры и Зрелища Шести Планет», ты встретился с психологом, доктором Эдгаром Грином, относящимся к их отделу кадров. Случилось это незадолго до твоего отъезда с Ганимеда сюда, на Терру. Полагаю, доктор Грин и позаботился о ложной памяти. Внушил тебе, будто ты застрелил меня.

Поднявшись, она направилась к плите наполнить опустевшую чашку.

– Но чего ради? – удивился Купертино.

– Властям стало известно, что ты рассказал мне о готовящемся восстании. По-хорошему тебе полагалось бы, не выдержав позора, покончить с собой, но вместо этого ты, как и договорился с Эмбойнтоном, заказал билет на Терру. По правде сказать, во время полета ты действительно пытался расстаться с жизнью… однако об этом-то, думаю, помнишь и без меня?

– Ничего, продолжай. Рассказывай.

Попытка самоубийства? Такого он за собой не припоминал, хоть убей.

– Лучше я тебе вырезку из гомеогазеты покажу, – ответила Кэрол, направляясь из кухни в спальню. – Естественно, я ее сохранила… из бессмысленной сентиментальности. «Пассажир межпланетного рейса схвачен при…»

На этом доносившийся из спальни голос осекся, и в доме сделалось тихо.

Купертино молча отхлебнул кофе. Ясное дело, никакой вырезки из газеты она не найдет: ведь покончить с собой он не пытался!

Не на шутку озадаченная Кэрол вернулась в кухню.

– Никак не найду… хотя прекрасно помню, что оставила ее в первом томе «Войны и мира», вместо закладки, – смущенно призналась она.

– Похоже, ложную память внушили не мне одному, если, конечно, дело именно в этом, – заметил Купертино.

Впервые за три с лишним года в его стараниях наметился какой-то прогресс. Жаль, направление прогресса пока остается загадкой, но все-таки, все-таки!..

– Ничего не понимаю, – пробормотала Кэрол. – Что-то тут не так.

С этими словами она снова ушла в спальню, переодеться, оставив Купертино ждать в кухне, и наконец вышла к нему – в зеленой юбке и свитере, в туфлях на каблучках. Расчесываясь на ходу, она подошла к плите, нажала несколько кнопок и вернулась к столу с тостом и парой яиц всмятку. Время приближалось к семи. Неяркий серый свет на улице, за окном, приобрел слегка золотистый оттенок, движение заметно оживилось: снаружи все чаще и чаще доносился ободряющий рокот двигателей общественного пассажирского транспорта и частных легковых малолитражных колес.

– Как тебе удалось отхватить отдельный дом? – полюбопытствовал Купертино. – Казалось бы, в Лос-Анджелесе, как и в Области Залива[29]29
  Обиходное название городской агломерации, окружающей залив Сан-Франциско.


[Закрыть], подыскать что-либо, кроме комкварта на самой верхотуре, не в человеческих силах.

– Работодатели помогли.

Вот это заставило встревожиться, насторожиться: очевидно, влиянием они пользуются немалым. Жена идет в гору.

– И кто же твои работодатели?

– «Падающая Звезда, Инк».

О такой компании Купертино прежде не слышал.

– Вне Терры дела ведут? – в недоумении уточнил он.

Конечно, при межпланетном-то размахе…

– Это управляющая компания, держатель акций, а я – консультант при председателе совета директоров. Занимаюсь изучением рынка. Контрольный пакет твоих прежних работодателей, «Познавательных Игр и Зрелищ Шести Планет», тоже принадлежит нам. Впрочем, это не важно. Случайность чистой воды.

Принявшись за завтрак, Купертино она не предложила ни крошки: очевидно, ей это даже в голову не пришло. Оставалось одно – с пасмурным видом наблюдать за знакомыми, изящными движениями ножа и вилки. Все тот же мелкобуржуазный аристократизм… Ни на йоту не изменилась. Наоборот, держится утонченнее, женственнее прежнего.

– Кажется, я понимаю, в чем суть, – сказал он.

Кэрол подняла голову, блеснула голубыми глазами, окинула его пристальным, испытующим взглядом.

– Прошу прощения? О чем ты, Джонни?

– О тебе, о тебе, – пояснил Купертино. – О твоем появлении. Очевидно, ты вполне реальна… в той же мере, что и все остальное – и Пасадена, и этот стол… – Упомянутый стол жалобно скрипнул пластиком, загремел под бесцеремонным ударом кулака. – В той же мере, что и доктор Акопян, и двое полицейских, остановивших меня нынче утром на автостраде… но какова она, мера реальности всего этого – вот в чем, по-моему, основной вопрос! Вот чем объясняется ощущение, будто руки проходят сквозь вроде бы осязаемые предметы наподобие приборной доски моего колеса! То самое крайне малоприятное ощущение, будто все вокруг нематериально, будто я живу в мире призраков!

Внезапно Кэрол, в изумлении подняв брови, расхохоталась, а отсмеявшись, продолжила завтракать.

– Вполне возможно, – продолжил Купертино, – я до сих пор на Ганимеде – в тюрьме или в психиатрической клинике. Как опасный преступник. И в течение последних лет, после твоей смерти, постепенно переселился в воображаемый мир.

– О Господи, – вздохнула Кэрол, сокрушенно покачав головой, – даже не знаю, смешно это все или грустно. Слишком уж… – Запнувшись, она повертела пальцами в воздухе. – Слишком уж трогательно. Что ж, Джонни, мне тебя искренне жаль. Вместо того чтобы отказаться от бредовой идеи, ты предпочитаешь верить, будто вся Терра – до последнего человека, до последней песчинки – лишь порождение твоего разума. Послушай, не целесообразнее ли расстаться с навязчивой идеей, а? С одной-единственной – будто ты застрелил меня, а уж там…

Видеофон разразился звонком.

– Прошу прощения.

Поспешно утерев губы, Кэрол поднялась и направилась к аппарату отвечать на звонок. Купертино, оставшись на месте, принялся мрачно гонять по столу крошку тоста, свалившуюся с ее тарелки, машинально лизнул измазанный маслом палец и лишь после этого понял, что голоден, точно волк, что ему тоже настало время позавтракать. Ничуть не стесняясь отсутствия Кэрол, он подошел к плите и защелкал кнопками. Вскоре плита выдала ему яичницу с беконом, тост и чашку горячего кофе.

Голод натолкнул его на новые мысли.

«Но если все так и есть, почему я до сих пор жив? Откуда беру энергию, если этот мир – всего лишь иллюзия? Должно быть, пища, которую я ем, настоящая, – решил он. – Тюремная, а может, больничная, еда существует, и я действительно ей питаюсь… а кроме нее существует и некая комната – стены, дверь… только вовсе не эта комната, другая. С другими стенами и другой дверью. Да, и некие люди существуют тоже. Некие… только не эта женщина. Не Кэрол Хольт Купертино. Другие. Какой-то безликий тюремщик или санитар… и доктор. Вероятно, как раз доктор Акопян. Правильно, так и есть. Доктор Акопян – в самом деле мой лечащий врач-психиатр».

Вернувшаяся на кухню Кэрол подсела к столу, придвинула к себе тарелку с остывшим завтраком.

– Звонит Акопян. Тебя просит.

Купертино, немедля вскочив, направился к аппарату.

На небольшом экранчике видеофона мерцало знакомое, осунувшееся от усталости лицо доктора Акопяна.

– Вижу, вы, Джон, на месте. Ну-с, что же произошло?

– Где мы, Акопян? – вместо ответа спросил Купертино.

Психиатр озадаченно наморщил лоб.

– В каком, извините…

– Мы оба сейчас на Ганимеде, так?

– Лично я, – возразил Акопян, – сейчас в Сан-Хосе, а вы – в Лос-Анджелесе.

– Кажется, я знаю, как проверить собственные предположения, – сообщил ему Купертино, – и потому собираюсь отказаться от ваших услуг. Если я на Ганимеде, в неволе, из этого ничего не выйдет, но если я, как вы утверждаете, свободный гражданин и проживаю на Терре…

– Да, проживаете вы на Терре, но абсолютно свободным гражданином не являетесь, – поправил его Акопян. – Как покушавшийся на жизнь супруги, вы обязаны регулярно посещать меня, а отказаться от психотерапии не вправе и прекрасно об этом знаете. Что сообщила вам Кэрол? Сумела ли пролить хоть немного света на события того вечера?

– По-моему, да, – подтвердил Купертино. – Теперь я знаю, что она работает в материнской компании, владеющей «Познавательными Играми и Зрелищами Шести Планет». Ради одного этого уже стоило приехать сюда. По сути, я выяснил, что она нанята «Шестью Планетами» пасти меня.

Доктор Акопян непонимающе заморгал.

– «Пасти»? Прошу прощения…

– Приглядывать за мной, будто овчарка за стадом. Следить, что у меня с лояльностью. Должно быть, они опасались, как бы я не посвятил в планы готовящегося восстания власти Терры, и потому приставили ко мне Кэрол. Рассказав о планах восстания ей, я оказался в их глазах недостойным доверия, а потому Кэрол, скорее всего, получила распоряжение ликвидировать меня. Скорее всего, даже пыталась, но не смогла, затем все с этим связанные подверглись наказанию со стороны терранских властей, а Кэрол удалось ускользнуть только потому, что в штате «Шести Планет» она официально не числилась.

– Постойте, – перебил его доктор Акопян, предостерегающе вскинув ладонь. – Не спорю, мистер Купертино, на вид все это довольно правдоподобно, но… но ведь восстание завершилось успехом, и это исторический факт! Три года тому назад Ганимед, Ио и Каллисто одновременно избавились от власти Терры и стали самостоятельными, независимыми лунами. О так называемой Трехлунной войне две тысячи четырнадцатого года известно любому ребенку, окончившему третий класс. В беседах мы с вами этих вопросов не касались, однако я полагал, что о войне вам известно, как и обо всех прочих… э-э… – Запнувшись, он в замешательстве взмахнул рукой. – Обо всех прочих реалиях новейшей истории.

– Это правда? – отвернувшись от аппарата и бросив взгляд на жену, спросил Джон Купертино.

– Разумеется, – с улыбкой подтвердила Кэрол. – А в твоей системе бредовых идей ваш переворот не удался? Подумать только! Восемь лет трудиться на его благо, работая в одном из крупнейших экономических картелей, вдохновлявшем и финансировавшем восстание, а после в силу каких-то туманных причин отказаться от признания его успеха… Да, Джонни, скверное дело! Мне тебя искренне жаль.