Текст книги "Книга Пыли. Тайное содружество"

– С тех пор я много думал. Когда я пошел гулять вчера ночью…

– Ничего не желаю об этом слышать. Я знаю, что ты уходил, и знаю, что ты с кем-то разговаривал. И мне не интересно.

– Лира, это важно. Пожалуйста, послушай меня.

Он вспрыгнул на прикроватный столик. Лира промолчала, откинулась на подушку и некоторое время пристально разглядывала потолок.

– Ну? – сказала она наконец.

– Не могу я с тобой разговаривать, когда ты в таком настроении.

– О, нет… это ни в какие ворота не лезет!

– Я просто пытаюсь найти подходящий способ донести…

– Просто скажи!

Молчание. Наконец Пан вздохнул и заговорил.

– Помнишь все те вещи, которые мы нашли в рюкзаке…

– Ну?

– Там еще была записная книжка с именами и адресами.

– И что с ней?

– Ты не заметила в ней одно имя. А я заметил.

– Какое еще имя?

– Себастьян Мейкпис.

Лира села в кровати.

– Где оно было?

– В той записной книжке, я уже говорил. Единственный адрес в Оксфорде.

– Когда ты его увидел?

– Когда ты ее листала.

– Почему мне не сказал?

– Думал, что ты наверняка увидела сама. И вообще тебе сейчас не так-то просто что-либо сказать.

– Не глупи, а? Вполне можно было сказать. Где она сейчас? У Малкольма?

– Нет, я ее спрятал.

– Почему? Куда?

– Потому что решил выяснить, откуда там взялось имя мистера Майкписа. И вчера ночью я пошел и отнес книжку ему.

Лира чуть не задохнулась от гнева. На мгновение у нее и правда перехватило дыхание, она задрожала всем телом. Пан перескочил со столика на кресло.

– Лира, если ты не намерена слушать, как же я тебе расскажу…

– Ах ты грязный крысеныш! – Лира почти плакала. Она не узнавала собственного голоса, не могла взять себя в руки и прекратить говорить такие гадкие вещи. И даже не понимала, почему она вообще их говорит. – Ты мошенник, ты вор, ты предал меня тогда ночью, когда позволил тому деймону увидеть себя… Увидеть с тем бумажником, а теперь еще и это, да еще у меня за спиной!..

– Потому что ты не хотела меня слушать! И сейчас не слушаешь!

– Нет! Это оттого, что я тебе больше не доверяю! Ты мне чужой, Пан, черт тебя возьми! Передать не могу, как отвратительно то, что ты сделал…

– Если бы я его не спросил, я бы никогда…

– А ведь я тебе… Как я тебе доверяла когда-то! Ты же был для меня всем, как скала в бурном море… И так меня предать!

– Предать?! Только послушай себя! Думаешь, я смогу когда-нибудь забыть, как ты предала меня в мире мертвых?!

Лиру словно ударили кулаком в грудь. Она упала обратно на подушку.

– Не смей! – прошептала она едва слышно.

– Это было худшее, что ты со мной сделала, за всю нашу жизнь!

О, она прекрасно знала, о чем он говорит. Перед ней тут же встал речной берег в царстве смерти и тот страшный миг, когда она оставила Пана позади и отправилась одна искать призрак своего друга Роджера.

– Да, – сказала она, почти не слыша собственного голоса за стуком сердца. – Я помню. А ты помнишь, почему я это сделала.

– Ты знала, что собираешься это сделать, и ничего мне не сказала.

– Я не знала! Как я могла знать? Мы услышали, что тебе с нами нельзя, в самую последнюю минуту. Мы всегда были вместе и всегда будем – вот что я думала и чего хотела, всегда быть вместе до самого конца. А потом тот старик сказал, что тебе дальше нельзя. А Уилл даже не знал, что у него есть деймон, но ему все равно пришлось сделать такую же ужасную вещь, оставить часть себя позади… Ох, Пан, ну не думаешь же, что я это планировала! Ты считаешь меня настолько жестокой?

– Тогда почему ты меня никогда об этом не спрашивала? О том, каково все это было для меня?

– Но мы же говорили об этом!

– Только потому, что я начал! Ты ничего не хотела знать…

– Пан, это нечестно…

– Ты ничего не хотела знать, не хотела посмотреть правде в лицо!

– Мне было стыдно. Я должна была так поступить… Мне было стыдно сделать это и стыдно не сделать. С тех пор я всегда чувствовала себя виноватой, и если ты этого не знал…

– Когда старик увез тебя на лодке во тьму, мне как будто живот распороли, – тихо сказал Пан дрожащим голосом. – Я почти умер. Но хуже всего – даже хуже боли – было одиночество. Меня бросили. Ты бросила меня одного. Ты хоть понимаешь, что я смотрел и смотрел в темноту, и плакал, и звал тебя, и старался не терять тебя из виду, пока… А ты уплывала от меня в ночь. Последними исчезли твои волосы – это было последнее, что я видел, пока тьма не поглотила тебя. Мне бы и этого хватило – проблеска волос, лоскутка света, которым ты была… если бы только он остался и я мог на него смотреть. Я бы смог ждать, я бы ждал сколько угодно, только бы знать, что ты там и мне можно тебя видеть. Я бы и шагу прочь не ступил, если бы только… видел…

Он замолчал. Лира тихо всхлипывала.

– Ты думаешь, что я… – попыталась сказать она, но голос не слушался. – Роджер…

И слезы окончательно задушили ее.

Несколько мгновений Пан сидел на столе и смотрел на нее, а потом отвернулся и вздрогнул, как будто тоже заплакал, но ни один не проронил ни слова и не потянулся к другому…

Лира лежала, свернувшись в тугой комок, спрятав голову в руки, и плакала, пока не кончились слезы.

Через некоторое время она смогла сесть и вытереть глаза. Пан лежал к ней спиной, напряженный, дрожа всем телом.

– Пан, – произнесла она невнятно. – Пан, я все понимаю и понимала. Я ненавидела себя за это и всегда буду ненавидеть, пока жива. Я ненавижу каждую частицу себя, которая не ты, и мне придется с этим жить. Иногда я думаю, как бы так исхитриться и убить себя, не убив при этом и тебя, – я так несчастна, что правда могла бы это сделать. Счастья я не заслуживаю, я сама это знаю. Мир мертвых… то, что я сделала, было ужасно, но оставить Роджера там было нельзя, и я… Хуже этого в моей жизни не было ничего. Ты прав, совершенно прав, и я прошу простить меня… И сожалею, всем сердцем сожалею.

Он не шелохнулся. В ночной тишине она слышала, как он тоже негромко плачет.

– Дело не только в том, что ты сделала тогда, – пробормотал он наконец. – Дело и в том, что ты делаешь сейчас. Я тебе уже говорил: ты убиваешь себя – и меня – этим твоим новым образом мыслей. Кругом мир, полный красок, а ты пытаешься сделать его черно-белым. Словно этот твой Готфрид Бранде – какой-то колдун… Он заставил тебя забыть все, что ты раньше любила, все таинственное, все места, где собираются тени… Неужели ты не видишь, какие пустые миры они описывают – он и Талбот? Ты же не думаешь, что вселенная настолько суха и бесплодна! Ты не можешь так думать! Тебя будто заколдовали.

– Нет никакого колдовства, Пан, – проговорила Лира так тихо, словно надеялась, что он не услышит.

– Никакого мира мертвых, надо полагать, не существует, – продолжал он. – Это все незрелые детские фантазии – иные миры, волшебный нож, ведьмы… Всему этому нет места в той вселенной, в которую ты пытаешься верить. Как, по-твоему, работает алетиометр? У символов так много всяких значений, им можно приписать что угодно, что только захочешь. Сами по себе они ничего не значат. А я… Я вообще просто игра ума. Свист ветра в пустом черепе. Лира, я правда думаю, что с меня хватит.

– О чем ты говоришь?

– И прекрати на меня дышать. От тебя воняет чесноком.

Она отвернулась, униженная и уязвленная. Двое лежали в темноте и тихо всхлипывали. Когда утром Лира проснулась, Пана рядом не было.

Глава 11. Узел

Туман и паутина – ими были полны все ее мысли, и комната, и сон, от которого она пробудилась.

– Пан! – позвала она, не узнавая своего голоса. – Пан!

Ответа не было. Ни цокота коготков по полу, ни легкого, как пушинка, прыжка к ней на кровать.

– Пан? Что ты делаешь? Где ты?

Она подбежала к окну, отдернула занавеску и увидела развалины монастыря, залитые перламутровым предутренним светом. Огромный, открытый мир был по-прежнему здесь – ни тумана, ни паутины… ни Пана.

Где же он? Может, под кроватью? В буфете? На платяном шкафу? Нет, конечно нет. Это была не игра.

Тут Лира заметила свой рюкзак на полу у кровати. Она его там не оставляла – а поверх него лежал тот черный блокнотик Хассаля, о котором вчера говорил Пан. Она взяла блокнот – потрепанный, в пятнах, с загнутыми уголками на многих страницах – и пролистав его, теперь тоже заметила, что адреса будто следуют за маршрутом большого путешествия: от загадочного Хварезма до некоего дома в Эдинбурге на Лонмаркет. И среди прочих имен действительно было имя Себастьяна Мейкписа, Джаксон-стрит, Оксфорд. Почему же это имя не бросилось ей в глаза раньше? Почему она не обратила внимания, что Пан спрятал блокнот? И сколько тысяч других мелочей она упустила из виду?

Внезапно из блокнота выпала записка. Трясущимися руками Лира подхватила клочок бумаги. Держать карандаш лапами Пан не мог, но давно научился рисовать буквы, зажав его в зубах.

«УШЕЛ ИСКАТЬ ТВОЕ ВООБРАЖЕНИЕ», – гласила записка.

И всё. Лира села на пол, чувствуя себя совершенно невесомой, прозрачной и бестелесной.

– Как ты мог… – прошептала она, не зная, как закончить фразу. – Как я теперь буду…

Будильник на тумбочке показывал половину седьмого утра. В трактире было тихо, но скоро мистер и миссис Полстед поднимутся, чтобы приготовить завтрак, разжечь огонь и приступить к другим утренним делам. Как она скажет им, что случилось? И Малкольма по-прежнему нет, хотя ему-то она как раз и могла бы сказать! Когда же он придет? Наверняка уже скоро. У него тут полно дел. Он просто не может не прийти.

«Но как я скажу об этом его родителям? – подумала она. – Как мне показаться им в таком виде?» Будет так стыдно! Унизительно и даже хуже. Эти люди, которых она едва знала, которые приняли ее в свой дом и с каждым днем нравились ей все больше, – разве может она предстать перед ними таким чудовищем? Получеловеком? Как показаться им на глаза? Им, Полине, Элис… и Малкольму? Один только Малкольм смог бы ее понять, но даже ему она теперь наверняка покажется отвратительной. И еще от нее воняет чесноком.

При этой мысли Лира могла бы заплакать, если бы страх не вытеснил остальные чувства. «Надо спрятаться, – сказала она себе. – Убежать и спрятаться». Мысли отчаянно метались, перепрыгивая из прошлого в будущее и обратно, пока, наконец, не остановились на одном лице, которое она помнила и любила. Был один человек, которому она доверяла. Фардер Корам.

Он постарел и давно уже не показывал носа из Болот, но был по-прежнему жив и в ясном рассудке. Время от времени они писали друг другу. И, самое главное, он поймет, в каком ужасном положении она теперь оказалась. Но как до него добраться? Память, метавшаяся от образа к образу, словно птица, залетевшая в комнату, внезапно наткнулась на нечто спасительное. Что-то, что она видела на днях в «Белой лошади». Дик Орчард и его цыганский шейный платок. Кажется, Дик сказал, что его дедушка – Джорджо как-его-там – приезжает в Оксфорд. И на почтовой станции Дик работает в ночную смену, значит, днем должен быть дома…

Да.

Лира быстро оделась в самое теплое, что у нее было, запихала другую одежду в рюкзак – вместе с черным блокнотиком и еще кое-какими вещами. Затем окинула взглядом комнатку, в которой уже успела почувствовать себя как дома, и на цыпочках спустилась по лестнице. На кухне нашлась бумага и карандаш, и Лира оставила записку:

«Пожалуйста, простите меня! Мне очень жаль… и спасибо вам огромное! – но мне придется уйти. Объяснить не могу. Лира».

Две минуты спустя она уже снова шагала вдоль реки, натянув капюшон на голову и глядя только перед собой, на убегавшую вперед тропу. Если она кого-то встретит, надо будет притвориться, что все в порядке. Люди часто носят своих деймонов в карманах или за пазухой – если те достаточно малы. Скорее всего, так о ней и подумают. Если она будет просто идти, как ни в чем не бывало, никто ничего не заподозрит. К тому же время еще раннее.

Но дорога до Ботли, где жил Дик со своей семьей, заняла почти час, хотя Лира старалась идти как можно быстрее. Над просторами Порт-Медоу раскатился звон городских колоколов, отбивавших… сколько же? Половину восьмого? Половину девятого? Нет, не может быть. Лира задумалась, во сколько заканчивается ночная смена. Если Дик начинает работать в десять вечера, то наверняка его уже скоро отпустят. Добравшись до Бисни-лейн, она замедлила шаг. День обещал быть удивительно ясным: было свежо, и солнце уже светило вовсю. Улочка Бисни-лейн соединяла луг с Ботли-роуд – главной западной дорогой Оксфорда. Люди уже наверняка встают и собираются на работу. Лира надеялась только, что им будет не до нее: ведь у всех свои дела, свои заботы и хлопоты. Она старалась выглядеть неинтересной, как это делал Уилл, как делали ведьмы, чтобы стать невидимками. Тогда никто не взглянет на нее дважды – и даже взглянув единожды, сразу забудет. Да и кто мешает подумать, что она и сама – ведьма, а ее деймон остался где-то в далекой тундре, в сотнях миль от Оксфорда?

Эта мысль поддерживала Лиру, пока она не добралась до Ботли-роуд, а тут уже пришлось внимательно смотреть по сторонам, чтобы перейти дорогу и потом не пропустить нужный переулок. Дома у Орчарда она бывала раза три или четыре и помнила, как выглядит входная дверь, хоть и позабыла точный адрес.

Она подняла руку и постучала. Дик, наверное, уже дома… Наверняка. Но что, если нет? Что она скажет его матери или отцу? Они, конечно, милые люди, но… При этой мысли она едва не пошла прочь, но тут дверь открылась, и на пороге стоял Дик.

– Лира? Что ты тут делаешь? Что-то случилось?

Выглядел он усталым – сразу видно, что после ночной смены.

– Дик! Ты один? Кто-то еще дома есть?

– Да что стряслось? В чем дело-то? Дома только бабуля. Давай, заходи… – Деймон-лисица попятилась, прижимаясь к его ногам, и тихонько пискнула. Дик подхватил ее на руки и, наконец, увидел, в чем проблема. – Где Пан? Лира, что случилось?

– У меня беда, – сказала Лира, и ее голос дрогнул. – Можно войти? Пожалуйста…

– Да, конечно, можно!..

Он отступил, освобождая место в тесной прихожей. Лира быстро прошла внутрь и захлопнула за собой дверь. Дик смотрел на нее с тревогой и явным беспокойством, но во взгляде его не было и намека на отвращение.

– Он ушел, Дик. Просто взял и бросил меня.

Дик приложил палец к губам и указал взглядом наверх.

– Пойдем в кухню, – сказал он вполголоса. – Бабуля уже проснулась, а ее легко напугать. Она не в себе.

Бросив на Лиру еще один взгляд, словно он немного сомневался, что это действительно она, Дик повел ее по узкому коридору в кухню, где было тепло и пахло жареным беконом.

– Прости меня, Дик, – сказала она. – Мне нужна помощь, и я подумала…

– Садись. Кофе хочешь?

– Да. Спасибо.

Он налил воды в чайник и поставил его на каминную решетку. Лира села в деревянное кресло у огня и обхватила рюкзак руками. Дик сел в такое же кресло по другую сторону камина.

Лисичка Бинди запрыгнула на колени Дику, дрожа и стараясь теснее прижаться к нему.

– Прости меня, Бинди, – обратилась к ней Лира. – Прости, пожалуйста. Я не знаю, почему он ушел. Точнее, знаю, но это слишком трудно объяснить. Мы…

– Мы всегда подозревали, что ты это умеешь, – вдруг сказал Дик.

– О чем ты?

– Ты умеешь разделяться. Мы никогда не видели, чтобы ты это делала, но просто казалось, что если кто-то на такое и способен, то это ты. Когда он ушел?

– Ночью.

– И ни записки, ничего?

– Ну, не совсем… Мы с ним поругались… Все слишком сложно.

– Может, просто подождать, и он вернется?

– Он теперь долго не вернется. Может, никогда.

– Как знать?

– Думаю, я должна сама его найти.

Сверху донесся тоненький вскрик. Дик посмотрел на дверь.

– Пойду посмотрю, что ей нужно, – сказал он. – Вернусь через минуту.

Бинди выскочила за дверь первой. Лира закрыла глаза и попыталась дышать медленнее, чтобы успокоиться. Когда Дик вернулся, чайник уже кипел. Ложка кофейной эссенции, немного молока, ложка сахару – все это Дик залил кипятком и вручил одну из кружек Лире.

– Спасибо. Что там с твоей бабушкой?

– Она старая, и у нее ум за разум заходит. Плохо спит. Поэтому надо, чтобы кто-то всегда был рядом – на случай, если она встанет, начнет бродить по дому и обо что-нибудь ушибется или упадет.

– Дедушка, о котором ты говорил позавчера в «Белой лошади»… это его жена?

– Нет. Это папина мама. А цыгане у меня в роду с маминой стороны.

– Ты сказал, он сейчас в Оксфорде?

– Ага. Приехал с какой-то поставкой для верфи Касл-Милл, но скоро уедет. А что?

– Послушай, а он не мог бы… Можно мне с ним познакомиться?

– Да, почему нет. Пойдем к нему вместе, когда мама вернется.

Лира вспомнила, что мать Дика работает уборщицей в Вустер-колледже.

– А когда она придет?

– Часов в одиннадцать. Ну, может, немного задержится. Зайдет в магазин или куда еще. А зачем тебе мой дедушка?

– Мне надо попасть на Болота. Там живет один человек, с которым я должна увидеться. Нужно выяснить, как туда добраться, чтобы меня не заметили, не поймали и не… В общем, я хочу спросить у него совета.

Дик кивнул и отхлебнул кофе. Сам он сейчас был не очень похож на цыгана: встрепанный, с покрасневшими от недосыпа глазами.

– Не хочу, чтобы у тебя тоже были неприятности, – добавила Лира.

– Это как-то связано с тем, о чем ты говорила позавчера? С этим убийством у реки?

– Возможно. Но я пока не вижу связи.

– Между прочим, Бенни Моррис так пока и не вышел на работу.

– А, тот, которого в ногу ранили… Ты ведь никому не рассказывал о том, что я сказала?

– А как же, написал объявление большими буквами и вывесил в общей столовой! За кого ты меня принимаешь, а? Я ни за что на свете не сдам тебя, моя красотка.

– Да, я знаю.

– Но это дело слишком серьезное, так?

– Так.

– Кто-то еще знает?

– Да. Есть один человек, доктор Полстед. Малкольм Полстед, ученый из Дарем-колледжа. Когда-то давно пытался меня учить. Он обо всем знает, потому что… Ох, это так сложно, Дик! Но я ему доверяю. Он знает то, что больше никому не известно. Но сказать ему, что Пан ушел, я не могу. Не могу, и все. Мы с Паном… понимаешь, мы все время ссорились. Это было ужасно! Спорили и никак не могли прийти к согласию в самом главном. Знаешь, как будто… как будто тебя разрубили надвое! А потом случилось это убийство, и оказалось, что я тоже в опасности. По-моему, кто-то знает, что Пан все видел. Я жила несколько дней в трактире родителей доктора Полстеда, но…

– Что за трактир?

– «Форель», в Годстоу.

– А они знают, что Пан… исчез?

– Нет. Я ушла рано утром, все еще спали. Послушай, Дик, мне и правда очень нужно на Болота. Можно мне встретиться с твоим дедом? Ну, пожалуйста!

Сверху раздался еще один крик, а за ним глухой удар, как будто на пол упало что-то тяжелое. Дик покачал головой и снова выбежал за дверь.

Лира слишком волновалась, чтобы усидеть на месте. Она встала и начала кружить по кухне. Взгляд ее падал то за окно, на аккуратный, мощенный булыжником дворик с маленькой клумбой, то на стенной календарь с картинкой, изображавшей Букингемский дворец и смену караула, то на сковороду на сушилке, с уже застывшим жиром от бекона. Хотелось плакать, но Лира сдержалась, крепко зажмурившись и сделав три глубоких вдоха.

Дверь открылась – это вернулся Дик.

– Ну вот, она окончательно проснулась, черт бы все побрал, – проворчал он. – Теперь надо отнести ей овсянки. А ты точно не хочешь пожить немного здесь? Никто и не догадается.

– Нет. На самом деле мне уже пора.

– Ну… тогда возьми вот это.

Дик протянул ей сине-белый, в горошек, шейный платок – тот самый, который Лира видела на днях, или очень на него похожий. Платок был завязан каким-то замысловатым узлом.

– Спасибо. Но зачем?

– Видишь узел? Это цыганская штучка. Означает, что ты просишь о помощи. Покажи его моему деду. Его лодка называется «Португальская дева». А сам он здоровенный, крепкий… настоящий красавец, вроде меня. В общем, не пропустишь. Зовут его Джорджо Брабандт.

– Ладно. И спасибо, Дик! Надеюсь, твоя бабуля поправится.

– Это вряд ли, такое не лечится. Бедная бабуля.

Лира поцеловала его. Дик был просто замечательный.

– Увидимся… когда я вернусь, – сказала она.

– А сколько ты пробудешь на Болотах?

– Надеюсь, не дольше, чем нужно.

– Напомни-ка еще раз, как зовут того типа? Доктора?

– Малкольм Полстед.

– Ага, ясно. – Дик проводил ее до двери. – Если пойдешь сейчас вверх по Бинси-лейн, за последним домом тропа через лесочек. По ней выйдешь к реке. Там старый деревянный мостик, перейди по нему и топай дальше. Скоро увидишь канал. Поверни налево и по дорожке вдоль канала – так и доберешься до Касл-Милл. Удачи тебе! Закутайся как следует и не расстегивай куртку – так все подумают, что он у тебя… ну, в общем, ты поняла.

Поцеловав и коротко обняв ее на прощание, Дик отпер дверь. В глазах Бинди Лира прочла сострадание и подумала, как было бы здорово погладить эту милую лисичку – просто чтобы снова прикоснуться к деймону. Но это, конечно же, было невозможно. С верхнего этажа донесся дрожащий старушечий голос – бабуля опять звала Дика. Лира шагнула за порог, и дверь за ней захлопнулась.

Лира выбралась обратно на людную Ботли-роуд, перебежала через дорогу и нырнула в переулок, о котором говорил Дик. Глубоко надвинув капюшон и опустив голову, она старалась идти как можно быстрее. Вскоре она заметила ту самую тропу через лесок и, свернув на нее, вышла к деревянному мостику. Перед ней протянулась длинная лента реки: вверх по течению был Порт-Медоу, вниз по течению – Окспенс и место убийства. Лира огляделась по сторонам – ни единой живой души. Она перешла через мостик и зашагала дальше по раскисшей тропинке между заливными лугами. Тропинка вывела ее к каналу, и Лира увидела длинный ряд пришвартованных лодок: у некоторых из жестяных труб поднимался дым, рядом с одной яростно лаяла собака, но когда Лира подошла ближе, затихла, почуяв что-то неладное, отвернулась и, поскуливая, отползла в дальний конец лодки.

Чуть подальше Лира заметила женщину, развешивавшую белье на веревке, протянутой вдоль лодки.

– Доброе утро, леди, – поздоровалась она. – Я ищу Джорджо Брабандта с «Португальской девы». Не подскажете ли, где его найти?

Женщина повернулась, привычно насторожившись при виде чужого человека, но тут же смягчилась: ведь Лира обратилась к ней уважительно – и именно так, как полагалось чужаку обращаться к цыганам.

– Выше по каналу, – ответила она. – Около верфи. Но он собирался сегодня в обратный путь. Возможно, вы его упустили.

– Спасибо, – кивнула Лира и поспешила дальше, прежде чем женщина заметит, что с ней что-то не так.

Верфь находилась на другой стороне канала, и прямо над ней возвышалась звонница Святого Варнавы. Это было людное, оживленное место, здесь по-прежнему работала та самая лавка с судовой утварью, куда Малкольм двадцать лет назад приходил за красной краской, а вокруг были разнообразные мастерские, сухой док, кузница и разная тяжелая машинерия. Цыгане работали бок о бок с сухопутными, латая корпуса, поновляя краску, починяя рулевые колеса, а самой длинной и богаче всего украшенной из пришвартованных здесь лодок оказалась именно та, которую Лира искала, – «Португальская дева».

Лира направилась к ней вдоль причала, перейдя реку по металлическому мостику. Крупный мужчина с закатанными по локоть рукавами, из-под которых виднелись татуировки, стоял на коленях в рубке и громыхал гаечным ключом в моторе. Когда Лира остановилась возле лодки, он не обернулся, но его деймон, черный с серебром кеесхонд, вскочил и зарычал, вздыбив гриву, как лев.

Лира подошла ближе – тихо, настороженно, не слишком быстро.

– Доброе утро, мастер Брабандт, – сказала она.

Мужчина поднял голову, и Лира словно увидела перед собой второго Дика, только крупнее, грубее и сильнее – ну и, само собой, гораздо старше. На приветствие он не ответил, только прищурился и нахмурил брови.

Лира достала из кармана шейный платок и бережно, обеими руками, протянула его Брабандту, демонстрируя узел. Цыган взглянул на него – и настороженность в его глазах сменилась гневом.

– Где ты это взяла? – рявкнул он, побагровев от злости.

– У вашего внука Дика. Он дал мне его полчаса назад. Я к нему обратилась, потому что у меня неприятности. Мне нужна помощь.

– Спрячь это немедленно и поднимайся на борт. Не оглядывайся. Просто залезай и сразу проходи в каюту.

Цыган вытер руки замасленной тряпкой, вошел в каюту вслед за Лирой и закрыл дверь.

– Что у тебя за дела с Диком?

– Мы просто друзья.

– И он набил тебе пузо неприятностями?

Лира вспыхнула, когда до нее дошло, что он имеет в виду.

– Нет! Это не те неприятности. И вообще… я прекрасно знаю, как о себе позаботиться. Дело в другом. Видите ли… мой деймон…

Она не смогла закончить фразу. Сейчас, когда предстояло выставить свою беду напоказ перед чужим человеком, она вдруг почувствовала себя ужасно беззащитной. Но делать было нечего. Пожав плечами, Лира расстегнула парку и раскинула руки в стороны.

Брабандт оглядел ее с головы до ног и побелел как мел. Отступив на шаг, он вцепился в дверную раму.

– Ты не ведьма? – спросил он.

– Нет. Обычный человек.

– Господи ты боже мой. Но что же с тобой случилось?

– Мой деймон потерялся. Думаю, он меня бросил.

– И чем, по-твоему, я тут могу помочь?

– Не знаю, мастер Брабандт. Но я хотела спросить: как попасть на Болота так, чтобы меня не поймали? Мне нужно увидеться с одним старым другом. Его зовут Корам ван Тексель.

– Фардер Корам? Говоришь, вы с ним друзья?

– Десять лет назад мы с ним и с лордом Фаа ездили на Север. Фардер Корам был со мной, когда я познакомилась с Йореком Бирнисоном, королем медведей.

– И как же тебя зовут?

– Лира Сирин. Это имя дал мне Йорек. А до тех пор меня звали Лира Белаква.

– Ну и что же ты не сказала?

– Я сказала. Вот только что.

На секунду ей почудилось, что он сейчас даст ей в ухо за наглость, но лицо пожилого цыгана внезапно смягчилось и кровь снова прилила к его щекам. Брабандт действительно был хорош собой, как и сказал его внук, но сейчас черты его были искажены тревогой и даже, пожалуй, страхом.

– Эти твои неприятности… – промолвил он. – Когда это случилось?

– Сегодня утром. То есть, вчера вечером он еще был со мной. Но мы ужасно поссорились, а когда я проснулась, его уже не было. Я не знала, что делать. Но потом подумала про цыган, Болота и Фардера Корама. И подумала, что он не осудит меня. Он поймет и, возможно, поможет.

– О том путешествии на Север мы вспоминаем по сей день, – сказал Брабандт. – Лорд Фаа умер, но мы не забыли. Это был великий поход. А Фардер Корам редко теперь покидает свою лодку, но он все еще довольно крепок и в ясном уме.

– Рада это слышать. Хотя боюсь, что доставлю ему хлопот.

– Его этим не испугать. Но ты ведь не собиралась путешествовать в таком виде? Без деймона ты далеко не уйдешь.

– Я знаю. Это будет непросто. Но я не могу оставаться там, где была, потому что… В общем, у них из-за меня будут неприятности. К ним постоянно приходят самые разные люди. Долго прятаться я бы все равно не смогла, и вообще это нечестно по отношению к ним, потому что я думаю, что мне еще грозит опасность от ДСК. Но, к счастью, я случайно услышала от Дика, что вы сейчас в Оксфорде, и подумала, а что, если… В общем, я не знаю. Мне просто некуда больше идти.

– Да, это понятно. Ну что ж…

Он выглянул из окна – на верфи по-прежнему кипела работа, – а потом посмотрел на своего деймона, большого лохматого кеесхонда. Тот ответил спокойным взглядом.

– Ну что ж, – повторил Брабандт. – Джон Фаа вернулся из того путешествия с цыганскими детьми, которых мы не надеялись увидеть живыми. Этим мы обязаны тебе. К тому же наш народ подружился кое с кем из ведьм, а ведь ничего подобного раньше не бывало. В ближайшие пару недель я совершенно свободен. Время сейчас для торговли неподходящее. А ты когда-нибудь уже плавала на цыганской лодке? Наверняка случалось.

– Да, мы с Ма Костой и ее семьей плавали на Болота.

– С Ма Костой, говоришь? Ну что ж, она женщина серьезная. Готовить умеешь? Чистоту наводить сможешь?

– Да.

– Тогда добро пожаловать на борт, Лира. Я нынче сам по себе – с тех пор, как последняя моя подружка сбежала на берег, да так и не вернулась. Нет, нет, не волнуйся – замены я не ищу, да и ты для меня слишком молоденькая. Я люблю женщин с опытом. Но если ты согласна готовить, заниматься уборкой и стиркой и держаться подальше от сухопутников, я тебе помогу и отвезу на Болота. Идет?

Он протянул перепачканную маслом руку, и Лира без колебаний пожала ее:

– Договорились.

* * *

В тот самый момент, когда Лира пожимала руку Джорджо Брабандту, Марсель Деламар сидел у себя в кабинете в La Maison Juste. Перед ним на столе красного дерева стояла маленькая бутылочка. Деламар тыкал в нее концом карандаша, поворачивая так и сяк. Погода была ясная, и бутылочка посверкивала в лучах солнца, падавших из окна. Размером она была не больше его мизинца, с пробкой, запечатанной красным воском, оставившим на стекле длинный потек.

Деламар поднес бутылочку к глазам и посмотрел сквозь нее, на просвет. Его посетитель – человек тартарской наружности, в поношенной европейской одежде, с изможденным, темным от загара лицом, – молча ждал.

– Значит, это оно? – спросил Деламар. – Знаменитое масло?

– Так мне сказали, сэр. Я лишь передаю вам слова продавца.

– Он сам вас нашел? Откуда он узнал, что вы заинтересованы в покупке?

– В поисках я доехал до Акчи. Я расспрашивал торговцев, караванщиков, разносчиков… Наконец, к моему столику подошел один человек и…

– К вашему столику?

– Такие дела делаются в чайных домах. Садишься за столик и даешь людям знать, что ты готов продать шелк, опиум, чай… словом, что у тебя есть на продажу. Я действовал под видом лекаря. Торговцы подходили ко мне, предлагали всякие травы и экстракты, разные масла, плоды, семена. Кое-что я покупал, чтобы поддержать образ. Чеки все при мне.

– Но откуда вам знать, что это именно оно? Это может быть что угодно.

– Со всем уважением, месье Деламар, но это действительно розовое масло из Карамакана. Я готов подождать оплаты до тех пор, пока вы его не проверите.

– О, разумеется. Мы проверим, непременно проверим. Но чем он вас убедил?

Посетитель откинулся на спинку стула, всем своим видом показывая, как он устал, но стойко держится и терпит придирки. Между его пальцами бесконечной лентой перетекал деймон – песочно-серая змея с узором из красных ромбов. Деламар почувствовал в этом признак сильного, хотя и затаенного волнения.

– Я проверил сам, – произнес посетитель. – Как и рекомендовал продавец, я нанес крохотную каплю на кончик мизинца и коснулся им глазного яблока. Боль и впрямь оказалась ужасная – я понял, почему продавец настоял, чтобы для проверки мы перешли из чайного дома в гостиницу, где я остановился. Такой дикой боли я не выдержал и закричал. Я хотел тут же промыть глаз, но продавец посоветовал не делать этого и просто немного подождать. Сказал, что от воды жжение только распространится. Очевидно, именно это и делают шаманы – те, которые пользуются этим маслом. Минут через десять или, может, пятнадцать худшее осталось позади. Боль начала стихать, а я стал наблюдать явления, описанные в поэме о Джахане и Рухсане.