Текст книги "Тайна предсказания"

Глава 6
Проклятие и забвение

Леберехт был в высшей степени изумлен, когда на следующее утро, явившись в библиотеку бенедиктинцев, встретил там человека, который был ему дорог, но которого он давно не видел, – брата Лютгера.

Для Лютгера эта встреча была столь же нечаянной. Роясь в куче развернутых карт, книг и рукописей, он словно шел по следу важной тайны, тайны вроде пропавшего ковчега, о местонахождении которого постоянно появлялись самые неожиданные намеки в разных сомнительных трудах.

– Что-то редко вы показываетесь в последнее время, брат Лютгер! – приветливо заметил Леберехт. – Я ранил вас каким-то словом или оскорбил своим поведением? Дайте мне знать, чтобы я мог просить о прощении!

Лютгер успокаивающе поднял руку и, не отвлекаясь от своей работы, ответил:

– Вовсе нет, друг мой. Это я должен просить прощения за то, что с некоторых пор так мало беспокоился о тебе! Здесь нет никакого умысла. Аббат Люций доверил мне особое поручение, которое требует серьезной подготовки и лишает возможности проводить с тобой дальнейшие занятия. Но, как я слышал, ты нашел замену в брате Эммераме. А он, как известно, самый умный среди нас.

– Но вы обижены, верно? – Леберехт подошел к карте, чтобы узнать, на какую часть суши направлен интерес Лютгера.

– Непорочная Дева! Да нет же, с чего мне обижаться? Мы ведь старые друзья!

– Но в чем тогда причина вашей молчаливости и скрытности?

На картах были обозначены владения архиепископа Зальцбургского; на широком, неоднократно сложенном листе Леберехт различил Венецианскую республику, а на длинном листе, обрамленном завитками, – Неаполитанское королевство.

– Можно подумать, что вы собираетесь отправиться в дальнюю поездку!

Лютгер повернулся к Леберехту и ответил:

– То, что я тебе сейчас скажу, останется между нами, ведь дальняя поездка будет тем опаснее, чем больше людей знают о ней. Конгрегация моего ордена посылает меня с тайной миссией в Монтекассино, в Кампанью, где тысячу лет назад святой Бенедикт основал монастырь.

– Так вот для чего столько карт! А тайная цель? Позвольте угадать! Если она тайная, то речь может идти только о ценностях. Перевозка золота?

– Не золота, но кое-чего столь же драгоценного! Больше я ничего не могу сказать об этом.

Леберехт хлопнул себя ладонью по лбу.

– Если монах вроде вас едет из одного монастыря в другой, а его багаж на вес золота, то ему предстоит доставить… реликвию!

Монах удивился:

– Откуда ты знаешь?

– Брат Эммерам рассказывал мне о той скорби, которая охватила его, когда брат Мельхиор, упокой Господи его душу, открыл золотую коробочку, находившуюся в алтарной доске вашей монастырской церкви. В ней хранился волосок из бороды святого Бенедикта Нурсийского, но брат Мельхиор ничего там не обнаружил, кроме мушиного помета, хотя эта реликвия, по достоверным источникам, раньше принадлежала святому императору Генриху.

– Ну, если ты настолько хорошо осведомлен, то мне, пожалуй, не нужно делать тайны из своей миссии. Все именно так, как ты предполагаешь. Я отправляюсь в Италию, чтобы совершить обмен реликвиями…

– Натуральный обмен?

– Можешь назвать это и так, если желаешь. Но лучше, когда два монастыря обмениваются своими реликвиями между собой, чем когда они обращаются к одному из торговцев реликвиями, которые сотнями бродят по Европе и предлагают по самым высоким ценам разные части тела вперемешку с коровьими костями или сушеными свиными потрохами.

Леберехт рассмеялся. Он так зашелся смехом, что подавился и, кашляя, заметил:

– Ваша вера в значение реликвий, сдается мне, весьма умеренна!

Лютгер прижал палец к губам, призывая к сдержанности.

– Если святые реликвии пробуждают у людей благочестивые чувства, – поучительно произнес он, – то против этого нечего возразить. Сомнительной я считаю лишь ту одержимость, с какой во многих местах эксплуатируется культ реликвий. Предприимчивые дельцы и поныне продают капли пота Господа нашего Иисуса, пролитые им на Масличной горе, или крошки трапезы с Тайной вечери, или осколки ребра Адама, из которого Творец создал Еву.

Он кивнул Леберехту, чтобы тот подошел поближе, и продолжил, понизив голос:

– Наше аббатство находится в сложном положении: освящение храма по церковным законам считается недействительным, ведь в алтарь не вставлена частица бренной оболочки покровителя нашего ордена. Слава Богу, об этом узнали только аббат, я, грешный, да брат Эммерам. Знал еще брат Мельхиор, но тот умер. А теперь знаешь об этом и ты, мой друг.

Этот перечень прозвучал для ушей Леберехта странно, но любопытство пересилило, и он осведомился:

– И теперь вы должны раздобыть в Италии реликвию святого Бенедикта?

– Он покоится в аббатстве Монтекассино, и нам обещан мизинец его левой ноги.

– Немало. – Леберехт с трудом скрыл насмешку и вполне серьезно спросил: – А что вы можете предложить взамен?

Лютгер смутился, начал судорожно рыться в картах, лежащих перед ним, словно искал там ответ. Но внезапно остановился и сказал:

– Ты видел статую Мадонны с младенцем у левого бокового алтаря, работу неизвестного мастера позапрошлого столетия? В основании этой статуи, в обрамлении драгоценных камней, можно видеть реликвию.

– Кусочек сморщенной кожи. Мне всегда как-то не по себе, когда я смотрю на нее.

– Эта реликвия считается кусочком крайней плоти Господа нашего, когда на восьмой день своей земной жизни он был обрезан в Древнем Риме…

– O, sanctum praeputium! – вырвалось у Леберехта, и, густо покраснев, он добавил: – Простите глупое замечание, но мне трудно оставаться при этом серьезным. Ведь есть добрая дюжина церквей и монастырей, которые славятся тем, что обладают святой крайней плотью. Тысячи беременных женщин совершают паломничество в Гильдесгейм, Брюгге, Антверпен и Метц, поскольку им обещают сильнейшее действие кусочка святой крайней плоти. Только вот у кого хранится тот единственно истинный кусочек крайней плоти нашего Господа, если уже святая Екатерина Сиенская, святость которой выше всяких сомнений, носила praeputium Иисуса как невидимое кольцо у себя на пальце?

Черный монах согласно кивнул.

– Я даже не могу упрекнуть тебя за такие слова. Если бы хоть половина всех демонстрируемых реликвий была подлинной, тогда praeputium нашего Спасителя должна иметь необычайную длину. К тому же каждый отдельный экземпляр представлял бы собой серьезную теологическую проблему. По этой причине аббат Люций и готов расстаться с этим кусочком.

– Теологическая проблема?

– Конечно, ведь согласно учению нашей Церкви Иисус Христос вознесся на небеса душой и телом… – с серьезным лицом начал Лютгер.

– Понимаю, – прервал его Леберехт, – это приводит благочестивых христиан в сильное смущение. Если верить учению Святой Матери Церкви, то крайняя плоть нашего Господа Иисуса должна попасть на небеса, отдельно или несколькими частями. Во всяком случае ни один кусочек praeputium не должен был остаться на земле. Но, с другой стороны, каждый, кто усомнится в подлинности этого кусочка крайней плоти, согрешит против веры.

Лютгер предостерегающе поднял палец.

– Ты можешь так думать, но не высказывать этого, – заметил он.

– Простите. – Леберехт склонил голову. – У меня не было намерения обидеть вас.

– Об обиде не может быть и речи, – возразил монах. – Хочу лишь предостеречь тебя, что, делая подобные заявления, ты навлекаешь на себя обвинение в ереси, а что это означает, объяснять не надо.

– О нет, нет, нет! – в сердцах воскликнул Леберехт. – Но вы же мой друг, и я могу говорить то, что думаю.

Монах протянул юноше руку и улыбнулся.

Пока Лютгер возился со своими картами, обозначая на широкой, свернутой в трубку полоске бумаги маршрут путешествия и делая важные пометки, Леберехт направился к третьей полке. Повернув ее вокруг оси, как он часто делал в последние недели, юноша начал исследовать запретный внутренний стеллаж в поисках книги, которая столь много значила для архиепископа.

Чтобы найти в этой библиотеке определенную книгу, нужно было приложить довольно большие усилия: поиски в запретной части полок напоминали поиски иголки в стоге сена, поскольку ни одна из книг не имела надписи на корешке, дающей указание на ее содержание и автора. Единственным отправным пунктом, которым располагал Леберехт, были малый формат искомой книги и то, что ее содержание касалось астрономии, – это соответствовало расположению книги в верхних рядах под сводами. Леберехт подставил лестницу и вскарабкался наверх, мимо книг по географии и геометрии, к трудам, посвященным светилам.

Снизу, словно из земной юдоли, донесся голос Лютгера:

– Что ты ищешь в поднебесье, друг мой?

– Да так, ничего особенного, – с деланной небрежностью ответил Леберехт, – одну посмертную работу Николая Коперника, доктора церковного права и медицины и звездочета собственной милостью.

– Этого Коперника ты найдешь по другую сторону полки! – крикнул Лютгер в ответ. – Полное название его труда – «De revolutionibus orbium coelestium libri VI». Кстати, очень интересный и, несмотря на то что Коперник провозглашает в нем гелиоцентрическую картину мира, что противоречит учению Церкви, не запрещен ею. Но дело здесь, видимо, в том, что за объяснениями господина Коперника в состоянии следовать лишь немногие.

– Я не эту книгу имел в виду, – отозвался с лестницы Леберехт. – Я ищу другую книгу мастера. Она называется «De astro minante», и, как я слышал, курия ее не выносит.

Леберехт продолжал свои поиски, ожидая, что ответит ему Лютгер, но в библиотеке стояла тишина, зловещая тишина, так что спустя некоторое время Леберехт взглянул вниз. И испугался. Брат Лютгер сидел, оцепенев, на своем стуле; его застывший взгляд был устремлен в никуда, словно Господь уже возвестил о Страшном суде.

– Что с вами? – встревоженно спросил Леберехт.

– Как называется книга?

– «De astro minante».

– Откуда тебе известно о существовании этого труда?

– Мой отец оставил мне послание, – ответил Леберехт, который счел за лучшее не говорить о встрече с архиепископом. – Он, видимо, считал, что это очень важная книга и что мне обязательно нужно знать ее содержание.

Черный монах, обычно спокойный и невозмутимый, самообладанию которого можно было позавидовать, всплеснул руками и возбужденно вскричал:

– Тебе следует как можно скорее забыть об этой книге! Она приносит лишь несчастье.

– Несчастье?! – Леберехт вызывающе рассмеялся. – Не книги приносят несчастье, брат Лютгер. Несчастье приносят дела, которые следуют за книгами.

Тут монах возвел глаза к небу, словно его молодой друг сказал какую-то нелепицу, и возразил:

– Вспомни о своем отце! Эта книга привела его к смерти!

Леберехт, который вел разговор, стоя на верхней перекладине, скользнул вниз, почти как животное, и схватился за основание лестницы. В голове его зрела ужасная мысль, и от мрачного предчувствия, овладевшего им, создавалось впечатление, будто он входит в затхлый, тошнотворный подвал. Его охватил озноб. А поскольку Лютгер не делал никаких попыток объяснить свой намек, Леберехт спросил:

– О чем вы говорите?

– О чем я говорю? Об этой злополучной книге, которой лучше бы никогда не быть написанной!

– Что вы имеете в виду, брат, говоря, что книга привела к смерти моего отца? То, что написание книги может привести к смерти, мне известно достаточно хорошо; но с каких пор смертью наказывают читателя?

Брат Лютгер поднялся, схватил Леберехта за рукав и повлек за собой, словно опасаясь, что их могут подслушать. По пути в дальнюю часть библиотеки, где вдоль окон располагались широкие стенные ниши, он принялся объяснять:

– Понимаешь, я не могу доказать, что смерть твоего отца находится в прямой связи с обнаружением этой книги. Но то, что ты сейчас о ней спрашиваешь, подтверждает мое предположение. Я все более убеждаюсь, что дело обстоит именно так.

– И вы допустили, чтобы я узнал об этом лишь сейчас, причем совершенно случайно?

– Друг мой, я же сказал, что мне не хватает доказательств, а потому я не хотел тебя тревожить. Не говоря уже о том, чтобы самого тебя вовлекать в это дело. Отец твой Адам, да будет милостив Господь к его душе, умер вскоре после встречи с инквизитором Бартоломео. По моим наблюдениям, в последнее время удивительно много христиан, имевших беседу с инквизитором, отправились в мир иной. Сам я тоже был однажды приглашен братом Бартоломео в качестве свидетеля (кстати, в случае, который закончился нежеланным для инквизитора исходом), и тогда он во время беседы предложил мне вина из оловянной кружки, что в высшей степени необычно при допросе.

– Вы имеете в виду, что брат Бартоломео подсыпал своим жертвам яд? Зачем ему это делать, ведь у него всегда была возможность приговорить грешников к смерти на костре?

– Когда обвинение стоит на глиняных ногах, лучше избавиться от нежелательного оппонента, который может стать опасным для инквизиции. Случай с твоим отцом, как мне кажется, только подтверждает это. Адам, умный и начитанный, всегда высказывал свое мнение без оглядки на учение Церкви.

Оба долго стояли друг против друга в той оконной нише, в которой Леберехт раньше часами размышлял над содержанием прочитанных книг. Окна с круглыми стеклами, причудливо искажавшими мир снаружи, казались Леберехту символом того, насколько смутной является граница между теорией и действительностью. Теория, которая изложена в книгах монастырской библиотеки, кажется ясной и однозначной; но за стеклом отражалась искаженная действительность, и эта действительность часто не имела ничего общего с содержанием книг. Достаточно было бросить взгляд в окно, чтобы добро превратилось в зло, святой – в дьявола, а кажущийся глупцом – в философа, и наоборот.

После довольно продолжительного молчания Леберехт наконец спросил:

– Но какое отношение все это имеет к запрещенной книге Коперника?

– Книга не запрещена! – возмущенно воскликнул Лютгер. – Она просто никогда не существовала, понимаешь?

– Нет. Объясните, брат Лютгер!

Монах казался очень взволнованным. Быстрым шагом он подошел к третьей полке, подобрал свою черную сутану до колен и торопливо, минуя за один раз по две перекладины, поднялся по лестнице до сводов, где на самой верхней полке взял маленькую книгу; потом столь же поспешно спустился.

У лестницы, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, его ожидал Леберехт.

– Это и есть та самая книга, которая никогда не существовала? – осведомился юноша с легкой небрежностью.

Лютгер кивнул.

– Эта книга Коперника содержит столько дьявольских мыслей, что Римская курия просто отрицает ее существование. Книги под названием «De astro minante», вышедшей из-под пера Коперника, по их словам, никогда не существовало. На этом основании все печатные экземпляры книги были выслежены и уничтожены. Кроме одной… – Лютгер взглянул на Леберехта так, словно только что продал дьяволу свою душу. – Вот этой.

Леберехт взял книгу в руки. Это был невзрачный том, и, когда юноша поднес его к свету, он увидел оттиснутую на кожаном переплете одну-единственную звезду.

Звезда! Знак, оставленный ему отцом. Теперь он был у цели.

Леберехт раскрыл книгу; взгляд его скользнул по странице, где по-латыни было написано: «Aristotelis divini universum nec Iulii Caesaris calendarium protegere nos non possunt ab astro minante…»[55]55
  «Вселенная великого Аристотеля и календарь Юлия Цезаря не могут защитить нас от грозящей звезды…» (Примеч. авт.)


[Закрыть]

Он был слишком взволнован, чтобы читать дальше.

– Но Коперник был благочестивым сыном Церкви, – пролепетал Леберехт, – и инквизиция никогда бы не тронула его!

– Зачем ей это? Если этой книги вообще не существует?

– Понимаю, – ответил Леберехт, – но что предосудительного в этом тезисе? В том, что Земля не плоская, с адом внизу и раем наверху, а шар? Это можно прочесть уже у философов Древней Греции, если понимать их язык. А то, что Земля вращается вокруг Солнца (можно в это верить или нет), он утверждал уже в своей памятной записке «Commentariolus», и никто ему не возразил.

Лютгер ответил:

– Коперник и в самом деле утверждает, что Земля, вопреки учению Церкви, вращается вокруг Солнца, которое является центром мироздания. Папа Климент изволил самолично с этим ознакомиться, поскольку та памятная записка содержит также соображения по поводу реформы календаря.

– Но здесь и не пахнет ересью…

– Доктор Коперник был человек предусмотрительный. Что заставило его изложить свои чудовищные выводы в последнем сочинении – в книге, которой нет, – никому неизвестно. Была ли это месть за то, что его не хотели принимать всерьез? Было ли это давлением, заключенным в самой системе, если уж она существует? Ведь хуже всего то, что он не только утверждает это, но и доказывает с математической точностью!

– И что доказывает Коперник?

– Что орбиты планет представляют собой не идеальный круг, как полагается совершенным творениям Божьим, но подчиняются другим законам, которые сами себя объясняют. И что небесное тело, размерами превосходящее Землю, неудержимо движется к ней из глубин Вселенной. Кстати, название книги «De astro minante» тоже говорит об этом. Это небесное тело движется с немыслимой скоростью и в Лето Господне 1582, 8 октября столкнет Землю с орбиты и бросит в Солнце. Но конечное заключение, которое выводит отсюда Коперник, – и от него нельзя отмахнуться – гласит, что Страшный суд не состоится, во всяком случае будет не таким, как об этом возвещает Священное Писание. Не будет никакого нового неба и никакой новой Земли. По Копернику, Страшный суд – это невообразимая природная катастрофа, которую не переживет ни один человек.

Леберехт молчал. Книга в его руках вдруг стала такой тяжелой, что он захлопнул ее и положил на пюпитр. Он не знал, что сказать, о чем думать. Страх охватил его.

– И мой отец знал о ее содержании, как и вы? – только и спросил юноша.

Лютгер молча кивнул.

Леберехт сразу осознал, что он находится в очень опасной ситуации и что за угрозами архиепископа кроются куда более серьезные основания, чем ему представлялось до сих пор. Юноша задался вопросом, уж не предшественник ли архиепископа обращался к его отцу с тем же требованием – найти книгу «De astro minante» и принести ему.

– Не знаю, – вновь начал брат Лютгер, – понятна ли тебе вся важность того, что спрессовано внутри этого переплета. Тридентский собор, который только что закончился, продлившись восемнадцать лет, не упоминает об этой книге в Index librorum prohibitorum[56]56
  Список запрещенных книг. (Примеч. авт.)


[Закрыть] ни словом. Но за закрытыми дверями кучка епископов и кардиналов на долгие годы затаила дыхание. Двенадцать человек, по числу апостолов Христа, при поддержке остальных невежд приняли наконец догматическое решение, согласно которому любое толкование Священного Писания, которое противоречит толкованию отцов Церкви, псалмам или проповедям Соломона и Осии, считается запрещенным.

– Значит, Коперник все-таки еретик!

– Никоим образом! Поскольку можно доказать, что его хорошо известный труд об орбитах планет ошибочен, то вряд ли можно добыть более точные предсказания. Лишь та, другая, книга могла бы потрясти учение Церкви. Могла бы, говорю я, потому что этой книги не существует и лишь немногие знают о ее содержании. Только они могли бы обвинить Коперника в ереси. Но они постараются этого не делать. Думаю, такого предательства не пережил бы никто.

Леберехту с трудом удалось привести в порядок свои мысли. Ему потребовались усилия, чтобы следить за рассуждениями монаха, ведь каждое его слово ставило новые вопросы. Например, тот, который он задал сразу же:

– Но почему вы до сих пор не выдали книгу Коперника архиепископу?

Лютгер покачал головой.

– Эта книга для нас – залог того, что мы можем оставаться в монастыре. Для архиепископа аббатство на горе Михельсберг давно уже стало бельмом на глазу. Они с радостью разогнали бы нас не сегодня-завтра, поэтому и выискивают все новые основания для того, чтобы выдворить монахов отсюда, хотя аббатство наше облечено монастырской неприкосновенностью. И покуда эта книга хранится здесь, ни один архиепископ не осмелится прогнать нас со своей земли. Он побоится, что мы распространим проклятие Коперника.

Леберехт подошел к окну и бросил взгляд сквозь тусклые стекла, изменявшие все до неузнаваемости. Как объяснить Лютгеру, что ему нужна эта книга, что его жизнь зависит от того, передаст он ее архиепископу или нет?

– Удивительно, – обратился он к монаху, – что эта книга до сих пор не украдена и все еще стоит на том месте, которое ей назначено.

– А где же надежнее спрятать книгу, как не между другими книгами? – Черный монах рассмеялся, обнаружив щербинку между зубами. – Разумеется, мы подумали и об этом. Аббат много лет назад распорядился копировать книгу в скриптории. Двадцать братьев переписывают этот труд, начиная с конца, каждый по одной странице – так принято в тайных писаниях, дабы никто не мог понять содержания. И сегодня еще отдельные страницы в разрозненном виде хранятся в скриптории, оттого было бы непросто собрать их воедино.

После этих слов Лютгер взял книгу Коперника, собираясь подняться по лестнице и поставить ее на то место, откуда достал.

Тут Леберехт подскочил к нему и, схватив монаха за полу черного одеяния, воскликнул взволнованным прерывающимся голосом:

– Отдайте книгу мне, Христом Господом прошу! Я должен иметь ее!

Лютгер досадливо освободился от его хватки и, продолжая подниматься по лестнице, проворчал:

– Полно, сын мой! Разумнее всего было бы забыть обо всем этом. – Монах не дал себя смутить и, поставив книгу на место, спустился вниз.

Глаза Леберехта сверкали от бессильного гнева. Он сжимал кулаки, словно хотел кинуться на монаха, и производил впечатление охваченного смятением человека.

– Говорю же вам, я должен иметь эту книгу. Ну пожалуйста!

Лютгер не мог понять столь странного поведения. Он недоуменно оглядел своего ученика, затем положил правую руку ему на плечо и попытался успокоить его:

– Могу себе представить, насколько все это угнетает тебя. Наверное, было бы лучше, если бы я смолчал. Однако же теперь все сказано, и тебе придется с этим жить.

– Я должен иметь эту книгу, слышите, должен! – В голосе Леберехта звучало отчаяние, и он, сначала запинаясь, а потом все быстрее, словно хотел поскорее покончить с этой исповедью, рассказал о своей встрече с архиепископом, об угрозах и шантаже его преосвященства. Но не угрозы архиепископа и не содержание книги Коперника были тем, что вызывало у юноши такое отчаяние.

Лютгер слушал с окаменевшим лицом. Хотя он и считал архиепископа способным на всевозможные коварства, его поразил способ, который тот выбрал для того, чтобы достичь своей цели. Монах отвернулся, пытаясь собраться с мыслями; затем, устремив взгляд в пол, начал расхаживать взад-вперед между пюпитрами. Вдруг он остановился и поднял на юношу глаза.

– Насчет одного ты должен иметь четкое представление, сын мой: если ты выполнишь волю архиепископа, это будет означать твою смерть. Как только книга окажется в его распоряжении, он устранит тебя. Ведь ты станешь слишком опасным свидетелем, не менее опасным, чем твой отец. Но если ты попытаешься дать понять его преподобию с Храмовой Горы, что искомую книгу найти невозможно, то, во-первых, станешь свидетелем посягательств архиепископа, а во-вторых, сможешь в любой момент шантажировать его.

– Это означает, – угрюмо произнес Леберехт, – что мне придется выбирать между Сциллой и Харибдой: либо быть повешенным, либо стать утопленником.

Возникла гнетущая пауза, долгая, как молчание церковного проповедника перед спасительным «аминь». И когда монах заговорил, это показалось Леберехту спасением.

– У тебя есть один-единственный выход, – сказал Лютгер. – Ты должен бежать отсюда прочь, далеко, туда, где тебя не достанет рука архиепископа… И как можно скорее.

Леберехт взглянул на Лютгера. Он догадался, что они оба в это мгновение подумали об одном и том же.

– Я мог бы оказаться полезным в вашей поездке в Монтекассино в качестве сопровождающего. Что скажете, брат Лютгер? – спросил юноша.

Тот недолго колебался.

– Предавать себя смерти – против природы человеческой. Ты должен бежать, если хочешь жить. Только это должно произойти тайно, чтобы другие не знали. Аббат Люций, конечно, не станет возражать против того, чтобы снабдить тебя сутаной послушника, если будет уверен, что реликвии окажутся в безопасности.

Леберехт упал в объятия монаха. Лютгер явился ему как ангел, которого Господь послал с небес в момент крайней нужды.

– Италия, – мечтательно произнес он, – Италия, страна искусств! Как часто мой мастер Карвакки грезил Италией и утверждал, что там другой мир, другое время! Что держит меня в этом городе, имя которого не идет у меня с губ с тех пор, как мой отец был сожжен в его стенах? В городе, где меня рано или поздно может постигнуть та же участь?

Мрачное лицо брата Лютгера просветлело. Леберехт и в самом деле мог быть очень полезен ему в его миссии. Четыре глаза увидят больше, чем два, а молодой каменотес к тому же мужчина сильный, способный защищаться, если придется. Теперь оставалось только убедить аббата Люция в необходимости отправить Леберехта вместе с ним. Тот знал юношу со времен чумы и ценил его образованность, поэтому, конечно, не увидит оснований отклонить его просьбу.

– Мы не будем сообщать аббату Люцию об истинной причине твоего бегства, – сказал Лютгер. – Чем меньше людей, знающих о твоих проблемах, тем лучше. И прежде всего я не хотел бы давать аббату долго раздумывать над этим.

Леберехт согласился, так что оба условились уже на следующий вечер в то же самое время вновь встретиться в библиотеке и обсудить детали путешествия.

По дороге домой, идя через темные переулки, Леберехт поймал себя на мысли, что город вдруг стал ему чужим, словно он давно уже утратил с ним связь. Когда юноша пересекал соборную площадь, часы на башне пробили восемь. Там, где по левую руку каменные ступени вели к Отмели, Леберехт остановился. Он вспомнил о Марте. До сих пор, занятый своими размышлениями, он совсем упустил из виду ее судьбу, теснейшим образом связанную с ним. Теперь же ему стало стыдно за это.

Леберехт присел на каменную стенку, которая окружала соборную площадь, и задумался. После того как Марта дала ему пощечину, страсть его к ней поутихла (во всяком случае, он воспринимал это так), но любовь к ней скорее возросла. Нет, он не мог, не имел права оставить Марту в беде. Не он ли несет главную вину за ее бедственное положение? Знает ли Марта вообще, как обстоят дела вокруг нее? Знает ли она, что о ее супружеской измене известно архиепископу? Он должен сообщить ей об этом, он должен предпринять последнюю попытку убедить ее бежать с ним.

Даже опасаясь столкнуться со своим приемным отцом Якобом Генрихом Шлюсселем, Леберехт направил свои стопы по каменным ступеням к Отмели. Наступил вечер, и юноша знал, что Марта в это время была в своей комнате. Он предпочел не главный вход, где еще царила суета, а повернул в узкий Фойергассе, который вверху перекрывали две опорные арки, к черному ходу. Так он добрался до комнаты Марты.

Там горел свет, и Леберехт постучал. Ничего. Он повторил попытку и, понизив голос, сказал:

– Это я, Леберехт! Мне надо поговорить с тобой!

Тогда дверь осторожно открыли. Увидев Леберехта, Марта втащила его в комнату и бросилась ему на шею. Она всхлипывала. Тело ее сотрясалось от судорожных рыданий, и Леберехту приходилось сдерживаться, чтобы не разрыдаться самому.

– Давай убежим подальше отсюда, – умоляла она, – давай уедем в места, где правит честность, где священники – духовники, а не шпионы, где епископы – пастыри, а не палачи. Я хочу уехать с тобой, куда ты пожелаешь! – При этом Марта вцепилась в него, словно боялась потерять.

Леберехт не верил ушам своим. Разве не она сама оставила его, дав ему понять, что их отношения – тяжелый проступок? Разве не оплакивала собственный грех и не призывала его к покаянию? Какова же была причина столь внезапного изменения образа мыслей?

Пока они лежали в объятиях друг друга, Марта рассказала о гнусном происшествии со своим супругом, а Леберехт, со своей стороны, поведал ей о таинственной встрече и мрачных угрозах архиепископа.

Марта была слишком взволнована, чтобы расспрашивать о вероятных причинах, и вместо этого углубилась в пространные рассуждения о расхождении между верой и учением Церкви, которое привело к опустошению в душах людей.

Леберехт слушал ее вполуха. Он не знал, как преподнести Марте новость о том, что его бегство уже готовится. В глубине души он сомневался в том, что она решилась на это всерьез. В отличие от Марты, которая, как и он, родилась в этом городе, Леберехт никогда не чувствовал себя здесь по-настоящему дома. Марта же, напротив, была видной горожанкой, уважаемой и достойной, несмотря на то что злые языки утверждали, будто Шлюссели живут «браком Иосифа». Но это не было чем-то странным; напротив, Церковь считала подобное положение образцовым. Материальных забот Марта никогда не знала и в этом отличалась от большинства граждан этого города, для которых жизнь в достатке и нужда чередовались, как времена года. И Марта собиралась оставить все это?

Внезапно в голове Леберехта пронеслась мысль о том, что если сам он предпримет побег и не вернется из Италии, то гнев архиепископа обрушится на Марту. Опасаясь, что Леберехт сообщил Марте о тайном поручении, его преосвященство не станет колебаться ни мгновения и выдаст женщину инквизиции. Нет, оставлять Марту в беде нельзя!

Упав в кресло, стоявшее в глубине комнаты, Леберехт с любопытством наблюдал за Мартой. Женщина взяла с тумбочки лампу и поставила ее на пол перед ним; затем из стоявшего в простенке между окнами комода, где хранились запасы тонкого полотна, которые могли бы сделать честь любому купцу, она достала длинный, размерами почти как меч, тупой нож. После этого Марта попросила его помочь ей отодвинуть комод в сторону и лезвием поддела половицу. Все произошло так быстро, словно женщина проделывала это уже много раз. В свете лампы Леберехт увидел золото и серебро.

– Пресвятая Троица! И все это принадлежит тебе?

Марта опустилась на колени. Глаза женщины блестели подобно серебру из ее тайника. Изумленный юноша смотрел, как она начала рыться в монетах, словно пекарь в тесте.

– Хозяин, который редко бывает дома, – произнесла Марта с сияющим взглядом, – не знает, сколько на самом деле приносит трактир. Еще в первый год своего супружества я начала понемногу откладывать; я боялась, что Шлюссель когда-нибудь выгонит меня. Я и представить не могла, что однажды сбегу по собственному желанию.

Столь неожиданное зрелище привело Леберехта в замешательство. Ошеломленный, он продолжал смотреть на Марту и качал головой, как будто не веря ей. Сокровище представляло собой целое состояние, достаточное для бегства хоть на край света. Кроме того, Леберехт и сам располагал солидным наследством, хранившимся в кассе магистрата. Так что в деньгах у них недостатка не было.