Текст книги "Неестественные причины. Тайна Найтингейла"

– Видимо, для автора детективов это большой недостаток?

– Насколько мне известно, до убийства он не дошел – во всяком случае, с литературными целями. Но Сетон был привержен знакомым персонажам и антуражу. Ну, вы же знаете: уютная английская деревушка или маленький городок… Местные персонажи перемещаются по шахматной доске в строгом соответствии с рангом и положением. Удобная иллюзия исключительности насилия, честности всех полицейских, неизменности английской классовой системы в последние двадцать лет и того, что убийцы – не джентльмены. При этом Сетон был чрезвычайно придирчив к подробностям. Убийства при помощи огнестрельного оружия вы у него не найдете, потому что он совершенно не разбирался в данном вопросе. Другое дело – токсикология, судебная медицина. Сетон подробно описывал трупное окоченение и прочее. Его раздражало, что рецензенты этого не замечали, а читателям было безразлично.

– Вы виделись два с половиной месяца назад, – произнес Дэлглиш. – При каких обстоятельствах?

– Он прислал письмо с просьбой встретиться. Специально приехал в Лондон и навестил меня в офисе после шести пятнадцати, когда большинство сотрудников уже разошлись. Потом мы пришли сюда и поужинали. Об этом я и собирался вам рассказать, Адам. Сетон хотел изменить свое завещание. В письме объясняется почему.

Макс Герни вынул из бумажника сложенный лист бумаги и протянул Дэлглишу. Вверху листа было написано: «“Сетон-Хаус”, Монксмир, Суффолк». Письмо, датированное 30 июля, было напечатано на машинке, достаточно аккуратно, но неумело: пробелы между словами и переносы свидетельствовали о том, что работал непрофессионал. Дэлглиш сразу понял, что недавно видел текст, отпечатанный той же самой рукой. Он стал читать:

«Дорогой Герни!

Я все время думаю о нашем разговоре в прошлую пятницу – здесь я должен сделать отступление и снова поблагодарить вас за замечательный ужин – и пришел к заключению, что мое первое побуждение было верным. Нет ни малейшего смысла останавливаться на полпути. Если литературная премия имени Мориса Сетона будет служить той цели, какую я предполагаю, то необходимо позаботиться о расходах, чтобы денежное наполнение премии соответствовало ее важности, причем навсегда. У меня нет иждивенцев с правом претендовать на мое наследство. Есть люди, могущие вообразить, будто у них есть подобное право, но это разные вещи. Единственному моему живущему родственнику перейдет сумма, которая может быть умножена трудом и осторожностью в случае, если он пожелает проявить эти достоинства. На большее я уже не готов. После выполнения этого и ряда более мелких обязательств на премию останется капитал порядка ста двадцати тысяч фунтов стерлингов. Я сообщаю это для того, чтобы дать вам представление о своих намерениях. Как вам известно, у меня слабое здоровье, и хотя я вполне могу прожить много лет, мне хочется поскорее запустить процесс. Вы знаете мои взгляды. Премия должна присуждаться раз в два года за крупное беллетристическое произведение. Специального интереса к поощрению молодежи у меня нет. Мы достаточно пострадали в последние годы из-за чувствительности незрелого читателя и его жалости к себе. Реализм я тоже недолюбливаю. Роман должен быть произведением мастера с воображением, а не скучным материалом из папки социального работника. Награждаться может не только детективная литература, потому что то, что я называю детективной литературой, больше не пишется.

Вероятно, вы обдумаете мое предложение и сообщите о своем решении. Нам, конечно, понадобятся попечители, я буду консультироваться с юристами об условиях моего нового завещания. Однако пока я ничего никому не говорю и надеюсь на ваше понимание и осторожность. Когда станут известны подробности, шума будет не избежать, но я бы очень не хотел преждевременной огласки. Я, как всегда, проведу последние две недели октября в клубе «Кадавр», предлагаю вам связаться со мной там.

Искренне ваш,

Морис Сетон».

Читая, Дэлглиш чувствовал на себе пристальный взгляд Герни. Закончив, он вернул письмо со словами:

– Получается, Сетон многого от вас ожидал. Что имело бы от этого издательство?

– Ничего, дорогой Адам, одну возню и лишнее беспокойство – и все ради вящей славы Мориса Сетона. Он даже не пожелал ограничить число претендентов нашим списком авторов. Честно говоря, это было бы неразумно. Сетон хотел привлечь обладателей по-настоящему громких имен. Главная его тревога состояла в том, захотят ли они сами претендовать на премию. Я посоветовал ему увеличить ее размер, чтобы соблазнить их. Но сто двадцать тысяч! Не думал, что Сетон так богат!

– У его жены были деньги… Вам известно, говорил ли он о своем плане кому-либо еще, кроме вас?

– Нет, он же запретил. Прямо как школьник: потребовал от меня страшной клятвы соблюдать тайну, даже не звонить ему на эту тему! Понимаете мою проблему: ставить в известность полицию или нет?

– Разумеется. Дело ведет инспектор Реклесс из уголовной полиции Суффолка. Я дам вам его адрес, а вы заблаговременно позвоните ему и предупредите, что́ он скоро получит по почте.

– Я знал, что вы это скажете. Все так очевидно! Но мешает безотчетный страх. Мне ничего не известно о его теперешнем наследнике. Боюсь, письмо может оказаться искомым мотивом убийства.

– Лучше не придумаешь! Но у нас нет доказательств, что его наследник знал об этом плане. Если это вас успокоит, то человек, имевший наибольшие денежные мотивы, располагает самым надежным алиби: когда Морис Сетон умер, он находился под арестом.

– Ловко придумано! Наверное, я не могу просто отдать письмо вам, Адам?

– Лучше не надо, Макс, извините.

Герни вздохнул, спрятал письмо в бумажник и снова уделил внимание еде. До конца обеда они не вспоминали о Сетоне. Позднее, надев огромный черный плащ, с которым он не расставался с октября по май и который делал его похожим на фокусника-любителя, видавшего лучшие дни, Макс пожаловался:

– Мне придется поторопиться, не то опоздаю на редакционное совещание. Бал правят процедура и эффективность, Адам. Решения должны приниматься полным редакторским составом. А все новое помещение! В былые времена мы сидели по своим пыльным конурам и принимали решения самостоятельно. Это не придавало ясности нашей издательской политике, но я не уверен, что это плохо. Куда вас подбросить? Что вы станете расследовать теперь?

– Спасибо, я пройдусь пешком. В Сохо, поболтать с убийцей.

– Это не убийца Сетона? – удивленно воскликнул Макс. – Я думал, что вы и полиция Суффолка в тупике. То есть я зря сражаюсь со своей совестью?

– Нет, Сетона этот преступник не убивал, хотя вряд ли у него были бы какие-то моральные трудности, если бы до этого дошло… Просто кому-то хочется убедить полицию, что он замешан в данном деле. Л. Дж. Льюкер, помните?

– Он застрелил на Пиккадилли делового партнера и вышел сухим из воды?

– Да. Уголовный апелляционный суд отменил вердикт по причине ошибки судьи при инструктировании присяжных. Судья Бротуик почему-то взял и предположил, обращаясь к присяжным, что человек, ничего не отвечающий при предъявлении обвинения, наверняка что-то скрывает. Видимо, судья осознал последствия своей выходки, лишь только эти слова сорвались у него с языка. Но слово, как известно, не воробей… В итоге Льюкер вышел на свободу, как и обещал.

– Какая же связь между ним и Морисом Сетоном? Не могу представить других двух столь же далеких друг от друга людей…

– Именно это я и надеюсь выяснить, – ответил Дэлглиш.

2

Дэлглиш шел по Сохо в направлении клуба «Кортес». Все еще пребывая в благостном настроении, созданном чистыми просторами Суффолка, он находил здешние улицы-каньоны, даже при их дневном безлюдье, тоскливее обычного. Странно, что когда-то ему нравилось бывать в этом районе. Теперь даже месячного отсутствия было достаточно, чтобы на каждом шагу морщить нос и закатывать глаза. Все дело в настроении, потому что район мог предоставить что угодно кому угодно, обеспечить за деньги удовлетворение любых потребностей, имелись бы деньги. Каждый находит здесь то, что хочет: кто – приятное место, чтобы утолить голод; кто – космополитический вертеп на задворках Пиккадилли со своей собственной загадочной жизнью; кто – одно из лучших в Лондоне мест для покупок еды; кто – самый отвратительный в Европе, грязный рассадник преступности. Даже журналисты, пишущие о путешествиях, в силу этой неопределенности не могут решить, как относиться к Сохо. Минуя стриптиз-клубы, замусоренные лестницы в подвалы, не глядя на силуэты скучающих девиц в окнах верхних этажей, Дэлглиш думал о том, что у любого, ежедневно бывающего на этих уродливых улицах, возникает желание провести остаток жизни в монастыре, причем не от сексуального отвращения, а от невыносимой скуки, одинаковости, безрадостности похоти.

Клуб «Кортес» был не хуже и не лучше заведений по соседству. Снаружи были вывешены обычные фотографии, разглядываемые с нарочитым отсутствием интереса неизбежной тоскливой группой мужчин средних лет. Заведение еще не открылось, но дверь поддалась толчку. В маленьком киоске при входе было пусто. Дэлглиш спустился вниз по узкой лестнице, застеленной неряшливым красным ковром, и раздвинул занавеску из бусин, отделявшую ресторан от прохода.

Все осталось таким, как он запомнил. Клуб «Кортес», как и его владелец, обладал завидной способностью к выживанию. Кое-что, впрочем, изменилось к лучшему, хотя дневной свет обнажал безвкусность псевдоиспанского декора и засаленность стен. Столики, такие маленькие, что за ними могло поместиться всего по одному посетителю, были расставлены очень тесно. Впрочем, сюда приходили не для семейных обедов и вообще не для того, чтобы поесть.

У дальней стены ресторана располагалась маленькая сцена с единственным стулом и тростниковой ширмой. Слева от сцены стояло пианино, заваленное сверху писчей бумагой. Худой молодой человек в брюках и свитере, не садясь, наигрывал левой рукой мелодию, а правой записывал ноты. Несмотря на позу и на скучающий вид, он был полностью поглощен своим занятием. Бросив взгляд на Дэлглиша, продолжил монотонное тыканье пальцем в клавиши.

Кроме него, в зале находился выходец из Западной Африки, без всякого усердия возивший шваброй по полу.

– Мы пока не открылись, сэр, – тихо сообщил он. – Начало обслуживания в шесть тридцать.

– Меня не надо обслуживать, благодарю. Мистер Льюкер на месте?

– Пойду узнаю, сэр.

– Сделайте одолжение. Еще я хотел бы повидать мисс Кумбс.

– Не уверен, что она тут.

– Думаю, вы ее найдете. Будьте добры, передайте, что с ней хочет потолковать Адам Дэлглиш.

Африканец исчез. Пианист продолжал импровизировать, не поднимая головы. Адам уселся за столик у самой двери и приготовился скучать десять минут – столько, как он рассудил, заставит его прождать Льюкер. Это время он решил посвятить размышлениям о человеке наверху.

Льюкер заявил, что убьет своего партнера, – и убил. Сказал, что избежит виселицы, – и избежал. Поскольку он вряд ли мог рассчитывать на сообщничество судьи Бротуика, его предсказание демонстрировало либо необычайное предвидение, либо поразительную веру в свою удачу. С тех пор вокруг того процесса возникали многочисленные истории, но отрекаться от них было не в его правилах. Он был известен и принят в кругах профессиональных преступников, но сам к ним не принадлежал. Благодаря им пользовался благоговейным уважением среди людей, понимавших цену риска для того, кто одним непоправимым поступком вырвался за все пределы. Любого, кто хотя бы приближается к такой черте, даже не переходя ее, окружает суеверный страх. Дэлглиш с раздражением отмечал, что этот страх настигает даже полицию. Полицейским было трудно поверить, что Льюкер, совершивший убийство с целью сведения личных счетов, доволен тем, что управляет сетью второсортных ночных клубов, не замахиваясь на большее. От него ожидали более вопиющих злодеяний, чем нарушение законов о лицензировании, жульничество с подоходным налогом и предоставление эротических услуг среднего уровня возмутительности понурой клиентуре, норовящей расплатиться за сомнительное удовольствие казенными средствами. Однако если у него и имелись другие занятия, пока что о них ничего не было известно. Возможно, там попросту нечего было знать. Вероятно, пределом его устремлений действительно являлась полуреспектабельная зажиточность, фальшивая репутация, свобода жизни на ничейной земле между двумя мирами.

Ровно через десять минут африканец вернулся с сообщением, что Льюкер ждет Дэлглиша. Тот сам поднялся на два этажа и вошел в большой кабинет, из которого Льюкер управлял не только «Кортесом», но и остальными своими клубами. Здесь было душно, мебели многовато, вентиляция оставляла желать лучшего. Посередине громоздился письменный стол, у одной стены стоял картотечный шкаф, слева от газового камина помещался сейф, а также диван, телевизор и три кресла. В углу находился маленький умывальник. Комната задумывалась одновременно как кабинет и гостиная, но толком не была ни тем ни другим. Дэлглиша ждали трое: сам Льюкер, его главный подручный в «Кортесе» Сид Мартелли и Лили Кумбс. Сид, засучив рукава, грел себе на кольце сбоку камина блюдечко молока со своим обычным выражением на лице – смирения с несчастьем. Мисс Кумбс, уже в черном вечернем платье, покрывала лаком ногти, устроившись перед камином на пуфе. При виде Дэлглиша она помахала ему рукой и широко, беззаботно улыбнулась. Он подумал, что в рукописи, кто бы ни являлся ее автором, она была описана достоверно. Адам не обнаруживал в ней намека на кровь русской аристократки, что вряд ли должно было удивлять, поскольку он знал, что зачатие Лили произошло не восточнее Уайтчепел-роуд. Она была здоровой на вид блондинкой с сильными зубами и толстой бледной кожей, успешно противостоявшей возрасту, лет сорока. За пять лет, с тех пор как Дэлглиш увидел ее впервые, она совсем не изменилась. Оставалось предположить, что и в следующие пять лет изменений не произойдет.

Зато Льюкер со времени их прошлой встречи растолстел. Дорогой пиджак был готов треснуть на плечах, шея лежала на безупречном воротнике жирными складками. Лицо у него было сильное, но неприятное, гладкая кожа блестела, как отполированная. Глаза удивительные: радужная оболочка, собравшаяся точно в центре белков, походила на маленькие серые камешки, и этот безжизненный взгляд деформировал все лицо. Густые темные волосы, образовывавшие треугольник низко на лбу, придавали лицу неуместную женственность. Льюкер коротко стригся, и волосы тоже блестели, как жесткая ухоженная собачья шерсть. Вид, можно сказать, выдавал его сущность, манера говорить – происхождение: семья викария в маленьком городке, претензия на аристократизм, частная школа не из лучших.

– Старший инспектор Дэлглиш! Приятная встреча! Боюсь, сегодня у нас аншлаг, но Майкл постарается найти для вас столик. Вас интересует наше шоу?

– Благодарю, но я пришел не ради шоу и даже не ради ужина. Моему знакомому, отведавшему в последний раз ваше угощение, оно не пошло на пользу. А что до женщин, то я люблю, когда они похожи именно на женщин, а не на кормящих грудью самок гиппопотама. Где вы таких добываете?

– Нам ничего не приходится добывать. Милые девушки сознают свои, так сказать, естественные достоинства и приходят к нам. Не будьте придирчивым, старший инспектор! У всех нас есть свои сексуальные фантазии. То, что ваши здесь не представлены, еще не означает, что их у вас нет. Помните поговорку насчет соринки в чужом глазу? Я все-таки сын священника, как и вы. Правда, дальнейшие наши пути сильно разошлись… – Он помолчал, словно размышляя о разнице их представлений о прекрасном, а потом весело продолжил: – Мы со старшим инспектором товарищи по несчастью, Сид: наши отцы были священниками. Неважный старт в жизни для мальчика! Если такой папаша искренен, ты презираешь его как глупца, если нет, то записываешь в лицемеры. В любом случае воспитатель из него никудышный.

Сид, отпрыск бармена-киприота и умственно отсталой служанки, закивал в знак одобрения.

– Я хотел потолковать с вами и с мисс Кумбс о Морисе Сетоне, – произнес Дэлглиш. – Дело расследую не я, так что вы не обязаны говорить, если не хотите. Вы и сами это знаете.

– Да. Но вдруг я в хорошем расположении духа и настроен помочь? Попробуйте!

– Вы знакомы с Дигби Сетоном?

Дэлглиш был готов поклясться, что этого вопроса Льюкер не ожидал. Его тусклые глаза блеснули.

– Дигби работал здесь несколько месяцев в прошлом году, когда я лишился прежнего пианиста. Незадолго до этого его собственный клуб разорился. Я одолжил ему немного денег и позволил попробовать, однако дело не пошло. Дигби сделан не из того теста. Но пианист он неплохой.

– Когда он был тут в последний раз?

Льюкер развел руками и повернулся к своим помощникам.

– Он поработал у нас неделю в мае, когда Рики Карлис переборщил с дозой, кажется? С тех пор мы его не видели.

– Он заглядывал еще разок-другой, Л. Дж., – припомнила Лили Кумбс. – Ты как раз отсутствовал. – Сотрудники Льюкера всегда обращались к нему по инициалам. Дэлглиш не знал, для чего: то ли чтобы подчеркнуть, что они с ним на короткой ноге, то ли чтобы Льюкер мог воображать себя американским теневым воротилой. – Не помнишь, Сид, а не был он у нас с компанией летом?

Сид изобразил мрачные раздумья.

– Только не летом, Лили. Скорее в конце весны. Разве не с Мэвис Маннинг и ее бандой, после того, как в мае прогорело ее шоу?

– Это был Рики, Сид. Ты путаешь с Рики. Дигби Сетон никогда не имел отношения к Мэвис.

Дэлглиш отметил, что они говорят, как в хорошо отрепетированном номере.

Льюкер сладко улыбнулся:

– При чем тут Дигби? Это не убийство, но даже если бы оказалось убийство, он не при делах. Вспомните факты. У Дигби был богатый брат. У брата шалило сердце, оно могло подвести его в любой момент. Его можно было пожалеть, а Дигби опять-таки поздравить. В один несчастливый день сердце его все-таки подвело. Естественные причины, старший инспектор, если в этом выражении есть хоть какой-то смысл. Считается, что кто-то отвез тело обратно в Суффолк и там отправил в плавание. Я слышал, что перед этим с телом поступили очень некрасиво. Сдается мне, бедняга Сетон не пользовался популярностью у кого-то из своих пишущих соседей. Удивлен, старший инспектор, что вашей тетушке нравится жить в таком окружении, да еще оставлять топорик на виду у потенциальных убийц.

– А вы неплохо информированы, – усмехнулся Дэлглиш. «И как быстро! – мысленно добавил он. – Любопытно, кто снабжает его информацией?»

Льюкер пожал плечами.

– В этом нет ничего противозаконного. Мало ли что мне расскажут друзья? Они знают, что я любопытен.

– Особенно когда они получают в наследство двести тысяч?

– Послушайте, старший инспектор. Если мне нужны деньги, я могу заработать, причем не нарушая закона. Сделать состояние, нарушая закон, сумеет любой дурак. Чтобы все оставалось в рамках закона, в наши дни нужен ум. Дигби Сетон может вернуть мне, если пожелает, полторы тысячи, которые я ему одолжил, когда он пытался спасти «Золотой фазан». Я его не тороплю.

Сид устремил взгляд своих лемурьих глаз на босса. Преданность в этом взгляде была почти неприличной.

– Вечером, прежде чем умереть, Морис Сетон ужинал здесь, – напомнил Адам. – Дигби Сетон тоже связан с данным местом. Теперь он получит в наследство двести тысяч фунтов. Вы не можете осуждать тех, кто задает в связи с этим вопросы, тем более что мисс Кумбс была последней, кто видел Мориса живым.

Льюкер повернулся к Лили:

– Советую держать язык за зубами! А лучше найми адвоката. Я позвоню Берни.

– На кой черт мне Берни? Один раз я уже все выложила ему, когда приходил тот тип из уголовной полиции. Майкл и другие парни видели, как он подозвал меня к своему столику и как мы сидели вдвоем до девяти тридцати, пока не ушли вместе. Я вернулась в половине одиннадцатого. Меня видел и ты, Сид, и весь этот проклятый клуб.

– Так и есть, старший инспектор. Лили вернулась в половине одиннадцатого.

– Напрасно она вообще покинула клуб, – промолвил Льюкер с деланым безразличием. – Но это моя забота, а не ваша.

Мисс Кумбс проявила высокомерное безразличие, к неудовольствию Льюкера. Как все его работники, она точно знала, что ей позволено, а что нет. Правил было немного, все простые и понятные. Покинуть клуб на часок в вечер, когда клиентов немного, было простительно. Убийство при определенных, понятных сторонам обстоятельствах тоже было, вероятно, простительным. Но если кто-то на Монксмире вздумал повесить это преступление на Льюкера, то закончиться это могло лишь разочарованием. Льюкер был не из тех, кто убивает для чужой выгоды, но своих следов он не заметал. Когда Льюкер убивал, то не возражал оставить на месте преступления свою визитную карточку.

Дэлглиш попросил Лили подробнее рассказать о происходившем в тот вечер, адвокаты больше не упоминались, и она не стала запираться. Правда, от Адама не укрылся брошенный ею на босса взгляд. По каким-то своим причинам Льюкеру хотелось, чтобы она говорила.

– Он пришел часов в восемь и сел за ближайший к двери столик. Я сразу заметила его. Забавный был человечек, аккуратный, встревоженный. Я приняла его за государственного служащего, решившего развеяться. У нас тут всякие появляются: завсегдатаи приходят компаниями, но и одинокие чудаки не редкость. Обычно они ищут себе девушек. Мы этим не занимаемся, и моя обязанность – предупреждать их. – И мисс Кумбс изобразила благочестивую суровость.

Дэлглиш спросил, что происходило дальше.

– Майкл принял у него заказ: жареные креветки, зеленый салат, хлеб с маслом, бутылка кьянти. Он знал, зачем явился, и не раздумывал. Когда Майкл принес заказ, спросил, нельзя ли ему поговорить со мной. Я подошла, он поинтересовался, что я буду пить. Я выбрала джин с лаймом и выпила, пока он ковырялся с креветками. То ли у него не было аппетита, то ли хотелось что-то гонять по тарелке за разговором. В конце концов съел немало, но не похоже, чтобы с удовольствием. Но вино выпил, почти всю бутылку.

Дэлглиш спросил, о чем они беседовали.

– О наркотиках, – призналась мисс Кумбс. – Его интересовали наркотики. Но учтите, не для себя. Понятно же, что он не был наркоманом, а если бы был, то пришел бы не ко мне. Эта публика хорошо знает, к кому обращаться. У нас в «Кортесе» они не появляются. Ваш человек назвался писателем, хорошо известным и даже знаменитым, сказал, что пишет книгу о торговле наркотиками. Своего имени не назвал, а я не спросила. В общем, кто-то ему наболтал, будто я могу дать ему ценные сведения, если он меня отблагодарит. Какой-то знакомый, похоже, посоветовал ему заглянуть в «Кортес» и спросить Лили, если ему захочется разузнать про Сохо. Очень мило! Сама я никогда не считала себя авторитетом в наркоторговле. Но кто-то попытался дать мне подзаработать. Забрезжили денежки, а он был явно не способен разобраться в том, правдивую информацию ему скармливают или нет… Ему был нужен, как он признался, всего лишь местный колорит для книги, и я пообещала его предоставить. В Лондоне можно купить что угодно, были бы деньги и понятие, куда обратиться. Вам, голубчик, это известно не хуже, чем мне. Я могла бы назвать ему парочку пабов, где идет торговля. Но какой ему был бы от этого толк? Ему хотелось чего-то яркого, захватывающего, а в наркоторговле ничего такого нет, как и в самих наркоманах. Поэтому я ему и говорю: могу, мол, кое-что рассказать, смотря сколько дадите. Он пообещал десятку, я согласилась. Никакой чепухи, он потратил свои денежки не зря.

Дэлглиш высказался в том смысле, что мисс Кумбс несовместима с напрасными тратами, и мисс Кумбс после недолгой борьбы с собой решила простить ему это замечание.

– Вы поверили, что он писатель? – спросил он.

– Нет, что вы! Слишком часто приходится слышать подобные речи. Вы удивитесь, как много таких, кто хочет познакомиться с девушкой «только ради подлинного материала для нового романа». Или с целью социологического опроса… Видала я эти опросы! Вот и он смахивал на такого же. Невзрачный, дерганый и одновременно на взводе. Но потом он предложил взять такси, чтобы я диктовала, а он за мной записывал. У меня возникли сомнения. Я объяснила, что не могу покинуть клуб более чем на час и лучше нам пойти ко мне. Я всегда говорю: когда тебе предлагают незнакомую игру, держись ближе к родным стенам. Вот и предложила поехать на такси ко мне. Он согласился, и мы уехали. Было девять тридцать, правильно, Сид?

– Да, Лили, половина десятого. – Сид оторвал взгляд от своего снадобья, на котором наблюдал без всякого энтузиазма образование пенки. Тесный кабинет пропитался тошнотворным запахом горячего молока.

– Ради бога, выпей эту гадость или вылей, Сид! – крикнул Льюкер. – Ты действуешь мне на нервы.

– Пей, дорогой, – произнесла мисс Кумбс. – Помни о своей язве. Не хочешь же ты последовать за бедным Соли Голдштейном!

– Соли умер от сердца, молоко ему не помогло. Скорее наоборот. И потом, это же сплошная радиоактивность! Уйма стронция! Лучше поберегись.

Сид ринулся к раковине и выплеснул туда молоко. Борясь с желанием распахнуть окно, Дэлглиш спросил:

– Как вел себя Сетон, пока вы сидели вместе?

– Нервно. На подъеме и одновременно на грани срыва. Майкл хотел пересадить его за другой столик, потому что от двери немного тянуло сквозняком, но он не желал двигаться с места. Пока мы говорили, он не переставал поглядывать на дверь.

– Ждал кого-то?

– Нет, дорогой. Скорее чтобы удостовериться, что дверь на месте. Того и гляди хлопнется в обморок! Чудак!

Дэлглиш спросил, что произошло после их ухода из клуба.

– Я уже рассказывала об этом тому полицейскому из Суффолка. На углу Грик-стрит мы поймали такси, и я уже хотела назвать водителю свой адрес, как вдруг мистер Сетон говорит, что предпочитает просто покататься, не возражаю ли я? По-моему, он испугался: мало ли что с ним может стрястись? Ну, меня это тем более устраивало. Мы помотались по Уэст-Энду, потом заехали в Гайд-парк. Я вешала ему лапшу на уши насчет торговли наркотиками, он записывал за мной в книжечку. Потом вдруг накинулся на меня, попытался поцеловать. Я к тому времени изрядно от него устала и не хотела, чтобы меня лапал этот простофиля. У меня сложилось впечатление, что он сделал это только потому, что считал, что иначе нельзя. Я ему говорю: мне пора обратно в клуб. Он попросил высадить его у станции подземки «Паддингтон», сказал, что воспользуется метро и на меня не в обиде. Дал мне две пятерки и фунт сверху, на такси.

– Сказал, куда поедет?

– Нет. Мы доехали до Суссекс-Гарденс – на Прэд-стрит теперь, как вы знаете, одностороннее движение – и высадили его за Дистрикт-лайн. Думаю, он мог бы перейти дорогу в направлении Бейкерлоо. Я за ним не следила. Попрощалась с ним на «Паддингтон» и больше его не видела. Вот и вся правда.

Даже если это не так, подумал Дэлглиш, опровергнуть данную версию было бы сложно. Ее слишком многое подтверждало, а Лили меньше остальных женщин в Лондоне была склонна в панике отказаться от своей складной истории. Его посещение «Кортеса» оказалось напрасной тратой времени. Льюкер проявил неестественную, даже подозрительную жажду сотрудничать, но Дэлглиш не узнал ничего такого, чего Реклесс не поведал бы ему вдвое быстрее.

Внезапно к Адаму вернулась та неуверенность, которая не давала ему покоя двадцать лет назад. Доставая пляжную фотографию Брайса и показывая ее своим собеседникам, он не надеялся на успех. Ощущал себя странствующим коммивояжером, навязывающим никчемное барахло. Они вежливо рассмотрели снимок, испытывая, как добрые домохозяйки, сочувствие к бедняге. Адам, упрямо не желая отступать, поинтересовался, не видели ли они кого-нибудь с этого снимка в клубе «Кортес». Лили прищурилась, добросовестно изображая внимание, хотя держала фотографию в вытянутой руке и вряд ли могла ее как следует разглядеть. Дэлглиш не забывал, что она не отличается от остальных женщин: лучше всего ей удавалось соврать, когда получалось убедить себя, что она говорит правду.

– Нет, дорогой, не скажу, что узнаю их. Не считая Мориса Сетона и Дигби, конечно. Это не значит, что они здесь не бывали. Лучше спросите их.

Льюкер и Сид обошлись без особенных стараний: едва глянув на фотографию, заявили, что никогда в жизни не видели этих людей.

Он оглядел всю троицу. У Сида был взволнованный вид недокормленного мальчугана, беспомощно барахтающегося в мире порочных взрослых. Льюкер, наверное, внутренне смеялся бы, если бы вообще обладал подобным умением. Лили смотрела на Дэлглиша поощрительным, материнским, почти жалеющим взглядом, предназначенным, наверное, для клиентов. Узнать от них что-нибудь еще было невозможно. Он поблагодарил их за помощь – подозревая, что Льюкер уловил его холодную иронию, – и удалился.

3

После ухода Дэлглиша Льюкер кивнул Сиду, и коротышка молча скрылся. Льюкер дождался, пока его шаги прозвучат внизу. Лили, оставшись с глазу на глаз с боссом, не выказывала особенной тревоги. Она удобнее устроилась в потрепанном кресле слева от газового камина и уставилась на хозяина лишенными всякого любопытства, пустыми кошачьими глазами. Льюкер подошел к сейфу в стене. Она смотрела на его широкую неподвижную спину, пока он набирал на замке код. Льюкер достал пакет размером с обувную коробку, обернутый коричневой бумагой и кое-как перевязанный белой бечевкой. Положив пакет на стол, он спросил:

– Видела это раньше?

Лили не соизволила проявить любопытство.

– Ты получил его по почте сегодня утром? Пакет принес Сид. Что-нибудь не так?

– Все в порядке. Замечательный пакет! Я разок в него заглянул, но пришел он в безупречном виде. Видишь адрес? «Г-ну Л. Дж. Льюкеру, эсквайру, клуб “Кортес”». Большие буквы без всяких примет, написаны шариковой ручкой. Опознать руку затруднительно. Мне польстил «эсквайр». У меня скромное происхождение, так что отправитель несколько преувеличил, но это заблуждение разделяет мой налоговый инспектор и половина коммерсантов Сохо, поэтому мы вряд ли можем считать это ключом к разгадке. Бумага самая обыкновенная, коричневая, продается метрами в любой канцелярской лавке. Теперь бечевка. Ты заметила какие-нибудь особенности в бечевке?

Лили, уже проявлявшая кое-какой интерес к происходящему, созналась, что не находит в бечевке ничего особенного.

– Но что странно, – продолжил Льюкер, – так это количество марок. По меньшей мере на шиллинг. Значит, марки наклеили за пределами почтового отделения, после чего посылку передали сотруднику в час наибольшего наплыва посетителей, без ожидания взвешивания. Так отправитель имел больше шансов остаться незамеченным.