Автор книги: Фредерик Буте
Жанр: Приключения: прочее, Приключения
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
Мы не оставили ни одного человека в живых и по приказанию капитана перешли со всем нашим достоянием на завоеванное судно, так как оно было гораздо лучше «Аргонавта».
Мы облили смолой бывший пароход № 318 Агентства легкого пароходства, зажгли его и сами стали уходить на всех парах. Он горел в утреннем тумане, как факел, и мы видели в подзорные трубы, как множество людей собралось на набережных смотреть на это зрелище. Он взлетел на воздух, когда мы уже были далеко.
Мы похоронили Констанция Славного со всеми почестями, которые воздают героям, павшим на поле брани. Пастора не без труда уговорили оставить свою флейту, на которой он продолжал играть с каким-то остервенением, и, совсем обалдевший от собственной игры, он нервным голосом прочитал над трупом какие-то молитвы на иностранном языке. Тело убитого бросили в воду. Затем очистили палубу от трупов, загромождавших ее. Мы никого не ранили, за исключением одного человека, на которого Оплот нечаянно наступил, но и тот вскоре умер.
– Господи боже мой, – вздыхал Эзекиель, опрокидывая в воду тело бригадира, – сколько работы пропадает зря!
Когда мы почистились и привели все в порядок, то позавтракали.
Кушанье было приготовлено женщинами, так как повар Флаум еще был полумертв от страха.
– Удивительно, – весело заметил доктор, – что сражение ничуть не хуже хирургии! Я так даже предпочитаю поле битвы врачебному амфитеатру. Почему-то мне кажется менее жестоким убивать, чем вылечивать.
– О, – возразил пастор с сильным шведским акцентом, – столько людей умерло, которые могли бы еще долго жить! А эти стоны… кровь…
Он вздрогнул всем телом и выпил стакан рома.
– Я очень есть хочу, сударь, – сказал раненый Коко, которому была прописана строгая диета. – Я хороший негр, я есть хочу.
– Этот негр похож на меня, – сказал Оплот, отрезая себе кусок сала, – всякое волнение вызывает во мне страшный голод.
– Эх, батюшка, – говорил Эзекиель Двойник, успевший уже напиться, – жизнь-то наша…
Вот каково было славное начало нашего путешествия.
16 ноября
Ничего особенного не случилось. Мoре спокойно, и наше новое судно ведет себя отлично. Оно делает около 12 узлов в час, а может делать и 15 или 16.
В настоящую минуту Оплот несет вахтенную службу. Желтый человек невозмутимо жует жвачку и с невероятной силой и меткостью плюет в море через снасти, находящиеся в шести метрах от него. Он согласился бросить свою трубку на мое замечание, что на военных кораблях не курят. Эзекиель Двойник последовал его примеру. Он занят тем, что вырисовывает на корме корабля название «Аргонавт» белой краской по черному фону. Он окружает его декоративными украшениями, изображающими черепа и кости, и при этом распевает сентиментальный романс.
Толстый Флаум подметает палубу под руководством Зои Нефль.
Пожарный обозревает трюм. Прислуга за все ничего не делает, а пастор Тантстиктор говорит проповедь, адресуясь специально к негру Коко, который плачет навзрыд и глух ко всему, прислушиваясь только к голосу своего желудка: по предписанию доктора он должен выдержать диету до вечера.
Капитан Пингвин заперся в каюте с доктором Жозефом и производит с ним математические вычисления. Должен сказать несколько слов о господине Жозефе. С первого же взгляда видно, что он – выдающийся человек, красивый и ловкий. Несмотря на то что он довольно молчалив, он внушает доверие и любовь. Юлиус Пингвин говорил мне о нем сегодня:
– Лейтенант Омар, ты видишь, братец, этого человека? Так вот он – благородный ученый, одним словом, человек в полном смысле этого слова, а не слизняк, как они все. У него все есть, и он мог бы стать знаменитым ученым, и вообрази, что он разбивает свою жизнь, сулившую ему столько счастья, из-за женщины. Тебе не верится, что такой красивый человек, который, так сказать, создан для любви, страдает от ее отсутствия? К сожалению, это так. Он ищет забвения, и если не найдет его, то, помяни мое слово, будет искать смерти. Наша экспедиция сама по себе его не интересует…
Такой человек погибает из-за женщины, черт ее дери! И обидно и больно!
Оплот прервал мои размышления.
– Лейтенант Омар, – неуверенно начал он, подходя ко мне, – мне надо вам кое-что сообщить. Видите ли, на меня можно положиться, и еще не родился тот, кто меня победит. Потому-то я и поехал с вами. Господина Пингвина я люблю, как отца, мне опротивело мое ремесло, мне надоело выслеживать по бульварам мою подругу, когда она таскается с другими, и учить ее своим сапогом. Она даже лежит в больнице теперь, потому что я как-то попал ногой не туда, куда следует… Что же делать! Себя не переделаешь, а я горяч… Господин Пингвин, сам того не зная, волею ли судеб, предопределением ли Провидения, вытащил меня из этой жизни… Кроме того, я к нему привязался. Он как-то умеет захватить вас, я ему предан всей душой, и у меня только он один и существует на свете. Я вам поверяю все это потому, что вы мой брат во Христе и также его любите, так что ваш лоцман Черенок – шпион жидов.
– Что? – спросил я.
– Это верно, – ответил он. – Вас это удивляет, меня тоже, но это так. Видите ли, вчера, до нашей расправы с этими мерзкими водяными гадинами, он зажег свою трубку какой-то особенной спичкой, светившей точно иллюминация, но меня не проведешь.
– Ничего не понимаю, – сказал я.
– Как же? Толстый повар также что-то орудует, несмотря на свою толщину. А насчет лоцмана не сомневайтесь. Вы находите естественным, что на нас так, за здорово живешь, послали сразу двадцать солдат? Нет, это несомненно, помяните мое слово, с нашим подлым правительством все возможно: он – шпион жидов.
– Если он шпион вообще, то он скорее шпион иезуитов, и ничего в этом удивительного нет, – вмешался в наш разговор механик Байадос, – одни иезуиты способны на подобные гадости. Они всюду суют свой нос. Клерикализм – вот наш общий враг.
– Я верующий и утверждаю, что это дело жидов… – пробормотал Оплот.
Я прервал его:
– Жиды или иезуиты – это пустяки.
– Это вовсе не пустяки с социальной точки зрения.
– Оставим в покое социальную точку зрения. Нам интересно знать, есть ли между нами изменник или нет. Я думаю, что нет. Во всяком случае, лучше до поры до времени не болтать и не говорить ничего капитану, тем более что мы достоверно ничего не знаем. У вас ведь нет никаких доказательств, не правда ли? Надо быть справедливым. Следите за Черенком! Если он уже давал какие-нибудь сигналы, он наверняка опять повторит, и мы его накроем.
– Хорошо, – ответили они, – мы будем молчать, но будем смотреть в оба.
Они оставили меня, сошли вниз и завели политический спор, который, боюсь, никогда не кончится.
Я размышляю над этим странным происшествием и стараюсь припомнить действия Черенка. Сознаюсь, что он не внушает мне доверия.
Он толстый и лысый и держит руль очень спокойно. Пингвин сказал мне про него, что он очень умный человек, я же нахожу его только хитрым. Не подослан ли он к нам, чтобы украсть благословенную карту капитана, упавшую с воздушного шара? Но откуда могли бы узнать о его существовании? Чье орудие, в сущности, Черенок? Что будет против нас предпринято?..
Поживем – увидим. Надо остерегаться и надеяться на судьбу.
Тот же день, 10 часов вечера
Только что была жженка в честь вчерашней победы. Капитан всех нас собрал в большую каюту. Он сказал нам речь, и я уверен, что отныне каждый из нас готов дать себя изжарить на медленном огне за него. Никогда не подумал бы, чтобы человек так мог завладеть всем существом другого человека одними словами. Правда, этот человек – Юлиус Пингвин. Его речь нас всех с ума свела. Привожу ее целиком.
Речь, произнесенная капитаном Юлиусом Пингвином
на «Аргонавте» 14 ноября
– Должен вам сказать, что я доволен вами и уважаю вас. Я теперь знаю, на что вы способны. В общем, все вели себя хорошо. Те, кто составил маленькое исключение, со временем привыкнут или пригодятся на что-нибудь другое. Не надо никого презирать. Все не могут быть героями, и никто не может быть уверен, что способен быть им каждый день. Мы победили. Прекрасно. Я не хочу называть никого по имени из оставшихся в живых, хотя их подвиги были блистательны. – Капитан бросил одобрительный взгляд на Оплота и негра Коко, которые приосанились с напускной скромностью. – Упомяну только об умершем Констанции Славном. Он первый пал. Будем чтить его память. Многие из нас последуют за ним, но это ничего, не надо бояться смерти. Никто не знает, что такое смерть. Когда мы умрем, мы узнаем, что такое смерть, но пока мы в живых, надо жить и не обрастать мхом, не видя далее кончика своего носа и мелкой комфортабельной жизни. Довольно с нас подлостей, принципов, политики, нищеты и помойной ямы, в которой мы вертимся в темноте и вони. Когда в животе бьется сердце, тогда надо его показать и послать к черту все, что мешает стать человеком. Если мир от мала до велика так мерзок, то это только потому, что слишком много говорят и слишком мало действуют. Человечество имеет войлочную душу, подобно подставке под пивные кружки. Она впитывает помои, мягка и жестка. Никто не умеет идти вперед, если не найдется кого-нибудь, кто двигает их плетью. Не смеют убивать, но все мошенничают; у всех мерзкие пороки, от которых они невидимо гниют и хотят сделать всех похожими на себя. От всего этого тошнит мокрицами. Мы действуем. Прекрасно. Когда куда-нибудь направляешься, то иди прямо, а не сворачивай в сторону, как закоснелая дубина, только потому, что другие это делают. Надо жить для себя, а не для чужого мнения. Надо уметь смеяться, плакать, надеяться, желать, страдать, любить, ненавидеть, жить и умирать – и к черту все остальное! Посмотрите на себя теперь: разве вы не довольны тем, что вы сделали, и что вы не остались на покое, как сельди, закупоренные в банке? Разве вы не испытали больше ощущений в эти два дня, чем во всю вашу глупую жизнь, когда вы знали, что завтрашний день будет такой же, как и сегодняшний? Вы мне скажете, что нужен случай, обстоятельства. Но если в ваших жилах течет кровь, а не вода, то создайте себе эти обстоятельства, ловите их на лету. Такие обстоятельства сами идут к желающим ими воспользоваться; один случай ведет за собой другой, и вы приобретаете привычку пошевеливаться. Теперь вам представился случай; берегите его! Надо добиться своего. Конечно, не все пойдет как по маслу. Нас уже хотели остановить, будут еще пытаться, но мы все-таки будем идти вперед, сплотимся теснее. В этом вся суть. Каждый для всех. Если поднимутся споры, вы их разрешите потом. Теперь же мы должны все быть как один человек. Многие падут по пути. Это несчастье. Но будем все-таки двигаться вперед. Пусть не будет зависти, измены, – Оплот бросил на Черенка взгляд, полный грозных подозрений, – подлостей, сомнений, эгоизма, пусть царит сила, самопожертвование, согласие, упорство, решимость – и мы завоюем мир. Доверьтесь мне! Я вас доведу до конца, стой хотя сам черт у этого конца!
10 ноября
Дует юго-западный свежий бриз, и море беспокойно. Прислуга за все хнычет, у пожарного и факельщика морская болезнь. Меня всю ночь мучили кошмары вследствие речи капитана. Что за человек! Я готов жизнь свою отдать за него.
18, 19 и 20 ноября
Ничего нового. Мы начинаем понемногу привыкать друг к другу. Каждый занят своими делами. Прислуга за все как будто уже переутомилась. Желтый человек ничего не делает, и к нему никто не привыкает. Нельзя привыкнуть к несуществующему, а для нас он как будто не существует.
21 ноября
Мы теперь вышли из вод, прорезаемых обыкновенными пароходными рейсами. С двенадцати часов дня нас относит течением, так как машина потерпела маленькую аварию и на починку ей потребуется несколько часов. Нас отнесло к какой-то туче дымчатых желтых испарений, очень плотных и резко отделяющихся от окружающей атмосферы и не имеющих с ней ничего общего. Она походит на туманную стену, вершина которой теряется в облаках, сама же она образует большую дугу. Доктор Сатурнин объясняет нам, что это Бледный остров, окруженный присущим ему туманом. Он уверяет, что когда-то приставал к нему.
– На нем, – рассказывает он, – всегда желтоватый туман, такой густой, что сквозь него предметы едва видны и принимают неясные, фантастические очертания. Этот туман пристает к коже, как липкая вода, и у него тяжелый, одуряющий запах. Когда человек высаживается на этот остров, покрытый удивительной растительностью, и идет в этом тумане, к нему навстречу выходит его двойник и дружески жмет ему обе руки, заставляя его стоять перед ним. Они обмениваются знаменательными словами и поверяют друг другу неизвестные тайны. Не многие желают вернуться к прежней жизни и к своему кораблю, которого они и найти-то не могут. Многие корабли никогда и не вышли из этого отравленного тумана. Кажется, впрочем, не утверждаю этого наверное, это и есть Остров забвения, о котором говорит Гомер. Когда корабль, на котором я состоял врачом, должен был укрыться от бури в этой зловещей туманной полосе, капитан, человек бывалый и опытный, строго запретил нам сходить на берег. Несмотря на это, пять человек, из них трое пассажиров, тайком съехали с парохода. Из них только один вернулся, и его лицо, глаза, вообще все его существо приняли смертельно бледную окраску этого тумана. Он не сказал ни что он видел на этом острове, ни что сталось с его товарищами. Он казался опьяненным равнодушием и ленью. Вскоре он умер.
Слушая этот рассказ, мы смотрели на Бледный остров или, скорее, на туман, окутывавший его своей плотной серо-зеленой пеленой.
День склонялся к вечеру, и мы находились очень близко от этой таинственной зоны.
Мы снова пустились в путь только три часа спустя.
Тот же день, 11 часов вечера
Господин Жозеф пропал, и мы заметили его исчезновение только при вечерней перекличке. Он оставил на имя капитана следующее письмо:
«Юлиус Пингвин, простите! Покидаю вас. Уважаю и люблю вас, как величайшего человека, и от всего сердца желаю вам успеха; хочу уйти от себя самого и, так как представляется к тому случай, попытаюсь найти то, что для меня составляет Золотое Руно».
– Че-е-ерт! – воскликнул Пингвин. – Он убежал на Бледный остров искать забвения, когда нашел бы его у нас через месяц! Вернуться разве за ним?! Но мы рискуем все остаться там, а я не имею права подвергать всех такой опасности! Впрочем, если ему это нравится… Вперед! И все из-за женщины!.. Погиб человек ни за что! И тошно, и обидно!..
На его глазах блеснули слезы.
22 ноября
Ничего.
23 ноября
Сегодня мы выудили какое-то странное существо, плававшее вслед за нами и делавшее нам знаки. Когда его втащили на палубу, мы признали в нем человека, но – боже! – в каком он был виде! Его длинные волосы были перевиты водорослями, кожа была красная и чешуйчатая, а пальцы ног и рук были соединены перепонками. Он стал лопотать что-то на этаком бессмысленном наречии, состоящем из слов всех языков. Общими усилиями мы кое-как разобрали, что он говорил.
– Я великий герой и ищу истину! He найдется ли она случайно у вас в вашем грузе? Нет, вижу, что нет! Какая досада! – И он зарыдал. – Я смолоду ищу ее и нигде не могу ее найти, несмотря на то что я учился как с самыми умными, так и с самыми глупыми людьми и побывал везде: вверху, внизу, направо, налево, сзади, спереди! И всех умолял: дайте мне ее! И никто мне ее не дал! Может быть, ее у них в самом деле нет или они берегут ее для себя. Когда я окончательно убедился в том, что мне не удается найти истину на земле, я решил поймать ее в море и с этой целью приучал себя к существованию в соленой воде. Когда я совсем привык к этой жизни, я отдался волнам, держа путь прямо перед собой, лицом к солнцу. Я всегда плаваю, питаюсь сырой рыбой, отлично ныряю, и мои руки обросли перепонками. – Он показал нам свою правую руку.
– Великолепный образчик трансформизма, – заметил доктор, любуясь им. – Он мне напоминает крыс с холодной кровью.
– Да, – ответил морской человек, – я также знаком с великими теориями незабвенного Дарвина. Я готов верить, что я обезьяна, но я лично склонен думать, что я рыба, и эта неизвестность меня мучит. Я уж много лет не стриг волос, так как потерял свой перочинный ножик. Это ужасно!
Он остановился на минуту, затем продолжал:
– Я давно уже плаваю, отдавшись волнам могучего моря, и изучал его в самых сокровенных его недрах. Мое сердце почти разбито, и ум развинчен от усиленных дум, но истины я все-таки не нашел. Не нашел я ее на кораблях: ни на вершинах мачт, ни в глубине трюма, ни в душах пассажиров. Звезды не сообщают мне ее, когда я по ночам простираю к ним мои утиные руки; солнце жестоко слепит мой молящий взор, но ничего мне не говорить; ветер напевает мне, что он истины не знает, а летучие рыбы молча кружатся около меня. О боже, боже мой!
Он опять призадумался, затем продолжал:
– Дайте мне жвачку. Спасибо! – И пожевал ее. – Недавно со мной случилось происшествие. Я взывал к большому пароходу, умоляя взять меня на борт в надежде найти истину в жерлах его пушек, но какой-то толстый расшитый золотом господин высунул за борт свою противную рожу и спросил меня мое мнение о деле Дрейфуса[4]4
В 1894 г. Альфред Дрейфус был артиллерийским капитаном, и его полк стоял гарнизоном в Париже. Он был обвинен и осужден за сообщение секретных документов одной иностранной державе. Вся Франция и весь мир были глубоко взволнованы этой историей.
[Закрыть]. Но я ничего не мог ответить, так как незнаком с делом Дрейфуса и не знаю, заключается ли в нем истина. Тогда толстяк отказался взять меня на пароход и скрылся со своей физиономией…
Человек-рыба отдышался.
Мы с ужасом смотрели на него.
Он отчетливо продолжал:
– Так что я попросился к вам, чтобы спросить: что это за дело Дрейфуса?
– Вон отсюда! – завопил Пингвин хриплым голосом. – Убирайся вон, убийца! Ни слова больше! Проваливай за борт и не смей больше показываться!
Мы все бросились на этого негодяя и без дальнейших околичностей выбросили его за борт, дабы он не осквернял больше «Аргонавта» своим присутствием.
– Хотя бы он околел, – сказал Пингвин, – и да погибнут все поступающие как он! – Он отер струившийся по его лицу пот. – Большей опасности мы еще не подвергались и не подвергнемся, – сказал он мне, когда мы остались одни.
23 ноября
Лоцман Черенок в самом деле начинает вести себя подозрительно. Сегодня ночью, когда я спал в гамаке, Оплот разбудил меня, таинственно повел наверх и показал мне на востоке, вблизи Веги, незнакомую мне звезду, светившуюся голубоватым светом. Вдруг она потухла.
– Только что она была красная, – шепнул Оплот, – а этот младенец что-то записывает в книжку.
В самом деле – Черенок смотрел на небо в подзорную трубу и вписывал какие-то цифры в свою книжку. Увидев нас, он, не смущаясь, спокойно положил книжку в карман. Я в нерешительности: следует ли предупредить капитана? Надо об этом подумать.
24 ноября
Я поговорил с Юлиусом Пингвином, но он меня перебил с первых же слов, говоря, что он уверен в лоцмане и что сам поручил ему наблюдать звезды.
– А голубая звезда? – спросил я.
– Это болид, – ответил капитан. – Повторяю тебе, Омар, что Черенок – человек надежный. Я ему раз спас жизнь, и он мне так же предан… ну, как ты, например.
– Спасибо за комплимент, – ответил я с досадой, – впрочем, сами увидите.
25 ноября
Ничего.
26, 27 и 28-го
Тоже ничего.
29 ноября
Сегодня память святого Сатурнина и именины доктора. По этому случаю мы танцуем, поем, пьем – словом, кутим вовсю.
Милейший доктор нежно расцеловал нас всех, кроме желтого человека, уклонившегося от его поцелуев. Коко отплясал бешеный танец и после него так плотно поел, что должен был четырнадцать часов лежать неподвижно и переваривать пищу, как боа-констриктор.
Пастор Тантстиктор выпил шесть бутылок рому и всю ночь играл псалмы на своей флейте.
30 ноября
Печальное происшествие. Молодая прислуга за все, Гонория Дюпон, умерла сегодня вследствие переутомления. Все единогласно оплакивают ее.
1 декабря
Ничего. Одна грусть.
2 декабря
Страшная буря. Мы на волоске от гибели. Целый день дует сильнейший ветер.
После заката солнца он стал утихать, но качка так велика, что я удивляюсь, как нас не залило водой. Всем страшно, кроме капитана. Трусость толстого швейцарца просто омерзительна.
Милая и хорошая Зоя Нефль старается придать ему бодрости шлепками, хотя сама очень взволнована.
11 часов вечера
Несчастье: желтого человека смыло волной. Он не хотел уйти со своего места на носу и исчез, не издав ни единого звука и унеся в могилу непроницаемую тайну своей личности.
12 часов ночи
Ветер снова поднялся с такой силой, что мы думали, что настал наш последний час. Корабль вздрагивал и зловеще стонал, одна шлюпка разбилась вдребезги; бездна разверзалась перед нами, готовая нас поглотить, и буря гнала нас вперед в непроницаемой тьме с оглушающим грохотом; водяные горы поднимались и обрушивались на нас, стремясь нас раздавить. На палубе появился, подобно привидению, пастор Тантстиктор с непокрытой головой и волосами, развевающимися по ветру. Он простер свои длинные руки к черному небу и среди царящего ужаса, грохота и смерти возгласил, немилосердно коверкая слова:
– Великий Боже, толкаю к Тебе мои крики! Люди будут умершие в море, если Ты не позаботишься. В опасности возьми их в жалость и знай, сколько они в грехе. Оставь им времена каяться!
Он стал на колени и начал молиться на непонятном мне языке среди бушующих волн, обдающих его пеной. Тогда все или почти все последовали его примеру. Впрочем, было так темно, что не было видно друг друга, а главное – каждый из нас чувствовал смерть под боками и не особенно озирался кругом.
3 декабря
На рассвете качка немного улеглась. Корабль изрядно пострадал от бури, но не так сильно, как мы предполагали. К счастью, ветер был попутный и порядком двинул нас вперед, хоть и с некоторым уклонением на восток.
– Как странно, – заметил лоцман Черенок, – полоса, в которой мы находимся, обыкновенно очень спокойная.
– Вероятно, у нас характер испортился, – пробурчал Оплот. – Уже не его ли рук это дело, – шепнул он мне.
Теперь половина девятого
Коко сидит на верхушке мачты.
– Господин хороший, – крикнул он, – я вижу что-то похожее на землю!
Пингвин посмотрел на карту:
– Это, вероятно, необитаемый остров. Сойдем на берег и отдохнем.
В самом деле, это оказался красивый остров, покрытый растительностью.
Мы подъехали к нему в шлюпке. Нас восемь человек, и мы все хорошо вооружены, а именно: Юлиус Пингвин, доктор, я, Оплот, пожарный, лоцман Черенок, Двойник, негр Коко. Остальному экипажу с Байадосом во главе поручено было охранять корабль.
Тот же день, вечером
Во-первых, остров обитаем. На нем живут около шестидесяти мужчин и женщин.
Когда мы подъехали, они были на поле и выкапывали картофель. Они работали, сидя и молча наблюдая друг за другом: выкопанный картофель – взгляд, брошенный на соседа, чтобы убедиться в том, что и он выкопал свой картофель, картофель – взгляд; картофель – взгляд, и все так.
Вдруг где-то в отдалении зарычал охотничий рог. Все бросили работать и стали отдыхать. Через несколько минут раздалось новое рычание рога, и снова картофель – взгляд, картофель – взгляд, и так без конца.
– Какое странное зрелище! – заметил доктор.
– Это, вероятно, сумасшедший дом для субъектов с тихим помешательством, – ответил Пингвин.
– Тихие сумасшедшие? – возразил с беспокойством доктор. – Едва ли…
Мы не решались еще показываться и шли лесом по направлению к каким-то строениям, видневшимся вдали. Деревья казались нам довольно красивыми, но Коко говорил о них с пренебрежением.
– Не чета нашим родным кокосовым деревьям, – заметил он с грустью.
Мы вскоре подошли к строениям. Их было всего пять, и они были сделаны из грязи и имели сумрачный вид.
На каждом из них была надпись: «Столовая», «Спальня», «Мастерская», «Воспроизведение».
Самое большое строение и самое некрасивое, так как оно было украшено орнаментами, имеющими вид противней, носило название Общий дом.
Впереди дома между двумя столбами был натянут кусок грязного холста с надписью:
Все люди рождаются и остаются равными.
Никого не было видно.
Мы были очень удивлены и, подняв головы, разглядывали надписи, ничего в них не понимая.
– А, гражданин, ты любуешься провозглашением наших принципов?
Это было сказано худым человеком, вышедшим из среднего дома и одетым в слишком широкую для него одежду.
– Я не то что любуюсь ими, – ответил доктор, – а нахожу, что чего-то в них недостает.
– Тут все, – гордо сказал незнакомец, – это критерий человеческого достоинства.
Доктор удивленно вскинул на него глаза:
– Это… как вы сказали? Критерий?.. Отлично, превосходно! Но все-таки тут недостает одного слова: следует добавить «равными перед законом», а то эта фраза лишена смысла.
– Нет больше законов! – ответил тот. – Мы избавились от ненавистных уз, придуманных тиранией с целью укрепить свое ярмо и притеснять нарождающуюся свободу.
– Удивительная литература! – сказал доктор. – По какой книге вы так научились говорить и где можно ее достать?
– Должен заметить, гражданин, – продолжал незнакомец, – что ты меня удивляешь тем, что находишь, что люди не равны.
– Вы это вывели из моих слов? – спросил доктор.
– Да. А я громогласно объявляю, что все люди равны во всех отношениях, и ни один представитель свободного общества не станет мне противоречить…
– Эй ты, слизняк, – прервал его Оплот, – если ты мне дашь пощечину, для меня это будет точно муха села на щеку, а если я тебе закачу плюху, она тебя убьет. Значит, мы с тобой не равны.
Однако островитянин с жаром продолжал:
– Все люди равны. Нет больше законов, ремесел, хозяев, унизительного гонорара, деспотизма, порочной аристократии и алчной тирании. Существуют только свободные, равные люди, сознающие свое человеческое достоинство.
– Очень это все любопытно, – отвечал доктор. – Я вижу, вы составляете колонию… Не правда ли?
– Да, гражданин, уважаю тебя за эти слова. Все люди – братья. Каждый для всех, все для всех. Великая заря освобождения настала для нас, и мы избавлены от социального рабства.
– Отлично, – сказал доктор, – я все это прекрасно понимаю. Но вот иностранный принц, – он указал на Пингвина, – которому это, пожалуй, не совсем ясно. Он желал бы, чтобы ты сообщил ему все подробности. Вот тебе пятьдесят су на чай.
– Я к услугам вашего высочества, – сказал тот, приподнимая шляпу и пряча в карман деньги. – Ты хороший гражданин, – обратился он к доктору. – Все люди хороши, храбры и добродетельны, пока их не коснулась цивилизация. Человечество само по себе прекрасно.
– Че-е-ерт! – воскликнул Пингвин.
– Во-первых, – спросил доктор, – скажи нам твое имя.
– У меня имени нет. Вообще имен больше нет. Я – номер двадцать девять. Своим именем можно гордиться, как то делают эти проклятые аристокр… гм… гм… Номер – нивелирующий аноним.
– Прекрасно. Итак, номер двадцать девять, скажи мне, почему ты ничего не делаешь, когда твои братья работают?
– Потому что теперь мой черед быть общественным деятелем. Мы по очереди представляем исполнительную власть.
– Что же она исполняет? – спросил доктор.
Факельщик Двойник, немного подвыпивший, спросил № 29:
– Послушай, старина, неужели все у вас так же красно говорят?
– Нет, далеко не все, – ответил тот, польщенный комплиментом. – Я много лучше их…
– Врешь! Вы все равны, – заметил Оплот.
№ 29 продолжал:
– Ваше счастье, что вы на меня напали! Между нами есть такие, которые не сумели бы двух слов связать. Все-таки среди нас наберется человек двадцать, с которыми можно поговорить.
– Воображаю, какая тощища, когда их сгонят вместе! – бормотал Двойник.
– Ну а что же делает исполнительная власть? – допытывался доктор.
– Она представляет своих братьев, – ответил тот с достоинством, – и наблюдает за повиновением постановлениям парламента.
– Как! У вас есть парламент? – ужаснулся доктор. – Кто же его составляет?
– Все. С какой стати одни будут управлять остальными?! Мы все составляем наше правительство. Конечно, женщины также заседают, они равны нам. Зал заседаний парламента – самый красивый в Общем доме. Заседания бывают каждый вечер. Все говорят одинаковое число минут и все пользуются одинаковым авторитетом. Тут все равны. Все трудятся одинаковым образом и исполняют в одно и то же время одинаковую работу по назначению правительства. Все едят то же самое, в тот же час и в том же количестве в общей столовой. Все спят в общем дортуаре одинаковое число часов и в одинаковых кроватях. Все одинаковым образом развлекаются в одно и то же время. Все предусмотрено. Нет больше личной воли. Нет больше угнетаемых и слабых. Есть только равная посредственность, есть только справедливость, общая жизнь, полное уравнение всех жизненных условий. Тирания сильных, богатых, могущественных исчезла, так как нет больше ни сильных, ни богатых, ни могущественных. Каждый индивидуум не живет больше для себя, а масса живет для массы. Личность исчезла, и на ее место водворилось коллективное общество.
– Че-е-ерт! – воскликнул Пингвин.
– Нет больше черта! Нет больше предрассудков, с помощью которых порочное, жестокое, недостойное меньшинство держало в железных тисках огромное большинство.
– А свобода? – спросил доктор.
– Свобода у нас полная, так как каждый делает то, что все решили делать. Таким образом мы сравняли все и восстановили первобытное право на жизнь, которое рождается вместе с каждым человеком.
– Великолепно! – сказал доктор. – Следовательно, у вас в парламенте царит полное согласие.
– Нет, есть и оппозиция. Она состоит из двенадцати очередных членов. На них лежит обязанность протестовать против принятых постановлений.
– Чудесно! – заметил доктор. – Вы составляете преинтересную нацию.
– О, – возразил тот с негодованием, – какое богохульство! Мы принимаем в наше лоно безразлично граждан всего земного шара, желающих испытать счастье быть свободными и равными.
– А, – спросил доктор, – вне этой, так сказать, правительственной оппозиции никогда не бывает серьезных разногласий?
– Как же! Бывают! Тогда мы деремся. Большинство всегда хочет уменьшить рабочие часы, а оппозиция недостаточно протестует. Одно время дошло до двадцати минут в день. Этого оказалось недостаточно, и все умирали с голоду. Тогда было сильное политическое движение, и число рабочих часов увеличили до четырех с половиной. В парламенте произошла страшная драка. К счастью, дежурный общественный деятель был прежде виноторговцем и директором залы электоральных собраний, так что он был опытен в этом деле и потушил огни. В темноте все успокоилось, и на следующий день прения возобновились.
– Весьма, весьма любопытно, я очень одобряю эту систему. Что же вы делаете с больными?
– Каждый имеет право болеть полтора дня в месяц. Это средняя цифра, определенная статистикой. В этот день он ничего не делает и за ним ухаживают. Каждый имеет также право напиться раз в неделю… Браков больше нет. Какой странный вопрос! С какой стати равные мужчины и женщины будут иметь разных супругов? Кроме того, супруг – это собственность, а собственность – воровство. Мы применяем все то же рассуждение ко всем жизненным явлениям.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.