Текст книги "Мистические истории. День Всех Душ"

– А, это вы, – произнес капитан наконец, – тот самый хороший юноша. Я ведь не ошибся?

– Надеюсь, нет. Согласен: я хороший юноша. Но мне очень жаль, что вы болеете. Что я могу для вас сделать?

– Я очень плох, совсем развалился, бедные старые кости так ноют! – С душераздирающим стоном он попытался повернуться ко мне.

Я стал спрашивать, чем он болеет и как долго пролежал в постели, но он едва слушал меня, ему явно не терпелось поговорить о другом. Схватив меня за рукав и притянув к себе, он поспешно шепнул:

– Вы ведь знаете, пришло мое время!

– Ну что вы, не может быть, – возразил я, ошибочно истолковав его слова. – Вы еще встанете, не сомневаюсь.

– Бог весть! Но я не о смерти, это чуть погодя. Я имел в виду, что мне пора идти в дом. Время получать арендную плату.

– И правда! Но вы не сможете пойти.

– Не смогу. Это ужасно. Я потеряю деньги. Даже если я умираю, они мне все равно нужны. Надо заплатить врачу. Нужны похороны, какие подобают приличному человеку.

– Срок – нынешний вечер? – спросил я.

– Да. На заходе солнца.

Он лежал и глядел на меня, а я на него. Внезапно я понял, почему он за мной послал. Я содрогнулся, но только в душе. С виду я был, наверное, спокоен, потому что капитан повторил тем же тоном:

– Я не могу потерять деньги. Нужно, чтобы пошел кто-то вместо меня. Я просил Белинду, но она даже слушать не хочет.

– Вы думаете, другому человеку отдадут плату?

– По крайней мере, мы можем попытаться. До сих пор я всегда приходил сам, так что не знаю. Но если вы скажете, что я очень плох, старые кости болят невыносимо, что я при смерти, то, может, она поверит. Она не допустит, чтобы я умер с голоду!

– Вы хотите, чтобы я пошел вместо вас?

– Вы там уже были однажды и знаете что и как. Вам страшно?

Я заколебался.

– Дайте мне немного подумать, и я отвечу.

Я обвел глазами комнату, где каждый предмет обстановки говорил о благопристойной бедности. Казалось, все эти изношенные, потертые вещи безмолвно взывают к моей жалости и решимости. Между тем капитан Даймонд слабым голосом продолжал:

– Думаю, она вам поверит; вы ей понравитесь; на вас написано, что вы безобидный человек. Сто тридцать три доллара, точная сумма. Спрячьте хорошенько, не потеряйте.

– Да, – сказал я наконец, – я пойду, и, если это будет зависеть от меня, завтра к девяти вы получите свои деньги.

Капитан, похоже, испытал большое облегчение; он схватил мою руку и слабо ее пожал. Вскоре я ушел и весь остаток дня старался не думать о предстоящем вечере, но, разумеется, только о нем и думал. Не стану отрицать, мне было тревожно; собственно, я не находил себе места и то надеялся, что тайна окажется не столь глубокой, как мне представлялось, то боялся обнаружить, что она лежит на поверхности. Часы тянулись медленно, но вот завечерело, и я отправился в путь. По дороге я сделал остановку у скромного обиталища капитана Даймонда, чтобы справиться о его здоровье и спросить, не захочет ли он дать мне еще какие-то указания. Старая негритянка, с видом степенным и совершенно бесстрастным впустила меня и в ответ на расспросы доложила, что капитан совсем захирел, за день ему сделалось еще хуже.

– Вам лучше бы не задерживаться, если хотите застать его в живых, когда вернетесь, – добавила она.

Я сразу понял, что ей известно, куда и зачем я направляюсь, хотя в ее тусклых черных глазах не зажглось ни искры, которая бы ее выдала.

– Но с чего бы капитану Даймонду умереть? – спросил я. – Да, он, кажется, очень слаб, однако мне непонятно, какой болезнью он страдает.

– Старость – вот его болезнь, – выразительно произнесла служанка.

– Но он не так уж стар. Ему лет шестьдесят семь или шестьдесят восемь, не больше.

Она помолчала.

– Он устал, измучился; невмоготу больше терпеть.

– Можно ненадолго с ним увидеться?

Служанка снова отвела меня в комнату больного. Даймонд лежал в той же позе, только с закрытыми глазами. Видно было, что он, как сказала служанка, совсем «захирел» и едва дышал. Тем не менее выяснилось, что после полудня у капитана побывал врач и заверил, что тревожиться не о чем.

– Он знать не знает, что делается, – коротко добавила Белинда.

Старик пошевелился, открыл глаза и чуть погодя узнал меня.

– Я отправляюсь, как вы знаете, – сказал я, – за вашими деньгами. Не хотите ли еще что-то сказать?

Медленно, с мучительным усилием старик приподнялся и оперся на подушки, но мне показалось, что он меня не понимает.

– В тот самый дом, – пояснил я. – К вашей дочери.

Слабой рукой он потер себе лоб и наконец выказал признаки понимания.

– А, да, – пробормотал он. – Я вам доверяю. Сто тридцать три доллара. Старыми монетами – все старыми монетами. – И уже энергичней, с просветлевшим взглядом добавил: – Будьте очень почтительны… очень учтивы. Если нет… если нет… – И его голос снова замер.

– О, ну конечно. – Я несколько принужденно улыбнулся. – Но что будет, если нет?

– Если нет, я узнаю! – мрачно заключил он, закрыл глаза и снова опустился на подушки.

Выйдя наружу, я достаточно уверенным шагом двинулся в путь. У дома я, в подражание капитану Даймонду, проделал умилостивительный поклон. Время я рассчитал так, чтобы прибыть к наступлению сумерек и сразу войти. Я повернул ключ, ступил за порог и закрыл за собой дверь. Зажег спичку и увидел на столике у входа те же два подсвечника. Зажег свечи и вошел с ними в гостиную. Там было пусто, я немного подождал, но никто не появился. Я обошел весь нижний этаж, и нигде передо мной не возник темный образ. В конце концов я снова вышел в холл и стал раздумывать, не подняться ли по лестнице.

Именно с лестницей была связана сцена, напугавшая меня в прошлый раз, и поэтому, приближаясь, я испытывал серьезные опасения. У подножия я помедлил, держась рукой за балюстраду и глядя вверх. Я настороженно ожидал, и, как оказалось, не зря. Медленно во мраке на верхней площадке сгустилась знакомая черная фигура. Это не была иллюзия, это была фигура, причем та же самая. Я дал ей время проявиться полностью и продолжил наблюдать. Она стояла и глядела на меня сверху, не показывая лица. Потом я решительно заговорил:

– Я пришел вместо капитана Даймонда, по его просьбе. Он очень болен и не встает с постели. Он умоляет, чтобы вы отдали плату мне; я немедленно отнесу ему деньги. – Фигура не двигалась с места и не шевелилась. – Капитан Даймонд пришел бы, но не может, – добавил я умоляюще. – Он прикован к постели.

Тут фигура медленно открыла лицо, являя мне туманную белую маску, и начала шаг за шагом спускаться по лестнице. Я инстинктивно стал отступать в направлении большой гостиной. Не спуская глаз с привидения, я задом наперед пересек порог. В середине комнаты я остановился и поставил подсвечники. Фигура приближалась, она походила на высокую женщину в прозрачном траурном одеянии. Вблизи я обнаружил, что у нее вполне человеческое лицо, только очень бледное и печальное. Мы всматривались друг в друга, я совсем успокоился, и мною руководило лишь сильнейшее любопытство.

– Отец серьезно болен? – спросило привидение.

От голоса – нежного, дрожащего и абсолютно человеческого – я подался вперед, чувствуя, что вновь теряю спокойствие. У меня вырвался удивленный возглас, потому что вместо бесплотного духа передо мной стояла красивая женщина, дерзкая лицедейка. И тут меня подтолкнул инстинктивный, неудержимый импульс – реакция на мое прежнее легковерие: я потянулся к длинной вуали, которая окутывала ее голову, и резко дернул. Вуаль почти полностью спала, и я воззрился в упор на статную красавицу лет приблизительно тридцати пяти. С одного взгляда я оценил все целиком: длинное черное одеяние, бледное, измученное горем лицо с гримом, делавшим его еще белее, ясные, блестящие глаза того же цвета, что у отца, и негодование в ответ на мою дерзость.

– Не для того, полагаю, вас послал сюда мой отец, чтобы я терпела от вас оскорбления! – крикнула она и, быстро схватив один из подсвечников, устремилась к двери. На пороге она помедлила, опять смерила меня взглядом и, вытащив из кармана кошелек, с возгласом: «Вот ваши деньги!» царственным жестом швырнула его на пол.

Колеблясь между изумлением и стыдом, я стоял на месте и наблюдал, как она выходит в холл.

Потом подобрал кошелек. И тут же раздался громкий крик и шум – что-то упало. В следующий миг, спотыкаясь, уже без подсвечника в руке, женщина вбежала обратно.

– Отец… отец! – с выпученными глазами крикнула она и кинулась ко мне.

– Ваш отец? Где?

– В холле. У подножия лестницы.

Я шагнул к двери, но женщина схватила меня за рукав.

– Он в белом, – крикнула она, – в рубашке! Это не он!

– Ваш отец дома, в постели, он тяжело болен.

Она внимательно, испытующе вглядывалась в меня.

– При смерти?

– Надеюсь, что нет, – ответил я неуверенно.

Она застонала и закрыла лицо руками.

– О господи, я видела его призрак!

Насмерть напуганная, она продолжала цепляться за мою руку.

– Его призрак? – в изумлении повторил я.

– Это расплата за мое затянувшееся сумасбродство! – продолжала женщина.

– Ах нет, это расплата за мою бестактность… за мою грубость!

– Уведите меня отсюда, уведите! – взмолилась женщина, не выпуская мою руку. – Не туда, бога ради, только не туда! – вскричала она, когда я двинулся было к холлу и парадной двери. – Вон туда, к черному ходу.

Подхватив со стола другой подсвечник, она повела меня через соседнюю комнату в заднюю часть дома. Оттуда, из судомойни или буфетной, имелся выход в сад. Я повернул ржавый запор, и мы вышли на прохладный воздух, под звезды.

Моя спутница плотнее закуталась в свое черное одеяние и, ненадолго задумавшись, остановилась. При всем волнении я не мог не испытывать острейшего любопытства. Взбудораженная и бледная, она в сумеречном освещении поражала своей живописной красотой.

– Все эти годы вы играли в весьма необычную игру, – проговорил я.

Она глядела исподлобья и, судя по всему, не хотела отвечать.

– А я ведь верил, когда сюда шел, – продолжал я. – В прошлый раз, три месяца назад, – помните? – вы очень меня напугали.

– Да, игра необычная, – ответила женщина наконец. – Но другого выхода не было.

– Разве он вас не простил?

– Простил, потому что считал умершей. А в жизни моей были вещи, которых он простить не мог.

Я поколебался, но все же спросил:

– А где ваш муж?

– У меня нет мужа. И никогда не было.

Жестом остановив дальнейшие расспросы, женщина быстро пошла прочь. Я вместе с ней обогнул дом и вышел на дорогу; она беспрерывно бормотала: «Это был он…он!» На дороге она остановилась и спросила, в какую мне сторону. Я указал направление, и моя спутница сказала:

– Мне в другую сторону. Вы пойдете к моему отцу?

– Прямиком, – заверил я.

– Дадите мне завтра знать, что вы там застанете?

– Охотно. Только как с вами связаться?

Женщина стала растерянно оглядываться.

– Напишите записку и положите под этот камень. – Она указала на один из лавовых камней в ограждении старого колодца. Я дал обещание, и она распрощалась. – Я знаю, куда идти. Все в порядке. Это старая история.

Быстро удаляясь во мрак в своем темном летящем одеянии, она напомнила мне фантастический образ, знакомый с нашей первой встречи. Я следил за ней, пока она не скрылась из виду, и только после этого широким шагом двинулся к городу, а там – прямиком к желтому домику у реки. Я взял на себя смелость войти без стука и беспрепятственно добрался до комнаты капитана Даймонда. У двери, на низенькой скамье, сидела, сложив руки, мрачная Белинда.

– Как он? – спросил я.

– Отошел.

– Умер?

Всхлипнув, она поднялась на ноги.

– Теперь он дух – с другими наравне!

В комнате лежал старик, затихший и окоченевший, теперь уже навсегда. Тем же вечером я составил записку, чтобы утром положить ее под камень у колодца, но судьба не дала мне выполнить обещание. Ночью я спал плохо, что и понятно, и, не находя себе места, встал и принялся ходить по спальне. Взглянув в окно, я заметил в небе на северо-западе красное зарево. Горел какой-то дом в окрестностях, причем пожар разбушевался вовсю. Где-то там находилось место моих вечерних приключений, и, стоя у окна, я вдруг вспомнил и осознал: ту свечу, которая сопровождала наше бегство, я загасил, но был и другой подсвечник, с которым женщина выходила в холл и которую – один Бог знает где – выронила в испуге. Днем я с запиской отправился в путь и свернул у знакомого перекрестка. Дом с привидениями представлял собой кучу обгоревших балок и дымящейся золы; крышку колодца сорвали те немногие соседи, кто нашел в себе смелость для борьбы с пламенем, которое наверняка сочли дьявольским промыслом. Камни ограждения были разбросаны, истоптанная земля вокруг превратилась в жидкое месиво.

Э. и Х. Херон

История Кроусэджа

Одна из главных особенностей характера Флаксмана Лоу состоит в том, что он всячески старается не привлекать к себе внимания. Если бы не это, в иллюстрированных журналах, конечно, было бы вдоволь его интервью. Однако образ жизни и занятия отличают его от обычных смертных, и он представляет собой фигуру одинокую и интригующую, живущую среди книг, сокровищ Египта и диковинных воспоминаний. Ему доводилось погружаться в глубины прошлого и совершать дерзкие экскурсы в обширное царство тайн, куда читающая публика благодаря нашим историям одним глазком заглянула тоже.

Атлет, египтолог, исследователь загадок психики, он ведет существование, поражающее своей пестротой: то дышит умственной атмосферой Шестой династии[54]54
  Шестая династия – последняя, по мнению многих ученых, династия египетских фараонов Древнего царства (существовавшего с середины XXVII до середины XXII в. до н. э.), правление которой приблизительно приходится на 2347–2150 гг.


[Закрыть], а то бесстрашно сражается в одиночку с оппонентом, которому мог бы уступить, не навлекая на себя позора, даже храбрейший из людей. Но Флаксману Лоу ненавистна мысль об отступлении; идет ли речь о запутанной лингвистической проблеме или о сложнейшем и опасном психологическом феномене, он готов вести борьбу бесконечно. И вот этого скромного английского джентльмена, в чьей натуре соединились отчаянный авантюризм эпохи Регентства[55]55
  Эпоха Регентства – период в истории Великобритании с 1811 по 1820 г., когда вместо душевнобольного короля Георга III (1738–1820, годы правления – 1760–1820) страной фактически правил в качестве принца-регента его сын, будущий король Георг IV (1762–1830, годы правления – 1820–1830). Эта эпоха ассоциируется с роскошью, утонченностью и распущенностью нравов.


[Закрыть] и премудрость знатока наук, друзья ценят прежде всего за добродушную улыбку и всегдашнюю готовность помочь в любой нужде.

Нижеследующая история отличается от предыдущих тем, что не сводится к тайне какого-то дома или местности, где наблюдаются сверхъестественные явления; на ее страницах появляется еще одна фигура, сходная с мистером Лоу мощным интеллектом, всеохватными познаниями и исключительной силой воли, однако применяющая эти качества в совершенно иных целях.

Впервые доктор Калмаркейн возник на жизненном горизонте мистера Лоу в начале 1893 года. Мы не можем рассказывать здесь подробно об их взаимоотношениях, однако краткое описание одного или двух главных эпизодов окажется, надеюсь, вполне уместным. До января 1893 года мистер Лоу не знал о докторе Калмаркейне почти ничего, за исключением того факта, что это человек редкостно одаренный и весьма преуспевший в той научной области, которой мистер Лоу всецело себя посвятил. Было известно также, что Калмаркейн время от времени наведывается в город, чтобы день-два побродить по улицам, поприсутствовать, с гримасой крайнего презрения, на некоторых собраниях психических исследователей[56]56
  …психических исследователей… – Имеются в виду исследователи паранормальных и «сверхъестественных» феноменов и, в частности, члены основанного в Лондоне в 1882 г. квазинаучного Общества психических исследований.


[Закрыть] и затем, вернувшись к себе в отдаленный уголок полуострова Айл-оф-Пербек[57]57
  Айл-оф-Пербек – полуостров в графстве Дорсет, на юго-западе Англии.


[Закрыть], вновь кануть во мрак одиночества.

Более тесное взаимодействие этих великих соперников началось зимним вечером, когда лондонские мостовые слегка припудрило снежком. Три дня в небе медленно вспухала куча желто-серых облаков и гулял по перекресткам северный ветер.

Час был уже поздний, мистер Флаксман Лоу сидел один в своей квартире на Фассиферн-Корт, и тут перед ним появился джентльмен, на чьей одежде виднелись следы непогоды.

Сняв с себя плотный ульстер[58]58
  Ульстер, или ольстерское пальто, – фасон длинного двубортного пальто с манжетами-отворотами и своеобразным воротником: выступ между ним и лацканами обращен вниз и иногда настолько узок, что воротник и лацканы соприкасаются друг с другом. Название связано с ирландской провинцией Ольстер, где производилось сукно для таких пальто. Многократно упоминается в рассказах Артура Конан Дойла о Шерлоке Холмсе.


[Закрыть], посетитель, оказавшийся стройным молодым человеком, стряхнул со своей черной эспаньолки хлопья снега и в растерянности застыл перед Лоу.

– Не припомните ли вы первокурсника по фамилии д’Имиран, что поступил в Оксфорд в последний год вашего обучения там? – спросил он.

Мистер Флаксман Лоу протянул ему руку.

– Вы должны меня простить, – сказал он. – Бородка сильно изменила вашу внешность. Помню, мы часто встречались у вашего двоюродного брата, и поверьте, я очень рад вас видеть. А где Филд? Все еще в Китае?

Лоу успел уже рассмотреть посетителя. Он заметил блуждающий взгляд д’Имирана и признаки усталости и недосыпания на его лице.

– Да, согласно последним вестям, которые до меня дошли, охотится за насекомыми на реке Хуанхэ, – безразлично отозвался д’Имиран и, не сводя с Лоу своих черных глаз, добавил: – Мистер Лоу, меня привела сюда в этот час исключительно потребность поделиться с кем-нибудь одной тайной. Не знаете ли вы, случайно, доктора Калмаркейна? Это косматый великан, костлявый и нескладный. Длинный мясистый нос, темные, стального оттенка, лохмы, клочковатая борода, которую он во время разговора имеет обыкновение закручивать колечками.

– Немного знаю.

– Не так близко, конечно, как я. Последние полгода я прожил в его доме. Осмелюсь сказать, вы, наверное, задаетесь вопросом, дает ли мне право этот факт побеспокоить вас в половине одиннадцатого вечера, но…

Флаксман Лоу тем временем хлопотал о том, чтобы поудобней усадить гостя. Когда д’Имиран умолк, Лоу улыбнулся:

– Мой дорогой д’Имиран, посочувствовать тому, кто шесть месяцев тесно общался с Калмаркейном, я готов в любое время дня и ночи. Прошу, расскажите, что я могу для вас сделать.

– Я провел под его кровом двадцать семь недель, – продолжал д’Имиран, – и могу сказать одно: с каждым днем он становился мне все ненавистней. Его окружают тайны; однако если вы позволите мне рассказать мою историю, то достаточно о них узнаете. Понимаю, что явиться к вам с этой историей – недопустимая вольность с моей стороны, я не вправе отнимать у вас время; более того, опасаюсь, дело закончится тем, что вы надо мной посмеетесь. Но, кроме вас, мне обратиться не к кому. Любой другой обитатель Лондона, выслушав первые десять фраз, порекомендует мне посетить специалиста по нервным болезням и поменьше работать. Но уверяю вас, ничем подобным я не страдаю. Переутомления у меня нет, хотя допускаю, что последние полтора месяца я постоянно нахожусь под гнетом обстоятельств, о которых хочу вам поведать.

– Я целиком в вашем распоряжении и обещаю выслушать предельно внимательно и непредвзято, – заверил Лоу. – Вы ведь, если не ошибаюсь, изучали медицину?

Д’Имиран кивнул.

– Мне дали именную стипендию Скалли – и благодаря этому я посетил основные европейские школы медицины. Я служил хирургом-практикантом в госпитале Святой Марфы, выдержал самые разные экзамены – нужные и не очень. С год назад мне стало ясно, что пора при помощи накопленных знаний зарабатывать деньги, и один мой приятель, знавший об этом, познакомил меня с доктором Калмаркейном: тому как раз понадобился на время ассистент с таким, как у меня, набором знаний для помощи в научных исследованиях.

Условия он предложил настолько хорошие, что я сразу принял его предложение и в июне отправился в Дорсет, где расположен в уединении Кроусэдж, дом Калмаркейна. Вокруг на много миль простираются вересковые пустоши и песчаные дюны. Калмаркейн ведет там самое непритязательное существование; во всей округе, где о нем ходят недобрые слухи и при виде гиганта, размахивающего на ходу тяжелой желтой тростью, народ сворачивает с дороги на обочину, для него не нашлось иной прислуги, кроме единственной полуслепой и малоумной старухи. Если я начну пересказывать байки про его угрюмые, нелюдимые повадки, это займет у нас всю ночь. Лучше будет как можно быстрей перейти к самой тайне.

По сути, Калмаркейн – самый настоящий дикарь-отшельник, который восемнадцать часов в сутки отдает работе, и знания он накопил поистине невероятные. Цель своих исследований он хранит в секрете, и, признаюсь, по этому поводу у меня не возникало никаких догадок. Раза два я запускал пробный шар, чтобы выяснить, куда движутся наши изыскания, но ответом мне были хмурый взгляд и односложные фразы. В конце концов он заявил, что я не более чем наемный работник и плату получаю не за то, чтобы совать нос в дела нанимателя.

Случилось это в сентябре, когда Калмаркейн собирался в Ютландию[59]59
  Ютландия – полуостров (а после постройки в 1784 г. Айдерканала – фактически остров), разделяющий Балтийское и Северное моря; северная часть (²/₃ территории) принадлежит Дании, а южная – Германии.


[Закрыть], чтобы присутствовать на раскопках курганов, относящихся к бронзовому веку[60]60
  Бронзовый век – эпоха человеческой истории (XXXV/XXXIII–XIII/XI вв. до н. э.), которая характеризуется преобладанием изделий из бронзы.


[Закрыть]. Правда, он смягчил свои слова чем-то вроде извинения и попросил меня остаться. Вернувшись, Калмаркейн изменил отношение ко мне. Он стал допускать меня в глубины своих исследований, пока они не затронули ту область, с которой я наотрез отказался иметь что-либо общее. С высоты своего роста он протянул ко мне лапищи, словно нацелившись задушить, но потом овладел собой и рассмеялся.

«Я-то думал, мистер д’Имиран, вами движет подлинная любовь к знаниям, – сказал он. – Должен напомнить вам слова профессора Клиффорда: „Никто, нигде и никогда не должен верить ничему без достаточных доказательств“[61]61
  …слова профессора Клиффорда: «Никто, нигде и никогда не должен верить ничему без достаточных доказательств». – Д’Имиран цитирует знаменитый принцип, провозглашенный английским математиком и философом, профессором Университетского колледжа Лондона Уильямом Кингдоном Клиффордом (1845–1879) в статье «Этика веры» (или «Этика убеждения»), которая была опубликована в мае 1877 г. в журнале «Контемпорари ревью» и имплицитно направлена против религии, превозносящей бездоказательную, «слепую» веру в качестве добродетели. Сочинение Клиффорда спровоцировало философскую дискуссию – в заочную полемику с уже скончавшимся к тому времени британским ученым вступил, в частности, американский мыслитель и психолог, старший брат писателя Генри Джеймса Уильям Джеймс (1842–1910), в статье «Воля к вере» (1896).


[Закрыть]. Оба мы ищем истину, мистер д’Имиран, но в дальнейшем я буду иметь в виду вашу обостренную щепетильность. Сам я думаю, что в ее основе лежат непонятно как усвоенные вами суеверные средневековые предрассудки, согласно которым некоторые области знаний находятся под запретом».

Я ответил, что иные методы получения знаний действительно не дозволены.

Д’Имиран помедлил и провел платком по своим побелевшим губам.

– Мы оба проводили и проводим сейчас различные исследования, относящиеся к весьма загадочным предметам. Вам, несомненно, известен труд Калмаркейна «Возможности эфирной энергии[62]62
  …эфирной энергии… – В данном случае эфир – особое вещество (как выяснилось уже в XX в., в действительности не существующее), по-разному понимавшееся начиная с Античности и фигурировавшее в старых теориях света и гравитации (ср. «космический эфир» в следующем рассказе).


[Закрыть]», исходящий из предпосылки, что указанная энергия может быть получена посредством мысли и ею же управляема. И вы представляете себе, куда это может завести…

– Я знаком с этой книгой.

– А теперь, пожалуйста, примите то, что я вам расскажу, как возможный факт, хотя, признаюсь, если бы не свидетельство собственных чувств, я самого себя бы в этом не убедил. После вышеупомянутого разговора я заметил, что Калмаркейн меня невзлюбил и его переполняет злоба, которую он тем не менее старался скрывать. Перехожу к главному. Я собираюсь предъявить вам два отдельных, не обязательно взаимосвязанных факта, доказывающих, что Калмаркейн обладает необычными возможностями.

Кроусэдж сооружен как пристройка к небольшой квадратной башне, которая, вероятно, гораздо старше остального дома. Верхняя часть башни служит Калмаркейну кабинетом, нижний этаж, сырой и выстланный плитами, пустует. На площадку перед кабинетом ведет каменная лестница, очень узкая и крутая. С одной стороны она примыкает к стене, а с другой нет даже перил, так что стоит поскользнуться или потерять равновесие – и ты летишь вверх тормашками на плиты пола. Однажды вечером Калмаркейн, находившийся в моей лаборатории, послал меня в башню за какими-то бумагами. Прежде мне не дозволялось посещать кабинет одному.

При себе я имел свечу, а одет был, надо сказать, в костюм с никербокерами[63]63
  Никербокеры – распространенное американское название широких бриджей, собранных манжетами под коленями; то же, что брюки гольф.


[Закрыть], к которому полагаются туфли, а не ботинки. Сразу обнаружив нужные бумаги, я заметил краем глаза старинную продолговатую коробку – Калмаркейн привез ее с раскопок в Ютландии. Коробка валялась на полу, открытая и пустая. Когда я спускался по лестнице, произошло что-то непонятное. Лестницу я вам уже описал. Справа от меня находилась глухая стена, слева – открытое пространство, до пола оставалось около четырнадцати футов.

Мне почудился какой-то шорох, и я, подняв свечу над головой, наклонился и стал оглядывать квадратное, мощенное плитами помещение внизу. Внезапно меня схватила за левую лодыжку чья-то рука и с бешеной силой дернула. Я рухнул на плиты и как умудрился не сломать себе шею – сам не знаю. Голову я прикрыл руками, выставил плечо и отделался тяжелым сотрясением. Так вот, мистер Лоу, не буду оспаривать тот факт, что на лестнице ни одна человеческая рука ко мне притронуться не могла!

– А что об этом сказал Калмаркейн? – спросил Флаксман Лоу.

– Он настаивал на том, что я каким-то образом сам поскользнулся. Я счел за лучшее сделать вид, будто соглашаюсь. Но посмотрите, – и д’Имиран приспустил свой носок, – вот этого я ему не показывал!

На лодыжке виднелся синяк – четкий отпечаток пятерни.

– Замечаете что-то необычное? – спросил д’Имиран. – Рука, как видите, маленькая, пальцы короткие и тонкие, но судите сами, насколько она сильна.

– А что насчет второго случая?

– На другой день я, как обычно, занимался своей работой, хотя ночью не мог уснуть. Меня преследовал страх перед таинственной рукой. Затем случилось поразительное совпадение – назову это так, потому что не могу доказать обратное. Я уже рассказывал, что никогда не посещал кабинет Калмаркейна в одиночку, за исключением того дня, когда упал с лестницы. Двумя днями позднее Калмаркейн, по своему обыкновению, отправился на длительную прогулку по пустоши, а я писал какие-то заметки, и мне понадобилось свериться с одним старинным трактатом по алхимии, который Калмаркейн тем же утром унес к себе в кабинет. Я немного помедлил, размышляя. Час был не поздний, мне уже было позволено однажды подняться в кабинет одному, и я подумал: если дверь окажется незапертой, это будет означать, что Калмаркейн не имеет ничего против.

Я прошел коридор, ведущий к башне, поднялся по лестнице и, беспрепятственно повернув ручку двери, шагнул внутрь. Нужный трактат обнаружился сразу. Он лежал в дальнем конце стола, за коробкой, которую я заметил в прошлый раз. Наклонившись за книгой, я вздрогнул: в коробке что-то лежало.

Внутри находилась человеческая кисть с частью предплечья. По размеру я понял, что рука женская. Кожа была темная и грубая, запястье охватывал бронзовый браслет: разомкнутое кольцо с рисунком из черточек и завитушек, характерным для бронзового века. Надо сказать, в Кроусэдже полным-полно необычных артефактов, необходимых для исследований вроде тех, которыми занимается Калмаркейн, поэтому меня трудно было чем-то удивить.

Но в охристо-коричневой руке, которая покоилась на выцветшей ткани, чудились пугающие признаки жизни! Она лежала тыльной стороной вверх, пальцы были полусогнуты, мускулы рельефны и упруги. У места ампутации кожа оказалась сухой и стянутой, следовательно, руку отделили от тела очень давно. Я описываю вам все подробности и могу поручиться за каждую. Случайно – или, пожалуй, из любопытства – я коснулся руки: она была теплой!

Уверяю вас, и рука, и предплечье по всем признакам представляли собой живую плоть! Пока я склонялся над ней, за спиной послышался шорох: глядя на меня с дьявольской гримасой, сзади стоял Калмаркейн.

«Что вы здесь делаете?» – взревел он. Я признался, что рассматривал руку. Он резко захлопнул крышку коробки. «У этой отрубленной руки есть своя история, – зловеще усмехнулся он. – За ней числится немало человеческих смертей, и… кто знает?»

Это небольшое происшествие заставило меня решиться. Я поехал на несколько дней в город и до возвращения в Кроусэдж не мог не явиться сюда, чтобы все вам рассказать.

Лоу недолго молчал, а потом проговорил:

– История очень странная, и все же не хочется называть ее неправдоподобной. Скажите четко: вы хотите убедить меня в том, что доктор Калмаркейн хранит у себя кисть с предплечьем, которые, судя по украшению, принадлежат мужчине или женщине из бронзового века; что эти мощи наделены жизнью и вы, сопоставляя факты, склоняетесь к мысли, что Калмаркейн может использовать их по своему усмотрению?

Д’Имиран слушал Лоу, спрятав лицо в ладонях, но, когда собеседник умолк, поднял голову и ответил:

– Похоже на бред сумасшедшего, чего уж там говорить обиняками! Однако же я полностью здоров. К тому же я это видел. С исследованиями Калмаркейна я хорошо знаком, но ничего не знаю о его оккультных методах. Этот человек располагает какими-то возможностями, которые выходят за пределы обычного опыта. Он знает куда больше, чем остальные люди. Кроме того, кто в наши дни способен сказать уверенно, что возможно, а что нет? Такие вещи, как гипноз или подсознание, признаны и широко известны, притом что наука не может адекватно их объяснить.

– Совершенно верно, – согласился Флаксман Лоу. – Но если перейти к практической стороне вопроса, что вы сейчас собираетесь делать?

Д’Имиран поднялся на ноги, и на его смуглом лице выразилась решимость.

– Я еду обратно полуночным поездом, потому что намерен непременно докопаться до истины. Но, Лоу, я ознакомил вас с положением вещей, так что, если я не вернусь, вы будете знать, что делать. Сегодня вторник; если в воскресенье меня не будет в Лондоне, считайте, что я мертв.

– Если Калмаркейн действительно таков, каким вы его считаете, то выступить против него в одиночку – не самая мудрая мысль.

– Спасибо, но я принял решение. Благодарю, что терпеливо меня выслушали и даже вроде бы поверили. Мне будет теперь куда спокойней, ведь я знаю, что в случае чего вы постараетесь не оставить мою гибель безнаказанной. Не сомневаюсь, возможности Калмаркейна основаны на оккультных практиках, которые, за неимением лучшего термина, все еще именуются Черной Магией. – Д’Имиран саркастически усмехнулся. – Черная Магия! Услышь я такое от кого-то два месяца назад, отправил бы этого человека прямиком в приют для умалишенных.

– Обычному человеку эта история, конечно, покажется сомнительной, – отозвался Лоу. – Но, как бы то ни было, факт остается фактом: Калмаркейн, откуда бы он ни черпал свои силы, опасен. Вы не передумали возвращаться в Кроусэдж? Что ж, до свидания.

Кроусэдж представляет собой уединенное, заурядного вида строение, ядром которого является квадратная башня из белого известняка. С тракта к нему ведет ухабистая дорога, которая то ныряет во впадину, к поросшим осокой болотам, то принимается петлять по холмистой, сплошь одетой вереском пустоши, где кажется, что каждая очередная возвышенность все более безнадежно отрезает тебя от остального мира. И среди этой пустыни, ближе к морю, подобный выброшенному на берег судну, высится на горизонте дом Калмаркейна. Во всяком случае, такое сравнение пришло на ум д’Имирану, когда он тем утром возвращался туда после визита к Флаксману Лоу. За башней громоздились дюны, а за ними, как знал д’Имиран, тянулись бесконечные мили отмелей и луж.

Острее, чем когда-либо, ощущая одиночество, он обернулся к тракту, словно бы сам вид этой петляющей по холмам белой ленты, напоминая о спасительной близости людей, помогал ему набраться храбрости перед лицом неизвестных угроз, которые его ожидали. Но дорогу уже скрыли от глаз одетые иссохшим вереском пригорки. На миг д’Имиран застыл на месте. Не глупо ли все же заново бросать вызов опасности, которой однажды удалось избежать? Но он вновь преисполнился решимости любой ценой докопаться до сути непостижимых, зловещих явлений, с которыми столкнулся в этом доме. От предков – гугенотов по одной линии и энергичных ольстерцев по другой – он унаследовал несокрушимое упорство. Крепче сжав в руке сумку, он зашагал вперед.