Текст книги "Захватывающий XVIII век. Революционеры, авантюристы, развратники и пуритане. Эпоха, навсегда изменившая мир"

3
Вражда друзей

От маленького военного конфликта к войне мирового масштаба. – Политическое представительство, мертвые птицы и «слепой трубач». – Жесткие британцы против грубых американцев. – Сражения при Лексингтоне, Конкорде и Банкер-Хилле. – Джордж Вашингтон возглавляет Континентальную армию. – Торжество здравого смысла

Путь британцев к победе оказался долгим, поскольку конфликт, начавшийся в 1754 году в долине Огайо, перерос в войну мирового масштаба. В 1760 году французы в Монреале подняли белый флаг, но в Европе война еще продолжалась, и конец ей положило только подписание Парижского мирного договора в феврале 1763 года. Проигрыш Франции в Семилетней войне закрепил господство Англии в Северной Америке. Отныне английский король правил «королевством, над которым никогда не заходит солнце» и которое в общей сложности включало 30 колоний в Новом Свете. Но за это господство пришлось платить, и часть расходов легла в первую очередь на плечи колонистов. Кроме того, Канада вошла в число британских колоний, но там все еще проживали 75 тысяч французских католиков, которые вполне могли восстать против английских протестантов.

Примерно тогда же вождь племени оттава Понтиак объединился с несколькими индейскими группами сенека. Вместе они объявили войну англичанам, потому что те, нарушив обещание, захватили территории индейцев: «Англичане совсем нас не уважают, и мы вполне можем ожидать, что они постараются отнять и остальные наши земли». Недовольство индейцев английским вероломством нарастало. 7 мая 1763 года Понтиак совершил первый набег на поселение колонистов недалеко от Детройта. Вскоре к нему присоединились гуроны, чиппева, делавэры, минго и шауни, атаковавшие английские форты один за другим. Британской армии пришлось непросто, когда она столкнулась с сопротивлением индейцев. Масштабные столкновения закончились после письма Понтиаку от французского командующего Пьера-Жозефа Нейона де Вилье, в котором он отказывался от дальнейшей поддержки индейского восстания в связи с заключением мира с англичанами. Тем не менее набеги индейцев продолжались до июля 1766 года.

Чтобы завоевать расположение индейцев и прекратить набеги, британская корона приняла решение запретить колониям строить новые поселения к западу от Аппалачей. Генерал Джеффри Амхерст, военный губернатор Канады и главнокомандующий британскими войсками, не побоялся высказать в одном из писем идею раздать индейцам зараженные оспой одеяла (что впоследствии успешно осуществил некий капитан Уильям Трент). Он же рассчитал, что для того, чтобы держать под контролем 150 тысяч индейцев и 75 тысяч канадских французов – обитателей территорий, перешедших под британский контроль, – будет достаточно десяти тысяч солдат.

Британцы все больше относились к Северной Америке как к своему владению. Они считали, что необходимо защищать свои рынки, чтобы ни с кем не делиться доходами и лишить будущих противников, прежде всего Францию или Испанию, возможности получать такие же. Британская корона стремилась не только поскорее покрыть дефицит, возникший в ходе войны, но и ослабить торговый потенциал французов. Американские колонии стали для Англии и основным источником сырья, и рынком сбыта.

Несмотря на то что прекращение угрозы со стороны французов принесло колонистам некоторое облегчение, они понимали, что на смену прежнему врагу, скорее всего, придет новый поработитель в лице Англии. Таким образом, окончание Семилетней войны стало поворотным моментом на пути к Американской революции. Эта война обошлась британцам в целое состояние и привела к увеличению государственного долга в два раза. Иностранные банки очень неохотно предоставляли британской казне новые кредиты. Король был вынужден экономить, и основной статьей экономии стали военные расходы. Это было тем более логично, что Семилетняя война завершилась. Но если в метрополии численность войск уменьшилась более чем вдвое, до 60 тысяч с небольшим, то по другую сторону Атлантики, за пять с половиной тысяч километров, наблюдалась противоположная динамика. Если в 1754 году, незадолго до начала Семилетней войны, в североамериканских колониях было дислоцировано всего три тысячи английских солдат, в 1760 году это число увеличилось почти в три раза, и шансы их возвращения на родину приближались к нулю. У многих колонистов меж тем не осталось положительных воспоминаний о британцах во время войны, да и теперь презрительное отношение английских офицеров никуда не делось.

Больше всего колонистов беспокоило то, что метрополия потребовала компенсации за завершившуюся войну и защиту от набегов индейцев. В первоначальных соглашениях между колонистами и английским парламентом не было предусмотрено ничего подобного. Парламент же подсчитал, что необходимое, по мнению генерала Амхерста, военное присутствие для удержания контроля над североамериканскими территориями будет обходиться казне в 214 340 фунтов стерлингов в год. Англичане были уверены, что колонисты смогут взять на себя часть этих расходов, поскольку колонии не платили почти никаких налогов.

Надо сказать, что низкое налоговое бремя колоний давно не давало покоя английским налогоплательщикам, которым в это время принадлежало буквально первенство Европы по размеру уплачиваемых налогов. Британские подданные платили в среднем 18 фунтов стерлингов в год с человека, в то время как колонисты – всего 18 шиллингов. В Англии налогами облагалось все: от мыла до шляп, от часов до обоев и от соли до свечей. Согласно простым расчетам англичан, стоимость содержания регулярных войск в Северной Америке была поделена на число налогоплательщиков, и налоговая нагрузка на каждого колониального налогоплательщика увеличивалась всего на два шиллинга в год

Но главная проблема заключалась в том, что колонии стремились к самостоятельности и не хотели, чтобы ими командовало лондонское правительство. Еще меньше им хотелось платить навязанные извне налоги, даже по самым низким ставкам. Американскими колониями управляли губернаторы и советы, их назначал король, и колонистам этого было более чем достаточно. Например, введенный до этого так называемый Закон о патоке 1733 года, который обязывал колонистов импортировать патоку только с Ямайки, они умело обходили в течение 30 лет – к большому разочарованию британцев, надеявшихся положить конец американскому импорту патоки из французских колоний в Вест-Индии. Патока – побочный продукт перегонки сахара из тростника, основное сырье для изготовления рома, и американские колонисты предпочитали контрабандой ввозить ее с испанских и французских островов: там она стоила намного дешевле, чем на принадлежавшей англичанам Ямайке.

Сопротивление американцев не ускользнуло от внимания Георга III, сменившего деда на троне в 1760 году. Он решил использовать двойную стратегию, согласно которой новые войска, прибывающие в Америку, в течение первого года содержала корона, и только со второго года в расходах на их содержание должны были участвовать колонисты. Тринадцать американских колоний никак не показывали, что они стремятся к самостоятельности, но король по-прежнему держал в уме риск того, что колонии захотят объединиться. В начале Семилетней войны губернатор Массачусетса Уильям Ширли уже сообщал в письме британскому правительству, что «они [американские колонисты] постепенно объединятся для того, чтобы освободиться от зависимости от метрополии и создать собственное центральное правительство. Но сейчас я наблюдаю огромные разногласия между правительствами колоний, их интересы и взгляды не совпадают, и поэтому создание коалиции представляется маловероятным. Без собственной сильной армии и военного флота их независимость невозможна». Георг III был согласен с мнением своих министров, что сильное британское военное присутствие в американских колониях станет гарантией быстрого подавления любых попыток обрести независимость. Но король не учел, что друг, которому не оставили выбора, может стать врагом.

В 1764 году в рамках борьбы с контрабандой вместо неработающего Закона о патоке был принят Закон о сахаре с новой схемой налогообложения: он снижал налог на патоку и увеличивал ставки налога на сахар, импортируемый из французских и испанских колоний. Предполагалось, что так контрабанда станет менее прибыльной. Иными словами, британская корона в очередной раз пыталась направить все доходы от торговли колоний в британскую казну и не позволить им утекать в другие страны. А это требовало новых способов борьбы с контрабандой. Таможня получила полномочия проверять корабли на предмет наличия контрабандных грузов, военные суда патрулировали побережье. Вся выявленная контрабанда подлежала немедленной конфискации.

Следующими были так называемые законы об американских колониях. Вводимые ими импортные пошлины охватывали целые группы товаров, включая табак, вино, шелк и хлопчатобумажные ткани, а заодно и товары, ввозимые в колонии из Англии. Британский парламент ожидал, что доходы казны благодаря этим мерам вырастут на 200, а то и на 400 тысяч фунтов стерлингов. Фактически же выросло лишь недовольство среди виргинских и мэрилендских производителей табака, обязанных теперь продавать весь свой урожай в Англию. Предложение американского табака в итоге намного превысило английский спрос, и девять десятых его приходилось перепродавать, что требовало его перегрузки на другие суда. Из-за этих дополнительных расходов американские табачные компании ежегодно теряли 270 тысяч фунтов стерлингов.

Стороны не сумели договориться. Британцы считали само собой разумеющимся, что колонии будут сами содержать свою оборону, колонии не были с этим согласны.

За 40 лет государственный долг Англии вырос в три раза и к 1763 году составил почти 139 миллионов фунтов стерлингов. Английский премьер-министр Джордж Гренвилл пришел к выводу, что расходы на содержание таможенников в Америке превышают поступления от сбора пошлин, и обратился к королю. Мысль, которую он надеялся донести, была такова: «Справедливо и необходимо в вышеупомянутых территориях Его Величества в Америке взимать налог для оплаты расходов на защиту, оборону и обеспечение этих самых территорий». Сам Гренвилл не рассчитывал на то, что колонисты обрадуются этой идее. Ему просто приходилось что-то делать с hot potato[41]41
  Острая проблема (англ.).


[Закрыть], унаследованной им от предшественника, сэра Роберта Уолпола, который любыми способами избегал повышения налогов, прямо заявляя: «Я оставлю это [введение налогов в колониях] на моих преемников, которые, надеюсь, будут решительнее меня».

На другой стороне Атлантики действительно было мало довольных. Американские колонии не хотели ни новых налогов, ни повышения существующих. Их благосостояние зависело от импорта. Но именно из-за того, что импорт превышал экспорт, в колониях были в остром дефиците золото и серебро, основные платежные средства. Кроме того, колонии не имели права голоса даже при распределении британских войск, которые должны были защищать их от индейцев.

Восстание Понтиака показало колонистам полную неготовность британских войск с их европейской тактикой к войне с неуловимыми индейцами. Больше того, колонисты нередко считали, что британская защита должна распространяться и на индейцев тоже. 7 октября 1764 года Георг III подписал новый закон, определявший внутренние границы Америки. Через весь Североамериканский континент, от Великих озер через Аппалачи до Мексиканского залива, теперь проходила демаркационная линия, и земли к западу от нее превратились в огромную индейскую резервацию. Английский король стремился сдерживать экспансию, чтобы не раздражать индейцев и не отправлять больше солдат в колонии, но колонисты восприняли этот закон как непонимание их нужд и ограничение свободы. В 1758–1763 годах 3 % населения Шотландии и Ирландии эмигрировало в Северную Америку. И колонисты, и новые переселенцы не желали ограничиваться Восточным побережьем: им нужна была возможность беспрепятственно двигаться на запад и занимать земли между Аппалачами и Миссисипи. В итоге они ощущали себя запертыми в резервации на Восточном побережье вместо индейцев в наказание за стремление к лучшей жизни.

The Glorious Revolution[42]42
  Славная революция (англ.).


[Закрыть]

Несмотря на то что в 1764 году в американских колониях бурлило недовольство, они оставались верны Англии и королю. В первой половине XVIII века почти все колонисты ощущали себя подданными британской короны, а не американцами, и стремились сохранить социальные и культурные связи с родиной. Они еще не ощущали себя нацией и знали, что власть короля Георга III ограничена британским парламентом. Для того чтобы правильно понимать необратимость конфликта между британским парламентом и американскими колонистами, необходимо изучить возникновение английского парламента и принципы его деятельности.

Так называемая Славная революция 1688 года – по сути, ненасильственный государственный переворот, – навсегда изменила политический и религиозный ландшафт Англии. Когда голландский штатгальтер-протестант Вильгельм III и его супруга Мария II сменили на английском троне католика Якова II, новый король подписал Bill of Rights[43]43
  Билль о правах (англ.).


[Закрыть], своего рода новую конституцию, которая частично передавала права и обязанности короля народу. Этот закон заложил основу английского парламента, двухпалатная система которого должна была обеспечить установленный законом баланс. Он распределял государственную власть между House of Lords[44]44
  Палата лордов (англ.).


[Закрыть], или Верхней палатой, представляющей дворянство, и House of Commons[45]45
  Палата общин (англ.).


[Закрыть], или Нижней палатой, представляющей простолюдинов, что должно было обеспечивать установленный законом баланс. На практике это свелось к тому, что политическая и экономическая власть в Англии оказалась сосредоточена в руках аристократии. В парламенте сформировались две политические фракции: Whigs[46]46
  Виги (либералы) (англ.).


[Закрыть], которые защищали возникшую в 1688 году конституционную монархию, и Tories[47]47
  Тори (консерваторы) (англ.).


[Закрыть], благородные землевладельцы, которые поддерживали максимальную власть английской короны.

Представители Палаты общин избирались раз в семь лет, причем право голоса имели только взрослые мужчины, владеющие недвижимостью. Фактически же подобной собственностью обладали, по оценкам историков, примерно 5 % всего населения. Они-то и могли принимать участие в выборах. Английские выборные округа различались как по размеру, так и по численности населения. В одних округах проживало более тысячи избирателей, в то время как в других, известных как pocket boroughs[48]48
  Карманные округа (англ.).


[Закрыть], избирателей набиралось едва по десятку. Почти все представители аристократии, выдвигавшиеся на выборах, умело использовали для манипуляций результатами выборов продажные избирательные округа – rotten boroughs[49]49
  Гнилые местечки (англ.).


[Закрыть]: так называли городки и деревни, некогда процветавшие, но к XVIII веку обедневшие и обезлюдевшие.

Именно из-за того, что гнилые местечки зачастую принадлежали знати, кандидаты использовали их, чтобы места в парламенте достались нужным людям. Например, деревня Данвич на побережье Саффолка почти полностью исчезла из-за береговой эрозии, а в деревушке Олд-Сарум, принадлежавшей семье Питт, было всего три дома и семь избирателей, из которых двое заседали в парламенте.

По подсчетам Ричарда Прайса, валлийского проповедника и ярого поклонника как Американской, так и Французской революции, половину членов Палаты общин избирало менее шести тысяч голосов. Кандидатам приходилось заискивать перед своими избирателями и пускаться на хитрости. К примеру, накануне парламентских выборов лорд Норт пригласил своих избирателей к себе домой на роскошный ужин, после которого 18 приглашенных – а именно столько и было избирателей – чувствовали себя морально обязанными проголосовать за него на следующее утро. Treating[50]50
  Ублажение (англ.).


[Закрыть] избирателей порой обходилось кандидатам в целое состояние: в 1784 году семье Гросвенор был выставлен счет за 1187 баррелей пива, 16 902 литра рома и бренди и 27 000 литров вина, которые предназначались для того, чтобы полторы тысячи избирателей отдали свои трезвые голоса за нужных кандидатов.

Несмотря на то что парламент ограничивал абсолютную политическую власть короля, тот по-прежнему мог назначать или отправлять в отставку министров, распускать парламент, объявлять войну или мир и жаловать дворянские звания. Парламент в свою очередь утверждал или отклонял налоги и принимал решения об участии армии и флота в военных действиях. Уникальное политическое явление XVIII века, британская политическая система, которую современники характеризовали как great, free and happy[51]51
  Великая, свободная и счастливая (англ.).


[Закрыть], представляла собой сочетание монархии, аристократии и демократии, но парламентской демократией в современном значении этого слова, конечно же, не была. И именно взаимодействие между монархией и парламентом привело к неразрешимым проблемам.

В 1764 году американские колонисты еще не сомневались в монархии и почитали нового короля Георга III.

По мнению шотландского философа Дэвида Юма, колонисты поклонялись королю как идолу из-за его недосягаемости. Но вот с решениями английского парламента о взимании налогов с подданных, даже не представленных в этом самом парламенте, колонисты согласны не были. Иными словами, колонисты стремились к самостоятельности и минимальному вмешательству со стороны метрополии. Именно парламент станет для колонистов главным камнем преткновения, что приведет в конечном итоге к войне с Англией. По мнению выдающегося историка Гордона Вуда, «американцам не нужно было изобретать республику в 1776 году, им нужно было только показать ее всем. Она уже давно существовала».

Нет налогам без представительства

Несогласие с налогами использовал как аргумент Джеймс Отис-младший, молодой юрист из Бостона. Тремя годами ранее он страстно защищал American freedoms[52]52
  Американские свободы (англ.).


[Закрыть] и выступал против writs of assistance[53]53
  Приказ об обыске (англ.).


[Закрыть], предоставляющих таможенникам право на обыск судов и складов на предмет контрабанды. В памфлете The Rights of the British Colonies Asserted and Proved[54]54
  Права британских колоний, утвержденные и доказанные (англ.).


[Закрыть], опубликованном в 1764 году, он обрушился с критикой на британский парламент за лишение американцев их свобод. Отис отстаивал позицию «естественных прав» человека. Любая власть, утверждал он, либо дается Богом, либо устанавливается силой, договором или правом собственности. Далее он, словно фокусник, который достает из шляпы белого кролика, заявлял, что каждый человек также имеет право самостоятельно выбирать, какой форме правления он будет подчиняться. Следовательно, британский парламент не может решать за американских колонистов, какие они должны платить налоги. Именно колонисты должны решать, согласны ли они подчиняться решениям парламента. И в случае их несогласия, по мнению Отиса, парламент обязан отменить закон. Борьба за «естественные права» вскоре станет важной частью американской революции, и больше того – одной из основ модели, по которой будет строиться американское общество после Декларации независимости 1776 года.

Отис, которого Джон Адамс впоследствии назвал «мерцающим пламенем независимости Америки», черпал вдохновение для своей брошюры у английского философа XVII века Джона Локка. Сам Локк был весьма интересным и разносторонним человеком. Его дед торговал сукном, а отец был адвокатом, презирающим лишнюю учебу. Сам же он последовательно пытался изучать право, философию и медицину, причем последнюю – в надежде избавиться от хронической астмы. Он верил в эмпирические исследования и в 1667 году стал членом Лондонского Королевского общества по развитию знаний о природе при Британской академии наук. Но помимо этого, Локк принимал участие в различных политических проектах, включая разработку конституции британской колонии Каролина в Северной Америке. Он был вынужден покинуть Англию, но по возвращении стал одним из самых страстных сторонников утверждения на английском престоле голландца Вильгельма III.

Также Джон Локк был ярым противником своего чуть более раннего современника Томаса Гоббса. Тот в 1651 году в трактате «Левиафан» выдвинул теорию, согласно которой каждый человек должен подчиняться законам, принимаемым правительством, и потому естественные права каждого человека ограничиваются и поглощаются верховной властью. Поскольку любая форма противоречия подрывает власть государства и, как следствие, власть короля, то, по мнению Гоббса, абсолютная власть должна быть закреплена за королем.

Локк выступал за другой путь к счастью. В его представлении люди от природы одинаково равны и хороши, поэтому нужно уважать свободу каждого. Свобода личности может быть достигнута только при условии, что законы, разрабатываемые правительством, будут одобрены всеми гражданами. По мнению Локка, улучшение условий жизни и образования шло на пользу каждому и приводило в итоге к освобождению от ограничений. И стоит отметить, что Локк как философ, помимо life and liberty[55]55
  Жизнь и свобода (англ.).


[Закрыть], отводил одно из центральных мест в отношениях между подданными и сувереном понятию property[56]56
  Собственность (англ.).


[Закрыть]. Защиту собственности он считал основной причиной, по которой граждане вступают в договор или соглашение с правительством.

Право собственности возникает в результате труда и, следовательно, является «естественным правом». Таким образом, тот, кто может защитить свою собственность, также получает свободу, позволяющую ему жить независимо от доходов. Поэтому, по мнению Локка, право собственности не должно ограничиваться только королем и дворянством, так как это лишило бы большую часть народа права на свободу. Иными словами, свобода в парадигме Локка основана на праве собственности, и тот, кому отказывают в этом праве, одновременно лишается свободы. В этом отношении Локк, как и все его последователи, не выступал за совершенно равноправное общество. Абсолютную власть или автократию он считал деспотизмом, а демократию приравнивал к анархии и бессмысленному хаосу. Не имеющих собственности бедняков, принадлежащих в его глазах к meaner sort[57]57
  Люди более низкого сорта (англ.).


[Закрыть], он не принимал во внимание вообще, поскольку считал, что сопротивление власти не может и не должно исходить от «черни и сброда». Как и в случае с французским философом Монтескье, «власть народа» в XVII и XVIII веках не отождествлялась со «свободой простолюдинов». Локк считал, что лучшее воспитание и образование являются уделом высших классов, джентльменов, которые благодаря своим новым и лучшим качествам смогут привести низшие слои населения к лучшему обществу.

Свобода, собственность, права – эти слова подействовали на американских колонистов как бомба. По мнению Джеймса Отиса-младшего и тех, кто прочитал его страстный памфлет, британский парламент отменял условия, без которых был невозможен рост благосостояния колоний. В отсутствие предварительного соглашения колонии отказались платить новые налоги и пошлины.

Девиз «Нет налогам без представительства» гремел по всем тринадцати колониям. Требования американцев вопреки распространенному мнению касались не только представительства в парламенте, но и гарантий автономии местных органов власти и их деятельности: под управлением английской короны, но независимо от парламента. Колонисты прекрасно понимали, что представительство колоний «можно обеспечить лишь с большим трудом, а то и вовсе невозможно». Новый американский девиз звучал достаточно громко для того, чтобы стать мощным пропагандистским оружием в борьбе за самоуправление, но фактически ни британцы, ни колонисты не относились к американскому представительству в английском парламенте всерьез.

Отис, как и остальные, был ярым сторонником британской монархии. Он считал, что именно король, а не парламент вправе вводить новые налоги в колониях, которые в свою очередь могут принять или отклонить их. Но уже в июле 1757 года во время встречи в Лондоне премьер-министр лорд Гренвилл открыто заявил Бенджамину Франклину, американскому посланнику от Пенсильвании, о полной неправоте колонистов: «Вы, американцы, совершенно заблуждаетесь относительно своей конституции. Вы думаете, что королевские указы [американским] губернаторам не являются законами, и вы считаете, что вы вольны принимать или отвергать законы по своему усмотрению. […] Это ваши законы, поскольку законодательство колоний принимает король». В ответ на эту тираду сбитый с толку Франклин сумел лишь пробормотать: «Я не знал об этом». Не прошло и двух лет, как Гренвилл повторно изложил Бенджамину Франклину позицию британцев: «Ваш народ склонен не подчиняться королевским указам и действует так, словно эти указы к нему не относятся. Но это указы, а не расплывчатые рекомендации – не неопределенные рекомендации. […] Законодательство принимает король, поэтому законы действуют во всем государстве, и их необходимо соблюдать».

Семь лет спустя колонии, которые все еще считались собственностью Ост-Индской компании, продолжали игнорировать аргументы британцев. Колонисты не желали менять свой образ жизни, полагая, что в изменении нуждается британская колониальная политика. У лорда Гренвилла же было свое видение. Идеи Гренвилла защищал Томас Уэйтли, которого и сейчас считают его марионеткой. Написанный Уэйтли ответ на требования колонистов, который назывался «О недавно введенных правилах и налогообложении колоний» (The Regulations Lately Made Concerning the Colonies and the Taxes Imposed upon Them Considered), – блестящий пример того, как Уэйтли искажал доводы колонистов.

В своем ответе Уэйтли утверждал, что американцам не следует устраивать столько шума и жаловаться на отсутствие представительства в парламенте, поскольку девять десятых жителей Англии не имеют права голоса из-за отсутствия у них собственности, однако это не мешает парламенту представлять все британское население, включая как бедняков, так и население колоний. Иными словами, колонии «фактически имели представительство» в парламенте. Колонисты самостоятельно приняли решение об эмиграции и отказе от права голоса в обмен на такие выгоды, как более низкие налоги и возможность приобрести землю. Так почему же они теперь жалуются? Сам Уэйтли считал налоги необходимым злом, подобным «лекарству, у которого неприятный вкус, но которое лечит болезнь». Увеличение числа налогов и особенно их повышение, по его мнению, должно было способствовать национальному процветанию и ослаблению иностранной конкуренции.

Этот трактат Уэйтли написал по поручению лорда Гренвилла для обоснования необходимости новых налогов. В марте 1765 года премьер-министр провел через парламент закон, разрешающий прямое налогообложение в колониях: гербовым актом был введен сбор, который взимался с любой печатной продукции, от газет, альманахов и игральных карт до юридических документов, университетских дипломов, завещаний, разрешений и т. д. В связи с этим импорт бумаги должен был осуществляться только из Англии, а оплата всех документов должна была производиться за наличный расчет. Это было весьма болезненно, потому что колонии страдали от постоянного дефицита металлических денег. Для британцев гербовый акт стал настоящим спасением, поскольку отпадала необходимость в содержании дорогостоящих инспекторов для проведения обысков и исполнения сложных процедур. Сбор налогов становился простым и эффективным. Но для колонистов прямое налогообложение, включая гербовый акт, стало проклятием. Налог, введенный законом о сахаре, был косвенным, взимаемым с импортного оборота, а новый налог напрямую отнимал у них деньги. Закон подействовал на них как красная тряпка на американского бизона, но гербовый акт стал для колоний ударом в сердце. Конечно, американцы были убеждены, что его цель – отнюдь не наведение порядка во внешней торговле, а ограничение их свободы.

Британский парламент и король Георг III ожидали, что колонии поддержат их, но волнения в Бостоне начались еще до того, как закон вступил в силу. Колонисты основали новую полулегальную организацию, Sons of Liberty[58]58
  Сыны свободы (англ.).


[Закрыть], во главе с разорившимся пивоваром Сэмюэлем Адамсом. В нее вступали в основном представители среднего класса, которых гербовый акт затронул в первую очередь. «Сыны свободы» совершали набеги на почтовые конторы, запугивали торгующих марками чиновников и захватывали в портах корабли с грузом бумаги из Англии.

В отличие от французских революционеров, американские повстанцы казнили лишь соломенные effigies[59]59
  Чучело (англ.).


[Закрыть], символизирующие реального врага. Американская революция, в отличие от французской, не превратилась ни в террор, ни в диктатуру, а повстанцы всегда стремились к сохранению порядка и стабильности, которые когда-то построили благодаря британскому покровительству. Восставшие американские колонисты не штурмовали тюрьмы, не обезглавливали врага и не разграбляли замки и дворцы. Но рассматривать их восстание как «мягкую версию» революции было бы неправильно.

Борьба американских колонистов против британцев и их сторонников была очень непростой. В состав «Сынов свободы» входили и преступные группировки, чьи методы убеждения неоднократно пересекали тонкую грань между запугиванием и грубым насилием. У американских колонистов было принято вымазывать врагов в смоле и перьях. Это наказание также известно как Yankee jacket[60]60
  Шкура янки (англ.).


[Закрыть], и ему часто подвергали таможенников. По сути это была пытка: жертву раздевали, обмазывали при помощи жестких щеток горячей смолой или корабельным дегтем, а затем обваливали в птичьих перьях. Избавиться от «шкуры» жертва могла лишь через несколько дней, когда смола и деготь полностью высыхали. Подобные посягательства сочетались с уничтожением имущества чиновников, назначенных британским правительством, и неслучайно, поскольку это было дорогое имущество. Например, вице-губернатор Массачусетса Томас Хатчинсон вынужден был наблюдать за тем, как разгневанные демонстранты превратили его дом в Бостоне в руины: «Мало того, что они разнесли обшивку, они еще разрубили топорами двери, выбили все ставни, скинули с крыши черепицу, сломали живую изгородь и все деревья, украли серебро, семейные портреты, мебель и 900 фунтов стерлингов и уничтожили все документы, которые я бережно хранил в течение 30 лет». К следующему утру от дома Хатчинсона ничего не осталось. Шведский проповедник Нильс Коллин, переехавший из Стокгольма в Филадельфию в 1770 году и поселившийся в небольшой деревушке в Нью-Джерси, записывал в своем дневнике, что участники «Сынов свободы» действовали не менее беспощадно, чем британские солдаты: «Повсюду царили недоверие, страх, ненависть и эгоизм. Родители и дети, братья и сестры, женщины и мужчины – все были врагами друг другу… Бродяги-повстанцы варварски уничтожали все: скот, мебель, одежду и съестные припасы; они били зеркала, столы, посуду… поджигали дома и избивали тех, кто попадал к ним в плен».