Текст книги "Мечи и ледовая магия"

Холод прервал цепь его размышлений. Мышелову страстно захотелось потопать ногами, похлопать ладонями по собственным бокам или – еще лучше! – согреться, дав волю ярости, но он упорно сдерживал себя, возможно, для того, чтобы в итоге получить куда большее наслаждение, и принялся анализировать причины собственной тошнотворной усталости.

Прежде всего, ему пришлось хорошенько потрудиться, сначала отыскивая, потом уговаривая и подчиняя себе двенадцать воров-воинов – ну, прежде всего следует сказать, что этот контингент – вообще редкая птица. А потом обучить их! – половине пришлось овладевать искусством метать камни из пращи, а двоим (помоги им. Мог!) – сражаться на мечах. А чего стоило подобрать двоих наиболее подходящих на роль капралов – Пшаури и Миккиду, которые сейчас тайком дрыхли внизу вместе со своими командами, будь прокляты их шкуры!

Одновременно с этим Мышелов занимался поиском Старого Урфа и собирал для него команду из четверых минголов. Это был оправданный риск. Будут ли они действительно сражаться со своими в решающий момент? Ну, минголы всегда считались склонными к предательству. Но все равно очень полезно иметь нескольких представителей врага на своей стороне, чтобы лучше понять их. И еще благодаря им Мышелов мог более глубоко вникнуть в те мотивы, которые заставили нынешних минголов отправиться в великий морской поход.

А одновременно с этим Мышелов должен был искать, выбирать, покупать, упаковывать все необходимое, чтобы подготовить «Бродягу» к дальнему плаванию.

И ведь нужно было еще и заниматься научными изысканиями! Начать с того, что пришлось немало поломать голову над древними морскими картами из библиотеки ланкмарской Гильдии Астрологов и Навигаторов, освежить свои знания о ветрах, волнах и небесных светилах. А ответственность!

Ведь на его корабле собралось не менее семнадцати человек, а Фафхрда не было рядом, чтобы поддержать его и заменить, пока Мышелов спит, – и чтобы привести команду в порядок: лечить их от цинги, вылавливать их багром из воды, когда они падают за борт (Мышелов вот так едва не потерял большеногого Миккиду в самый первый день плавания), поддерживать в них боевой дух и удерживать их в должных рамках, заставлять их тренироваться, как это необходимо. (Подумать только, последнее занятие было не только обязанностью, но и иной раз удовольствием! Как удивительно завизжал Пшаури, когда получил основательный удар ножнами Кошачьего Когтя! – а потом еще разок, клянусь Могом!).

И наконец, само по себе опасное путешествие продолжительностью почти в месяц! На северо-запад от Ланкмара, через Внутреннее море. Сквозь вероломную брешь в Скальной стене (возле которой Фафхрд однажды искал королеву морских змеев) в Крайнее море. Затем – быстрый переход на север при ветре, дующем в правый борт, пока они не увидели черные крепостные валы Но-Омбрульска, стоявшего на той же широте, что и затонувшая Симоргия. Там он повернул «Бродягу» точно на запад, прочь от суши, и почти в самые зубы западного ветра, который пока что легко дул в их левый борт. После четырех дней хода по тоскливой замкнутой области они достигли того никак не отмеченного участка встревоженного океана, который и обозначал местонахождение Симоргии, согласно независимо проведенным расследованиям Мышелова и Урфа, – один узнал это из украденных карт, другой – отсчитывая узлы на счетных шнурах минголов. Затем путешественники снова повернули на север и шли два дня, причем воздух и вода быстро становились все холоднее, – пока, по их подсчетам, они не прошли половину пути до Когтей. А потом были два унылых дня топтания на одном месте в ожидании Фафхрда, при постоянно нарастающем холоде, – пока наконец ночью ясное небо не затянул этот ледяной туман, в котором и замер «Бродяга». Два дня, в течение которых Мышелов гадал, сумеет ли Фафхрд отыскать это место, да и явится ли он вообще. Два дня скуки и отчаянных сомнений, непослушания команды и дюжины воров-воинов – спящих сейчас внизу, в тепле, чтоб их высек Мог! Два дня размышлений о том, почему, во имя Мога, он потратил почти все дублоны Льдистого острова на это безумное предприятие, на то, чтобы нагрузить себя работой, – вместо того, чтобы потратить их на вино и женщин, редкие книги и произведения искусства, на радости и удовольствия для себя самого.

И наконец, постепенно, он стал подозревать, что Фафхрд вообще не покидал Ланкмар!!! Что он тогда, столь величественно, столь уверенно выйдя из «Серебряного Угря» со своим мешком денег, тут же принялся тратить его на те самые восхитительные вещи, которые Мышелов (воодушевленный примером добродетельного Фафхрда) отверг по глупости.

И дойдя в своих мыслях до вершины пика ярости, Мышелов схватил свисавшее с крюка на грот-мачте било и ударил в корабельный гонг с такой силой, что едва не разнес вдребезги обледеневшую бронзу. Вообще-то он даже слегка удивился тому, что покрытую льдом палубу «Бродяги» не усыпали острые осколки промерзшего коричневого металла. Тогда он ударил еще раз, и еще, и еще, так что гонг гремел, как медная вывеска во время урагана, а Мышелов подпрыгивал на месте и изо всех сил топал ногами, добавляя шума (и заодно отогреваясь).

Передний люк откинулся, Пшаури выпрыгнул наверх, как чертик из коробки, чтобы тут же очутиться перед Мышеловом и уставиться на него бешеными глазами. За старшим капралом выскочил другой, Миккиду, а следом – и все остальные, причем по большей части полуодетые. Потом, и куда более неторопливо, наверх выбрались, плотно стянув края своих капюшонов под желтыми подбородками, Гэвс и другие минголы, – и в то время как Урф легко, как привидение, скользнул к своему капитану и встал позади него, двое других заняли свои места у румпеля и на носу. Мышелов удивился не на шутку. Так значит, от этой ободранной звенящей тарелки и вправду может быть толк!

Мерно постукивая обтянутой войлоком головкой била по ладони правой руки,: Мышелов сказал:

– Ну, мои маленькие воришки (и в самом деле, все воры были по крайней мере на толщину пальца ниже Серого Мышелова). Похоже на то, что вы едва не проспали сигнал! – Он чуть зловеще усмехнулся, внимательно оглядывая массу обнаженной плоти, выставленной на мороз.

Потом продолжил:

– Но мы должны согреть вас – это необходимо в таком климате.., хотя каждый из вас на самом деле заслуживает хорошей порки, это я вам говорю! – Его усмешка стала еще более зловещей. – Чтобы избежать опасности ночного тарана – по местам!

Полуодетая дюжина промчалась мимо него, чтобы схватить длинные, тонкие весла со стойки между грот-мачтой и бизанью, опустить их вальки в десять соответствующих уключин и встать лицом к носу в полной готовности, расставив ноги, чтобы удержаться при качке, – рукоятки весел прижаты к груди, лопасти выставлены за борт, в туман. Команда Пшаури расположилась по левому борту, команда Миккиду – по правому, а сами старший и младший капралы надзирали за людьми с носа и кормы.

Мельком глянув на Пшаури и убедившись, что все находятся на должных местах, Мышелов скомандовал:

– Бродяги! Раз, два, три.., навались! – и ударил в гонг, тут же придержав его правой рукой за край, чтобы приглушить звон. Десять гребцов опустили весла в невидимую соленую воду и резко наклонились вперед, толкая их.

– Выпрямись! – медленно прорычал Мышелов, потом снова ударил в гонг. Корабль двинулся вперед, и волны тихо зашлепали по его корпусу.

– А теперь – вперед, вы, шуты, полуодетые карманники! – крикнул Мышелов. – Мастер Миккиду! Смени меня у гонга. Сэр Пшаури, заставь их грести ровнее! – И, передав било изумленному младшему капралу, он наклонился к загадочно скривившемуся лицу Урфа и шепнул:

– Пошли Тренчи и Гиба вниз, пусть принесут всем одежонку потеплее.

И наконец он позволил себе вздохнуть, в целом довольный делами, хотя и отчасти неудовлетворенный, потому что Пшаури не дал ему возможности поизмываться над собой. Ну нельзя же получить все сразу. Странно, конечно, видеть, что ланкмарский вор-домушник и оппозиционер Гильдии Воров обернется тем самым обещанным солдатом-моряком. Но это вполне естественно – ведь что взбираться по стенам домов, что лазать по мачтам, разница невелика.

Немного согревшись, Мышелов уже более доброжелательно думал о Фафхрде. Да и в самом деле, северянин пока что не опоздал на свидание; на самом-то деле это «Бродяга» прибыл на место слишком рано. Но теперь уже пришло назначенное время. Лицо Мышелова помрачнело, когда в его голове вдруг возникла остужающая своим реализмом мысль (одна из тех, что никому не нравятся): было бы настоящим чудом, если бы они с Фафхрдом умудрились отыскать друг друга в этой водной бесконечности, не говоря уж о ледяном тумане. Ну, впрочем, Фафхрд весьма изобретателен…

На корабле воцарилась тишина, если не считать плеска весел, ударов гонга и той легкой суеты, которая произошла вследствие того, что Пшаури отправил двоих за одеждой. Мышелов наконец обратил внимание на ту часть своего сознания, которая все это время пыталась разобрать странные звуки, доносящиеся из тумана. И почти сразу он вопросительно посмотрел на Старого Урфа. Опытный мингол медленно поднял и опустил руки. Мышелов кивнул, напрягая слух. Затем шум крыльев приблизился и стал слышен совершенно отчетливо. Что-то рассекло ледяную пелену над их головами, и белая тень с шумом упала вниз. Мышелов выбросил правую руку, чтобы отразить удар, – и почувствовал, как в его запястье и предплечье что-то вцепилось – тяжелое и живое. После мгновения страха, почти лишившего его дыхания, левая рука Мышелова схватилась за кинжал, но тут же оставила это намерение и вместо того потянулась к правой – и коснулась жестких лап с длинными когтями, обхвативших его руку, и нашла маленький кусок пергамента, обернутый вокруг чешуйчатой лапы и привязанный ниткой, которую Мышелов перерезал острым ногтем большого пальца. После этого большой белый сокол отпустил его руку и взлетел на короткий круглый брус, с которого свисал корабельный гонг.

А потом, при свете сальной свечи, которую принес и зажег один из минголов, Мышелов прочитал короткую записку, написанную крупными буквами;

«Привет, Малыш! Вряд ли в этих диких краях есть другие суда. Зажги красный огонь – и я пойду на него. Ф.»

Ниже было наспех приписано:

«Давай-ка при встрече изобразим внезапное нападение, помуштруем наши команды. Согласен?»

Белое пламя, горевшее ровно и ярко в неподвижном воздухе, высветило довольную ухмылку Мышелова, а также внезапно появившееся на его лице выражение недоверия и обиды, когда он прочитал постскриптум. Северяне все помешаны на битвах, и Фафхрд точно такой же.

– Гиб, давай сюда перо и чернила, – приказал он. – Сэр Пшаури, подними на грот-мачту красный фонарь и зажги его там. Да поосторожнее! Если подожжешь «Бродягу», я приколочу тебя к горящей палубе!

Несколько мгновений спустя, когда срочнослужащий Мышелова, маленький и ловкий, как кошка, грабитель (обремененный к тому же отпорным крюком), все же вскарабкался по снастям наверх, его капитан перевернул пергамент, расправил его, прижал к мачте и начал аккуратно писать на его обратной стороне при свете свечи, которую Гиб держал вместе с чернильницей:

«Приветствую безумца! Я зажгу два огня, один за другим через склянку. Я не согласен. Моя команда уже обучена. М.»

Он потряс листком, чтобы просушить чернила, потом аккуратно обернул его вокруг когтистой лапы сокола и туго обвязал нитью. Как только его пальцы разжались, птица взмахнула крыльями и, резко вскрикнув, унеслась в туман, не дожидаясь приказа. По крайней мере, этот воздушный посланец Фафхрда был обучен как следует.

Красный огонь, на удивление яркий, прорвался сквозь туман с грот-мачты и таинственно повис в десяти локтях над палубой. Потом Мышелов увидел, как, ради собственной безопасности и безопасности корабля, маленький старший капрал прикрепил фонарь к концу отпорного крюка и поднял его выше, заодно увеличив таким образом и расстояние, с которого можно было бы увидеть свет, – по меньшей мере на длину ланкмарской лиги, как быстро подсчитал Мышелов. Отличная мысль, вынужден был признать он, почти блестящая. Он приказал Миккиду изменить курс «Бродяги», чтобы попрактиковаться, и гребцы левого борта подняли весла. Мышелов пошел на нос, чтобы лично убедиться в том, что стоящий там плотно укутанный мингол неотрывно всматривается в туман перед кораблем; затем он вернулся на корму, где рядом с рулевым стоял Урф, оба они были отлично защищены от холода.

Потом, когда красный огонь уже светил и восстановилась относительная тишина, свойственная мерному ходу корабля, уши Мышелова невольно возобновили свою работу по поиску странных звуков в тумане, и он негромко сказал Урфу, не глядя на него;

– Скажи-ка мне, старина, что ты на самом деле думаешь о своих беспокойных собратьях-кочевниках и почему они оседлали корабли вместо коней?

– Они несутся вперед, как лемминги, ищущие смерти.., для других, – задумчиво проворчал старик. – Несутся галопом по волнам вместо суровых степей. Разорять города – это их главная потребность – неважно, на море или на суше. Но может быть, они убегают от Людей Топора.

– Я слыхал о них, – с сомнением в голосе произнес Мышелов. – Как ты думаешь, они действительно заключили союз с невидимыми мухами Звездной Пристани, которые летают над миром на ледяных облаках?

– Я не знаю. Но в любом случае они подчиняются магам своего клана.

Красный огонь потух. Пшаури спустился вниз – куда более бодро, чем поднимался, – и доложил о выполнении задания своему грозному капитану, который отмахнулся от него со свирепым видом, но тут же ухмыльнулся и приказал зажечь второй огонь через полчаса. Потом Мышелов снова повернулся к Урфу и тихо спросил:

– Если уж речь зашла о чернокнижниках.., ты знаешь о Кхахкте?

Старик молчал в течение пяти ударов сердца, потом прохрипел:

– Кхахкт – это Кхахкт. Он не колдун какого-нибудь племени, это уж точно. Он обитает на самом крайнем севере, в куполе, – но некоторые утверждают, что это плавучий глобус, – из самого черного льда, и оттуда Это Существо наблюдает за всеми делами человеческими, сея зло везде, где только может, когда звезды стоят правильно – или, лучше сказать, не правильно, – и все боги спят. Минголы боятся Кхахкта, и еще.., когда они достигнут критической точки, они повернут к Нему, умоляя Это Существо встать во главе них, пока они не станут самыми великими, самыми кровавыми кентаврами. Лед – его излюбленное жилище, лед – его оружие, и его ледяное дыхание – вернейший знак его близости, кроме мерцания.

– Мерцания? – неуверенно переспросил Мышелов.

– Солнечный или лунный свет отражается ото льда, – пояснил мингол. – Ледяное мерцание.

Мягкая белая вспышка бледным пятном прорезала темный жемчужный туман где-то вдали, и тут же уши Мышелова уловили шум весел – удары были мощнее, чем удары весел «Бродяги», более уверенные и ритмичные, хотя и не приходилось сомневаться, что это именно весла, и звуки становились все громче. На лице Мышелова отразилась радость. Он неуверенно всматривался в туман. Урф ткнул корявым пальцем прямо вперед. Мышелов кивнул и закричал пронзительно, изо всех сил:

– Фафхрд! Эгей!

Наступило короткое молчание, прерываемое лишь плеском весел «Бродяги» и шумом весел приближавшегося судна, а потом из тумана донесся крик, заставивший сердце Мышелова забиться быстрее, но почему-то угрожающий:

– Эгей, малыш! Мышелов, приветствую тебя в необитаемых водах! А теперь – защищайся!

Радостная улыбка Мышелова превратилась в яростную. Неужели Фафхрд всерьез намеревается сейчас, в тумане, осуществить свою шальную идею и устроить учебную битву? Он с изумлением глянул на Урфа, который в ответ лишь пожал плечами.

На мгновение впереди вспыхнул чуть более яркий свет. Мышелов, ни на секунду не задумавшись, скомандовал:

– Правый борт, суши весла! Быть наготове! Левый борт, на весла!

И, не обращая внимания на стоявших у руля минголов, он бросился к нему и повернул влево, помогая гребцам развернуть корабль.

Это оказалось весьма кстати – то, что Мышелов действовал со всей скоростью, на какую был способен. Из тумана впереди вынырнул толстый, заостренный, сверкающий таран, который в противном случае мог бы ударить в нос «Бродяги» и расколоть его пополам. Но теперь таран лишь со скрежетом скользнул по борту «Бродяги», заставив судно содрогнуться, и «Бродяга» резко вильнул вправо, слушаясь весел, которыми управляли солдаты-воры.

А потом, следом за тараном, туман разрезал белый острый нос корабля Фафхрда. Он был просто невообразимо высок, высок, как дом, и предвещал появление судна настолько огромного, что команда «Бродяги» задрала головы, и даже Мышелов задохнулся от ужаса и восхищения. К счастью, между ними оставалось немало ярдов, а «Бродяга» продолжал уходить вправо, иначе маленькое судно было бы просто расплющено.

Из густого тумана впереди надвигалась плоскость борта. В ярде над палубой «Бродяги» пронеслось бревно, которое легко смело бы в воду все, что осталось бы после первого удара, если бы Мышелов не успел сманеврировать; к ногам Мышелова с лязгом упало нечто, заставившее еще более расшириться его бешеные глаза: огромное покрытое льдом лезвие и нечто вроде лопасти весла, размером вдвое превосходящего весло «Бродяги» и похожего, черт бы его побрал, на ноготь мертвого великана.

Еще одно огромное весло пронеслось в воздухе, промахнувшись по мачте, но нанеся оглушительный удар Пшаури и сбив его с ног. И последнее не достало «Бродягу», потому что расстояние между ними все увеличивалось. С огромного и высокого, белого сверкающего корабля, уже таявшего в тумане, донесся могучий крик:

– Эй, трус! Уходишь от схватки! Эй, хитрый трус! Я достану тебя, козявка, куда бы ты ни спрятался!

Эти ужасные, безумные слова сопровождались таким же безумным смехом. Такого рода смех Мышелов уже слышал прежде – так хохотал Фафхрд в острые моменты схваток, но теперь смех звучал еще более безумно, чем когда-либо, совершенно по-дьявольски, – и при этом был таким громким, как будто дюжина Фафхрдов хохотала одновременно. Неужели он научил своих берсерков вторить ему?

Похожая на птичью лапу рука крепко вцепилась в локоть Мышелова. Урф показал на огромное сломанное весло, лежавшее на палубе:

– Это просто лед. – В голосе старого мингола слышался призвук благоговейного страха. – Лед, выкованный в холодной кузнице Кхахкта.

Он отпустил локоть Мышелова и, быстро нагнувшись, взял обломок покрытыми черными пятнами руками так, как можно было бы взять смертельно раненную ядовитую змею, и резко швырнул его за борт.

Позади Урфа Миккиду, обхватив за плечи Пшаури, приподнял его окровавленную голову над палубой. Но сейчас он смотрел на капитана, держа на весу своего бесчувственного, неподвижного друга. И в его глазах светился вопрос.

Лицо Мышелова окаменело.

– Гребите, бездельники! – сдержанно приказал он. – Энергичнее! Миккиду, пусть кто-нибудь другой позаботится о Пшаури, а ты бей в гонг, поднимай гребцов. Как можно быстрее! Урф, вооружай свою команду. Пошли вниз за стрелами и вашими роговыми луками – и пусть захватят для моих солдат пращи и все прочее. Берите свинцовые шары, не каменные. Гэвс, наблюдателем на корму, Тренчи – на нос. Да поживее, вы!

Серый Мышелов казался мрачным, поскольку ему в голову пришла мысль, которая ему очень не нравилась. Тысячу лет назад в «Серебряном Угре» Фафхрд заявил, что наймет двенадцать берсерков, впадающих в безумство в битве. Но догадывался ли его дорогой друг, ныне обуянный демоном, насколько безумными окажутся эти двенадцать сумасшедших и что их безумие будет заразительным и поразит его самого?

***

Над ледяным туманом мерцали звезды, словно холодные свечи, приглушаемые лишь спорящим с ними светом луны, висевшей низко на юго-западе, где далеко-далеко собирался шторм, вздымавший в воздух густую пелену ледяных кристаллов.

Почти над самыми жемчужно-белыми волнами, расстилавшимися ко всем горизонтам, кроме юго-восточного, летел на восток выпущенный Мышеловом сокол-почтальон. Насколько мог видеть глаз, ни единого другого существа не было в пустынной бесконечности, и все же птица внезапно вильнула в сторону, как бы подвергшись нападению, потом отчаянно заколотила крыльями и зависла в воздухе, став беспомощной, словно ее кто-то схватил. Но в прозрачном пространстве рядом с птицей никто не появился…

Лоскуток пергамента, обернутый вокруг лапы сокола, развернулся как по волшебству, на мгновение застыл в воздухе, а потом снова обернулся вокруг чешуйчатой лапы. Белый сокол отчаянно помчался на восток, мечась из стороны в сторону, как будто стремясь избежать преследования, и летя так близко к белой клубящейся массе, словно был готов в любой момент нырнуть в нее.

Из пустоты в том месте, где был пойман и отпущен сокол, зазвучал голос, произносящий длинный монолог:

– Будет более чем достаточно для членов сообщества Умфорафора со Звездной Пристани и Кхахкта – владыки Черного Льда, если моя уловка сработает, – а она сработает! Милые сестры во дьяволе, возрыдайте! – ваши возлюбленные, осквернившие вас, уже мертвы, хотя еще дышат и движутся. Хорошо выношенная и созревшая месть куда слаще, чем мгновенная. А слаще всего – когда те, кого вы ненавидите, любят, но вынуждены убивать друг друга. И если мои записки не принесут мне этого сверхблаженства, то мое имя не Фарумфар! А теперь вперед, мой плоский воздушный конь, лети быстрее ветра, мой невидимый чудесный ковер!

***

Странный низкий туман сгустился, мороз обжигал, но одежда Фафхрда, сшитая из вывернутых шкур северных оленей, отлично хранила тепло. Опершись рукой, одетой в перчатку, на невысокий ростр – шипящий снежный змей, Фафхрд удовлетворенно наблюдал с носа «Морского Ястреба» за своими гребцами, продолжавшими грести с таким же усердием, как и в первый момент, когда была отдана команда, после того как он заметил красный огонь, зажженный Мышеловом на грот-мачте. Его гребцы были крепкими парнями, умевшими и работать, и драться, когда это было необходимо. Девять из них были одного с ним роста, а трое еще выше – его капралы Скаллик и Маннимарк и сержант Скор, – но двух последних сейчас не было видно из-за тумана, лишь слышалось, как Скор отбивал время на корме. Каждый из младших офицеров тут же отдал команду своим людям.

«Морской Ястреб» был великолепным прочным морским вельботом – немного длиннее и уже в бимсе, с более высокой мачтой, с надстроенными носом и кормой, в отличие от судна Серого Мышелова (хотя Фафхрд и не мог этого знать, не увидев «Бродягу»).

Внезапно Фафхрд слегка нахмурился. Пелли должен бы уже добраться до Мышелова и, получив ответное послание, вернуться, – ведь этот маленький серый человечек никогда не упустит возможности поразглагольствовать, хоть дав волю языку, хоть посредством пера. Ну, в любом случае пора подняться наверх – ведь Мышелов может зажечь второй сигнальный огонь, а Скаллик вечно дремлет на вахте. Но когда Фафхрд приблизился к мачте, перед ним вырисовалась семифутовая тень – некий призрак, закутанный в серый мех выдры.

– В чем дело, Скаллик? – прохрипел Фафхрд, глядя вверх, поскольку призрак был выше него на пядь. – Почему ты оставил свой пост? Отвечай быстро, мерзавец! – И, без дальнейших предупреждений, он саданул своему старшему капралу кулаком под ребра, что заставило детину отступить на шаг и (непонятно почему) лишило его легкие воздуха, необходимого для ответа.

– Мороз.., как в чреве ведьмы.., там, наверху, – наконец с трудом выговорил Скаллик. – А моя вахта.., кончилась.

– Отныне и навсегда ты будешь дожидаться смены на посту, пусть даже сам Ледяной Ад обрушится на все вокруг тебя, а может, и на тебя самого. Но ты свободен, – и Фафхрд еще раз поддал по той же самой критической точке. – Сейчас ты напоишь гребцов, четыре меры воды на одну меру виски, и если ты сделаешь более двух глотков последнего, я об этом узнаю!

Он резко повернулся, в два шага очутился у мачты и уверенно полез вверх, цепляясь за выступы бронзовых колец, мимо реи, к которой крепился свернутый большой парус, все выше, пока его руки в перчатках не ухватились за короткий поперечный брус «вороньего гнезда». Подтянувшись на нем, Фафхрд удивленно подумал о том, что туман почему-то обрывается слишком резко, без плавного перехода в увенчанное звездами небо, – как будто бы неощутимая, но плотная пленка, вобравшая в себя пылинки льда, удерживает его, прижимая вниз. Когда Фафхрд встал на брус и выпрямился, он оказался по пояс в тумане, настолько плотном, что северянин едва мог разглядеть собственные ноги. Он вместе с верхушкой мачты словно бы несся сквозь жемчужное море, волнуемое невидимыми гребцами в самой его глубине. Звезды сказали Фафхрду, что «Морской Ястреб» по-прежнему идет точно на запад. Интуиция не подвела его даже в тумане, окутавшем все внизу. Хорошо!

Да уж, бестолковый Скаллик говорил правду. Здесь действительно было холодно, как в уборной демоницы, но холод прекрасно бодрил. Фафхрд отметил, что на юго-западе поднялся ветер, взбудораживший туман, а к северу от этого места находилась та точка, где он заметил огонь, зажженный Мышеловом, – почти на горизонте. Жирная неровная луна сейчас находилась именно там, почти касаясь воды, но все еще достаточно яркая. Если Мышелов зажжет очередной сигнальный огонь, тот появится выше, поскольку гребцы Фафхрда уже должны были подвести судно гораздо ближе к кораблю Мышелова. Фафхрд внимательно исследовал западную часть горизонта, чтобы убедиться в том, что вторая красная вспышка не растворилась в сильном свете луны Невона.

Фафхрд заметил черное пятно на неровном, ярком жемчужном круге. Пока он вглядывался в пятно, оно быстро выросло, обрело крылья, стало белым и, с криком опустившись на прикрытое перчаткой запястье Фафхрда, вцепилось в него когтями.

– Ты что-то встрепан, Пелли. Кто тебя так? – спросил Фафхрд, разрывая нити и разворачивая обернутый вокруг лапы пергамент. Он узнал начало собственной записки, перевернул листок и при тусклом свете луны прочитал сообщение Мышелова.

"Приветствую безумца! Я зажгу два огня, один за другим через склянку. Я не согласен. Моя команда уже обучена. М.

Никаких фальшивых атак, ты, шавка, бывшая когда-то моим другом, но слишком зазнавшаяся! Я хочу, самое малое, уничтожить тебя, собака!"

Фафхрд прочел обращение и первую фразу с огромным облегчением и радостью. Следующие две фразы заставили его удивленно нахмуриться. А когда он добрался до постскриптума, его лицо исказилось, на нем появилось выражение ужаса и страдания. Он поспешно просмотрел письмо еще раз, вглядываясь в начертание букв и слов. Они, безусловно, были написаны Мышеловом, но постскриптум чуть более небрежно, как бы второпях. Обрывок какой-то мысли промелькнул в голове у Фафхрда, но он тут же его отбросил. Скомкав пергамент, он засунул его в карман.

Он сказал самому себе низким, ровным голосом, как говорят люди, погруженные в кошмар:

– Я не могу в это поверить, но не могу и пренебречь этим. Я знаю, когда Мышелов шутит и когда говорит всерьез. Должно быть, в этих приполярных морях бродит мгновенно поражающее безумие, возможно, выпущенное тем магом, которого упомянула Афрейт… Ледяной Чародей… Кхахкт. И еще.., и еще я должен подготовить «Морской Ястреб» к настоящей войне, в какой бы момент она меня ни застигла. Мужчина должен быть готов к любым событиям, и неважно, насколько они обжигают и терзают его сердце…

Он бросил на запад последний взгляд. Фронт шедшего с юго-запада шторма уже приблизился, гоня перед собой ледяные кристаллы. Он отрезал сектор круглого белого туманного моря, оставив на смену обнаженный черный океан. И оттуда сочился белый свет, застававший Фафхрда пробормотать: «Ледяное мерцание…»

Потом куда ближе, едва ли на расстоянии десяти полетов стрелы, еще в тумане, но уже поблизости от расчищенного ветром пространства, вспыхнул и погас красноватый огонь.

Фафхрд быстро нырнул в туман и начал, перебирая руками, быстро спускаться вниз, его ноги почти не касались медных колец.

***

Существо внутри шарообразной пустоты, обернутой темной картой, прекратило метаться, застыло в неподвижности, отвернувшись от окруженного водой солнечного диска на экваторе, и принялось начитывать голосом, напоминающим треск трущихся друг о друга льдин:

– Услышьте, атомы-малютки, что бурлят в морях морозных… Услышьте, духи холодов, и ответьте: «Я готов»… Отыщите-ка суда, что плывут туда-сюда, и заставьте двух героев биться до смерти на море. Ледяной поток крадется, в ледяной вливаясь ад, а мингольские отряды храмы рушить норовят. Если двое разгадают хитрость замыслов моих, вы, невидимые духи, сами уничтожайте их! Вы крушите их суда, вы дробите их тела, плоть их в клочья разнесите, подвиг этот совершите! А закончив дело тьмы – погасите солнце вы!

И со змеиной ловкостью Существо обернулось вокруг себя и прикрыло черным железным колпаком мягко светящийся солнечный диск, окруженный водяными стенами, погрузив тем самым внутренность сферы в абсолютную темноту, хихикая при этом и хрипло шепча:

– И все эти великие боги начнут ныть у себя на небесах, взывая к солнцу.., боги, тоже мне! Обычные хвастуны! Кхахкт никогда не хвастает, он действует!

***

У основания грот-мачты «Бродяги» Серый Мышелов схватил Пшаури за горло, но сдержался и не стал трясти его изо всех сил. Из-под окровавленной повязки, охватывавшей его лоб, бледный капрал с вызовом уставился на Мышелова.

– Неужели одного легкого удара хватило, чтобы все твои мозги вытекли наружу? – прорычал Мышелов. – Почему ты зажег этот огонь, ты же выдал врагу наше местонахождение?

Пшаури поморщился, но продолжал твердо смотреть в глаза капитану.

– Ты сам это приказал.., и ты не отменял свой приказ, – упрямо произнес он.

Мышелов плюнул, но вынужден был признать правоту капрала. Этот дурак повиновался, поскольку был совершенно не в состоянии рассуждать самостоятельно. Ох уж эти солдаты, с их слепой преданностью дисциплине, а в особенности отданному приказу! Но самым поразительным сейчас кажется то, что еще вчера этот послушный идиот был вором-грабителем, порождением предательства, ложи и тупого самомнения. Мышелов снова с сожалением признался себе, что ему действительно следовало отменить приказ, что было бы вполне логично, и сделать скидку на глупость человеческую, а в особенности – подумать о том, что намеревался сделать этот дурак, когда полез на мачту во второй раз. Пшаури по-настоящему еще не пришел в себя после удара по голове, бедняга, поэтому он сразу швырнул в море крюк и фонарь, когда Мышелов заорал на него снизу, с палубы.

– Ладно, – ворчливо бросил он, разжимая пальцы. – В следующий раз – если он будет – подумай, прежде чем что-то сделать. Попроси у Урфа маленькую чарку белого бренди. Потом иди вперед, встань на вахту вместе с Гэвсом.., я хочу удвоить посты на корме и на носу.