Текст книги "Заговор генералов"

Коновалов уже понял, к чему ведет разговор Чума. Ай да Пашка! И ведь есть в его речах резон… Но поторговаться надо, а то не поймет, не поверит.

– Ну, делить шкуру неубитого медведя рановато, Паша. Хотя мысли твои, честно заявляю, заслуживают пристального внимания. И если не пороть горячку, а с умом подойти, полагаю, мы сможем договориться.

– Вот это я и хотел от тебя услышать, Андрей Васильевич. Ты не думай, что я собираюсь подолгу возле тебя кругами ходить, нет. Я мужик простой и вопросы решаю быстро. С тобой сработаемся!

– Ну ты даешь! Ну, Чума! – восхитился генерал. Он-то хотел маленько сыронизировать, а Пашка принял за чистую монету и просиял.

– Вишь, что вспомнил? Старую мою кликуху. А я от нее никогда не отрекусь. Только времена другие пошли – крутые. И все бывшие общаки, гордость, так сказать, воровская, работать должны, а не по сортирам храниться до последней нужды. Нам это дело придется крепко поправлять. Кровушка прольется, но для пользы общей ничего не жалко… Ну, это политика, а в ней ты куда сильней меня. Чего я говорю!…

– Каждому – свое, Паша. А за помощь спасибо. Принимаю. Днями и начнем кампанию. Только… ты меня понимаешь, пока нам с тобой светиться ни к чему. Мы специально эти вопросы обсудим. Чтоб уверенность была – взаимная, а не тяп-ляп – и разбежались.

– Само собой.

– Ну вот и славно. А у меня к тебе, Паша, встречный разговор имеется. Хочу начать с барышни. Ежели подарок, как ты говоришь, так я ее заберу, не возражаешь, надеюсь?

Чума лишь развел руками.

– Но я продолжу. Вот ты о политике заговорил, а сам-то, оказывается, в ней ни хрена не смыслишь. Как же так?

– Не понял тебя, – нахмурился хозяин и даже отодвинулся на стуле. – Чем тебе не угодили?

– Да я не про себя, Паша. На мою благодарность, сказал уже, можешь всегда рассчитывать. Я о тебе самом. Что это за девку твои «качки» тянут?

– Какую девку? – изумление Чумы казалось искренним.

– Вот я и хотел у тебя узнать, – со странной улыбкой продолжал генерал. – Ты тут о великих делах мыслишь, а сам свою дурную башку под топор суешь. Зачем, Паша?

– Да о какой девке, при чем тут моя башка?

– Ладно, не валяй дурочку, меня ведь тоже не пальцем делали. Поглядел я в глазок, как твой Эдик ее… извини, не к столу будь сказано. Ну, так откуда она у тебя? Про Зинку я не говорю, с ней вопрос решен. Ну, Паша, будь человеком, колись, я ж не враг тебе!

Чума вдруг вскочил, подбежал, хромая, к окну и дернул за какой-то шнур. Тут же появился одетый официантом парень.

– Леонида сюда! – заорал Чума и вернулся к столу.

Вошел его телохранитель, который сидел рядом с шофером, когда ехали сюда.

– Ты чего им позволил, твою мать! – буквально взвился хозяин. – Я приказывал или нет? Почему молчишь?! – Он грохнул кулаком по столу. – Иди, немедленно разберись, доложи и реши, кто будет наказан. Девку привести в порядок! Мудаки! Иди, Леонид, об остальном поговорим позже. Охрану сменить. – Он отдышался от вспышки гнева и тяжелым взглядом вернулся к Коновалову. – Извини, Андрей Васильевич. Прав ты…

Значит, все верно, думал Коновалов. Не соврала Зинка. И показать даже сумела, где их содержат. В нижнем этаже никакой охраны не оказалось, беспечно живут разбойнички. Сюда бы парочку его ребят, прикинул Коновалов, и вся компания шагала бы уже с руками на затылке. Заглянул он и в глазок камеры, соседней с той, где ночевала похищенная Зинаида. Все увидел своими глазами гость. Женскую руку, прихваченную наручниками к спинке кровати. Заросший темным волосом гориллообразный торс Эдика. Вскинутые над его плечами, ритмично покачивающиеся женские ноги. И все – в полной тишине, как в немом кино. Зинке проболтался Эдик, как они всю ночь насиловали какую-то девицу, дочь чуть ли не премьера правительства. Птица, говорил, с гонором, а в койке – обычная шмара.

Коновалов, разумеется, не собирался раскрывать источник информации, хотя Чума легко мог бы предположить. Но Зинку ему уже не достать. Решил Коновалов забрать девушку к себе и поселить на даче в Барвихе, в качестве пока прислуги, а потом, при удачном раскладе, увезти в Сибирь.

– Так вот, я все о той же политике, Паша. Чья, говоришь, она дочь? Уж не Аркашки Лямина ли? Об этом вся Москва судачит: похитили, мол, девку, теперь жди, когда выкуп сумасшедший потребуют. Она, что ли?

Чума понуро кивнул.

– Ну вот, у тебя, можно сказать, золото в руках, а ты его, извини, в дерьме топишь! Ты вот в Сибирь собираешься, как тот Ермак, а того не понимаешь, что у Аркадия в руках, по сути, весь тот регион. В общем, слушай внимательно. Делай, что хочешь, но девка должна быть в полном порядке и, уезжая, говорить спасибо. Иначе всем твоим планам – полная хана. Если желаешь, могу взять на себя роль посредника. Но если твои мудаки перестарались, плохо, Паша…

– Ах, твою мать! – снова жахнул Чума кулаком по столу и тут же стал дуть на ладонь – больно.

– Ладно, денек-другой подержи, создай условия. Поколите чем-нибудь, да только всерьез на иглу не посадите, а то с вас станется! Горилл своих от нее убери, чтоб как в страшном сне остались… Такие вещи, Паша, уметь надо делать… Знаешь, пришлю-ка я к тебе одного своего специалиста, он ее через сутки на ноги поставит и, что было, заставит забыть. Если хочешь, конечно… Таких профессионалов у нас на всю систему раз-два – и обчелся. Как?

– Присылай, – хрипло согласился Чума.

– Ну вот и славненько. Спасибо, угостил на славу, а банька, Паша, высший класс!…

Внизу, в гараже, они чинно простились. Перепуганная Зинка сидела на заднем сиденье коноваловского шестисотого «мерседеса», забившись в угол. Рядом с шофером устроился охранник. Позади Чумы стоял Леонид. Он пригнулся, посмотрел внутрь «мерседеса» и выпрямился. На лице его не отразилось никаких эмоций.

– А специалиста моего, Паша, Вениамином зовут, легко запомнить. Он позвонит тебе от моего имени. Ты уж прими, он дело знает. Ну, пока. – Коновалов сел на заднее сиденье. – Все, Володя, поехали.

Охранник кивнул, а шофер мягко тронул машину. Тут же стало подниматься забрало гаража и, когда «мерседес» выехал за ворота, закрылось – плавно и бесшумно.

– А этот, мрачный такой, – вдруг почти в самое ухо зашептала Зина, – и есть у них самый главный. Пидор он…

– Да ну! Ты про того, что в серебристом костюме? Почем знаешь?

– Ха-а! Видели б вы, как он на женщину смотрит!

– Глаз у тебя, однако… Действительно…

Вот так, век живи – век учись, а все одно дураком сдохнешь, подумал генерал. Ему бы и в голову не пришло таким вот образом определять сексуальные наклонности людей. А ведь наверное права девица… Ну и Пашка!

Но это удачно, что Чума согласился на присутствие Вениамина. И Лямина эта под присмотром окажется, и, чем черт не шутит, глядишь, еще какие-нибудь тайны всплывут… А Аркадия уже сегодня можно будет обрадовать… И поприжать маленько. А то ведь и не угадаешь, с какой стороны подойти… Трудно с этими провинциалами. Пока пооботрутся, пообтешутся в столичной-то круговерти! А время уходит. Причем самое дорогое… Да, хитер, конечно, Паша, но как бы самого себя теперь не перехитрил…

Коновалов скосил глаза: Зина дремала, забравшись с ногами на сиденье и привалившись всем телом к нему. Подарочек…

Человек вовсе не сентиментальный, Андрей Коновалов после недолгого разговора с Аркадием Ляминым почувствовал вдруг нечто вроде угрызений совести. И хотя ни к похищению, ни ко всему остальному он не имел ни малейшего отношения, у него перед глазами почему-то все время маячил образ собственного сына и мешал сосредоточиться на главном. Генерал постарался объяснить и одновременно успокоить отца Ларисы, что с дочерью, в общем, слава Богу, большой беды не случилось. Что она хоть пока и находится в чужих руках, но все же под контролем. Каким? Ну, странный вопрос: какими способами контролируется та или иная ситуация в том ведомстве, в котором долгие годы трудился Коновалов. Лямин понял и больше не задавал ни дурацких, ни провоцирующих вопросов. Тем более что проблема ее возвращения непременно решится в ближайшие день-два. Почему так долго? А это опять из области контроля. Да в общем-то, и не обладает нынче генерал Коновалов той властью, что имел, работая вместе с Президентом, – пусть Аркаша скушает сей тонкий намек. И подумает заодно: кого надо держать в друзьях, а кто только лапшу вешает на уши… Словом, получилось удачно. Договорились лично встретиться, чтобы по возможности ускорить освобождение дочери. И если не ослышался Андрей Васильевич, то даже прозвучало туманное обещание искренней дружеской помощи в ряде вопросов, вызывающих в ближайшем будущем взаимный интерес. «Понимаете, о чем речь?» – намекнул вице-премьер.

Коновалов, конечно, не считал себя дураком, чтобы с ходу поверить в искренность обещаний Лямина: чего не наговоришь в его-то положении. Но уже одно то, что общение состоялось и не вызвало с противоположной стороны неприятия или чисто формальной реакции типа «благодарю», «ценю», уже говорит о том, что мужик он, похоже, нормальный, незашоренный президентским окружением, которое во главе с Генкой Чулановым, этим вчера еще сопливым завлабом, в буквальном смысле слова подминает под себя сегодня и администрацию, и правительство. Как случилось, где кошка пробежала? Жили в одном доме, дети в одну школу ходили, любовь у них, понимаешь… Поговаривают, это, последнее, сильно раздражает Чуланова. А вот он, Андрей Коновалов, никаких препятствий детям не чинит: любите – любите. Хотя, может быть, в глубине души, и не очень одобряет выбор сына…

Но на этом уровне сражаться с Генкой он считал просто неприличным для себя. Если уж делать, как писала комсомольская газета его юности, то делать по-большому! А насчет того, как случилось, тут вопрос, конечно, прямо скажем, риторический. И в основе конфликта, перерастающего теперь в затяжную, видимо, войну, была одна и довольно простая, примитивная даже, причина: чье влияние на Президента окажется сильнее. Вот здесь и следует искать источник всех страстей…

В недавние времена, когда были еще слишком свежи в памяти те несколько дождливых августовских дней, которые несомненно войдут в историю, ибо были, словно бы ритуально, окроплены кровью невинных агнцев, генерал госбезопасности Андрей Коновалов считал себя связанным с Президентом, что называется, одной веревочкой. Они рядом стояли на танке у стены «Белого дома». Президент, вверивший ему жизнь свою и собственной семьи, не считал возможным скрывать от него ни мыслей своих, ни дальнейших планов обустройства России. И Андрей Васильевич не раз слышал из его уст достаточно твердые заверения, в частности, и о том, что никакого уничтожения отечественной промышленности он не допустит. Пусть, мол, братья демократы тешат себя пока капитализацией сферы обслуги, которая в России никогда не покидала зачаточного состояния, занимаются фермерством, свободным предпринимательством, но основа индустриальной мощи страны, а следовательно и ее политической независимости, останется незыблемой. Однако вышло все как раз наоборот. Крупнейшие предприятия, как и, в общем, вся остальная сфера производства, быстро оказались жертвой честолюбивых замыслов самоуверенных «новых русских экономистов» с дипломами Гарварда и Принстона. Селекционная работа, проведенная ими с помощью ваучеризации и приватизации, привела к тому, что по бесчисленным городам и весям страны, где была рассредоточена основная масса промышленного производства и занято большинство трудоспособного населения, появились толпы безработных. Рвались создаваемые десятками лет производственные связи, останавливались заводы и фабрики ввиду отсутствия госзаказов, предприятия акционировались и обретали никому не известных новых хозяев. Чуланов и К0 вызывали к жизни бизнесменов американского образца, но на поверхности оказались «новые русские», и битва между ними за контрольные пакеты акций приняла самые кровавые формы. Дикая капитализация вышвырнула Россию из числа уважаемых государств.

Президент, умевший, когда сильно припекало, вопреки советам собственного окружения, принимать отдельные решительные шаги по сохранению хотя бы видимости престижа недавно великой державы, в данном вопросе оказался бессилен. Чуланов с командой действовал круто и бескомпромиссно. Душа патриота Коновалова не могла смириться с развалом практически всех сфер жизни – политической, экономической, социальной, а следовательно, и всего того, что с детства звалось Родиной.

К этому следует добавить, что и в сознании основной массы обиженного и ограбленного неправедной политикой правительства населения те принципы, ради которых совершался демократический переворот 91-го года, оказались крепко подорванными, если не скомпрометированными вовсе. А обида, известно, объединяет.

Резкие высказывания Коновалова, хоть в недавнем прошлом и генерала госбезопасности, и начальника Девятого управления, однако, всем известно, человека из простых, нашенского, русского, так сказать, принесли его имени определенную популярность, привлекли к нему обделенные слои населения. Это ведь только новоявленная российская демократия может позволить себе все ломать и от всего отказываться – от истории до сдерживающих центров. Патриотические же силы, глубинная Россия, собирающиеся под знаменами национального единения, увидели в Коновалове одного из новых своих лидеров, о чем заявлялось неоднократно и во всеуслышание. И, оперируя прежней терминологией, скоро генерал Коновалов мог не без удовлетворения сказать о себе, что он, опираясь на народное доверие, сумел-таки нажать на Президента и вынудить того отказаться от услуг Чуланова. Увы, как показало время, ненадолго.

Приближались очередные президентские выборы. Перспектива прочно сидящего на кремлевском троне «великого демократа» рисовалась совсем не безупречной с точки зрения всеобщей, привычной народной поддержки. А правда – от здоровья первого лица до здоровья страны – только вредила делу. Сама же правда заключалась в том, что спасти экономику государства от неизбежного краха может либо возврат к командной экономике и неизбежное в этом случае восстановление авторитарной политической системы, либо опора на массированный приток иностранных инвестиций и передача иностранному капиталу контроля над экономикой России. Первый вариант не проходил никоим образом. И тогда из небытия был вызван все тот же Чуланов, чтобы со свойственной ему решительностью и азартом оказать необходимое давление на общественное мнение: если потребуется – обыграть, прижать к стене, душу вынуть, но – добиться победы. Что, собственно, и было с блеском осуществлено Геннадием Алексеевичем, обласканным и поощренным самим Президентом. Но теперь, естественно, результатом его возвращения в первые кремлевские советники стала немедленная отставка Коновалова и поддерживающих его линию патриотически настроенных членов правительства и генералов. Веревочка, связующая Коновалова с Президентом, на сей раз оборвалась навсегда. Это понимали обе стороны. Кончилась битва влияний, начиналась война компроматов.

Открыл ее Генка Чуланов, обвинив ближнее к Президенту лицо в подготовке антиправительственного и антипрезидентского заговора. Жертвой первого удара стали ряд вице-премьеров и министров, державших в руках еще не до конца разграбленный промышленный потенциал, несколько высших генералов и наиболее известный среди них – Георгий Ястребов, секретарь Совета безопасности. О последнем говорили как о наиболее вероятном претенденте на главный пост в стране, а имя его в оппозиционной прессе постоянно, как бы ненавязчиво, однако не без дальнего прицела, ассоциировалось с именем великого полководца Жукова, спасителя России, получившего, по легенде, свое имя от защитника земли русской Георгия Победоносца. Вот такая просматривалась духовная связь. Разве могли долго выдержать подобное Сам и его демократическое окружение!…

Ответный удар буквально несколько дней назад нанес Коновалов. И теперь ждал результата, который должен был обрести широкий общественный резонанс. Андрей Васильевич не считал себя злым человеком. Уж во всяком случае – не злопамятным. Попрание интересов державы волновало его гораздо больше каких-либо собственных неурядиц. Поэтому, ничего не имея, в общем, против Генки Чуланова, а тем более против его семьи, он был уверен, что зло, заключенное в антигосударственной, антинациональной деятельности нынешнего руководства страны, должно быть пресечено в корне. Желательно навсегда.

Будучи отставленным от руководства государственной безопасностью, генерал Коновалов, в силу специфики своей многолетней работы, не мог, да и не собирался терять связи со службой, подобно тому как это случилось у него с Президентом. И люди свои остались, и методы деятельности мало в чем изменились. Но для начала следующей операции, теперь уже бескомпромиссной войны, требовался сильный аргумент, сногсшибательный факт, после которого противник уже не оправился бы и всю оставшуюся жизнь пахал на одно лекарство. Иными словами, оправдывался бы, лишенный всеобщего доверия. И такой факт, естественно, нашелся: недаром же служба долгие годы хлеб с маслом жрала. И сейчас, ожидая результатов первой акции, Коновалов отчетливо представлял свой следующий ход. Как знал и то, что во время принятия крутых, а по-нынешнему – судьбоносных решений необходимо владеть не только всей информацией, но и подготовленными, обученными, готовыми на все ради идеи сторонниками. Точнее – исполнителями…

Между прочим, ни одна революция на земле не делалась исключительно чистыми руками. Куда ни кинь взгляд, говаривал Коновалов, хоть во Францию, хоть в Штаты, хоть в Россию или в тот же Китай. Это уже после охотно избавлялась она, кровожадная по сути своей дама, от собственных сторонников, посмевших запятнать ее якобы непорочное платье. И, зная это, генерал понимал также, что без определенной подготовки резких движений в этой державе производить не следует.

А что касаемо сторонников, которых они вдвоем с Георгием Ивановичем нередко в последнее время обсуждали, то эти легко делились на две категории: одни – в массе своей – исполнители, другие же – вольные или невольные попутчики. Часть из них была искренна в своих целях и желала победы для нового передела собственности, другая – прикрывалась идеями патриотизма для захвата власти, были люди, действительно видящие в авторитаризме спасение государства, но были и деятели, подобные Чуме. Эти последние, прежде чем будут низвержены по причине запятнанных одежд великой идеи, сперва положат свои денежки на алтарь Отечества, вернут свой долг народу. Откроют свои закрытые счета в Цюрихах, Бернах и Женевах, отдадут наворованное. Как, впрочем, и многие другие из попутчиков. Но в настоящий момент они все до единого необходимы движению за возрождение России.

Лично для себя Коновалов решил три основных вопроса. Первый касался президентской власти, если, конечно, без таковой уже никак не может обойтись русский народ. Себя в этой роли Андрей Васильевич не видел. Не переоценивал собственных сил. Самая подходящая в этом смысле фигура – разумеется, Георгий Ястребов. Он правдив, искренен, напорист, даже груб, но это льстит российскому мужику, не привыкшему миндальничать ни в семье, ни на пашне, ни у станка. Георгий знает это мнение Коновалова и торопит. Хотя и видит, что излишняя торопливость сейчас пользы не принесет. Впрочем, понятно, ведь Георгий – боевой командир, ему дворцовые интриги не по плечу. Тут иная школа требуется, иная служба…

Перед собой же Коновалов поставил вполне достижимую на сегодняшний день цель: губернаторство. Во-первых, это конкретная власть. Ресурсы, деньги, пространства, самостоятельность. Во-вторых, трамплин для безупречного входа в высшее руководство государством. И в этом ему весьма может помочь тот же Чума.

Уезжая нынче от него, Коновалов оглянулся, и снова взор его поразила слепящая пирамида Мострансгаза. В сущности, все тот же Газпром, крупнейший в стране монополист, который неприступной стеной стоит на пути новейших преобразований господина Чуланова. И дай Бог ему стоять дальше. Монстром его называют! Но на нем и, пожалуй, двух-трех подобных ему все еще Россия и держится. И кто знает, может, стараниями, скажем, Чумы вырастет напротив Мострансгаза другой, не менее заметный ориентир – какой-нибудь Транслес, о котором мечтает бывший зек…

Да, деньги нужны. Много денег. На восстановление России…

И наконец, третий вопрос. Коновалов желал увидеть крах Генки. Может, не столько даже самого, сколько его поганого дела. Так пусть же дочь его, став женой Стаса, будет свидетельницей морального падения отца и благородства души Коновалова, который не даст размазать Генку, словно дерьмо по стенке сортира, а с легким сердцем отпустит на веки вечные в желанную ему Америку, ко всем чертям, на все четыре стороны…

Неожиданно вспомнилась Зинка, доверчиво прильнувшая к его плечу в машине. Вот уж воистину единственный человек, которому во всей этой истории повезло. Как Золушке. Она сейчас, наверно, уже приехала в Барвиху, осматривается… Ничего, обживется, а там, глядишь… Ах ты, старый пень! На телятинку потянуло? Ничего, она сама ему нынче с лихвой продемонстрировала, что он еще может, и может хорошо! Так что если вечерок освободится от неотложных дел, которых, как всегда, хватает, можно будет навестить ее… помочь обустроиться…

От приятных размышлений отвлек резкий сигнал телефона. Володя доложил, что на даче все в порядке, девушка сдана с рук на руки Марине Федоровне, совмещавшей у Коновалова должности кухарки и домработницы, они вроде поладили, а сам он возвращается. Не будет ли каких срочных указаний?

Хороший человек Володя. Преданный. И четкий – два раза повторять не нужно.

– Чем занимается наш подопечный?

– В настоящий момент, Андрей Васильевич, его «семерку» разоружают в спецгараже ГУВД.

– Смотри-ка, упрямый какой…

– Так точно.

– Как считаешь, это хорошо или плохо?

Володя молчал: видать, раздумывал, какой ответ нужен генералу. Наконец прорезался:

– Может, он не знает, с кем дело имеет. Поэтому?

Уклонился от прямого ответа, усмехнулся Коновалов.

– Так я повторяю вопрос: хорошо это для нас или плохо?

– Андрей Васильевич, – в голосе адъютанта-телохранителя послышалась обида, – вы ж не поставили задачи, а требуете решения.

– Верно. Ну, раз не знаешь ответа, не спускай с него глаз. Где Вениамин?

– Все ваши инструкции ему переданы, полагаю, в настоящий момент уже там. О связи договорились. Первая информация будет в восемнадцать. Я доложу отдельно.

– Хорошо… – Коновалов почему-то тянул время. – Ну… а как там… все-таки?

– Вы имеет в виду девушку?

– Не только… я вообще, как там?

– Если хотите моего совета, Андрей Васильевич, я бы предложил вам отложить сегодняшний визит к Кострову, заменив его телефонным разговором, а самому отправиться отдохнуть. На всякий случай я попросил Марину показать новенькой, где что, так сказать, и вечером, если ничего экстраординарного не произойдет, быть свободной. Или отменить?

– Не надо… Раз так решил, пусть будет… Может, ты, дружок, и прав. Ладно, жду. Приезжай, подумаем, что делать дальше.

Совсем забыл про Кострова! А нельзя. Это – деньги прежде всего. И очень большие.

Коновалов в задумчивости покачал в руке трубку сотового телефона, в безопасности которого был абсолютно уверен, и ловко, словно играючи, набрал той же рукой номер Кострова.

– Здравствуй, Марк. Это я. Какие новости? Как с поступлениями?

– К сожалению, Андрей Васильевич, не могу сильно порадовать. Правда, это не телефонный разговор…

– У тебя возникли подозрения? Прислать специалиста?

– Особых-то, в общем, нет, – вздохнул Костров. – Только кто ж в этой-то стране может быть в чем-то абсолютно уверен?

И этот тоже, зло подумал Коновалов. «Эта страна, это государство!» Будто оно не их! Не они в нем живут, да и помирать собираются! Патриоты херовы! Впрочем, справедливости ради следовало сказать, что и самого себя генерал иной раз ловил на том же… Но он-то имел в виду чулановское государство, а не Россию, какой уж по счету кровью умытую. О своей бы России он так никогда не сказал…

– Если потеряем уверенность, Марк Михайлович, – строго заметил генерал, – тогда нечего и огород городить. Без уверенности мы вроде этих… демократов ваших.

– Ну, уж сразу и моих! – засмеялся Костров. – Что-то вы воинственно настроены сегодня, господин генерал! К чему бы это? А вы, между прочим, собирались посетить мой салон. Вот, кстати, будет возможность и дружков заклятых поглядеть! Приезжайте, уверяю вас, не потеряете времени зря. Заодно и о делах поговорим. Без посторонних. Как?

– Так ведь на твоих посиделках, Марк, такая публика в основном, что плюнуть хочется. И откуда они только берутся, эти пидоры недобитые, шлюхи и прочая сволотень!

Костров уже хохотал от речей негодующего Коновалова.

– Нет, – отсмеявшись, сообщил почти доверительно, – нельзя вам так, Андрей Васильевич. Какой же вы после этого губернатор будете? Да вас же, такого прямолинейного и непримиримого, никто не выберет. Не-е, приезжайте обязательно, будем вас обтесывать да воспитывать, интеллигента из вас лепить, хотя бы на время выборов.

Похоже, насмехается! Какую ж это он, интересно, неожиданно силу за спиной ощутил? С чего такой тон?

– Не мельтеши, Марк, – с грубоватой генеральской прямолинейностью перебил собеседника Коновалов. – Навестил я тут одного твоего приятеля, так просто, по пути, как говорится. Спросить хочу: это уж не твоя ли идея – оказать посильную помощь одному знакомому бывшему генералу?

Все знал Коновалов, но вопрос его мог быть очень неприятен Марку. Ничего, пусть слопает и держит себя согласно чину. Невелик босс.

– Так ведь… насколько мне известно, вы сами… – даже растерялся Костров.

– Да вот в том-то и дело, что вы, прежде чем начинать, могли бы поставить старших в известность. А то получилось, как у сопливых мальчишек: вы натворили, а мне – расхлебывай вашу дурь. Вот завтра в прокуратуру поеду, – не стал открывать правды генерал, – буду говорить с замом генерального по следствию. Не знаю, не знаю…

– Я скажу вам честно, Андрей Васильевич, – словно решился Марк, – просьба исходила от Толи со ссылкой на… в общем, известно вам откуда. А то, что сработано топорно, это, извините, издержки производства. Не мои кадры, знаете сами. Прикажете утопить, за этим дело не станет. А оно – для всех нас превыше всего. Ваши слова.

– Слова-то мои, да только дело требует чистых рук…

– Бросьте, Андрей Васильевич! Хотите, напомню ваши же проникновенные речи по поводу революции? Впрочем, вы правы, шпаны становится многовато. Ладно, учту на будущее. Так приедете? – уже деловым, даже сухим тоном поинтересовался Костров.

– Погляжу. Особо не рассчитывайте, но… может быть. И учтите, Георгий очень недоволен. Как там у евреев-то? Суббота для человека или наоборот? Не помните?

– Именно так. Сперва идет человек, а суббота – для него.

– Вот и я об этом. Наша идея – человек. Будущее России. А все остальное – салоны там всякие, терема кирпичные, «линкольны» и прочая мишура – это все для дела, для будущего. Не забывайте, Марк Михайлович!