Текст книги "Смертельные акции"

Придя в школу в первый день, маленький Боря затаился в уголке класса, огляделся вокруг и понял: придется тяжело. Со временем это подтвердилось: девочки любили красивых и удачливых мальчиков. Красивым он сам себя сделать не мог, и, значит, ему предстояло трудиться в поте лица, приобретая могущие привлечь девочек достоинства. То, что без девочек он в жизни не обойдется, Размахов понял сразу: его темперамент начал мучить его довольно рано. Возможно, тут были виноваты грузинские предки…

Очень рано Боря стал самостоятельным. Это было правильно, выгодно, это была стратегия. Тем более что самостоятельность могла со временем стать еще одним качеством, привлекающим девочек. В этом смысле он выгодно отличался от девяноста девяти процентов мужского населения России, не взрослеющего до седых волос, предпочитающего с материнских шей пересаживаться на женины… Размахов умел все делать сам. Умел находить работу, еще учась в школе. Умел принимать решения. Умел действовать. Учился профессионально водить машину. Приобрел диплом массажиста. Никогда не сидел без денег. Играл на бирже. Занимался плаванием, теннисом, карате. Кроме того, читал много книг по психологии и социальной философии. Это помогало ему и в карьерном росте, и в личной жизни. Он гордился приобретенным умением определять сущность человека через пять минут беседы с ним. По прошествии этого времени Размахов уже мог предсказывать поступки или слова человека и соответственно заранее выстраивать свою линию поведения. Это напоминало игру в шахматы.

Такие особенности характера изрядно сказались на размаховской внешности: профиль его даже для нефизиогномиста мог быть указанием на характер владельца – капризный, упрямый. Слегка ленивый. Победитель. Ни в чем себе не отказывает. Нижняя челюсть тяжелая – любитель мирских удовольствий. Нос, правда, был мягковат и загибался вниз, но подбородок выдавался вперед и имел квадратную форму, а верхняя губа была вздернута.

Наполеоновские комплексы Размахова принуждали его к постоянному действию и противодействию. Он постоянно чего-то добивался. Ему должно было удаваться все на свете. Все у него должно было быть самое лучшее. Он должен был блистать и жить приятно. Депрессий у него никогда не бывало – это неконструктивно. Пить он не пил, расслаблялся исключительно при помощи секса. Он был несколько старше молодого энергичного поколения предпринимателей, но абсолютно вписался в него, перенял все их повадки, замашки, стиль жизни. В наше время модно быть здоровым и богатым. А также неглупым…

Поскольку давалось ему в жизни все достаточно легко, то если Размахова постигала случайная неудача, он впадал в ступор. В эти редкие моменты знакомые могли видеть его грустным. (Марина, например, явно испытывала удовольствие, видя Размахова захандрившим, и старалась как можно дольше продержать его в этом состоянии – при помощи критических замечаний. Видимо, при его постоянной самоуверенности и заносчивости она начинала ощущать себя недостаточно комфортно, а может, сама любила руководить…) Потом для Размахова наставал период «бури и натиска» – он напрягал все силы и целеустремленно шел в выбранном направлении, пока препятствие не обрушивалось, не выдержав давления. Размахов не торопился, это было главное, ждать победы он мог сколь угодно долго. Примерно такую тактику пришлось ему применить для взятия крепости под названием Марина, тогда, несколько лет назад. Система в который раз оправдала себя, и красавица Марина сдалась. Сдалась, не успев подумать, вообразить последствия своего поступка, просчитать на холодную голову. Трудно быть умной женщиной: эмоции все-таки частенько брали верх над рассудком… Однако, придя в себя, Марина поняла, что ничего, собственно, не теряет, даже приобретает – Размахов приложил много усилий, чтобы ее именно в этом убедить. И она решила остаться… Конечно, Размахов понимал, что Марина его просто-напросто не любит. Понимал и то, что и в будущем, сколь угодно отдаленном, у него не было никаких шансов на взаимность. Зато отношения их были крепкими, основанными на многочисленных расчетах, постоянно производимых обеими хитрыми сторонами, и на партнерстве. Они были необходимы друг другу.

Марина, устав ждать, вышла из машины размяться. Вскоре возле нее притормозила белая «Нива», оттуда вылезли Размахов и водитель «Нивы», принялись ходить вокруг, разводить руками, заглядывать под днище и сыпать терминами – изображать типичный мужской разговор. Наконец проблема была решена при помощи троса. Размахов, спросив дорогу у водителя, развернулся и поехал в обратную сторону. Марина так ничего на это и не сказала. Размахов даже забеспокоился – обычно в таких ситуациях без скандала не обходилось… Надо было срочно что-то предпринять, чтобы сердце сердившейся на него женщины смягчилось. Размахов положил успокаивающим движением руку на Маринину ногу в чулке, чуть сжал. Марина поняла этот жест в том смысле, что Размахов просит прощения. Что ж, сегодня она еще была готова его ему дать…

– Руль лучше держи, – посоветовала она ему не слишком суровым тоном, снимая его руку со своей коленки.

Размахов вновь обрел хорошее настроение и, для того чтобы больше не слушать молчание, потянулся к приемнику и включил радио. Попсовые песенки довольно приятно скрашивали скучную дорогу.

…В карьере Размахову помогала его крайняя неразборчивость. Он любил сравнивать себя с мелким хищником, вроде гиены, которая может питаться чем угодно и ничем не брезгует. Такое сравнение вовсе не казалось ему обидным. В юности он видел когда-то в Таллинском зоопарке гиен – у них оказались чрезвычайно серьезные, сообразительные морды, похожие на человеческие. Они собирались у решетки клетки, три гиены, и смотрели на Размахова внимательно, решая для себя, что он за человек. Возможно, им тоже для этого требовалось не более пяти минут… Они просто использовали на полную катушку врожденные способности в борьбе за выживание. Мало ли что они не родились львами. Они и так справятся…

Женщин Размахов покорял по-разному, в основном – играя на чувствительных струнах женской натуры, старательно изображая из себя порядочного человека. В сущности, от порядочного человека он в отношениях с женщинами ничем и не отличался – разве что тем, что в своих поступках руководствовался соображениями высшей пользы, а не указаниями совести. Зачем, считал Размахов, плевать в тот колодец, из которого пьешь? Вести себя порядочно было гораздо более выгодно, это всегда окупается. В ответ женщины раскрывались, и если была бы возможность подвести баланс и точно все рассчитать, оказалось бы, что отдают они в целом гораздо больше, чем получают. Кроме того, Размахов, несмотря ни на что, к женщинам относился скорее с благоговением, – возможно, из благодарности за то удовольствие, которое они способны были ему доставить… Он имел о них несколько наивное и преувеличенное представление – был сторонником того мужского лагеря, который исповедует теорию: женщина была создана позже мужчины, – следовательно, она совершеннее, так как на мужчине впервые были опробованы новые технологии. (Остальные мужчины принадлежали к лагерю «молчи, женщина, твое место на кухне».) В постели Размахов всегда предпочитал доставлять удовольствие своим партнершам, нежели получать его самому; это и было для него главным удовольствием и даже предметом гордости. Потому и с женщинами отношения всегда, даже и после разлуки, оставались у Размахова душевные…

Однако при этом Размахов отдавал предпочтение определенному типу женщин: они должны были обладать третьим размером бюста, зелеными глазами, рыжими волосами и страстью к экспериментаторству. При этом наличие мозгов не являлось необходимым фактором. Но и полное их отсутствие не поощрялось… Обычно к тому же все эти женщины были чуть старше Размахова. Это было интересно, от них он мог чему-то научиться. А непрерывное самосовершенствование входило в размаховскую программу.

Однажды у Размахова был довольно негативный юношеский опыт, в санатории он познакомился с девушкой, которая показалась ему странной – она явно воображала себя актрисой, ей очень нравилось Бориса дразнить, шокировать. Поначалу его это привлекло – было экзотично и приятно. Со временем же переросло в настоящий тяжелый кошмар. С тех пор Размахов решил встречаться только с теми женщинами, которые вели себя с ним совершенно адекватно… А если уж совсем честно, то он был просто немного трусоват.

Таким образом, связь с умной и загадочной Мариной, не предусмотренная жизненным размаховским кодексом, совершенно выбивала его из колеи, лишала его существование приятной стабильности, к которой он с детства тяготел.

Зачем была нужна ему именно Марина – он не знал. Вероятно, по привычке приобретать все самое лучшее. Поскольку Марина к тому же работала на него, то есть принадлежала к кругу его интересов, была маняще близка, потенциально достижима – он не мог не попробовать… Однако, добившись ее внимания, он не получил обычного удовлетворения от хорошо провернутой интриги. Марина постоянно ускользала от Размахова, ее приходилось завоевывать снова и снова, что не давало интересу угаснуть. Марина была вызовом размаховским возможностям. Он время от времени чувствовал, что Марина умнее или опытнее его. Однако она была с ним. Как в рекламе пива: «Это моя рука – это ее рука»… Что было нужно Марине от Размахова? – задумывался иногда он. Вероятно, деньги. В первую очередь. Внимание, восхищение. Кроме того, наличие мужчины стабилизировало жизнь. К тому же Размахов способен был доставить Марине удовольствие, а это не так часто встречается, как можно было подумать… Что ж, все это он готов был ей предоставить. Взамен же на этот раз не получал ничего. Ну почти ничего. Близость с Мариной не сделала их по-настоящему близкими, и понять ее он так и не смог. До сих пор он не знал, как она отреагирует на ту или иную ситуацию, и боялся. Боялся выглядеть глупым, боялся не то сказать… При этом Марина не была истерична, ненормальна, непредсказуема из-за нелогичности. Просто она жила по каким-то своим законам, которые Размахов так и не вычислил. Чем он являлся для нее, какое место занимал в ее жизни? Что в нем нравилось Марине? Что было неприемлемо? Он не знал ничего и впервые в жизни испытывал неуверенность. Это было чрезвычайно неприятно. Надо было что-то делать, как-то выходить из сложившейся ситуации. Проще всего, казалось бы, было расстаться с Мариной и обрести покой, заведя роман с какой-нибудь провинциальной дурочкой, которая будет смотреть на Размахова большими глазами. Пополнить образовавшийся дефицит самоуважения… Но расстаться с Мариной – значило одновременно проиграть. Нет. Он должен, должен был узнать ее, понять, взять верх – ну а потом можно будет и оставить, забыть, как решенную задачу…

– Хочешь есть? – спросил Марину Размахов заботливо.

При дороге рядом с заправочной станцией сияло заведение Макдоналдса. «Выросли как грибы эти иностранные забегаловки, удивительно, как они прижились… – размышляла Марина, пока они стояли в небольшой очереди из трех машин к окошку выдачи, – что-то есть в этом свидетельствующее о наивном характере нации. В сущности, Макдоналдс – детское удовольствие…» Марина его не любила. Берегла свою модельную фигуру, цвет лица и во всех случаях предпочитала суши-бар «Якитория». Но, конечно, смешно было и мечтать о том, чтобы сырая рыба пользовалась в народе такой же популярностью, что и булка с котлетой, а изящные японские забегаловки распространились бы и на загородные трассы… Столько эстетов в этой стране не наберется.

Подъехав к окошку, Размахов заказал на себя и на Марину все, что счел нужным, все, что любил сам, не уточнив у нее, что будет она, – забыл, как обычно. Марина увидела и в этом очередное подтверждение тому, что как мужчина Размахов совершенно «не орел». С привычной брезгливостью она наблюдала за тем, как пакет с оставшимся от еды мусором Размахов ничтоже сумняшеся выставляет прямо на проезжую часть, не дав себе труда дойти до урны. С такими замашками «не комильфо» Марина мирилась всегда с особым трудом, а у Размахова их было не счесть. Для ее аристократической натуры уже одно то, что мужчина свободно отходит по естественным надобностям за киоск в центре города, было шоком. Ну и что, что туалетов в Москве мало. Мы же цивилизованные люди! Марина хотела, чтобы все, кто ее окружает, были цивилизованными людьми. Не промахивались мимо урн, например, не пренебрегали маникюром, ходили бы в чистых ботинках в любую слякоть… Умели бы красиво завязывать галстук. Пользоваться ножом при еде. Пропускать женщину вперед где надо, а вовсе не при выходе из общественного транспорта… Не дарили бы цветов в целлофане… И многое прочее. Марина, конечно, тоже была в этом смысле неидеальна. Но за окружающими все зорко подмечала…

Марину терзало, что Размахов, как она считала, был нелучшей ее партией из возможных. Он был промежуточным этапом на пути к достойной жизни. В качестве подпорки он был почти идеален. Все мужчины, встречающиеся на ее пути, считала Марина, – это что-то вроде приспособлений для шлифования и огранки алмаза, каковым она сама и являлась. В общении с ними она обретала опыт, знания – бесценные вещи, не купишь их ни за какие деньги! Приобретается собственной шкурой. При помощи правильно подобранной последовательности смены мужчин Марина формировала собственную личность. Главное было – вовремя уловить момент, когда связь уже переставала быть выгодной, засечь самое начало этого неприятного процесса; вскоре любое общение вместо энергии для движения вперед становится обузой, путами, камнем, тянущим в болото. Рано или поздно она бросала всех. Иногда бросали ее, но гораздо реже. Она не расстраивалась – в итоге это всегда оказывалось выгодно. Как говорила ее старая бабушка: «Если у тебя хороший муж, брось его! Следующий будет еще лучше. Если у тебя плохой муж – держись его, следующий будет еще хуже…» Мужчин мудрая Марина выбирала только представительных, если можно так сказать – отборных, так что каждый последующий был в чем-то лучше предыдущего. Но, к сожалению, каждый раз она убеждалась, что недостатки рода человеческого, особенно мужской его половины, совершенно неисчислимы и куда разнообразней, чем достоинства…

В случае с Размаховым Марина очень боялась пропустить момент, когда пора будет делать ноги. Он устраивал ее по многим пунктам. Это беспокоило. Рождалась привычка – все-таки Марина была женщиной, привыкала к людям быстро, тем более к тем, которые относились к ней преувеличенно хорошо… Потому время от времени Марина оглядывала себя с ног до головы, искренне удивляясь: что я, такая красивая и умная, во всех смыслах интересная женщина, делаю рядом с этим плюгавым, непривлекательным, сомнительным человеком? И именно в этот момент ушлый Размахов, шестым чувством улавливая Маринины колебания, становился неуемно заботливым и насколько возможно милым. Марина таяла. Уход отодвигался.

Дорога, дорога… Полжизни проводишь в дороге, думал Размахов. Я ведь уже не мальчик… Пора бы осесть, заняться чем-то приличным, представительным. Чтобы людям не стыдно было рассказать… А что, подумал он. Раскрутится в итоге мое модельное агентство – и буду я солидный человек. Женюсь… Хорошо бы, например, жениться на Марине… Только боязно. Во-первых, не пойдет. Независимость любит. Даже странно для женщины… И потом, очень умная. Так и будет Размахову неуютно. Не будет она окружать его вниманием, пироги с вязигой печь… Зато в обществе выгодно с ней показаться. Вот я какой, маленький да удаленький, какую шикарную женщину заполучил, у вас такой нет и не будет… Ну а если изменит, бросит? Засмеют же… М-да, проблема.

А ведь я влюбился, с ужасом подумал Размахов. Как пить дать влюбился… Себе что ж врать-то.

Он посмотрел на Марину. Она, устав от долгой дороги, соснула, откинув голову на спинку сиденья. Шея у нее была прекрасная – длинная, белая. Размахов вздохнул. Сиди, как дурак, любуйся… Ни тебе нежности, ни простоты – он же не мальчик, в книжные страсти играть. Тяжеловато в таком возрасте… А покоя с ней не будет, это точно. И что за дрянь эта красота, подумал Размахов, и к чему она сдалась людям? Одни ведь неприятности – обладать ею нельзя, хоть и в руках держишь, а все мало кажется и не твоя она… Неужели все дело в инстинкте размножения, скажем? И красота – просто здоровый вид? Да быть того не может… А если и так, все же грустно. Грустно… Влюбился. Теперь терпи, Размахов.

С нежностью посмотрев на Марину, Размахов аккуратно положил ее голову себе на плечо. Марина, вздохнув, пошевелилась во сне. О господи, подумал Размахов, скоро же мы приедем?..

Езды оставалось часа три.

Воронеж оказался красивым, спокойным городом, вовсе не таким маленьким, как представляла себе Марина. Они не спеша проехали по проспекту Революции, главной улице города, на котором гордо возвышалась единственная в городе сталинская высотка, так называемая ЮВЖД. От печки танцевать было удобнее, но все равно они потратили еще довольно много времени, колеся по улочкам и выискивая Машин дом.

Маша Кузнецова в этот момент, приняв душ, сидела над утренней чашкой кофе и сокрушалась об утерянном вместе с остальным содержимым чемодана бюстгальтере от Нины Риччи.

В дверь позвонили каким-то чужим звонком: обычно Маша могла узнать, кто из обитателей квартиры явился домой. Немного удивившись раннему визиту, Маша пошла открывать, решив, что это, наверное, дворник опять пришел ругаться по поводу мусоропровода.

Марина и Размахов вышли из машины, поднялись на третий этаж зачуханного панельного дома и позвонили в обозначенную в адресе дверь. Размахов держал в руках папку с Машиным портфолио, хотя объяснить внятно, зачем он его потащил с собой, наверняка не смог бы.

Дверь квартиры им открыла сама Маша, одетая в домашний халатик, и Размахову показалось, что она сейчас упадет в обморок. Он на всякий случай обаятельно улыбнулся и протянул вместо «здрасте» Маше ее папку.

– Вот… – сказал он. – Мне кажется, что это ваше…

Маша смотрела на него как на привидение. На мгновение ей показалось, что Размахов примчался подписывать с ней многомиллионный контракт. Эту шальную мысль быстро сменила следующая: Размахов приехал потому, что польстился на Машины молодые прелести. Но и эту мысль пришлось отбросить, так как за спиной Размахова маячила та самая шикарная блондинка из студии.

Увидев, как дрожит чашка в Машиной руке, Размахов тут только понял, какое впечатление должно было произвести его неожиданное появление на пороге девушки, не прошедшей кастинг и живущей, мягко говоря, не в соседнем дворе. На минуту он даже смутился. Хотя, подумал он с профессиональным цинизмом, неизвестно, чего от нее ждать, может, она сама все это специально устроила, чтобы лишний раз напомнить о себе. И не такие случаи бывали…

– Здравствуйте!.. – подала наконец голос Маша, прервав затянувшуюся театральную паузу. – Здравствуйте, Борис Максимович! – добавила она, твердо помня из прочитанных книг по карьерному росту, что люди очень любят слышать собственное имя.

– Мы зайдем? – Размахов и Марина, перешагнув порог, зашли в коридор, оглядываясь по сторонам. В квартире ощутимо пованивало кошками, обои были старые, местами вытертые добела.

– Проходите! – продолжила Маша свою роль гостеприимной хозяйки.

Прошли на кухню. Мельком Размахов отметил горку грязной посуды в раковине.

– Хотите чаю? – предложила Маша.

Размахов сел на стул и объяснил ей цель своего визита.

– Вот так, – закончил он. – В этой папке были очень важные документы, так что нам необходимо срочно ее получить. Кстати, ты в нее не заглядывала?

И тут его ждал сюрприз. Машины глаза неожиданно наполнились слезами, подбородок задрожал.

– Борис Максимович… – прошептала она, – у меня нет… нет вашей папки!..

– То есть как?! – громче, чем надо, воскликнул Размахов, и Маша шарахнулась от него к стенке. Лицо Марины приобрело безнадежно-отчаянное выражение.

– Все украли! И… и деньги! – выговорила Маша и тут, не выдержав, разрыдалась. – Там вещи были… дорогие… Я к вам на показ хотела съездить… Я у знакомых заняла!..

– О черт! – только и сказала Марина и, отойдя к окну, закурила, предоставляя Размахову самому разбираться с рыдающей девушкой.

Вконец запутавшаяся в хитросплетениях судьбы, Маша поила гостей на кухне чаем, догадываясь, что карьеру модели, во всяком случае с помощью этого агентства, ей сделать уже не удастся. Размахов, конечно, на словах ее жалел, обещал помнить о ней и сразу вызвать, как только представится подходящий случай, и даже кое с кем ее познакомить, но, после того что она натворила, Маше в его добрую волю верилось с трудом.

…Выйдя из подъезда, Размахов вздохнул и потянулся. Вовсю шпарило солнце, тело было ватным, глаза болели: давала себя знать тяжелая ночь.

– Что ты предлагаешь? – спросил он у Марины. – Каковы будут дальнейшие действия?

– Предлагаю провести время до отъезда с пользой. Денежки нам все равно улыбнулись… Я предлагаю о проблемах подумать в Москве. Например, раз уж мы здесь, – Марина принялась листать путеводитель, – можем посетить, например, музей военно-морского флота, музей Крамского, музей Дурова, отца-основателя цирковой династии Дуровых… Ну знаешь, дрессировщики?

– Дуры вы, – передразнил ее Размахов. Лучше снять номер в отеле, – сказал он, решив смириться с ударом судьбы, – я бы сейчас в кровать завалился часика на четыре.

– У человека карьера летит к черту, – вздохнула Марина, – а вам только бы в кровать завалиться… Все вы, мужики, одинаковые.

Возвращались они в полном молчании. Помириться с Мариной они так и не успели, несмотря на краткий и какой-то нервный секс, произошедший между ними в гостиничном номере лучшей местной гостиницы. Наоборот, они словно дулись теперь друг на друга за что-то и старательно смотрели в разные стороны. Хуже всего было то, что размаховское лирическое настроение не улетучилось. Это значило, что придется совершать какие-то поступки, которые никакой выгоды лично Размахову не принесут. Например, навестить родителей, сделать Марине предложение или пожертвовать деньги на ремонт храма.

Сегодня утром я проснулся от странного внутреннего толчка: словно что-то подбросило меня на диване, заставило открыть глаза, странным холодом пробежало по коже. Никогда не испытывал раньше подобных состояний. Будучи по натуре человеком серьезным, хотя и веселым, я считал себя до мозга костей материалистом: никакие там внутренние голоса, ни подозрения, ни предчувствия не могли сравниться с силой моего разума, умением логически выстроить ситуацию, рационально ее разложить. Так я всегда считал. И когда мне говорили о всяких там пришельцах, экстрасенсах-кудесниках, я смеялся в душе. Настоящий адвокат всегда должен слушать только голос разума, даже если что-то внутри…

Я сел на диване. Было около семи утра. То самое «что-то внутри» не давало мне покоя. И тут я вспомнил… Я вспомнил все, что происходило сегодня ночью.

Небольшая река текла слева направо. По обеим сторонам реки стояли люди. Их лиц не было видно. Постепенно становилось все темнее и темнее. Внезапно на реке появился плот, не управляемый никем, он плыл против течения. На плоту под темным покрывалом лежали двое. Один – совершенно очевидный покойник. В ногах у него горела свеча. Он должен был что-то важное сообщить второму, который лежал рядом и ждал. Ждал какой-то страшной тайны.

Вторым был я.

На протяжении всего сна я пытался разглядеть лицо покойника. Сгустившаяся темнота мешала мне. Казалось, вот-вот, секунда – и он повернет ко мне свое лицо и тогда я узнаю… Покойник повернул голову. Я узнал его.

Конечно, это был сон. Но никогда прежде я не испытывал подобного состояния обостренной ясности, сверхреальности происходящего. Это был сон. Но в ту секунду я готов был биться об заклад, что все это действительно со мной происходило. Но я совершенно забыл, кто был этот покойник. Все усилия вспомнить ни к чему не приводили. Чувствуя, что меня начинает трясти, я решил взять себя в руки.

– Так. Срочно принять холодный душ и выпить чашку кофе, – приказал я сам себе вслух.

Обжигающий ледяной душ подействовал: на какое-то время в моей душе не осталось ни страхов, ни предчувствий, ни смятения, одна только ясность. Теперь чашка кофе и – работа.

Нет ничего вкуснее хорошо сваренного кофе. Особенно если добавить в него в самом начале приготовления немножко черного молотого перца. Совсем чуть-чуть. На кончике ножа. Так я и сделал. Чувствуя, как тепло разливается по всему телу, весьма довольный собой, я отпивал кофе маленькими глотками и обдумывал сегодняшние дела. Нужно будет позвонить Турецкому, встретиться с Ларисой Машкиной (про себя я отметил, что эта мысль доставила мне удовольствие).

Внезапно в моей памяти снова возник ночной кошмар.

Вдруг я понял, кто этот человек… Алмазный король Михаил Машкин. На мгновение мне стало страшно… темнота начинала сгущаться, покойник повернул ко мне голову…

Снова захотелось под холодный душ. И пожалуй, еще кофе. Но только перца побольше. Мысли путались в моей голове, наскакивали друг на друга, не успевая превращаться в осознанные решения: срочно принять меры собственной безопасности… еще раз встретиться с Ларисой… Если бы у меня был сонник, я бы, наверное, попытался растолковать эзотерический смысл своего сна. Река… Плот… Покойник… Свеча… Да, собственно, и так все ясно: пережитые события последних дней оказались слишком впечатляющими для моей разомлевшей под ялтинским солнцем психики. Плюс к этому наверняка добавились смутные образы просмотренных одновременно нескольких телефильмов. Переключаюсь с одного канала на другой я довольно часто, пытаясь отследить несколько действий сразу. Кстати, очень полезное упражнение для адвоката. Вот только не помню, чтобы во вчерашних фильмах были плоты, свечи и покойники… Скорее всего, это просто обрывки детских воспоминаний. Ненавижу эту психологию. Нет ничего хуже самокопания, попытки понять, что, как и почему происходит в твоей душе. Это просто душевный онанизм какой-то. Я всегда так считал, нимало не сомневаясь в справедливости собственных мыслей, и всегда с некоторой неприязнью относился ко всяким там психоаналитикам, причисляя их к рангу экстрасенсов. Жуликов, одним словом. Но вот настал в моей жизни момент, который заставил призадуматься, а не пора ли мне самому… Раздумывая таким образом, я сварил себе еще кофе, вышел с чашкой на балкон.

Неожиданно мое внимание привлекла ситуация, не имеющая к моим размышлениям никакого отношения, но заставившая меня взглянуть на некоторые вещи иначе.

На перекрестке подрабатывали мальчишки: мыли стекла у остановившихся на светофоре машин. Небольшие купюры (с балкона я не мог разглядеть какие) из рук водителей переходили в карманы замызганных штанишек пацанов, едва успевающих за короткое время меняющего глаза светофора сделать (и, судя по тому, что им платили, хорошо) свою работу. В одной из машин я увидел за рулем женщину, лицо которой показалось мне знакомым. Пока я вглядывался в это лицо, мальчишки успели вымыть стекла, но вместо положенной платы дама эффектно сложила комбинацию из трех пальцев и нажала на газ. Очевидно, нечасто сталкиваясь с подобным поведением клиентов, тем более клиенток, провожая глазами уезжающую машину, мальчишки застыли в изумлении. Я, признаться, тоже был удивлен. Но другим: те же волосы, контур лица… Цвет глаз я, правда, не разглядел… Удивительно, как иногда люди бывают похожи друг на друга. Конечно, это не она. Лариса Машкина ездит с шофером, да и не способна она на такое поведение.

Я вернулся в комнату. Страшная догадка крутилась в моей голове, разрушая запланированные на сегодняшний день встречи и заставляя отказаться от принятых раньше решений. А что, если Лариса виновна в смерти своего мужа? Почему бы, собственно, и нет? Что ей мешало, находясь на отдыхе в Ялте, на один день слетать домой или, что гораздо проще, заказать убийство собственного мужа? Мотивов могло быть сколько угодно: измены, ложь, деньги, наконец…

В таком случае многое становилось понятным: и то, что именно она обнаружила труп мужа, и ее потрясающее самообладание во время разговоров со мной, и те пять тысяч долларов, которые она дала мне в качестве предаванса.

«Покупка адвоката? Не значит ли это, что меня купили?» Я улыбнулся от нелепости этой мысли. Я понял, что столь же нелепо и предположение о вине Ларисы. Но как адвокат я должен был иметь эту версию в виду и прежде всего проверить свою подзащитную. И только потом думать, как и от чего ее защищать. Но как проверить? И как защищать? Где взять алиби?.. Лариса была в Ялте с любовником, который бесследно исчез.

Допустим. Но больше всего меня настораживало, что труп обнаружила Лариса, оставшись одна, в собственной квартире, неплохо, кстати, охраняемой…

Нет, только не это! Эти глаза не могут врать. Эта женщина не может быть убийцей. Но что я могу привести в доказательство, кроме собственных симпатий к Машкиной?

Я прошелся по комнате. Неожиданно в моей голове появились другие мысли. Лариса и вправду была мне очень симпатична. Пытаясь вернуть себе рабочее настроение, я решил позвонить Турецкому. В ту же секунду в моей квартире раздался звонок.

– Слушаю, – я снял трубку, – алло, перезвоните, вас не слышно…

Почему-то подумалось, что звонила Лариса. Точнее захотелось, чтобы она позвонила. Удивительная женщина! Между прочим, ничем не хуже Марины. Ну разве что чуть-чуть. Размышляя таким образом, я пытался дозвониться Турецкому. Ну вот, наконец свободно.

– Турецкий слушает.

– Нужно поговорить, Александр Борисович.

– Давай. Я сейчас в городе. Можно встретиться в кафе на Тверской. В двенадцать.

Всегда точен, всегда аккуратен, всегда лаконичен. Признаться, я завидовал Турецкому, его способности понимать и чувствовать одновременно (что у меня никак не получалось), его редкому сочетанию силы и мягкости.

Я оделся, не спеша вышел из дому. У подъезда щебетали две девушки. Я невольно прислушался.

– Евгеша меня на велосипеде катал, в затылок возбужденно сопел: «Приходи ко мне вечером, мать у меня в ночную…»

– Ну а ты?

– Вот еще! А он потом с крыши цветы на балкон бросал, по телефону часами ерунду плел, а после… в подъезде на стене грязные слова писал…

– Сволочь.

– Не говори. Ну пока.

– Пока.

Девчонки заметили, что я прислушался к их разговору, смутились, одна поспешила скрыться в подъезде, другая свернула за угол. Мне стало немного не по себе, возникло ощущение, будто я без разрешения прочитал страницу из чужого дневника. Кстати, тоже полезное занятие для адвоката: подслушивать чужие реплики, читать жесты. Все пригодится. Собранный из случайных черточек прохожих, из реплик соседей, из собственных мыслей, наконец, когда-нибудь должен был сложиться в моем сознании образ преступника, убившего человека, жену которого я должен был защищать.