Текст книги "Черный пиар"

18

Еще с самого утра к зданию городской тюрьмы стали подтягиваться люди. Они тащили с собой лозунги, транспаранты, термосы с кофе и чаем, складные стульчики. Приблизительно около одиннадцати часов народ перестал прибывать, разделился на две группы, все заняли позиции, причем каждый хотел оказаться поближе к воротам, из-за этого возникла толкотня и возня. Наконец люди застыли на своих местах и с ожиданием и нетерпением уставились на решетчатую калитку. Только операторы телевизионных каналов все еще продолжали суетиться, выбирая наиболее подходящие ракурсы для съемок. Неподалеку от толпы стояли две черные машины с тонированными стеклами, их окружили несколько крепких ребят устрашающего вида. В воздухе повисла тишина, народ напряженно молчал, то и дело в разных местах раздавались щелчки зажигалок, начинали струиться сигаретные дымки. Наконец из первых рядов послышались неуверенные голоса:

– Кажется, идут. Идут.

– Идут! – уже увереннее подхватывали сзади.

Вскоре все сборище накрыла волна нетерпеливых выкриков:

– Это он! Мы видим! Идут! Идут!

Тюремная калитка открылась, из нее вышел Зайцев в сопровождении охраны, толпа немедленно хлынула к нему. Телохранители тут же взяли его в кольцо и не давали никому приблизиться слишком близко. Зайцев принужденно улыбался и безостановочно махал рукой приветствующим его. Взметнулись вверх плакаты. Раздалось дружное скандирование:

– Зай-це-ва в гу-бер-на-то-ры! Зай-це-ва в гу-бер-на-то-ры!

– Мы те-бе ве-рим!

– Дер-жись, ге-рой!

Но были и другие выкрики. Где-то нестройный хор голосов повторял:

– У-бий-ца!

– Да-ешь са-мо-суд!

– Без-за-ко-ни-е!

Зайцев поморщился, как от писка назойливого комара, но не потерял присутствия духа, еще раз обвел глазами толпу и сделал знак рукой, как бы объявляя о своем желании сказать речь.

– Тихо! Тихо! Говорить будет! – раздалось в толпе. Тотчас все затихло.

Зайцев откашлялся и начал хорошо поставленным голосом:

– Дорогие друзья! Я очень рад приветствовать здесь вас всех. Я должен выразить мою огромную признательность и благодарность всем тем, кто поддерживал меня в эти трудные и беспокойные дни. Всем тем, кто не переставал верить мне, кто не усомнился в моей честности, порядочности и невиновности.

– У-бий-ца! – снова донеслись слабые голоса, но они тут же потонули в громе аплодисментов.

– Я принял это испытание, выпавшее на мою долю, – продолжал Зайцев. – И хочется верить, что принял с честью и достоинством, потому что знал и верил, что за мной стоит народ. И эта провокация направлена не только против меня, но и против русского народа, который избрал меня своим защитником и радетелем. Поэтому мой долг был бороться за справедливость до последнего, не ради себя, а ради всех вас. И мы справились. Вы видите, мы справились! Я на свободе. Но это только маленькая победа в ряду огромных свершений, которые нас ожидают впереди. Нам еще много придется бороться, добиваться справедливости, изобличать предателей и мошенников, воров и убийц, защищать невинных и обиженных. Я обещаю вам, что сделаю все возможное для достижения этих целей, если вы будете со мной.

В толпе раздался восторженный рев, женские крики, аплодисменты. Некоторым смельчакам все же удалось пробиться к Зайцеву и получить автографы. Журналисты выстроились в полукруг и, вооружившись микрофонами, непрестанно задавали вопросы, сияли вспышки фотокамер, звонили телефоны. Зайцеву надоело быть в роли всенародного героя, он вволю искупался в лучах славы, а теперь устал, и ему хотелось домой. Он еще раз поблагодарил всех присутствующих за сочувствие, извинился, сел в машину и уехал. Через пять минут на месте действия завязался крупный мордобой: сторонники Зайцева одолели его противников. Но об этом происшествии сам кандидат в губернаторы узнал уже из новостей, находясь дома и попивая любимый виски. Он ощущал полное блаженство. Только что вышел из горячего душа, пообедал запеченным в духовке парным мясом и теперь расположился перед телевизором со стаканчиком любимого напитка, предполагая весь оставшийся день провести в благостном ничегонеделании. Но надежды разбились в тот самый момент, когда в комнату зашел Сева и доложил:

– Евгений Павлович, вас там спрашивают.

– Сева! – укоризненно произнес Зайцев. – Я же сказал, что меня ни для кого нет.

– Я говорил, но он настаивает. Утверждает, что вы непременно захотите с ним пообщаться.

– Вот как? И кто же там такой самоуверенный?

– Балаш какой-то. Ну что, передать, что вы не можете его принять? – Сева преданно смотрел на хозяина.

– Нет-нет, – засуетился вдруг Зайцев. – Проводи его в кабинет, я скоро подойду.

– Понял. – Сева вышел.

Зайцев заметался по комнате, одной рукой он стягивал с себя теплый махровый халат, другой натягивал брюки, одновременно с этим пытался надеть ботинки. Наконец он был готов, тщательно оглядел себя в зеркало, пригладил волосы и вышел в кабинет. Там вдоль многочисленных стеллажей с книгами уже прогуливался Балаш.

– Добрый день, Евгений Павлович, – мягким вкрадчивым голосом произнес он.

– Здравствуйте, Дима. Чем обязан? – чуть холодно ответил на приветствие Зайцев.

– Рад видеть вас в добром здравии и на свободе, – продолжал гость, будто не слышал вопроса.

– Спасибо, – сухо отозвался Зайцев. – Так для чего вы пришли ко мне?

– Я пришел по делу, – невозмутимо ответствовал посетитель.

– Я и не сомневался, – хозяин начинал нервничать. – Такие, как вы, просто так не приходят. И что же это за дело?

– Хочу предложить вам свои услуги.

– Вот еще, – рассмеялся Зайцев. – Зачем мне ваши услуги?

– Вы ведь хотите стать губернатором? – наигранно удивился Балаш.

– Хочу. Но в ваших услугах абсолютно не нуждаюсь, – отрезал хозяин.

– Почему вы так в этом уверены?

– Вы телевизор смотрите? – насмешливо поинтересовался Зайцев.

– Случается. Было что-то особенное?

– Да. Вы видели, какое огромное количество народа пришло сегодня к тюрьме? Я и так победитель. Ершов сел в лужу, у меня больше нет серьезных соперников. Победа в моих руках.

– Нельзя быть настолько самоуверенным, Евгений Павлович. Политик должен быть осмотрительным и расчетливым. А еще должен знать золотое правило: врагов лучше переоценить, чем недооценить.

– Я объективен. Я вообще по натуре реалист и всегда верно оцениваю ситуацию. Я уверен, что теперь мне нечего опасаться, я на коне.

– Ох, как торжественно звучит!

– Да уж. Ответьте мне, Дмитрий, для чего вы пришли ко мне?

– Видите ли, я не люблю проигрывать и всегда ставлю на победителя. Раньше я работал с вашим конкурентом Ершовым, но тут случился такой казус… Дело гиблое, я оставляю бесплотные попытки вытащить его на поверхность.

– Ну вот, сами подтверждаете, что удача в моих руках! – воскликнул Зайцев.

– Я бы выразился иначе, – мягко поправил Балаш. – В ваших руках много шансов, но еще не победа. А я предлагаю и гарантирую вам именно ее.

– Я чего-то не понимаю? Вы сами себе противоречите.

– Все просто. Свободное волеизъявление народа крайне важно для нас всех и, безусловно, влияет на конечный результат, но… Вы уже догадались, что есть одно маленькое «но»?

– Я вас внимательно слушаю, – насторожился Зайцев.

– Все решает думская комиссия по выборам, вы в курсе?

– Не уверен.

– Могу вас в этом убедить. Любые результаты зависят только от нее. Кроме того, я располагаю одними очень важными материалами.

– Какими же?

– Компроматом на Ершова, – жестко ответил Балаш.

– Но зачем он мне?

– Чтобы укрепить позиции. Черчу приблизительный план действий: сначала состоялся триумфальный выход бессребреника Зайцева из тюрьмы, затем в газетах появится компромат на бывшего лидера в губернаторской гонке, потом… – Балаш выдержал паузу. – Потом я разговариваю с одним очень влиятельным человеком из думской комиссии, и вы – новый губернатор Андреевской области.

– Как интересно. – Зайцев пристально смотрел на Балаша. – Мне нужны гарантии.

– Какие гарантии? – на этот раз искренне удивился Балаш.

– Ну, я так предполагаю, что вы не бесплатно мне помогать будете? Не из-за борьбы за светлые идеалы? Мне придется платить деньги. Очень большие деньги, я думаю. Поэтому мне хотелось бы быть уверенным в исходе дела.

– Согласен. Так какие же вам нужны гарантии?

– Я хочу встретиться с председателем комиссии Салием или, на худой конец, с вашим влиятельным человеком.

– Это невозможно.

– Отчего же?

– Оттого, что этот человек не хочет светиться. Он сильно рискует. А самого Салия я вам совсем уж пообещать не могу, – упорствовал Балаш.

– Тогда нам не о чем разговаривать, – заявил Зайцев. – Я тоже не могу так рисковать.

– Но я даю вам все гарантии!

– Мне мало ваших гарантий. Мне нужна встреча с надежным человеком, иначе наш разговор будет закончен, и я попрошу вас покинуть мой дом.

Балаш погрузился в тягостные раздумья. Он нервно заходил по комнате, закурил сигарету, несколько раз доставал телефон, принимался кому-то звонить, затем сбрасывал номер и снова убирал трубку в карман пиджака. Наконец он остановился, пристально взглянул в глаза Зайцева и сказал:

– Хорошо. Это будет большой риск, но я устрою вам встречу. О подробностях сообщу позже.

– Отлично, – оживился Зайцев. – Буду ждать новой информации.

– Договорились. До встречи. – Балаш быстрой походкой вышел из кабинета.

Зайцев проводил его взглядом, затем самодовольно хмыкнул и отправился допивать виски.

Балаш вышел из дома Зайцева на взводе. Ему не нравился этот человек. Он оказался не так прост, как казалось Дмитрию сначала. Пламенный борец за счастье народа на поверку оказался весьма скользким типом с большими претензиями, кроме того, очень недоверчивым.

«Как можно настолько не верить людям?! – недоумевал Балаш. – Даю ему все гарантии, обещаю полную и безоговорочную победу. Да с нашими возможностями дело бы ограничилось одним туром. Через пару недель губернатор Зайцев уже бы обустраивал свой новый рабочий кабинет. Так нет же, подавай ему человека из Думы. А что я ему скажу? Попался тут один недоверчивый персонаж, поэтому брось все свои дипломатические способности на урегулирование ситуации? Ему это не надо, он свои деньги и так получит, обойдясь малой кровью. Что ж за ерунда такая! Придется вертеться».

С этими мыслями Балаш сел в свою машину и решил сделать несколько десятков километров по загородному шоссе. Такие поездки всегда успокаивали его, помогали настроиться на нужный лад и прийти к правильному решению. Автомобиль позволял Дмитрию нестись с бешеной скоростью в крайнем левом ряду, не думая при этом о собственной безопасности и безопасности окружающих. Эстетствующий Балаш подумал, что двадцать первый концерт Моцарта для фортепиано с оркестром будет как нельзя кстати в данный момент, достал серебристый диск из пластмассовой коробочки, привычным движением вставил его в магнитолу, поднял уровень громкости до предела и рванул с места.

При выезде на большую дорогу Балаш заметил белую девятку с синей полосой по борту, но скорости не сбавил. Его совсем не пугала вероятность встречи с работниками ГИБДД, Дмитрий умел находить с ними общий язык. Ему гораздо проще бывало расстаться с энным количеством денежных знаков, нежели соблюдать правила дорожного движения. Завидев машину Балаша, один из людей в форме выскочил из девятки и встал посреди дороги, остервенело размахивая полосатой палкой.

– Смотри, свисток не проглоти, – произнес вслух Балаш и плавно нажал на педаль тормоза. Автомобиль остановился, Дмитрий опустил стекло.

– Добрый день. Чего изволите?

– Документы, – не отреагировав на приветствие, потребовал гаишник.

– Пожалуйста, – Балаш протянул водительское удостоверение.

Милиционер пробежал глазами строчки с фамилией и именем, чуть заметно кивнул головой напарнику, стоящему неподалеку и пристально вглядывающемуся в дорогу, и приказал Балашу выйти из машины.

– В чем дело? Что-то не в порядке с документами? – поинтересовался тот.

– Из машины, быстро, – повторил приказ гаишник, в голосе его чувствовались угрожающие нотки.

– Ребята, я, кажется, не сделал ничего противозаконного, – неуверенно протестовал Балаш. – Может, разойдемся по-тихому?

Дмитрий полез в бумажник и зашелестел купюрами, как бы прикидывая, какой суммы будет достаточно для урегулирования конфликта. Немедленно последовал удар дубинкой по лобовому стеклу.

– Вылезай, мать твою! – рявкнул милиционер.

Балаш наконец уразумел, что дальнейшее препирательство и сопротивление бессмысленно и невозможно, открыл дверцу и вышел из машины. На лице его было написано негодование, которое испытывал Дмитрий из-за этого нелепого беспокойства. Но тут же это выражение сменилось удивлением, недоумением, гримасой боли и страха. Потому что как только ноги Балаша коснулись асфальта, последовал страшной силы удар в живот. Дмитрий охнул, согнулся, обхватив себя руками, и начал заваливаться на землю. Он пытался подняться, но тут же получил новый удар, в лицо. Балаш свернулся в комок и, лежа на асфальте, боялся пошевелиться. Двое над ним вели разговоры о его дальнейшей судьбе. Дмитрий не мог понять, что происходит. Действительно ли эти двое сотрудники органов или обыкновенные грабители, которые позарились на дорогой автомобиль Балаша? Он боялся не то что спросить, даже поднять голову. Наконец незнакомцы пришли к какому-то общему решению и потащили Дмитрия к своей машине. Они волокли его по асфальту, как мешок с картошкой, не заботясь о том, что кто-то может заметить это, милицейская форма служила надежным прикрытием от постороннего любопытства. Балаш успел уже попрощаться с этим миром, когда вдруг раздался визг тормозов, и из остановившегося автомобиля выскочили двое.

– Всем оставаться на местах, руки за голову, милиция, – закричал один из них.

Первый похититель стремглав бросился к машине, второй так и остался стоять в каком-то тупом оцепенении, продолжая держать Дмитрия за ногу.

– Прыгай в тачку, придурок! – закричал лжегаишник, заводя «девятку».

Его приятель собирался было последовать этому совету, как вдруг один из вновь прибывших сбил его с ног, повалил на живот и ловким движением защелкнул наручники на запястьях преступника. Водитель «девятки», увидев, что друг выведен из строя, с бешеной скоростью рванул с места.

– Саш! Догоняем? – крикнул один из спасителей Балаша.

– Шут с ним. Уже не успеем, да и не нужно. Приятель его в наших руках, и так все узнаем, – отозвался его товарищ.

Затем эти двое подошли к распластавшемуся на асфальте Балашу, осторожно подняли его и посадили на капот машины, предусмотрительно прислонив к лобовому стеклу.

– Кто вы? – обессиленно спросил Дмитрий.

– Александр Борисович Турецкий, старший следователь по особо важным делам генеральной прокуратуры, – представился один.

Балаш уважительно вскинул бровь.

– Заезжий адвокатишка Гордеев, Юрий Петрович. Наслышаны? – представился другой.

– Это да, наслышан, – прошептал Дмитрий. – Как поживаете?

– Чудно. Да и у вас, мы видим, все в порядке.

– Угу, – согласился Балаш.

– Кто эти люди, что на вас напали? – спросил Турецкий, пренебрежительно кивнув головой в сторону корчившегося на земле преступника.

– Я не знаю. Предполагаю, что автомобильные воры. Вы сами, я думаю, можете узнать вот у этого.

– Узнаем. За нами не заржавеет.

– Очень хорошо. Я могу теперь ехать домой?

– Какой народ неблагодарный пошел, чувствуешь? – обратился Гордеев к Турецкому.

– И не говори, – отозвался тот. – Вот и спасай им после этого жизни. Ни «спасибо» тебе, ни «как я рад, что повстречал вас». Уйду, пожалуй, на пенсию. Не могу больше выносить человеческую неблагодарность.

– Спасибо. Я был очень рад вас видеть, – произнес Балаш. – А теперь можно мне ехать домой?

– Нет, – Турецкий вновь стал серьезным. – Вам следует поехать с нами.

– Куда?

– В Москву.

– Зачем это? Я что, арестован?

– Ни боже мой, – запротестовал Гордеев. – Не имеем на то никаких оснований, но в ваших же интересах поехать с нами. Потому как мы уверены процентов на девяносто, что эти милые ребята вовсе и не интересовались вашей машиной, им нужны были вы. Говоря проще: возможно, вас заказали.

– Да что вы?! – изменился в лице Балаш. – Кому я нужен? Это какая-то ошибка!

– Вряд ли, – отрезал Турецкий. – Ну так как? Едем?

– Едем, – обреченно кивнул Дмитрий.

– Значит, мчим в аэропорт? – спросил Александр у Гордеева.

– Мчим, – подтвердил Юрий. – Только этого куда девать?

Гордеев указал на неудавшегося похитителя Балаша.

– А этого с собой. Пригодится еще.

– Мороки с ним будет… Нам же в аэропорт, – засомневался Гордеев.

– Довезем как-нибудь, не боись, – успокоил его Турецкий.

Друзья погрузили своих «пленников» в автомобиль и направились в андреевский аэропорт.

19

Балаш с кислой физиономией сидел в кресле и смотрел на Турецкого с Гордеевым. Создавалось впечатление, будто он недоволен своим спасением.

– Чайку? Кофейку? – делано услужливым тоном спросил Гордеев.

– Нет-нет, спасибо. Я так понимаю, арестованному не предлагали бы чай и кофе?

– Нет, арестованному, конечно, нет. Хотя… Это зависит от того положения, которое он занимает в обществе.

– Так вот я и хочу, собственно говоря, узнать, в каком статусе меня здесь удерживают. В статусе арестованного? Это арест? И если да, хотелось бы выяснить, какое мне выдвигается обвинение.

– У вас что, прокуратура и люди из правоохранительных органов, которые, кстати говоря, вас спасли, непременно ассоциируются с арестом? – спросил Турецкий.

Балаш сделал неопределенный жест рукой, недовольно пожевал губами и ответил:

– Да, вы знаете, в общем-то, ни с чем особенно положительным у меня люди из правоохранительных органов не ассоциируются. Действительно.

– Напрасно, напрасно.

– Так меня в качестве арестованного тут удерживают? Вы так и не ответили.

– Помилуйте, какой арест! Мы старались как лучше! Не понимаю, почему вы не довольны своим спасением. И никто вас вовсе не удерживает здесь, как вы изволили выразиться.

– Спасибо вам за спасение. Значит, я могу идти?

Гордеев поднялся со стула.

– Конечно, вы можете идти… Если не разделяете общепринятого мнения о том, что на добро нужно отвечать добром.

– К чему эта образность? Говорите прямо, без намеков. Я так понял, вы хотели сказать, что за все в этой жизни нужно платить, в том числе и за спасение этой самой жизни. Так? – Балаш, видимо, решил, что проклятые законники хотят срубить с него бабки.

– В общем-то так, – согласился Гордеев.

– Какая у вас официальная зарплата? – деловито обратился к ним Балаш.

– Ого, – присвистнул Турецкий. – Да вы нас совершенно неправильно поняли! Слишком… э-э… брутально.

Балаш приподнял бровь.

– А чего же вы хотите от меня потребовать?

– Видите ли, в думской комиссии есть один человек, которого вы, кстати говоря, очень хорошо знаете.

При этих словах Балаш переменился в лице. Он уже сразу понял, о чем приблизительно его хотят просить… И это было ужасно. Это была фактически катастрофа. Потому что здесь сосредоточивался его основной заработок. А лишиться его… Балаша даже передернуло.

– И нам бы хотелось, чтобы вы ему нас представили как людей Зайцева. С тем, чтобы этот человек передал нам имеющийся у него компромат на Ершова.

– Вам нужен компромат? – удивился Балаш.

– Нет, нам нужен этот человек. Хотя компромат тоже не помешает.

Внутри Балаша боролись самые противоречивые чувства. Но он, конечно, понимал, что в сложившейся ситуации у него просто нет выбора. Он так прямо и спросил:

– Я так понимаю, выбора у меня нет?

– Знаете, выбор есть всегда, – откровенно признался Турецкий. – Другой разговор, выбор между чем и чем! В данной ситуации, окажись я на вашем месте, я бы выбрал то, о чем мы вас просим.

– Да, конечно, – покачал головой Балаш.

– Кто вообще этот человек. Как его фамилия?

– Его фамилия Сельвинский, – со вздохом ответил Балаш.

– Ну и отлично. Вы представите нас этому Сельвинскому как людей Зайцева.

– Хорошо.

– А ведь этот компромат, наверно, больших денег стоит? – обратился Гордеев к Турецкому.

– Стоит, Юра, стоит.

– Это ваше дело, но только у вас ничего не получится, – вмешался Балаш. – Даже если вы его возьмете с поличным…

– Это почему же? – наивно спросил Гордеев.

Балаш только усмехнулся.

– Знаете, – обратился к нему Турецкий. – Вы нас ему представьте, а остальное, как вы правильно заметили, наше дело.

Балаш только пожал плечами.

– Что ты задумал? – спросил Гордеев, когда они остались вдвоем с Турецким.

– Небольшое представление. Комедию, так сказать. Ты, Юра, главное, смотри на меня и делай, как я…

Радио, как всегда, объявило не слишком утешительный прогноз погоды: средняя температура воздуха около тридцати градусов тепла, ожидается гроза.

«Ну, слава богу, хоть гроза!» – подумал Казимир Семенович Сельвинский, ослабляя на шее узел галстука и подходя к окну. Кондиционер работал на полную мощь, но то, что творилось за окном, как будто плевало на кондиционер. Солнце огненным шаром пыталось пролезть сквозь стекло, создавало давящую атмосферу в кабинете Сельвинского.

Казимир Семенович погладил живот и тут же почувствовал, как в левой стороне груди неприятно екнуло. Он глубоко вздохнул. Сегодня целый день на душе у него было неспокойно, а в груди противно ныло. Но такое свое состояние он поспешно объяснил себе вот уже какую неделю стоящей чертовой жарой и неблагоприятной геомагнитной обстановкой.

«Человек – игрушка в руках великого космоса, – подумал Сельвинский. Когда у него не было особенно важных дел, он всегда любил мысленно пофилософствовать. – Разве человек представляет собой хоть что-то в сравнении с космосом, непознанной вселенной, четвертым измерением! Он – игрушка, оловянный солдатик на одной ноге! Чертова кукла Вуду! Сидишь ты себе преспокойно за своим столом и даже не подозреваешь, что там, в космосе, что-то не так. Погасла какая-нибудь идиотская звездочка, разрослась „черная дыра“, произошло что-нибудь с „белым карликом“, или что там еще существует… И все! Космос раздражен! Он в гневе! Он рвет и мечет! А ты сидишь и не понимаешь, почему у тебя вдруг из носа хлынула ручьем кровь. А через пять минут ты не в состоянии вообще что-либо понимать, потому что тебе уже все равно. Потому что ты лежишь в морге, на каком-то чертовом столе, тебя, как болотную лягушку, препарируют медики. Вокруг тебя стоят голодные студентики, у которых в мозгу одна только мысль, что бы и где бы себе сегодня найти поесть. И они с вожделением смотрят на твои скользкие, блестящие внутренности. А медики констатируют: „Сердце не выдержало слишком резких перепадов давления“. И потом все расходятся по домам. И какой-нибудь особо впечатлительный студент никак не может забыть твое беспомощное посиневшее тело, исполосованное вдоль и поперек врачебными скальпелями, твой иссохший восковой лоб, твои застывшие в судороге пальцы. Потому что сегодня великий космос выбрал тебя своей жертвой, а завтра, быть может, его жертвой станет этот голодный, впечатлительный студентик».

Надо сказать, что подобного рода мысли никоим образом не способствовали успокоению Казимира Семеновича. Наоборот, они тревожили и возбуждали его. А ему это было совершенно не на пользу. Он расхаживал по кабинету, как рыба ловя ртом недостающий воздух, подходил ближе к кондиционеру, а донельзя потрепанный вопрос – в чем смысл жизни – не давал покоя.

На улице было душно и жарко. Пасмурный воздух висел над городом – ни дуновенья. Пегое небо грохотало время от времени, надтреснутое молнией от края и до края горизонта – но ливень был еще далек.

Около двух часов дня в здание, где располагалась думская комиссия, вошли двое. Они были примерно одного роста и синхронно шагали в ногу. Один из них нес в руке небольшой чемоданчик черного цвета. Оба были одеты в строгие черные костюмы.

«Наконец-то», – подумал Сельвинский, увидев их из окна своего офиса, при этом у него еще сильнее заныло в груди.

Через несколько минут двое вошли в кабинет Сельвинского. Казимир Семенович принял самую что ни на есть важную позу. Он развалился на своем кресле и презрительным взглядом оглядывал гостей с ног до головы. Начинать разговор первому не следовало – это Сельвинский понимал как дважды два. Он небрежным жестом предложил им присесть напротив и как можно строже спросил:

– Чем обязан?

– Вас разве не предупреждали о нашем визите? – спросил один из них, казавшийся более молодым. – Мы от Зайцева.

– Отчего же не предупреждали? Меня известили.

– Мы надеемся, что вас известили и о том, зачем мы прибыли.

– Не сочтите за трудность напомнить, – Сельвинский конечно же должен был их проверить. – А то, знаете ли, погода и геомагнитная обстановка не способствуют запоминанию слишком большой информации. Все мы жертвы великого космоса, куколки Вуду. Сегодня ты сидишь за своим столом и ни о чем таком даже и не подозреваешь, а завтра тебя уже препарируют как лягушку в морге. – Ему так понравились свои мысли, что он непременно должен был поделиться ими со своими собеседниками.

– Это вы совершенно верно подметили, насчет морга, – странным тоном сказал один из собеседников, и у Сельвинского опять заныло сердце.

– Нам известно, что у вас есть материалы на нынешнего губернатора Андреевска, Ершова. А так как Зайцев тоже собирается стать губернатором… Я думаю, вы понимаете, зачем ему эти материалы, – пояснил второй человек.

Сельвинский выдержал длинную паузу и наконец произнес:

– Да, у меня действительно имеются материалы прослушки.

– Великолепно, – констатировал один из мужчин.

– Вас известили о том, что эти материалы не какая-нибудь там дешевка, а стоят больших денег?

– Разумеется.

– И точную сумму, я надеюсь, вам тоже назвали?

После этих слов Сельвинского один из мужчин просто поставил на стол чемоданчик, раскрыл его, и взгляду Казимира Семеновича предстало его содержимое. Он был набит пачками стодолларовых купюр. У Сельвинского загорелись глаза, нытье в груди тут же прекратилось. Он хотел взять одну из купюр, но мужчина захлопнул чемодан.

– Будьте добры, материалы прослушки, – попросил он.

Сельвинский открыл сейф, достал оттуда толстую папку и передал ее мужчине. Тотчас же он получил чемодан, открыл его и стал пересчитывать деньги.

От этого занятия его отвлек насмешливый голос одного из мужчин:

– Казимир Семенович, на минутку отвлекитесь от денег и взгляните сюда.

Сельвинский с недовольным видом приподнял голову. Перед его глазами было раскрыто удостоверение… Сначала Казимир Семенович ничего не понял, но страшная догадка вспыхнула у него в голове. Он перевел взгляд на мужчину, держащего удостоверение. Тот лучезарно улыбнулся и произнес:

– Турецкий. Старший следователь управления по расследованию особо важных дел генпрокуратуры.

Потемневшее небо разрезала молния, и Сельвинского оглушил страшный удар грома. Он вскрикнул, отпихнул от себя чемодан и схватился за сердце. Чемодан упал на пол, из него вывалилось несколько пачек долларов. В кабинет вбежала встревоженная вскриком Сельвинского секретарша. Глазам ее открылась удручающая, близкая к апокалипсису картина: часто дышавший и хватающийся рукой за сердце Казимир Семенович, доллары, разбросанные на полу, двое мужчин в черных костюмах, словно ангелы смерти, и все это на фоне вспыхивающих в темном небе молний и раздающихся время от времени раскатов грома.

– А вот и понятая, – весело воскликнул один из «ангелов смерти».

Вскоре картина переменилась. Секретарша отпаивала Сельвинского валидолом и еще какими-то таблетками. Ему было уже значительно лучше, но он все еще держал руку на сердце.

– Составляем протокол, – сказал Турецкий.

– Казимир Семенович, как у вас окно открывается? После дождичка, верно, так свежо на улице, – произнес Гордеев.

Сельвинский не мог вымолвить ни слова. Секретарша открыла окно.

– Так, – протянул Турецкий. – Придется вам ответить на несколько наших вопросов.

– Не буду, – вдруг выдохнул Сельвинский.

– Что, простите? Вы отказываетесь отвечать на вопросы?

– Нет, – тряс головой Сельвинский. – Я без адвоката отвечать не буду. Вызовите моего адвоката.

– Так… – Турецкий аккуратно поднял с пола чемоданчик, – ну вот, ваши отпечатки тут есть, на деньгах тоже. Большое спасибо.

– Адвоката, – затравленно произнес Сельвинский.

Пришлось ждать, пока он не вызовет адвоката и пока тот не приедет.

Гордеев с Турецким стояли в коридоре и курили.

– Как мы его взяли! Это нечто! Ты видел его физиономию! А до этого сидел – кум королю! Лицо вытянулось, за сердце схватился, – Гордеев изобразил Сельвинского.

Турецкий покосился на Гордеева.

– Юра, тебе сколько лет? Просто восторг пятнадцатилетнего мальчишки! Ты вообще представляешь, что у нас сейчас может все сорваться. При адвокате с ним по-нормальному не поговоришь! Сам небось знаешь. И что же нам делать?

– Да ладно! Я сам адвокат. Разберемся, – ответил Гордеев.

– Да, точно ребенок, – подтвердил Турецкий. – Короче, смотри на меня и подыгрывай. Ладно. Только постарайся не испортить комедию…

К ним подошла секретарша и сообщила, что прибыл адвокат. Они пошли в офис.

Вскоре в кабинет вальяжной походкой вошел адвокат Сельвинского. Он был высокого роста, подтянут, на лице его играла самодовольная улыбка. На его безымянных пальцах горели золотые печатки.

– Чеширский кот, – шепнул Гордеев на ухо Турецкому.

Они подошли к адвокату с целью рукопожатия, но тот даже не взглянул на их протянутые руки. Он тут же взял быка за рога и произнес:

– Попрошу вас оставить меня с моим клиентом на некоторое время. Он не будет отвечать ни на какие ваши вопросы, не посоветовавшись со мной.

– Да, конечно, – вздохнул Турецкий.

Они снова оказались в коридоре.

– Вот гад, – ворчал Гордеев.

– Да ладно, гад. Твой коллега, между прочим. А ты бы разве не так поступил на его месте?

– Я, в отличие от него, не защищаю подонков.

– Ах ты, боже мой! Благородный Робин Гуд, – усмехнулся Турецкий. – Неизвестно еще, что из себя Зайцев представляет.

– Зайцев – порядочный человек, – сказал Гордеев, впрочем, без особой уверенности в голосе.

– Угу, все они порядочные. Поверь моему опыту, порядочные люди в губернаторы не выбиваются.

– Так вот на него и повесили всех собак, потому что он порядочный…

– Юра! С кем я сейчас разговариваю? С опытным юристом или с подростком?

Гордеев промолчал.

Вскоре их позвали в кабинет. Теперь они оба, адвокат и его клиент, сидели, вальяжно развалясь, в креслах.

Турецкий сел напротив них.

– Ну давайте, задавайте свои вопросы, – снисходительно разрешил адвокат.

– Фамилия, имя, отчество, дата и год рождения, – понуро начал Турецкий.

– Сельвинский Казимир Семенович. 8 декабря, 1951 год рождения.

– Слушайте, это составление протокола или допрос? – спросил адвокат. – Мой клиент сказал мне, что протокол уже составлен. Пожалуйста, переходите к более важным вопросам.

– Хорошо. Расскажите нам все, что вам известно о Веселовском.