Текст книги "Пробить камень"

2005 год

ТУРЕЦКИЙ

Магазин, находившийся неподалеку от общежития, о котором вспомнил Турецкий, в самом деле назывался «Микромашина». Слева от входа висела вывеска:

РАДИОУПРАВЛЯЕМЫЕ МОДЕЛИ

АВТОМОБИЛЕЙ, КАТЕРОВ,

САМОЛЕТОВ, ВЕРТОЛЕТОВ

ЗАПЧАСТИ

АКСЕССУАРЫ

Турецкий вошел в магазин и потребовал директора. Директора не было, пришлось довольствоваться беседой со старшим менеджером. Турецкий продемонстрировал ему фотографии «контейнера», взлетевшего с крыши детского сада (хорошо хоть успели сфотографировать!). Снимки были, может, и не слишком удачные, но менеджер все равно уверенно опознал новинку – радиоуправляемый самолет К-117. Они поступили в продажу две недели назад. Уже было продано шесть штук. И из них пять – на прошлой неделе.

Меркулов, помнится, сразу предположил, что «контейнер» был радиоуправляемым. А он, Турецкий, возразил, что «контейнер» мог быть еще круче – с изначально заложенной программой. Это он, конечно, погорячился – к чему такие сложности?

Турецкий показал фотографии возможных покупателей: каскадера Буцаева, режиссера Плотникова, оператора Фицпатрика, продюсера Казакова, студентов Ермилова, Клементьева, Вени Березкина, киноведа Кости и Шумахера. Вызванный для процедуры опознания продавец ткнул пальцем в фото Клементьева, сообщив, что хорошо запомнил молодого человека, поскольку тот проявил недюжинное знание предмета, да и вообще было видно, что парень неравнодушен к технике.

Это было уже кое-что. Конечно, не прямое доказательство, ведь самого самолета у Турецкого в наличии не было, чтобы идентифицировать его с проданным в «Микромашине»… Все же хотелось как-то понадежнее убедиться в причастности Клементьева. А вдруг совпадение, вдруг был покупатель, похожий на студента операторского факультета?

Турецкий вышел на улицу и закурил. Посмотрел на часы: 10.48. Студенты должны быть на занятиях. Хотя, конечно, совсем не факт. Творческие люди запросто могут ни в какие формальные рамки не укладываться и спать до обеда.

Александр Борисович решил тоже побыть немного творческим следователем. Он узнал в справочной телефон операторского факультета ВГИКа и перезвонил туда. Коверкая слова, представился сотрудником немецкой киностудии, которая хочет предложить студенту Клементьеву стажировку. Вопрос творческий. Вопрос престижа и денег. И одновременно вопрос очень срочный! Уж будьте так любезны. Секретарша унеслась разыскивать Клементьева. Минуты через четыре в трубке раздался взволнованный мужской голос:

– Алло?

Турецкий выключил мобильник. Ему было стыдно, но совсем немного. Если он окажется прав, то скоро очень-очень стыдно будет уже господину Клементьеву.

Александр Борисович пересек улицу Галушкина и вошел в общежитие. Дальше все было просто. Он нашел коменданта по фамилии Богосян, объяснил ему, что был недавно в общежитии и кое-что тут потерял. Скорее всего потерял, потому что, согласитесь, неприятно было бы думать, что могло случиться иначе. Кража – это несмываемое пятно на репутации такого уважаемого вуза. Комендант слегка позеленел и обещал всяческое содействие. Богосян отыскал нужные ключи, и через несколько минут они были в блоке, где жили четыре оператора, в том числе и Клементьев. Никого из них дома не оказалось. В общем предбаннике Турецкий сразу обратил внимание на антресоль, на которой громоздились разнообразные авиамодели.

– Что это? – спросил он.

– Самолеты, кажется, – туповато сказал Бого-сян.

– А чьи?

– Нужно узнать?

Ни одно совпадение не простирается так далеко. Предположить, что Клементьев похож на покупателя авиамоделей и в блоке с ним проживает кто-то еще, также увлекающийся этим техническим видом спорта, – уже чересчур.

– Не стоит. Лучше поступим так. Когда Клементьев появится в общежитии, позвоните мне по этому номеру. – Турецкий протянул коменданту свою визитку.

И поехал на работу. Сидел у себя в кабинете, курил, пил кофе, трепался с коллегами и пребывал в прекрасном расположении духа. Почти демонстративно ничего не делал.

…Богосян позвонил в четыре часа дня.

Турецкий сразу же вернулся в общежитие, попросил коменданта предоставить помещение для беседы со студентом и прислать к нему Клементьева – только аккуратно, без шума, так, чтобы ни он сам, ни его приятели ни о чем не догадались…

Клементьев оказался парнишка крепкий. Отпирался до последнего. Только когда Турецкий, призвав на помощь всю свою фантазию, сочинил, что на чердаке детского сада его видели бомжи и уже опознали по фотографии, он дал слабину и сказал, что просто захотел «срубить бабок по-быстрому». При этом американца он не похищал, а просто решил воспользоваться ситуацией, а заодно проверить возможности новой управляемой авиамодели.

– Где же тогда деньги? – спросил Турецкий.

– Анонимно перечислены в ЮНЕСКО в фонд помощи кинематографии развивающихся стран, – глазом не моргнув сообщил Клементьев.

– А такой есть? – удивился Турецкий.

– Конечно.

Все это была, разумеется, ерунда. Может быть, лично Клементьев американца и не похищал, но действовал он явно не один и прикрывал кого-то еще.

Ну и из спортивного интереса 90 тысяч долларов не вымогают.

Турецкий забрал парня с собой, отвез в Генпрокуратуру, посадил в свой кабинет, приказал написать все подробнейшим образом и запер. Собственно, ни Клементьев, ни его выдуманные показания Турецкому были ни к чему. Он просто ждал, когда появятся остальные похитители.

Несколько раз звонил Меркулов и выражал возмущение ходом расследования, точнее, полной его остановкой. Турецкий улыбался и отмалчивался. В очередной раз он пересекся с Меркуловым, возвращаясь из буфета.

– У тебя ничего нового? – хмуро спросил Константин Дмитриевич.

– Пока нет.

– Предупреждаю, с прессой общаться будешь сам.

– Какой еще прессой?

– А ты как думал? Это громкое дело.

– Ладно, уж как-нибудь разберусь, – отмахнулся Турецкий.

– Тогда начинай прямо сейчас. – Меркулов ехидно кивнул на лысого мужика, энергично поднимающегося по лестнице.

– Это еще кто?!

– Корреспондент из «Московских ведомостей». Я ему пообещал, что с ним обязательно побеседует высокопоставленный сотрудник Генпрокуратуры.

– Ну, спасибо, удружил! – проскрипел Турецкий.

– Господин Турецкий, если не ошибаюсь? – фальцетом осведомился лысый. – Моя фамилия Кольцов. Я освещаю историю исчезновения Мэдисона. Будем сотрудничать! – Последняя фраза была произнесена более чем утвердительно.

– Ну, валяйте, сотрудничайте, – кислым тоном сказал Турецкий. – Пара минут у меня найдется…

…Около девяти вечера раздался телефонный звонок.

– Александр Борисович? Это Илья Ермилов говорит. Я хочу признаться в похищении Мэдисона.

На дальнем фоне послышался еще один голос:

– Не слушайте! Он на себя наговаривает! Запишите: Березкин. Бе-рез-кин!

– Отойди, дурак толстый! – разозлился Ермилов.

– Приезжайте немедленно оба, – сказал Турецкий.

Меньше чем через час студенты прибыли.

Еще через полтора часа Турецкий отпустил всех, включая Клементьева, категорически приказав держать язык за зубами. И сразу же позвонил Плотникову.

– Я очень занят, – сказал режиссер. – Я, собственно, даже и не в Москве.

– Это по поводу Мэдисона. И ваших студентов. Дело важное.

Плотников помолчал. Потом сказал:

– Давайте встретимся через час в ресторане на «Мосфильме».

Ресторан оказался тем же самым, в котором Турецкий общался с оператором Фицпатриком.

– Как же это вы так быстро вернулись в город– герой, столицу нашей Родины? – ехидно осведомил ся Турецкий.

– Давайте к делу, – предложил Плотников. – Вы сказали, оно важное.

– Мэдисона похитили ваши студенты, Артем Александрович.

– Вы уверены? – после паузы спросил режиссер.

– Абсолютно.

– Это сам Мэдисон сказал?

– Я с ним не беседовал. Он уже успел уехать. Но я знаю наверняка.

– И даже знаете конкретно, кто его похищал?

– Илья Ермилов в первую очередь. Организатор и художественный руководитель. Режиссер, одним словом. Помогали ему Березкин, Клементьев и еще девчонка-актриса. Но это еще не все. Они содержали Мэдисона у вас на даче.

– Где?! – Либо Плотников был превосходным актером, либо это действительно оказалось для него новостью. – Вы не шутите?

– Отнюдь. Плотников начал смеяться:

– Извините.

– Да ради бога. Это у вас нервное?

– Совсем нет. Просто действительно очень забавно. Так… Понимаю, почему вы захотели меня видеть… Ну, вот что. Что бы вы ни задумали, против своих учеников я свидетельствовать отказываюсь.

– Выходит, вы на их стороне? – спросил Турецкий с нескрываемым любопытством. Эта киношная публика не переставала его удивлять.

– Да, если угодно.

– Это значит, что вы тоже участвовали в похищении?

– Я разве так сказал?

– Но получается именно так, – подтвердил Турецкий. – Ваша дача. Ваши ученики. Мэдисон, которого вы терпеть не можете…

– А они признались?

– Несколько часов назад. Пока что об этом никто не знает.

Плотников задумался. Наверно, формулировал ответ.

– Нет, в похищении я не участвовал и по-прежнему на этом настаиваю. Я ничего обо всем этом не знал. Но когда я сказал, что я на их стороне, это означало, что я их прекрасно понимаю. Кстати, что они сделали с деньгами?

– Говорят, на фильм потратили. Пленку купили, за декорации заплатили, еще что-то…

– Я сразу так и подумал. Поймите, Александр Борисович, ребята сделали это от безысходности. Что за учеба, в самом деле, если им кино снимать не дают?

– Они же первокурсники. Пацаны еще. Все впереди.

– Им всем за двадцать, между прочим, это уже взрослые люди. Вот они пришли в киноинститут и что они видят? Второкурсники, третьекурсники снимают в лучшем случае на видео. Представляете, что у них на душе? И потом, они же не валютный об-менник ограбили!

– В некотором роде как раз да.

– Ха! Остроумно. Вы диалоги не пробовали писать? Это хороший заработок.

– Вас не поймешь. То говорите денег нет, то наоборот. – Турецкий внимательно следил за мимикой Плотникова. – Наворотили ваши ребятки дел…

– Александр Борисович, да в самом деле, ну что такого ужасного произошло? Никто ведь не пострадал. Подумаешь, подержали этого деятеля немного взаперти. Может, ему на пользу пойдет. А то, что они его похитили, – это вообще неплохой сценарий. Если эту историю еще развить, может удачно получиться. Может, я когда-нибудь про это все фильм сниму.

– Кстати, хорошо, что напомнили, Артем Александрович. Моя жена в восторге от вашего «Камнепада».

– А вы?

– Я, простите, еще не успел, – соврал Турецкий, заснувший на десятой минуте просмотра. – Работы много. Но обязательно посмотрю.

– Буду очень рад услышать ваше мнение, – учтиво произнес Плотников и пожал Турецкому руку.

Каждый остался доволен итогом разговора. Плотников – молчаливой лояльностью Турецкого, Турецкий – косвенным доказательством того, что за студенческой авантюрой никто не стоял и «похитители» действовали самостоятельно.

2006 год

ТУРЕЦКИЙ

За дверью послышались голоса. Турецкий прислушался. С женским все понятно, это была его медсестра, а мужской… мужской тоже показался знакомым, но только кто же это?

– Но мне сказали, что именно здесь лежит Александр Борисович Турецкий, – фальцетом говорил мужчина.

– Вам сказали правильно, но это не значит, что вы попадете к нему в палату, понятно вам?!

Турецкий улыбнулся. Медсестра стояла на страже его интересов.

– Вы не понимаете! Вы не понимаете, он будет рад меня видеть, мы с ним старые знакомые!

– Стойте, я вам говорю!

Черт, да кто же это так рвется? Турецкого разбирало любопытство. Сидя в своем кресле, он подъехал к двери и приоткрыл ее.

Медсестра, тяжело дыша, держала за рукав лысого мужика, который стремился в палату. Он увидел Турецкого.

– Александр Борисович! Как вы себя чувствуете? – обрадовался лысый. – Не забыли меня? Я Кольцов из «Московских ведомостей»! Помните дело американского режиссера? Как мы с вами тогда поработали – у-ух! Скажите, вы уже, конечно, вычислили террориста?

Узнав репортера, Турецкий поскучнел. Кивнул медсестре как секретарше:

– Уберите отсюда этого Белинского.

Вдохновленная сестра с удвоенной энергией принялась за дело.

Турецкий закрыл дверь и принялся в который уже раз гипнотизировать фотографию Грозова. Да что же такое?! Откуда он может знать этого типа?

За дверью опять началась какая-то возня. Слышался мужской голос.

– Не иначе борзописец снова прорвался, – вздохнул Турецкий.

Он невольно прислушался. Нет, теперь голос был другой. Турецкий повторил маневр: подъехал к двери и приоткрыл. На сей раз медсестра сдерживала смущенного молодого человека с пакетом.

– Пропустите его, – сказал Турецкий. – Это мой племянник. Заходи, Илья, гостем будешь…

Смущенный молодой человек боком прошел в палату.

– Ну, садись, в ногах правды нет, – Турецкий усмехнулся, – это я теперь авторитетно заявляю.

Молодой человек по имени Илья послушно сел. Он не был племянником Турецкого. Да и знакомы-то они были всего лишь год.

– Поправляетесь, Александр Борисович?

– Делаю вид. Что у тебя в пакете? Надеюсь, коньяк и сигареты?

– Вроде того. – Илья показал содержимое: фрукты и минеральная вода. – Ребята нагрузили, когда узнали, что к вам еду. Извините, что раньше не навестил, но к вам совсем было не прорваться.

Турецкий серьезно кивнул. Ему было приятно это неожиданное посещение. Молодой человек был студентом режиссерского факультета ВГИКа и, так уж распорядилась судьба, был Турецкому кое-чем обязан. Об этом Александр Борисович, впрочем, совсем сейчас не думал. Он внимательно вглядывался в лицо «племянника».

– Ну, Илья, как живешь?

– Хорошо живу, – преувеличенно бодро сказал Илья. – Курсовую работу снимаю.

– Действительно здорово. И выглядишь хорошо. Влюбился, что ли?

– Не получается пока.

– Все наладится, – пообещал Турецкий. – Знаешь, как Фицджеральд говорил? Только работа излечит нас от всех напастей. Вкалывать надо, и все рано или поздно будет тип-топ.

– Это Хемингуэй. А Фицджеральд был бездельником каких поискать.

МЕРКУЛОВ

Меркулов приехал в госпиталь Бурденко во время, когда в принципе никаких визитов быть не может, – в семь часов утра. Но Турецкий сказал, что это срочно, – он позвонил Меркулову домой в 6.02, дав ровно сто двадцать секунд на то, чтобы шеф и друг успел проснуться.

– Что случилось-то?

– Приедешь – расскажу.

– Тебя там приступом берут? Оружие захватить? – пошутил Меркулов.

– Думаю, скоро понадобится, – вполне серьезно ответил Турецкий.

Меркулов принял душ, позавтракал, в машине еще немного подремал и в семь часов был у него в палате.

Вид у Турецкого был мрачноватый и решительный.

– Я вчера с Реддвеем разговаривал, – сказал он. – Питер мне рассказал интересную вещь. В Европе в аэропортах, на вокзалах и в прочих многолюдных местах внедряется израильская методика определения потенциальных террористов.

– А что делают израильтяне? – машинально спросил Меркулов, мечтавший о еще одной чашке кофе.

– Они не отвлекаются вовсе на бросающиеся в глаза признаки: цвет кожи или этнические особенности костюма, а в первую очередь обращают внимание на нюансы поведения и мимики, на жесты, движения губ, бровей и даже носа. Все это фиксируется тщательнейшим образом специальной компьютерной программой, немедленно анализируется и в случае чего выдается сигнал: взять гада! Или не гада. Но проверить. А у нас что? В лучшем случае подойдет сержант-лимитчик из Люберец и потребует предъявить регистрацию.

– Слишком у нас страна большая, – вздохнул Меркулов. – Слушай, Саш, здесь кофе где-нибудь можно попросить?

– Зато мозги маленькие. Нет бы поучиться у соседей, но как же – у советских собственная гордость.

– Саша, – возмутился Меркулов, – чего ты от меня-то хочешь? Я заместитель генерального прокурора, а не… не…

Пока он подбирал подходящее выражение, Турецкий подъехал к окну, взял папку, вынул из нее фотографию Грозова.

– Я вспомнил его, – сказал Турецкий.

– Что? Ты его знаешь?! – Меркулов моментально взбодрился.

– Я – нет. Но в прошлом году у нас было дело о похищении американского режиссера, помнишь?

– Еще бы. Висяк, – сказал Меркулов со значением. – Или у тебя новая версия и это ангольский спецназовец его похищал?

– Не о том речь. Тогда пропала девчонка из ВГИ-Ка. Кира ее звали, очень хорошенькая и совсем молодая. Ее потом выловили из Яузы со сломанной шеей.

– Я помню, – еще раз с неудовольствием подтвердил Меркулов. – Но этим делом мы уже не занимались. Районная прокуратура расследовала. Кажется, тоже висяк оказался? Не нашли убийцу?

– Верно. Но я тогда интересовался следствием. Ее друзья составили фоторобот мужика, с которым она вроде бы встречалась. Таинственная личность и все такое. Так вот, – Турецкий помахал фотографией Грозова, – это он.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

– Саша, ну сам посуди! Фоторобот недавний, а снимок Грозова – двадцатилетней давности.

– В том-то все и дело. Если бы они по времени совпадали, я бы сомневался. В том-то и фокус, что большая разница во времени и, конечно, он изменился, заматерел, но черты лица, скулы, брови, нос, подбородок – все прежнее. Я этот фоторобот отлично помню.

– Да, может, он просто похож, и все. Это совпадение или тебе померещилось. Чего в жизни не бывает. У нас во дворе дворник на Брежнева знаешь как похож?

– Говорю тебе, ничего мне не померещилось!

Вот прямо сейчас позвони в Бабушкинскую прокуратуру, выуди у них фоторобот из архива и сам убедись. Ребята, которые его надиктовывали, не пустяковые свидетели.

– Что за ребята?

– Актриса и кинооператор, такие во внешности не напутают. Их фоторобот лучше любой фотографии.

Меркулов вынул мобильный телефон.

– Если ты прав, у нас теперь будет его настоя

щее лицо.

Спохватился, глянул на часы – слишком рано, надо подождать не меньше получаса.

– Значит, – сказал Турецкий, – он еще год назад девчонок натаскивал. Готовился, гад, основательно… Ничего, недолго осталось.

ЩЕТКИН

Щеткин с потерянным видом сидел на стуле в помещении для допросов СИЗО. Напротив него был только пустой стол. Щеткин выглядел очень измученным. Дверь в кабинет открылась, и вошел Меркулов. Щеткин немного оживился.

– Константин Дмитриевич! Не ожидал… Но как

же я рад вас видеть! Вы не представляете!

Меркулов сделал знак конвойному. Тот вышел, закрыв за собой дверь.

– Здравствуй, Петр.

Меркулов сел напротив и внимательно оглядел Щеткина.

– Н-да-а… – протянул Меркулов. – Есть такая французская поговорка: «Сухой рыбак и мокрый охотник являют вид печальный».

– И кто же я, рыбак или охотник?

– Сам выбирай. Боюсь только, как бы не наживка.

Щеткин вздрогнул.

– Константин Дмитриевич, прежде чем вы будете меня допрашивать, я…

– Это не допрос, – перебил Меркулов.

– Как это? А что тогда?

– Беседа. Меня отстранили от дела.

– Из-за меня? Из-за чего? А! Из-за Турецкого, да?

Меркулов молчал.

– Константин Дмитриевич, я не виновен.

Меркулов не реагировал.

– Террорист не мог сделать этого без своего человека в органах… А вдруг будет следующий взрыв?

Если вы этого человека не найдете…

Меркулов по-прежнему молчал. Щеткин пробормотал убитым голосом:

– Понятно. Вы считаете, что крыса – я.

– Я так не сказал.

– Но думаете, ведь верно? Все против меня… – Щеткин вытер мигом вспотевший лоб. – А Турецкий что-нибудь говорит? Он как вообще? В порядке?

– Не особо.

– Да, я понимаю. Передайте ему…

– Что?

– Нет, ничего не надо. Просто скажите: пусть поправляется.

– Ладно.

Щеткин ждал, что Меркулов скажет хоть что-нибудь, но Меркулов ждал того же от Щеткина.

– Константин Дмитриевич, меня подставили. Ну, что мне еще добавить? Я ничего не знаю. Это все слишком неправдоподобно, разве вы не понимаете? Эти деньги, фотография. Как по заказу. Слишком много на меня показывает… И этот Цветков, просто упырь какой-то. Проверьте его! Может быть, он и есть крыса…

– Цветков убит, – сказал Меркулов. – Отчасти поэтому я здесь.

– Черт!.. Чего-то такого я и боялся. Как это случилось? Где его нашли?

– Вчера вечером на Лосином острове, с пулей в голове.

– Следы заметают… Что же так не везет-то, а?! Константин Дмитриевич, а вы сами знали этого Цветкова? Кто он был, откуда вообще взялся?

– Не знаю… Какой-то карьерист, не так давно из провинции. – Заметив, как нахохлился Щеткин, Меркулов добавил: – Я это говорю совсем не на твой счет, Петр. Просто действительно про него мало что… Колокатов больше знает. Они не раз сотрудничали.

Щеткин оживился:

– Колокатов? Дима Колокатов?! Ваш помощник, верно? Он меня недавно допрашивал. Да и вообще, мы тыщу лет знакомы… еще с юрфака… Константин Дмитриевич, выпустите меня!

– Что ты несешь, Петр?

– Но я здесь совершенно бесполезен, поймите!

– Звучит довольно наивно, – буркнул Меркулов. – С точки зрения юриспруденции, в СИЗО тебе сейчас самое место. Да и потом, как будто это мне решать. Не в силах я тебя выпустить, уж прости.

– Как вы не понимаете, я должен выйти отсюда! Сделайте что-нибудь, придумайте! Мне и нужно-то всего лишь несколько часов!

Несмотря на весь драматизм ситуации, Меркулов не выдержал и засмеялся:

– Ты точно не в себе.

Щеткин ответил с вызовом:

– Считайте, что так. Я сошел с ума! И если завтра меня обнаружат в камере с перерезанными венами, это будет на вашей совести… Мне теперь терять нечего!

Меркулов по-прежнему улыбался:

– Не шантажируй меня, это бесперспективное занятие. – Однако глаза его заблестели, он явно что– то обдумывал.

Щеткин продолжал гнуть свое, хотя, кажется, не очень верил в возможность согласия Меркулова.

– Мне нужно несколько часов… У вас в прокуратуре есть предатель, и если вы еще не догадались, кто это, то только потому, что не хотите себе в этом признаться. Нет, я не могу поверить, чтобы вы об этом не думали.

– И что, позволь спросить, ты намерен делать, – ну так, чисто теоретически, если выйдешь отсюда?

– Я возьму его с поличным… А потом можете делать со мной что угодно. – Щеткин, наклонившись к Меркулову, спросил тихо: – Безо всякой юриспруденции, скажите по совести, Константин Дмитриевич, вы-то сами мне не верите, так?

– Я здесь не для того, чтобы верить или не верить, – излишне громко, как показалось Щеткину, сказал Меркулов. – Что заслужил, то и получишь, можешь не сомневаться. На этот счет существует одна история. В Париже… хм, похоже, у меня сегодня какое-то французское настроение… Так вот, в Париже во времена гильотины повели на казнь одного осужденного. Было холодно, а путь оказался долгим. По дороге конвоиры остановились, чтобы подкрепиться вином. Будучи людьми добрыми, они протянули бутылку приговоренному. Он взял бутылку и, посмотрев на нее, сказал: «Надеюсь, ни у кого из вас нет заразной болезни». И только тогда выпил. Через полчаса его голова скатилась в корзину.

– Ну, спасибо…

– Чем богаты.

Меркулов поднялся и вышел из комнаты. В коридоре он сказал конвоиру, стоявшему возле двери:

– Отвезите подследственного на Большую Дмит

ровку – в Генпрокуратуру.

Конвоир растерялся. Не то чтобы это требование было из ряда вон: людей вывозят из СИЗО – на следственные эксперименты или к высокому начальству, но все это происходит согласно заранее подготовленным документам, а тут…

– Что вы смотрите, сержант?! – зарычал Меркулов. – Щеткин готов дать показания, но только мне лично, в моем кабинете! Я что, перед вами отчитываться должен о ходе следствия?! Я не могу тут терять время на всякую чушь!

– Я… я должен получил приказ от начальника смены, а он…

Меркулов неожиданно смягчился и кивнул:

– Правильно, служба есть служба. Пять минут вам на все формальности, сержант. И чтобы через пять минут подследственный был в машине. Все ясно?

– Так точно. Но… как же охрана?!

– Поедете следом. – И, заметив секундное замешательство конвоира, Меркулов цыкнул: – Выполнять немедленно!

Через пять минут машина тронулась, а еще через полчаса Меркулов заперся с подследственным в своем кабинете. Попросил секретаршу приготовить две чашки чая и бутерброды и предупредил, что в ближайшие несколько часов его ни для кого нет, хоть позвонит сам Президент Российской Федерации.

Когда Клавдия Сергеевна принесла поднос с чаем и бутербродами, Меркулов спросил:

– Колокатов у себя?

– Он у генерального, помогает готовиться к совещанию.

– Что, у генерального своих помощников нет? – недовольно сказал Меркулов. К секретарше реплика, впрочем, не относилась, она и сама понимала. – Все ясно. Вы свободны.

Щеткин подошел к окну. Посмотрел вниз, покрутил головой.

– Ничего себе… Меркулов спросил мрачно:

– Ты хоть понимаешь, на что я иду? Щеткин, подумав секунду, кивнул.

– Сколько тебе нужно времени?

– А… сколько времени вы можете меня допрашивать?

– Я-то могу хоть весь день, – сказал Меркулов. – Но так, чтобы это не вызвало подозрений у конвоя… я их отправил в комнату отдыха покамест…

Так что часа два-три, думаю.

Щеткин тяжело вздохнул. Зазвонил телефон.

– Константин Дмитриевич, – сказала секретарша, – вы просили напомнить о совещании. В конференц-зале уже уйма народу, кажется, они вот-вот начнут. И секретарша генерального мне только что звонила.

Константин Дмитриевич знал, что сегодня у генерального прокурора должно было проходить межведомственное совещание с участием руководителей силовых и правоохранительных структур, посвященное борьбе с коррупцией в их же собственных рядах. Присутствие Меркулова было настолько само собой разумеющимся, что даже не озвучивалось.

Меркулов помнил свой последний разговор с генеральным на эту тему.

«Еще в советские времена выпестовался целый клан – “чиновничество фактически несменяемое, привилегированное, стоящее над народом”… Знаешь, кто сказал? Ленин Владимир Ильич!» – пояснил генеральный.

«А что! И не дурак ведь был, между прочим».

«Очень даже не дурак», – авторитетно подтвердил генеральный.

– Так что мне сказать? – напомнила секретарша о своем существовании.

– Я не пойду, – сказал Меркулов после недолгого раздумья. – Если будут еще звонить, скажите, что у меня нет времени, потому что провожу важный допрос по реальному делу о коррупции в органах.

При этих словах Щеткин невольно втянул голову в плечи.

Меркулов посмотрел на него и сжалился.

– Даю четыре часа, – сказал он. – Это потолок.

Щеткин оживился:

– Шесть, Константин Дмитриевич, а? Давайте шесть!

– Это невозможно. Четыре с половиной. Что еще потребуется?

– Машина. Деньги, наверно…

Меркулов достал из кармана ключи, кинул Щеткину:

– Черная «Волга». Номер на брелке. – Потом вынул из бумажника пять тысячных банкнот.

Щеткин сунул деньги в карман. Открыл окно. Меркулов сел за стол. Отхлебнул чаю. С любопытством следил за Щеткиным, примеряющимся, как поудобней вылезти из окна.

– Что за тип ты, Щеткин? И какого черта я тебе верю, вот скажи на милость?

Щеткин оскалился:

– Просто у вас интуиция хорошая…

– Поживем – увидим. Но если ты через четыре с половиной часа не будешь здесь…

– Давайте через пять, – предложил неисправимый Щеткин и оскалился.

– Нет, вы посмотрите, он еще и улыбается! – поразился Меркулов.

– Помню, я читал Александра Дюма: невзгоды – это четки, нанизанные на нитку нашей судьбы, мудрец спокойно перебирает их. Правда, хорошо сказано?

Меркулов махнул на него рукой. Посмотрел на бутерброд.

– Пожевать не хочешь на дорожку?

Щеткин покачал головой и, не теряя времени, вылез на карниз.

Меркулов доел бутерброд, включил телевизор погромче и прилег на диван. «Хоть высплюсь, – подумал он. – Пять часов…»

Щеткин потянулся к водопроводной трубе. Перелез, ухватившись за нее двумя руками. Труба как-то нехорошо хрюкнула, но Щеткин уже продолжил свое движение – рядом была пожарная лестница. Правда, она обрывалась, не доходя до первого этажа.

Он добрался до нижней перекладины и повис.

Щеткин вспомнил, как давняя знакомая учила его простейшим приемам медитации. Вероятно, это сейчас было не совсем то, что нужно, но он хотел хоть как-то успокоиться. Он на четыре счета вдохнул через нос, на два задержал воздух и на восемь – медленно выдохнул ртом, уговаривая себя, что так из него выходят все проблемы и неприятности, прошлые, настоящие и будущие… Ну просто нету их… Неприятности, конечно, никуда не делись, но, как ни странно, удалось успокоиться и взять себя в руки. Бешено колотящееся сердце стало биться спокойнее. Щеткин невольно улыбнулся. Ну надо же… Что ж, теперь главное – пятки не отбить.

И он спрыгнул.

Через полтора часа Меркулова разбудил телефонный звонок. Это была секретарша.

– Константин Дмитриевич, – робко сказала она. – Тут конвойные поднялись. Я говорю: нельзя же сидеть в приемной у заместителя генерального прокурора, а они упираются…

Меркулов крякнул, поднялся с диванчика. Открыл дверь, сделал шаг в приемную, потом повернул голову назад и сказал несуществующему собеседнику:

– Щеткин, твою мать, не верю ни единомуслову! Говорил – согласен писать чистосердечное, так и нечего мне тут «Тысячу и одну ночь» рассказывать! – Закрыл дверь и вышел в приемную.

Действительно, конвойные были тут. С автоматами. Это, конечно, ни в какие ворота не лезло. Заметно было, что секретарша чувствует себя крайне неуютно.

– В чем дело?! – рявкнул Меркулов.

– Мы… – начал было один конвойный.

– Молчать, – отрезал Меркулов и повернулся к секретарше. – Клавдия Сергеевна, в чем дело? Я же сказал, обеспечить ребятам отдых? Отправьте их в буфет! Или вот что… – Он посмотрел на конвоиров. – Через дорогу бильярдная есть. Шары гоняете? Вот и хорошо. Раньше чем через три часа вы мне не понадобитесь. Свободны!

Через полчаса Меркулов снова выглянул из кабинета. Конвоиров не было. Меркулов вышел в коридор размять ноги. И почти сразу же напоролся на генерального прокурора. Константин Дмитриевич виновато развел руками – мол, никак не мог, виноват, но занимался реальным делом.

К его удивлению, генеральный вполне благосклонно кивнул.

Судя по всему, совещание закончилось – министры и их замы выходили из конференц-зала. Прозаседав чуть больше двух часов, чиновники выходили немного ошарашенными.

Меркулов поздоровался за руку с крупным седым джентльменом из Министерства внутренних дел.

– Ну, как там?

– Еще раз убедился, что круче Москвы в Европе города нет с точки зрения жизни. Уезжая из Москвы, начинаешь задаваться вопросом, а почему нельзя круглые сутки продукты покупать? Ну, ты понимаешь? – Чиновник подмигнул.

Меркулов засмеялся. Он знал, что этот господин только что вернулся со стажировки из одной европейской столицы.

– Я о совещании, – пояснил Константин Дмитриевич.

– А чего, нормально посидели, – резюмировал чиновник. – Погода хорошая, люди приятные. Что решили? Этого я так и не понял.

Меркулов вернулся к себе.

– Константин Дмитриевич, почта для вас, – сказала секретарша.

– Потом посмотрю, – отрезал Меркулов, недоумевая, почему секретарша тревожит его из-за таких пустяков: почта, которая приходила обычным путем, никогда не бывала срочной, он отсматривал ее через день-два, а то и вовсе поручал помощникам.