Текст книги "Гейша"

Я посмотрел на часы:

– Извините, мне в самом деле нужно спешить. Если что, я вам еще позвоню?

– Конечно, пожалуйста, звоните в любое время.

– Вот моя карточка, – я протянул ей визитку. – Матери ее отдайте. Может, еще понадобится что-то передать или сообщить.

– Обязательно. И вы вот возьмите, просим вас…

Неприметным движением руки женщина извлекла из складок своего халата бутылку «смирновской» водки. Вот те раз! Нет, только у нас адвокатский гонорар может заключаться в бутылке водки… Я почувствовал себя слесарем-водопроводчиком.

Между нами произошла короткая борьба. Я пытался отбиться, а тетка Лены Бирюковой старалась впихнуть бутылку в карман моего пиджака.

– Не отказывайтесь! Ни за что! Берите, берите, мы вас еще бог знает как благодарить должны… За работу, надо, надо, обычай такой. Люда вообще с ума сойдет, если узнает. Она все глаза выплакала. Если не возьмете, то подумает, что у Ленки совсем плохи дела, раз адвокат и от подарка отказывается…

Аргумент оказался железным. Водку пришлось взять.

Грязнову я позвонил вечером домой. Известие, что покойный Бирюков в последние перед смертью дни пытался пробиться на аудиенцию к Осепьянам, его заинтересовала, но не чрезвычайно.

– В принципе я это предполагал. Но все равно спасибо, что не поленился, съездил.

– Как вы думаете, мог Бирюков отправиться в тот вечер снова к ним домой? Один раз ему удалось в дом проникнуть, мог и второй раз попытаться.

– И дальше что?

– Ну, охранники могли по приказу хозяев отвезти непрошеного гостя за город в лес, избить, а когда он попытался от них сбежать, кто-то в него выстрелил…

– Ты все под себя гребешь? – усмехнулся Грязнов.

– Разве это не повод поехать к ним, поговорить с охраной?

– Так они тебе ответят, что никакого Бирюкова никогда не видели и никто к ним не приходил.

– Возьмите мать Лены и поезжайте к ним. Пускай хотя бы ей вещи дочери вернут.

Грязнов ответил с раздражением:

– Слушай, Гордеев, я тебя не пойму – ты об имуществе ее печешься или что? В правозащитники наймись, раз приспичило побороться за мировую справедливость.

– Вообще-то я и есть защитник… Ни о чем я не пекусь, просто Осепьяны тут замешаны – это же очевидно.

– А для меня пока ничего очевидного в этом деле нет. И не только для меня. Доказательства где? Или ты забыл про эту маленькую деталь? Ну, все ясно, как в адвокаты ушел, так логика из головы – вон…

Последовала пятиминутная лекция о том, как человек меняется, стоит ему перейти из следователей в адвокаты. Я терпеливо выслушал. К таким лекциям, время от времени произносимым Грязновым или бывшим моим коллегой во время работы в Генпрокуратуре Турецким, я уже давно привык…

Вот такой у меня вышел приятельский разговор со старым знакомым. Но плохо бы я знал Грязнова, если бы на следующий день днем он как ни в чем не бывало не позвонил мне на работу, чтобы сообщить последние новости:

– У Осепьянов дома никого нет, кроме двух баб, запуганных вусмерть, – дочки покойного Осепьяна и жены его брата. Обе молчат, как Зоя Космодемьянская под пыткой. Где брат покойного и его сын, вразумительно ответить не смогли. То ли за границей, то ли на отдыхе, но позвонить туда нельзя и вообще точные координаты местонахождения назвать отказываются.

– А с охраной вы говорили?

– Говорил, то же самое. То ли всех их здорово запугали, то ли я вообще ничего не понимаю.

– А когда они исчезли, удалось узнать?

– Да в том-то и все дело. На работе брат Осепьяна не появляется с двадцать седьмого.

Я едва не подскочил на стуле.

– А Бирюков двадцать шестого пропал!

– Тихо, не радуйся так громко. Это еще в принципе ничего не доказывает.

– Но все-таки!.. А узнали что-нибудь про здание цеха под Авдотьином?

– Да, арендовала там помещение какая-то частная лавочка вроде охранной фирмы, но концов ее пока найти не удалось. Ищем… Ну все, потом поговорим, сейчас на всякий пожарный личность свидетеля потрясем, посмотрим, кто он есть такой, этот Бейбулатный. Пока!

Я повесил трубку.

Бейбулатный… Знакомая фамилия, черт побери, так и вертится в голове, где только я ее слышал?

Чтобы подстегнуть сообразительность, я сходил в приемную и сделал себе кофе. Затем сел и пролистал на всякий случай свою записную книжку, где встречалась куча разных фамилий.

Точно! Бейбулатный, авария… Капитан из раздолбанного пьяным Осепьяном «фольксвагена»!

Меня слегка кинуло в жар.

Что, совпадение?

Я напряг мозги и стал вспоминать все, что рассказывала Лена (эх, жаль, я свой диктофон оставил дома! Раз в жизни нужен до зарезу, и нет его!).

Так, что же Лена рассказывала про ту аварию?

Осепьян сделал водителя угробленного «фольксвагена» козлом отпущения. Компенсацию не заплатил. Послал Лену к нему домой с подачкой, тот отказался взять. Лена точно говорила, что тот Бейбулатный жил в деревне где-то в Подмосковье. Неужели это тот же Бейбулатный, что подобрал ее раненого отца на шоссе? Фамилия не из самых распространенных. Эх, и как я мог не спросить ни как звали того капитана, ни его точного адреса? Адвокат хренов!

Я снова побежал в приемную, где у наших секретарш в шкафах хранились разные телефонные книги, справочники, адресные книги, «желтые страницы» за последние пару лет. Вооружившись толстенным и тяжеленным адресно-телефонным справочником «Московия» за позапрошлый год, клятвенно заверив девушек, что не собираюсь выдирать страницы и заливать бесценный фолиант кофейной гущей, я снова метнулся к своему столу и стал искать поселок Загорье Авдотьинского района. Общий список всех абонентов Загорья занимал полстраницы мелким шрифтом. На букву «Б» имелся только один абонент с фамилией Бейбулатный, он значился между двумя Безруковыми и целым кланом Беловых. Это был тот самый Бейбулатный, у которого, повиснув на заборе, светила трусами тетка из районной администрации.

Расширив зону поиска, я на два часа ушел с головой в изучение телефонных абонентов с фамилией Бейбулатный по всему ближайшему Подмосковью и убедился, что единственный обладатель боевой фамилии проживал в Загорье.

В принципе телефонный справочник еще не истина в последней инстанции, ибо до всеобщей телефонизации всей страны нам еще шагать и шагать, но все же…

Следующая встреча с Леной должна была состояться на будущей неделе. Я мог бы подождать и при встрече выяснить у нее имя-отчество и адрес обиженного покойным Осепьяном водителя «фольксвагена», но столько времени пребывать в неведении я не мог.

Знакомый дом на улице Зои Космодемьянской я отыскал без особого труда. Поставив машину на обочине, возле забора, я обогнул лужу и, внимательно глядя под ноги, чтобы не наступить на коровью лепешку, подошел к калитке.

Зеленый «Москвич» стоял во дворе возле веранды. Значит, хозяин дома. В заросшем травой палисаднике на одеяле, разостланном под вишней, возились с куклами похожие друг на дружку две девочки с одинаковыми растрепанными белыми косичками.

Я поздоровался с ними через забор:

– Добрый день. А папа дома?

Девочки подняли на меня глаза. Кажется, мое появление привело их в легкое замешательство.

Не часто к ним заглядывали в гости новые люди.

– Дома, – неуверенным голосом ответила наконец старшая девочка лет десяти.

– Можешь его позвать? Скажи, следователь из Москвы приехал.

Я решил прибегнуть к этой маленькой лжи, чтобы не вдаваться в лишние объяснения.

Девочка вскочила с одеяла и побежала к дому, неловко размахивая длинными тонкими загорелыми ручонками. Вторая по-прежнему смотрела на незнакомого дядьку со смешанным чувством испуга и любопытства. Я пожалел, что при себе нет ни конфет, ни печенья, чтобы угостить девчонок.

– Щас папа выйдет! – крикнула, появляясь на пороге, старшая.

Следом за ней, подтягивая грязные спортивные штаны, на крыльцо вышел водитель «Москвича», подобравший на шоссе раненого Бирюкова.

– Добрый день!

– Здравствуйте.

Хозяин смотрел на меня с любопытством.

– Заходите.

Я открыл калитку и вошел во двор.

– Жена так и сказала: раз с вами свяжись, уже не отвяжешься, – весело сообщил он, идя навстречу. – Что еще на этот раз? Снова ехать показывать, где я человека нашел?

– Нет, не надо никуда ехать. Я пришел кое-что у вас спросить.

– Ну слава те господи, а то мне делать больше нечего, как одно и то же сто раз показывать. Садитесь, посидим.

Он кивком указал на лавку, вкопанную в землю под вишней.

– А что, тот следователь, что в прошлый раз приезжал, сегодня не приехал?

– Нет, он не приехал.

– Нашли что-нибудь?

– Ищем пока, работаем, – как можно уклончивее ответил я.

– Ищите, ищите, – насмешливо протянул Бейбулатный, демонстрируя свою полную уверенность в неспособности нашей милиции что-либо найти.

– Собственно, я по другому вопросу приехал. В этом году вы попадали в аварию на автомобиле «фольксваген»?

– Кто, я? – удивился Бейбулатный. – Нет, это вы путаете. Это мой брат попал, Миша. Я Коля, а он Миша, нас кто не знает, часто путают. Это мой брательник, ну тот, что в прошлый раз… Да вы помните! – засмеялся он. – Попугал вас малость… Это ему в Москве машину разбили. А что?

– А после этого к вам девушка приезжала с деньгами?

Николай Бейбулатный посерьезнел.

– Да, вроде приезжал кто-то. Меня дома не было, жена Мишина говорила. А что? – повторил он уже чуть встревоженно.

Из дома на крыльцо, чуть прихрамывая, вышел мужчина лет сорока – тот самый, что загнал на забор курятника районную чиновницу. При ближайшем рассмотрении стрелок действительно оказался похож на моего собеседника: те же темно-русые, чуть вьющиеся на концах волосы, те же светлые глаза под темными густыми бровями. Поздоровавшись со мной кивком, он спустился во двор, открыл капот «Москвича» и принялся копаться в моторе, прислушиваясь издали к нашему разговору.

– Такое вот совпадение вышло, – вполголоса объяснил я, – что тот человек, раненый, которого вы на дороге подобрали, был отцом той девушки, что приезжала к вам с деньгами.

– Да вы что?!

Николай присвистнул, философски кивая.

– Как говорится, мир тесен… И что теперь, проверяете, не причастен ли я к этому делу?

Я развел руками:

– Приходится, сами понимаете.

– Ничего, понимаю, – пожал плечами Николай, хотя настроение его заметно снизилось.

Он закурил. Пальцы его мелко дрожали. Видно, расстроился человек. Помолчав, он заговорил дрогнувшим от обиды или от волнения голосом:

– Что я могу сказать? Что я тут ни при чем, так это любой так скажет. Жена говорила, что не надо было этого мужика подбирать, теперь из тебя, говорит, они же и виноватого сделают. А я что? Случайно мимо ехал… Ну нельзя же в самом деле человека бросить в лесу и смыться. Надо же по-людски, по-человечески!.. Во дурак!

Николай покачал головой, словно сожалея о своем поступке.

– Да зачем вы расстраиваетесь? Никто же вас ни в чем не обвиняет.

– Ну да! Когда обвинят, поздно будет. У нас из невинного мигом виноватого сделают, только повод дай. Вон как из него, – он кивнул в сторону брата. – Всего богатства человек за жизнь нажил – этот сраный «фольксваген». Здоровье потерял, инвалидом стал. Пригнал из Молдавии машину, всего год на ней проездил, как тот урод поганый, чтоб он сдох!..

Николай от волнения не договорил.

– А ведь у Миши и связи старые остались в войсках, и то не помогли. Что тогда про меня говорить! Кому я нужен?

Голос у него сорвался.

Я уже и не рад был, что так напугал человека, а главное – не знал, как Грязнов посмотрит на мою самодеятельность: приехал к свидетелю, наговорил ему черт-те чего… Да еще и от лица следствия… Нет, пора выпутываться.

– Да, собственно, вы рано паникуете, никому и в голову не пришло вас в чем-то обвинять, – с самой легкомысленной усмешечкой, какую смог выдавить, сказал я. – Вы меня не совсем правильно поняли, я не член следственной бригады и к вам заглянул совершенно по другому поводу. Я адвокат и защищаю интересы дочери того человека, которого вы подобрали в лесу. То есть фактически мы в одной лодке. Та девушка, которая привозила вашему брату деньги за разбитую машину, в данный момент попала в трудную ситуацию, а я ей помогаю. Я лишь собираю факты по ее делу.

Николай смотрел на меня и, казалось, с трудом понимал, что я сейчас такое несу.

– Так вы что, не следователь? – переспросил он.

«А ведь так могут и в морду дать», – мелькнула у меня страшная догадка, которую я постарался задавить в зародыше.

– Нет, успокойтесь, я не следователь, я адвокат девушки, отца которой вы попытались спасти. Вы совершили прекрасный поступок, поверьте! Вы не должны ни о чем сожалеть. Я приехал, чтобы передать, что эта девушка вам благодарна за то, что вы пытались помочь ее отцу…

Я нес совершеннейшую чушь, а сам с тревогой вглядывался в синие глаза своего собеседника, стараясь прочитать по ним, врежет он мне сейчас или нет…

Контуженый брат Николая бросил возиться с начинкой старого «Москвича» и медленно приближался в нашу сторону.

– Значит, вы не следователь, – задумчиво повторил Николай Бейбулатный.

Казалось, это единственное, что он понял из моей длинной патетической речи, и я не мог пока определить, как он относится к этому открытию.

Бывший десантник, наступивший на мину под Тирасполем, подошел к нам и остановился напротив, небрежно постукивая гаечным ключом по стволу яблони. Я осторожно покосился на человека, на днях обстрелявшего из охотничьего ружья случайно забредших на подворье людей.

– А в чем ее обвиняют? – спросил он.

– Кого, простите?

– Ну эту, вашу клиентку?

– В убийстве, – ответил я.

Братья помолчали.

– Ну что ж, я, пожалуй, поеду, – нарочито бодрым голосом произнес я, вскакивая со скамейки. – Спасибо за то, что согласились со мной побеседовать. Всего доброго! До свидания!

Я пожал руку Николаю, с трудом приходящему в чувство.

– До свидания! – пожал руку его брату и резвой походкой направился к калитке.

Контуженый брат Михаил изъявил желание меня проводить. Чувствуя за спиной его медвежье дыхание и пружинистый шаг, я мечтал поскорее оказаться в машине. И как это его отпустили на свободу после такого переполоха? Даже пятнадцать суток не дали. Патриархальные нравы, что и говорить. Деревня!

– А кого она?.. Ну, в смысле, ее обвиняют за кого? – задал не совсем вразумительный вопрос брат Михаил, но я его отлично понял.

– Ее обвиняют в убийстве того человека, который расквасил вашу машину.

Михаил кивнул:

– А-а!

Я открыл калитку и сделал пять спасительных шагов навстречу своей машине. Лужу пришлось перепрыгнуть.

– Она приезжала сюда, – ни к селу ни к городу сказал Михаил.

– Да, я знаю, она говорила.

– А где она его застрелила?

– В его доме.

– Я ее видел, – снова повторил Михаил. – Красивая такая. Она что, с ним жила?

– Извините, я тороплюсь, – натягивая на лицо резиновую улыбочку, произнес я, стараясь обойти огромную фигуру бывшего десантника, преградившего мне пути к отступлению, но Бейбулатный не двинулся с места.

– А что следствие?

– Следствие? Ничего. Пока все улики против нее. Извините…

Я снова попытался обойти брата, на этот раз с другой стороны, но он снова загородил мне дорогу.

– Колька тут ни при чем в этой истории. Его даже дома не было, когда она приезжала, а что он ее папашу на дороге подобрал, так это просто судьба.

– Я вам верю. До свидания. Всего наилучшего!

Наконец мне удалось сесть за руль и завести двигатель. Натянуто улыбаясь Бейбулатному, я быстренько развернул машину и поехал по улице в сторону шоссе. В голове у меня звучала, повторяясь, одна фраза брата Бейбулатного: «А где она его застрелила?» Откуда он знает, что она именно застрелила, а не зарезала, забила скалкой, отравила?

Ладно, допустим, в газете прочитал или по телевизору слышал. Зачем тогда спрашивать где? Раз знает, что застрелила, то знает и где. Вообще, с чего бы ему так волноваться за судьбу Лены? «Красивая. Я ее видел!» А брат его? Брат даже не знал, что Осепьян уже мертв. Слишком уж искренне пожелал тому сдохнуть.

…Бывший боевой офицер, обиженный властью, доведенный до крайности в поисках правды. Сколько таких сейчас по России-матушке? Кто спивается, кто идет в бандиты и киллеры, кто просто сходит с ума, вот как этот контуженый… Бейбулатному еще повезло, у него руки-ноги целы. А если бы стал инвалидом? Только и осталось бы, как просить милостыню по улицам и вагонам метро, отдавая всю выручку оборотистым и даже не подозревающим о существовании слова «совесть» цыганам…

Если так разобраться, то у Бейбулатного была самая веская причина ненавидеть Осепьяна. Может, у контуженого офицера больше в жизни ничего и не было, кроме этого старенького «фольксвагена». Конечно, я был далек от мысли предположить, что Бейбулатный мог иметь какое-то отношение к убийству: слишком уж разного полета эти птицы. Хотя… В жизни всякое бывает…

– М-да, ну и наворошил ты дел, руки бы за это пообрывать! Нет, Гордеев, ты скажи, ты в своем уме? Что ты себе позволяешь, мать твою? Полюбуйтесь на этого Шерлока Холмса – недоучку.

– А что такого? – защищался я. – Имею полное право общаться со свидетелями.

– Да я не об этом, – гремел Вячеслав Иванович. – Зачем ты их запугал? Зачем следователем представился? Теперь они замолкнут навсегда и никаких показаний не вытащишь.

Я сидел в его кабинете повесив нос и разглядывал шашечки паркета на полу. Чего огрызаться? Он прав в принципе. Чего я сунулся к свидетелям, прикрываясь несуществующей должностью следователя прокуратуры? Ну да, виноват, виноват. Хотя можно было бы разговаривать и повежливее. Но, как говорил революционный матрос в одном фильме, тут вам не Институт благородных девиц.

Выплеснув на меня накопившиеся отрицательные эмоции, Грязнов постепенно успокоился.

– Ну все, шагай на все четыре стороны, не мешай работать, – сказал он наконец. – Дай расхлебать кашу, которую ты заварил. Теперь важные свидетели Бейбулатные ни за что не пустят нас на порог. А уж рассказать что-то внятное…

Он обреченно махнул рукой.

Ни слова не говоря, я поднялся со стула и вышел из кабинета. Ну, во-первых, мне было все же обидно за такой разгон. Все-таки я лицо совершенно независимое. А во-вторых, чего размусоливать? Я же Грязнова знаю. Через пару дней он сам объявится как ни в чем не бывало.

…Но пара дней прошла давно, а Грязнов не звонил, так что я даже подумал: может, он и в самом деле на этот раз крепко на меня разозлился?

Ну а раз все дружеские отношения по боку, то терять мне осталось нечего, и я на свой страх и риск решил встретиться с родственниками покойного Сурена Осепьяна, чтобы задать им пару давно назревших вопросов. Чтобы заранее не наткнуться на отказ, я приехал без предупреждения. Подъехал к воротам.

– Вы к кому? – донесся из динамика в углу ворот голос охранника.

– Адвокат Юрий Петрович Гордеев, – я развернул в сторону видеокамеры свои «корочки». – Нужно поговорить с кем-нибудь из членов семьи.

– Вы договаривались?

– Не имел такой возможности.

– Подождите.

Я ждал, выставив локоть в открытую форточку машины и любуясь собственным надменным выражением в зеркале заднего обзора. В принципе Осепьяны могут запросто послать меня на фиг. Зачем им со мной беседовать? Но если мои предположения правильные, и брат и сын покойного Сурена Осепьяна сейчас прячутся где-то в укромном месте в страхе перед «длинной рукой» тех же сил, что «заказали» заместителя председателя Спецстроя. Если, конечно, Сурена не пристрелила моя подзащитная Лена Бирюкова по каким-то своим загадочным причинам…. Тогда моя теория, что мужчины рода Осепьянов прячутся в синей дали от неизвестных бандитов, рассыпается в прах. Может, оба они где-нибудь в Давосе укрепляют пошатнувшееся здоровье и шляются по кабакам? А папашу Бирюкова сгоряча подстрелили охранники? М-да, господин адвокат, все твои палочки-выручалочки с двумя концами… Одни сплошные «если»… Если бы, да кабы, да во рту росли грибы…

– Проезжайте, – неожиданно ожил динамик домофона в углу ворот, и сами ворота медленно поехали в сторону, открывая передо мной красиво уходящую полукругом влево аллею, ведущую к особняку Осепьянов.

Оставив машину перед подъездом, я поднялся на крыльцо. Дверь мне сразу же открыла невысокая девушка лет двадцати трех, с буйными кудрями коротко остриженных черных волос.

– Добрый день, – кивнула она, меряя меня с ног до головы внимательным и строгим взглядом. – Проходите в зал. Я Лола, дочь Сурена Осепьяна, а вы кто?

– Юрий Петрович Гордеев, адвокат Елены Александровны Бирюковой.

Дочь Осепьяна ничего не ответила.

Следом за ней я прошел в небольшую гостиную, обставленную мягкой современной из светло-коричневой кожи, а также антикварной мебелью. Я не разбираюсь в антиквариате и не могу на глазок отличить «чиппендейла» от псевдо-древнеримских изысков знаменитого краснодеревщика эпохи ампир месье Жакоба, но оценить по достоинству красоту массивного бюро на гнутых ножках, овального чайного столика и буфета, увенчанного овальной резной короной, уходящей под потолок, я смогу.

Единственное окно в комнате упиралось в разросшиеся под окном кусты сирени. От этого даже днем здесь царили вечные сумерки.

– Я вас слушаю, – усевшись на диван и жестом указав мне на кресло напротив, произнесла дочь Осепьяна.

Она пыталась разыгрывать передо мной роль настоящей хозяйки дома. Отлично! Тогда я разыграю настоящего адвоката.

– Во-первых, я хочу поблагодарить вас за то, что вы не отказались встретиться со мной.

Лола кивком ответила, что не стоит благодарности.

– Примите также мои соболезнования в связи со смертью вашего отца… Надеюсь, вам уже известно, что отец моей клиентки тоже убит?

– Да.

– Вы встречались недавно с ним в Москве?

– Нет.

– А кто-то из членов вашей семьи?

– Нет.

– У меня есть свидетель, который видел, что отец Лены самым неформальным способом проник на территорию этого дома.

Лицо девушки слегка изменилось, она побледнела.

– Это произошло ночью. Через некоторое время этот человек был застрелен.

Девушка судорожно сжала пальцы.

– Да? И что вы от меня хотите? – хриплым голосом прошептала она, не глядя в мою сторону.

– Насколько мне известно, вас не было в доме в ту ночь, когда убили вашего отца?

Она удивилась. Она не ожидала, что я сменю тему. Подняв на меня темные красивые глаза, она ответила голосом, приобретшим почти прежнюю уверенность:

– Да, я учусь в Королевской школе искусств в Стокгольме. Я срочно прилетела в Москву, когда узнала о смерти папы.

– И о том, что произошло в доме в ту ночь, вы, следовательно, знаете понаслышке? Кто же был в ту ночь в доме? Ваш дядя, который тоже, как я знаю, неожиданно исчез, ваша тетя и ваш брат… Где он?

В комнату буквально ворвалась полная женщина средних лет и, не глядя на меня, бросилась к Лоле.

– Все, достаточно! Визит окончен! Она не скажет вам больше ни одного слова! Какое вы имеете право врываться в дом и ее допрашивать? Я пожалуюсь в коллегию, если вы не оставите мою дочь в покое! – закричала она, загораживая от меня девушку, словно я собирался в нее стрелять.

– Мама! Прекрати, я сама разберусь!

– Я тебе запрещаю! Молодой человек, уходите, пока я не вызвала охрану.

Я поднялся с кресла.

– Всего хорошего. Извините, что доставил вам беспокойство.

В прихожей меня уже поджидал квадратный охранник. Я замешкался перед зеркалом, поправляя галстук, и даже провел расческой по волосам. Охранник недвусмысленно маячил в дверях, следя за каждым моим движением. Он был вооружен газовым пистолетом. Интересно, а огнестрельное оружие у кого-нибудь из них имеется?

Грязнов был прав. В этом доме творится что-то неладное.

– Немедленно собирайся, ты едешь ко мне! – доносилось в прихожую из-за плотно запертой стеклянной двери гостиной.

– Мама, оставь меня в покое, я не маленькая!

– Я тебя здесь не оставлю… Ты хочешь, как он?..

Дальнейших слов я не расслышал. Женщина внезапно перешла с крика на задушенное бормотание. Мне послышались всхлипывания.

Неблагополучно в этом доме, как говорил дядя Чехов. Неблагополучно…

Проводив глазами машину, на которой уехал заезжавший к брату московский адвокат, Михаил Бейбулатный вернулся в дом.

Жена еще не пришла с работы. Девочки играли во дворе.

Пополам с Николаем он занимал небольшой родительский дом. Каждой семье по комнате, кухня общая. Войдя в свою комнату, Михаил плотно притворил дверь и сел на кровать, обхватив голову руками. В висках шумело, мысли немного путались, а в ногах чувствовалась неприятная болезненная слабость. Казалось, встанешь – и пол уйдет из-под ног…

«Что же делать?»

Сердце бывшего десантника учащенно билось. Неприятное предчувствие подкатывало под горло, как тошнота. Тревожное ощущение края, границы, за которой все полетит к чертовой матери.

«Господи, что с ними будет, если меня возьмут?»

Михаил смотрел в окно на девочек, возившихся под вишней на одеяле. Их тоненькие голоса и смех ранили его сердце, доводя до отчаяния.

«Кто их обует-оденет, накормит? Колька? У него своих трое… Что же делать? Что придумать?»

Хоть бы жена пришла сегодня раньше с работы! Нет, вряд ли, не придет. Сегодня день раздачи пенсий, она ходит с сумкой по домам стариков. Раньше вечера не притянется. С ней бы посоветоваться!

А хотя что она может сказать? Она сама от этой проклятой жизни ходит как потерянная. Даже не верится, неужели когда-то и она была молодой, веселой, ходила на танцы, носила туфли на каблуках… Писала ему в училище письма каждую неделю… Господи, кто же знал, что такая жизнь настанет? Что так все обернется, хоть в петлю полезай. Если бы не дети… С ними-то что будет?

Михаил с силой сжал голову руками, как стальным обручем стянул кадушку. Вот еще немного, и хрустнет череп, и мозги по стене…

«Хоть бы застрелиться. Кому я такой нужен? Только она одна меня и терпит, и то, может, думает, что с детьми кто еще ее возьмет?» – с неожиданной злостью вспомнил он о жене.

И тут же сам себя устыдился. Разве жена виновата, что от вечного безденежья, от жизни беспросветной, без праздников и выходных, без отпусков и мелких бытовых радостей они стали скандалить, даже драться?

«Посадят, она еще биться будет, как рыба об лед, передачи возить, посылки на зону слать… Нет, уехать надо, уехать, пока эти не нагрянули со всей своей кавалерией, ведь я же живым не дамся, пару человек на месте еще смогу положить голыми руками. А! Пускай бы, кажется, пристрелили, да и дело с концом, но девчонки… Каково им, если увидят, как отца у них на глазах убивают?»

Черная, черная тоска комом встала под горлом. Михаил сидел на кровати, бессмысленно глядя в одну точку на обоях. Потом резко вскочил. Сбегал в кладовку, принес запылившуюся походную сумку, сшитую из камуфляжки, разложил ее на полу в комнате и принялся торопливо запихивать в нее свою одежду.

Из вещей он взял из дома железную кружку, складной нож, пачку спичек и маленький кипятильник. Все деньги оставил жене. Документы, подумав, оставил на прежнем месте, в ящике зеркального трельяжа, взял только военный билет, для которого он снимался давным-давно еще молодым круглолицым парнем.

Взвалив сумку на плечо, он вышел из комнаты в сени. В кухне на буфете громко тикал будильник, отсчитывая последние минуты спокойной домашней жизни. На веранде Михаил выглянул из-за занавески во двор. Брат Николай возился возле сарая, обтесывал колья, чтобы подправить теплицу. Михаил в последний раз оглянулся на своих дочек. Потом тихо открыл дверь и вышел во двор. Никто не заметил, как он уходил огородами, стараясь не попадаться на глаза соседям.