Текст книги "Гейша"

– А вы кто? – хмуро спросил реаниматолог, склоняясь над безжизненным телом Мухтолова.

– Я? Я его брат! Доктор, я достану любые лекарства, все, что нужно, вы только скажите! Он будет жить? Как он? А? Мы пока искусственное дыхание ему делали. Ну как? Пульс есть? – путаясь под ногами и всем мешая, повторял Косой.

Реаниматологи подключили к Мухтолову портативный кардиомонитор. Последним, что успел увидеть Косой, уводимый из спальни под руки Ленчиком и телохранителем, была слабо пульсирующая, почти ровная зеленая линия на экране кардиомонитора.

…Желтая реанимационная машина, завывая сиренами, мчалась по проспекту к больнице «Cкорой помощи». За ней, не отставая, летел микроавтобус «мазда». Немногочисленные прохожие, завидя издали этот кортеж, прижимались к кромке тротуаров и думали, что в больницу везут не иначе как важного начальника, раз сзади за ним следует машина с охраной.

Косой прорвался сквозь больничные препоны к самым дверям отделения интенсивной терапии.

– Пустите меня! Я его брат! Я имею право! – кричал он, отбиваясь от больничной охраны.

Если бы понадобилось, он готов был выхватить пистолет и разогнать лишних людей парочкой выстрелов, но, к счастью, этого не потребовалось. Вася-Капотня и Ленчик следовали за шефом по пятам.

Мухтолова увезли в палату интенсивной терапии. Косой дежурил под дверью, коршуном налетая на каждого нового человека в белом халате, появляющегося на пороге палаты.

– Любые лекарства. Только скажите! – шептал он, хватая врачей за руки и заглядывая им в глаза. – Достану из-под земли. Что ему нужно? Брат для меня дороже жизни!

Мухтолов, все еще не пришедший в сознание, лежал на высокой «функциональной» кровати, покрытый простыней, весь облепленный проводами и капельницами. Вид у него был значительный.

– Пустите меня к нему! Дайте мне с ним проститься! – кричал Косой, рассовывая по карманам белых халатов долларовые купюры.

– Подождите, товарищ, не надо так нервничать, – спокойным голосом сказала, подходя к Косому, пожилая женщина – завотделением, с усталым и мягким выражением лица. – Мы делаем все возможное для вашего брата. Если нам что-то понадобится, мы вам скажем. Можете подождать здесь, в коридоре.

– Он будет жить?

– Пока он в очень тяжелом состоянии.

– А если пойдет на поправку? Вы меня позовете к нему? Мне необходимо его увидеть.

Неопределенно покачав головой, заведующая отделением удалилась в ординаторскую. Через некоторое время она снова подошла к Косому.

– Вашему родственнику необходимо переливание крови, а у нас в больнице не хватает донорских запасов. Нужно заказывать из области, но пока «скорая» привезет… Мы потеряем часа четыре.

– Это плохо? – сглотнув, тревожно спросил Косой.

– У него очень сильное отравление. Интоксикация может поразить мозг.

– Он может дебилом стать?

Врач вздохнула:

– Ну, возможны некоторые расстройства памяти…

Косой решительно закатал рукав и выкинул вперед правую руку, на запястье которой еще с армии были вытатуированы римские цифры, обозначающая группу крови и резус-фактор.

– Берите мою кровь! Я могу быть донором. И они тоже! – кивая на Ленчика и Васю-Капотню, решительно объявил он.

…Через короткий промежуток времени молоденькая и сексапильная медсестра-лаборантка, кокетливо поглядывая на красивого мускулистого парня, опытным движением сунула ему в вену толстую иглу и подсоединила к пластиковому мешку систему для переливания. Немного бледный Вася-Капотня, у которого оказалась подходящая группа крови, полулежал перед ней на кушетке и мужественно сжимал-разжимал в руке резиновую грушу, перекачивая собственную кровь на пользу неудачливого самоубийцы.

– Как только ваш брат придет в сознание, мы вас к нему проводим, – пообещала Косому медсестра из реанимационного отделения. – Можете пока в буфет сходить или в скверике перед больницей погулять.

– Нет, нет, я лучше тут подожду! – заверил ее Косой.

– Но это может произойти не скоро, – сочувственно предупредила медсестра, пряча в карман только что полученную от Косого двадцатку.

– Ничего, я буду ждать, сколько понадобится.

…Медсестра провела мокрым марлевым тампоном по пересохшим губам Мухтолова.

Самоубийца открыл глаза и посмотрел на зеленую стену палаты. Как обрывки сна, проплывали в сознании отрывочные воспоминания о том, что его куда-то везли, перекладывали на кровать, переворачивали на бок, подкладывали под него холодное металлическое судно, говорили над ним громкими голосами, хлопали по щекам и вообще мешали спать. Он то проваливался в сон, то снова просыпался. На этот раз его разбудили мухи. Они пролезли сквозь дыры в простыне и щекотно ползали у него по ногам. Он попытался взбрыкнуть ногами, но ничего не получилось. Тогда он разлепил губы и слабым голосом окликнул медсестру:

– Поправьте…

– Что поправить? – резким и слишком громким голосом переспросила непонятливая дура в белом халате.

Мухтолов снова взбрыкнул ногами.

– Лежите, лежите, не дергайтесь, а то иголка выскочит, – напустилась на него медсестра, поправила капельницу и вышла из палаты.

Мухтолов закрыл глаза, а когда снова открыл, то увидел низко склоненное над собой доброе лицо незнакомого человека. Человек улыбался.

– Привет! – произнес он. – Ну как ты? Держишься? Держись, братан. А я вот тебе минералки купил.

Он повертел перед носом Мухтолова пластиковой бутылкой.

Мухтолов напрягся, чтобы вспомнить, кем бы мог приходиться ему этот неизвестный добряк, но так и не вспомнил.

– Я поставлю воду в тумбочку, – сказала медсестра, забирая у незнакомца бутылку.

Как только медсестра отошла в дальний угол палаты, Косой еще ниже склонился над ожившим самоубийцей и ласково прошептал ему в самое ухо:

– Куда уран подевал, придурок?

И Мухтолов понял, что это уже не сон.

17

Всю неделю после похорон злосчастного цилиндра Петю преследовало злобно-тоскливое настроение. После трехдневного запоя в профилактических целях он вдрызг переругался с родителями, которые обвиняли его в праздности и отлынивании от исполнения домашних обязанностей. Он пустился во все тяжкие, знакомился с девушками и поздно возвращался с дискотек. Слова цыганки, брошенные всуе, поселили в нем страх и желание обратиться к специалисту-андрологу. И на работе все валилось у него из рук. Однажды он едва не ввел помещенному на вытрезвление пациенту внутримышечно лекарство, предназначенное строго для внутривенного введения.

Как-то поздно вечером, возвращаясь домой с очередных погулянок, Петя вошел в пропахший мочой подъезд собственного дома. Лампочка на площадке перед лифтами, как всегда, была вывинчена неизвестными вредителями, и в подъезде было темно, как в угольной шахте после взрыва метана. Только откуда-то сверху, с третьего этажа, лился тусклый желтый далекий свет.

Поднимаясь по ступенькам, Петя не увидел, а скорее физически ощутил чье-то присутствие. Кто-то наверху стоял и не двигался. Петю кольнуло дурное предчувствие, но тут же легкомысленная мысль: «А! Наверное, влюбленная парочка обжимается» – разогнала все сомнения. Он стал подниматься по лестнице, поравнялся с темными фигурами и хотел было повернуть на следующий лестничный пролет, да не успел. Чьи-то руки схватили его, зажали рот, вдавили в стену. У самого своего лица Петя увидел блестящий ствол пистолета и услышал негромкое клацанье предохранителя.

– Тихо, если жить хочешь, – прошептал на ухо тот, что держал его сзади, сдавливая согнутой рукой за горло.

Другой стоял впереди и тыкал Пете в нос пистолетом.

– Где контейнер с ураном?

– Закопал в лесу, – моментально сознался Петя.

– Не заливай, мурло. Паяльник в жопу как вставляют, знаешь? Говори, куда сплавил контейнер.

Петю затрясла мелкая дрожь.

– Клянусь, правда, в лес завез, – лихорадочно зашептал он. – Ребята, не убивайте, клянусь, я все отдам. Я не знал… Думал, так, цилиндр… Термос, думали. Может, понадобится, а он… а он ради… радиоактивный, оказывается. Я испугался, решил выкинуть. Клянусь!

– Ты что, за лохов нас держишь?

– Нет, я правда закопал. Я найду, я все отдам.

Кажется, его сбивчивые, но искренние показания вызвали у бандитов замешательство.

– Так ты понял? Чтобы завтра все привез. Встретимся завтра, в семь вечера на Павелецком в переходе к поездам. Если не придешь, ты покойник. Всю семью убьем. И не вздумай в милицию идти, слышишь, урод?

Съездив для профилактики Пете по физиономии рукоятью пистолета, двое бандитов выбежали из подъезда.

Всю ночь Петя не мог уснуть. Только под утро забылся тревожным сном, но долго поспать не удалось. Рано, еще раньше, чем проснулись родители, Петя оделся и выскользнул из квартиры.

Он добрался электричкой до нужной станции, вышел и пошагал по дороге к лесу. Он думал, что выкопает цилиндр, отдаст его неизвестным бандитам и на том его участие в этом деле благополучно окончится. Он и не знал, какую шутку готовится сыграть с ним судьба…

18

Сознаюсь, что безо всякого душевного трепета я открывал романтический дневник Лены Бирюковой, посвященный исключительно ее амурным похождениям на вершине власти и созданный, кажется, только ради того, чтобы рано или поздно попасть в историю. Об этом говорило все: и аккуратный почерк, которым велись записи, и практическое отсутствие помарок в тексте (значит, писалось не сгоряча, а «с чувством, толком, расстановкой…»). Если бы все это напечатать, даже и без фамилий основных действующих лиц, то фурор несомненный книжке был бы обеспечен. А если на обложку поместить еще и фотографию главной героини, желательно обнаженной! Эммануэль не Эммануэль, а все же…

Но я не собирался вдаваться в художественные тонкости дневника, а искал возможные улики или намеки на таковые, поэтому вечером завалился на диван с тарелкой бутербродов и банкой холодного пива и, вытирая жирные пальцы о старые джинсы, открыл первую страницу.

Круглым красивым почерком Лены на первой странице было написано: «Сегодня я познакомилась с удивительным человеком…»

Я взглянул на дату, венчающую эту судьбоносную запись. Дело происходило пять лет назад, в июне.

О предыстории знакомства с министром экономики Савеловым я уже был заранее наслышан от самой Лены. Учась на первом курсе, она влюбилась в парнишку, который учился двумя курсами постарше. «Ослепительный блондин с глазами пьяными, как у цыгана. Великолепный сукин сын, абсолютный циник», – Ленино собственное художественное описание.

«Я от него сходила с ума. Если бы он не оказался таким подонком, то это, наверное, единственный человек в мире, за которым я могла бы босиком пойти в Сибирь. Меня всю трясло от одного его прикосновения. Это электрическое притяжение иначе не объяснить. Он проходил мимо по коридору универа, а меня словно мягкой горячей волной окатывало с головы до ног. Причем я не могу объяснить, почему от него все бабы с ума сходили, он не такой уж и красавец, ростом ниже меня и фигурой не Аполлон. Он был просто мужчиной, мужчиной на все сто, со всеми мужскими недостатками и прелестями. А уж комплексов у него было, как на паршивой собаке блох! Сам развратник, каких свет не видел, но женщина обязательно должна быть Девой Марией, чтобы на ней ни пятнышка не было. А что с этой Марией в постели делать, он понятия не имел, бесился, психовал, напивался как свинья… Только напившись до поросячьего визга, мог расслабиться и позволить себе что-то такое, но тут уж он меры не знал, его как прорывало, он зверел, когда на женщину набрасывался. Казалось, он искусать может. Ну и что? Натрахается до звона в ушах, тут же упадет мордой к стене и отрубится, хоть из пушек пали. А наутро, самое поганое, вытаращит на тебя свои наивные глазки, похлопает ресницами: «Как, что-то я тебе обещал? Я ничего не помню…» Урод моральный! Как я его любила, так потом и ненавидела».

Итак, парнишка женской лаской избалован был сверх меры, но Лена прицепилась к нему, как репейник, что любому могло польстить. Таскалась всюду за ним и его компанией, тратила последние папины-мамины деньги, сэкономленные дочке на учебу, но все же за сытыми детками московских светил ей было бы не угнаться, если бы недостаток материальных средств Лена Бирюкова не компенсировала с лихвой своей веселостью и отвязным поведением, таким, что у остальных дух захватывало. Купаться голой в фонтане ночью? Устроить пляски со стриптизом на столе в ресторане? Подойти и без всяких комплексов познакомиться с залетной заокеанской поп-звездой, ужинающей в ночном клубе в окружении свиты и телохранителей? Пожалуйста, проще простого. При этом она не была наглой и жесткой, и любая безрассудная выходка сходила ей с рук.

«Со мной ему было интересно», – объясняла мне потом Лена, почему Олежек Савелов, сын министра, уступил ей краешек своей широкой любвеобильной постели.

Но интерес интересом, а скудость материальных средств сильно ограничивала Ленины возможности. Она не могла, как остальные приятели из их компании, отправиться на Рождество в Париж, а на летние каникулы на Майорку.

– Ах, как было весело! Жаль, что тебя с нами не было, – щебетали, вернувшись из очередного вояжа, ее мажористые приятельницы. – Ты бы обязательно придумала что-нибудь незабываемое.

Лене оставалось лишь зубами скрипеть.

И вот – счастливый случай. «Сегодня я познакомилась с удивительным человеком…»

Этим человеком оказался не кто иной, как Савелов-старший, папа ее парнишки.

«…Это произошло на даче. Я сидела на качелях и плакала, потому что Олег собирался на будущей неделе уезжать в Англию на курсы и не хотел брать меня с собой, хотя я знала – это ему ничего не стоит. Ко мне подошел незнакомый мужчина, которого я никогда прежде не видела, но его лицо показалось мне знакомым. Возможно, потому, что оно напоминало мне Олега, только лет на двадцать старше.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – очень вежливо спросил он.

Но я только покачала головой.

– Я плачу, потому что меня не любит человек, которого я очень люблю. Так что вы ничем не можете помочь.

Мужчина ничего не ответил и ушел в дом. Я думала, он обиделся, что я так резко ему ответила, но через некоторое время он снова вышел и подошел ко мне. У него в руках было ведерко со льдом, из которого торчало горлышко бутылки шампанского, и два бокала…»

Несмотря на достаточно нудное, во всех подробностях, описание первой встречи, знакомства и состоявшейся тогда беседы, я очень живо представил себе эту сцену: юная длинноногая блондинка в купальнике телесного цвета на тонких ниточках-бретельках, похожая на печальную русалку, вяло покачивается на качелях, привязанных к нижней ветке толстой березы. И пятидесятилетний, умудренный и обаятельный мужчина сидит рядом на удобной скамье и рассуждает о превратностях любви и бессмысленности страданий.

Могу представить, что Лена была искренне поражена и очарована Савеловым-старшим. С ней никто раньше не беседовал так откровенно и в то же время так «культурно» о самых сокровенных человеческих желаниях и переживаниях. Не сомневаюсь, что Лена смотрела на министра снизу вверх, чувствуя себя маленькой девочкой на коленях отца, рассказывающего ей прекрасную сказку.

«…Ни один мужчина в мире не стоит твоих слез, – сказал он. – Наши женщины не умеют быть повелительницами. Не умеют быть королевами. Они привыкли подчиняться, по сути своей они рабыни. Им кажется, что мужчинам нравится повелевать. Да, нам это нравится, но, как любое блюдо, которое ешь слишком часто, это тоже приедается. Тот, кто привык повелевать, втайне мечтает, чтобы его покорили и заставили подчиняться. Как великий полководец, легко завоевавший полмира, мечтает столкнуться с по-настоящему мощным противником, так и мужчина, избалованный женским вниманием, мечтает, чтобы его заставили страдать, унижаться, просить, исполнять желания…»

Я пролистал несколько страниц.

Лена описывала беседу с Савеловым так же подробно и занудно, как Платон записывал по памяти философские диалоги Сократа. Для нее фигура нашего министра экономики казалась сошедшей с Олимпа. Девочка явно мечтала попасть в историю, но, надо отдать ей должное, она умела слушать и делать выводы. Она очень скоро оценила всю прелесть сложившейся ситуации. Думаю, ей в тот же день захотелось стать королевой. Хотя бы для начала ради того, чтобы отомстить вероломному юному возлюбленному, укатившему в Англию с ее подругой, тоже чьей-то дочерью.

Роман с Савеловым-старшим развивался стремительно.

Хотите узнать, как выглядит наш министр «без портфеля»? Эксклюзивная цитата, только в этом сезоне!

«Я впервые увидела его обнаженным, и поначалу мне стало неловко. Мне нравятся мужчины с красивым телом, а Сергей Сергеевич уже в возрасте, и хотя он активно занимается спортом, хорошо играет в теннис и много плавает, у него смешной пивной живот, да еще мохнатый, как у медведя. И еще мне не нравится, когда мужчины носят на шее толстые золотые цепи, это пошло.

Мы сидели в парилке. Потом плескались в бассейне, выйдя из воды, сели на деревянные лавочки в предбаннике. Он попросил меня снять купальник и сесть ему на колени. Он стал меня целовать и везде трогать, и в отличие от своего сынульки он делал это очень умело, так, что мне было приятно, а не противно. Я никогда еще не занималась сексом после расслабления в парилке, думала, у меня сердце выскочит от полноты ощущений, а Сергей Сергеевич был как огурчик. Я его зауважала – не всякий двадцатилетний выдержит такой темп. Потом он пил холодное пиво, но мне не разрешил, сказал, что после бани я могу схватить ангину. Эта забота с его стороны тоже приятна. Уверена, что Олег никогда бы не подумал в такой момент обо мне».

…Лена была очарована папой своего приятеля. Сравнение с обожаемым, но далеким во всех смыслах Олегом играло на пользу Савелову-папе. Разница в возрасте придавала отношениям пикантность – приятно почувствовать себя покорительницей старого льва, приятно видеть, как мужчина вдвое старше тебя готов исполнять любые твои капризы…

Я думаю, Савелов-старший умело играл на ее честолюбии. Сомневаюсь, чтобы министр так уж рвался исполнять капризы семнадцатилетней девчонки, зато он умело создавал видимость (не зря же работал министром!).

«Вскружил голову» – так говорили в пушкинские времена. У Лены и в самом деле голова закружилась. Должно быть, ей здорово пришлось натерпеться унижений в компании богатеньких юнцов, ставивших ей на вид каждый бокал коктейля в ресторане, за который она платила не сама. С Савеловым-старшим Лена почувствовала себя шикарной дамой, настоящей женщиной, которой и в голову не придет в ресторане платить самой по счету. У нее наконец-то появились наряды и даже недорогие драгоценности: золотые серьги, золотой кулон.

«Сегодня я была с С. С. Он расспрашивал меня о моих бывших любовниках и смеялся. Затем он спросил, занималась ли я когда-нибудь групповым сексом и как вообще к нему отношусь? Я ответила, что никогда не занималась и поэтому не знаю, как отношусь. Тогда он дал мне почитать книгу Маркиза де Сада. Поначалу мне было немного противно, особенно там, где описывалось, как брат трахается с родной сестрой. Я представила себе, что могла бы трахаться с братом, и меня затошнило. Но потом, когда они все стали заниматься сексом, и партнеров все прибавлялось, и они меняли позиции, чтобы на всех хватало, – меня стало увлекать и даже слегка пробрало. Сергей Сергеевич спросил меня потом, хотела бы я попробовать это на себе? Я подумала и ответила, что если бы остальные участники были незнакомыми, но при этом чтобы я могла им доверять, в смысле, что они не заразные и я от них не наберусь никакого СПИДа, то почему бы и нет? Сергей Сергеевич засмеялся и спросил: «А ты кого предпочитаешь, мужчин или женщин?» Я ответила, что мужчин, но, если другие женщины будут, я не против, только бы они не были сухими и мужиковатыми, как все лесбиянки, и чтобы ко мне не лезли, а сами пускай занимаются друг с другом чем хотят. Сергей Сергеевич рассмеялся, словно я сказала что-то очень смешное, и кивнул.

Через несколько дней он пригласил меня прогуляться за город, на дачу одного его знакомого. Я уже чувствовала, что там должно что-то произойти, и приятно волновалась. Он сам выбрал, во что я должна быть одета. Мы приехали. «Дача знакомого» оказалась шикарным загородным домом из красного кирпича, с готическими островерхими башенками и флюгерами над входом, окна в форме бойниц представляли собой разноцветные витражи, и входная дверь окована железными цветами. Очень красиво и совсем не пошло, как у всех этих «новых русских». В зале стены отделаны темным деревом, а пол выложен черными и белыми плитами и застелен шкурами. Когда мы приехали, в доме уже были гости, но я никого не знала. Все пили и жалели, что сейчас лето и нельзя растопить громадный камин. Я так и не поняла, кто хозяин дома, потому что все кругом вели себя так, словно они тут были хозяевами: сами ходили, куда хотели, целовались, обжимались, ели, пили, наливали, что хотели…

Когда все достаточно напились, началось веселье. Все попадали на эти шкуры на полу, сбросили лишнюю одежду, и тут такое началось, что я даже и не знала, куда мне вклиниться. Сергей Сергеевич спросил, весело ли мне? Я сказала, что нормально. Они стали придумывать всякие позы, как у Маркиза де Сада, чтобы все трахали всех, и старались при этом одновременно кончить. Всего в этой куче-мале участвовало шесть человек, включая меня и С. С. Остальные сидели как зрители или устраивали междусобойчики. Я заметила, что женщины вели себя более отвязно, а мужики сдерживались. Не знаю, получалось ли у всех кончить одновременно, но у меня ничего не получалось, я только устала. Мне понравилось только смотреть. Сергей Сергеевич потом спросил, не ревновала ли я к другим женщинам? Чтобы сделать ему приятное, я сказала, что немного. После той вечеринки он подарил мне сережки с изумрудами в оправе в виде сердца…»

Черт с ним! Хоть и занятно, но опустим завесу над дальнейшими гнусными подробностями.

Роман с министром продолжался все лето. К началу учебных занятий в университете, когда из Англии возвратился бывший возлюбленный, Лена стала неузнаваемой. Она тщательно готовилась к их первой встрече после летней разлуки. Могу себе представить, как она мечтала отыграться по полной программе. Дневник отражает все ее надежды и переживания. Разумеется, она представляла себе онегинский сценарий развития событий. Он пишет любовные письма и падает перед ней на колени с отчаянными воплями: «Ужель та самая Татьяна?» – а она холодна и непреклонна. Но все оказалось совсем не так, как Лена себе нарисовала в воображении. Олег весьма цинично отреагировал на «перерожденную» провинциалку, Лена почувствовала себя оскорбленной в лучших чувствах, между ними произошла бурная перепалка.

Я пролистал еще пару страниц.

Наступила осень. Савелов-старший снял для Лены двухкомнатную квартиру в доме с тихим тенистым двором, возле станции метро «Киевская». Их роман держался в секрете.

Лена во всех подробностях вела учет праздникам и тихим холостяцким вечеринкам, устраиваемым министром на квартире любовницы для себя и для ближайших друзей. Список этих самых друзей поражал воображение. Лена коллекционировала знаменитостей, как энтомолог-любитель коллекционирует бабочек и жуков. Артисты, госчиновники, генералы, частные охранники, силовики, бывшие шпионы – сколько всяких интересных личностей с громкими и, наоборот, совершенно неизвестными широкому кругу фамилиями перебывало за год в квартире на «Киевской»!

Лена постепенно входила во вкус. Она начинала воспринимать себя не просто как провинциальная девчонка, вытащившая счастливый билет. Она находила в своем новом положении некую философскую подоплеку. Она поразительно быстро училась искусству приносить наслаждение:

«Я – гетера. Я умею приносить не только физическое наслаждение. Со мной мужчина забывает обо всем, что творится за стенами квартиры. Я могу сделать так, чтобы он всем своим существом, до последней клеточки мозга наслаждался мной. В принципе им даже не обязательно спать со сной. Они и так могут наслаждаться моим обществом. Объектов для банального траха полно. А я чувствую, что даже мой взгляд заставляет мужчину трепетать и испытывать какое-то новое ощущение. Что это, сказать не могу, но это есть».

А может быть, ей и не надо было учиться? Тем более не у кого было… Может, права Алла, и это врожденное?..

…На следующее лето министр увез Лену с собой в Сочи, затем на дачу в Завидово… В университете она почти не появлялась. Летнюю сессию перенесла на осень, сославшись на болезнь матери. Осенью, боясь, как бы ее не отчислили, она впервые пожаловалась на свои трудности Савелову. Проблема была решена в считанные минуты, одним звонком проректору по учебной части. Больше ее не беспокоили такие мелочи, как хвосты и задолженности по семинарам. Оценку «хорошо» она получала автоматом.

…Я невольно вздохнул, вспомнив, как сам ночи не спал накануне сессий, с каким остервенением вгрызался в гранит наук, и все ради чего?.. Чтобы теперь рисковать своей шкурой за десять адвокатских сребреников да протирать штаны в пыльном зале юрконсультации или суда? Да, не судил мне Бог родиться длинноногой блондинкой с пышной грудью, тонкой талией и «без комплексов», как пишут в объявлениях для знакомств, и должен я теперь всю жизнь в поте лица зарабатывать хлеб свой насущный. Эх, эх…