Текст книги "Гейша"

16

Когда все краны газовой плиты были открыты, Мухтолов вышел в прихожую, на всякий случай выглянул в глазок на грязную лестницу типового девятиэтажного дома, никого не увидел, запер замок на два оборота, накинул цепочку и перешел в соседнюю комнату. Там он наглухо закрыл форточки и даже задернул плотную штору на окне, чтобы сквозняк не смог помешать ему на этот раз свести счеты с жизнью. После чего он вернулся на кухню, закрыл за собой филенчатую дверь с матовой стеклянной вставкой, сел на табуретку перед открытым жерлом духовки и стал ждать смерти.

Жена после очередного бурного выяснения отношений забрала детей и уехала в Нижний Новгород к маме. Друзей у Мухтолова давно уже не было, а соседи им не интересовались, так что никто не мог своим неожиданным приходом помешать ему покончить с собственным существованием в этом суетном и бренном мире. Чтобы не так скучно было ждать прихода курносой в саване и с косой, Мухтолов откупорил припасенную заранее бутылку коньяка «Наполеон», плеснул в хрустальный стакан густую ароматную жидкость и сделал первый глоток. За первым последовал второй, третий и четвертый, и вот в его руке уже пустой стакан. Коньяк явно расходовался быстрее, чем наполнялись смертоносным газом кубические метры престижной крупногабаритной кухни.

Эта трехкомнатная квартира в «закрытом» Арзамасе-16, казавшаяся когда-то настоящим дворцом всем бесквартирным друзьям и родственникам Мухтоловых, проживающим в соседних «открытых» городах, за десять лет постепенно ветшала, пока не превратилась в убогое подобие человеческого жилища, такое же, как и сам ее владелец, – потертое, неухоженное и требующее срочного ремонта. Все, что могло протекать, давно протекало, что могло засориться – засорилось, что могло оторваться – оторвалось. Ничего удивительного в этом не было. Вместе со смертью советской системы постепенно ушло в небытие и привилегированное экономическое положение жителей «закрытых» городов, работающих в сверхсекретных НИИ, КБ и почтовых ящиках. Как тонущий корабль, государство сбрасывало за борт балласт вместе с пассажирами. Некогда процветающие маленькие города, где жила научная элита страны, как и квартира Мухтолова, ветшали, пока вконец не превратились в безжизненные населенные пункты, а на улицах, носящих звонкие имена Кибернетиков и Атомщиков, все чаще в рабочее время стали появляться праздношатающиеся пьяненькие граждане в очках и потертых узких пиджаках с университетскими ромбиками на мятых лацканах.

Всеобщее пьянство от безысходности и повальная, убийственная нищета охватывали население бывших научных центров со скоростью чумного поветрия. Люди пропивали все, что успели накопить в былые годы: машины, мебель, женины драгоценности, дорогую бытовую технику, последние сбережения.

Кто мог, уезжали с насиженных мест, продав за бесценок квартиры. Евреи и этнические немцы потянулись в эмиграцию. Русским, особенно пожилым, решиться на этот шаг было равносильно решению об изменении пола. Вся их предыдущая жизнь, все их представления о жизни требовали радикальных перемен, но для этих перемен не хватало уже ни моральных сил, ни смелости, ни решительности… Всё казалось, что постепенно жизнь «образуется», всё ожидали получить от государства зарплату за декабрь прошлого года, всё надеялись, что «люди как-то живут, и мы проживем». Но «как-то» жили лишь те, кто мог зарабатывать челночными поездками за границу. Остальные даже не жили, а кое-как существовали. А кто же выпустит в челночный вояж подписавшего документ о неразглашении служебной и государственной тайны физика-ядерщика?

…Мухтолов с сожалением наблюдал, как кончается коньяк. Так и есть! Дорогущее французское пойло исчезало в его желудке, желанная смерть пока не наступила, а самоубийцу уже терзала жажда и страстное желание продолжить.

Черт бы побрал этот газ без запаха. Как узнать, много его уже накопилось в кухне или мало? Была бы на кухне клетка с канарейкой, что ли, как у шахтеров. Откинулась птичка, – значит, скоро… Интересно, а аквариумные рыбки для этого дела сгодятся? Может, они тоже будут реагировать на загазованность в квартире? Как-нибудь метаться по аквариуму, выпрыгивать, бить хвостами…

Мухтолов не поленился, сходил в детскую и приволок на кухню огромный тридцатилитровый аквариум, в котором дети разводили скалярий и меченосцев. Примерно треть воды при переноске он расплескал на ковры и половики по всей квартире, но для человека, готовящегося к смерти, что такое несчастные десять литров воды на фамильном ковре?

Потревоженные рыбки недовольно метались из угла в угол, недовольные таким небрежным обращением. Мухтолов взгромоздил аквариум на кухонный стол, при этом задев край фарфоровой тарелочки от чайного сервиза, которым жена разрешала пользоваться только по большим праздникам – этот сервиз ей подарили на свадьбу. Тарелка под тяжестью аквариума треснула и раскололась. Мухтолов в панике бросился было искать клей, чтобы немедленно склеить погибшую вещь, но, вспомнив, что подобные мелочи больше не должны его волновать, махнул рукой, небрежно смел осколки в помойное ведро и снова уселся на табурет, не забыв дополнить содержимое своего стакана.

Жизнь, жизнь!

Как приятно с тобой проститься! Сбросить навсегда груз ответственности за самое себя, за потерянный ценный груз (ох, об этом позорном моменте Мухтолов не хотел вспоминать даже на смертном одре!), ответственности за семью, за жену и двоих детей, которые вечно хотят конфет и бананов и которым три раза на год приходится покупать обувь… Освободиться от вечной зависимости от работы, от денег, от бухгалтерии, которая снова не начислила, от начальства, которому завидуешь смертной завистью, но при этом и ненавидишь… Нет страха, нет отчаяния, есть только удивление: и как это я раньше не догадался? Ведь ответ на все мучительные вопросы бытия и быта валялся на поверхности: «Умереть, уснуть, уснуть и видеть сны…» Ах, как чертовски хорошо сказал об этом Гамлет, принц Датский, в переводе Пастернака. Как емко и кратко выразил суть… суть… Да, нальем-ка еще… Однако, как быстро пустеет бутылка!

У Мухтолова появилась даже нехорошая мысль, что он не один в пустой квартире, что тут еще кто-то спрятался и, пока он ходил в детскую за аквариумом, этот кто-то отпил немного коньяка из бутылки. Схватив кухонный нож, он пробежался по всем комнатам, зажигая везде свет, заглянул в ванную, в туалет и в чулан. Но посторонних в квартире не обнаружил.

Вернулся на кухню, опустился устало на стул и снова приложился к бокалу.

…Коньяк кончился. Красиво уйти из жизни не получилось. Оставалось ерзать на жесткой табуретке и пялиться в обвалившуюся местами кафельную плитку. Время тянулось непривычно медленно. Мухтолова с каждой минутой все сильнее мучило желание выпить еще.

Сравнить это можно было лишь с любовным томлением, когда безумный влюбленный готов не есть, не спать, бежать сломя голову в ночь с одной лишь мыслью – встретить даму своего сердца. Не выдержав этой моральной пытки, Мухтолов вскочил, решительно закрутил все газовые краны и кинулся в комнату. Там, на столе, на видном месте перед телевизором, лежала в конверте его предсмертная записка жене и остатки денег – все, что осталось от его тайного и неудачного бизнеса. Деньги он благородным жестом решил оставить своей будущей вдове вместе с мягкими упреками в непонимании и душевной черствости, а также детям, которым в скором времени предстояло стать сиротами. Трясущимися руками вскрыв запечатанный конверт, Мухтолов вытряхнул на полированную поверхность стола зеленые американские купюры. Их было ровно десять. Разложив их веером, Мухтолов после недолгой душевной борьбы жадно схватил одну и сунул в нагрудный карман рубашки. Почувствовав легкий толчок в сердце и прилив головокружения, он бодро вскочил на стул, рывком раздвинул шторы и открыл балконную дверь. Не хватало еще умереть раньше времени, не надравшись напоследок, умереть глупо, когда в кармане лежат деньги и до ближайшего круглосуточного магазина бежать пятнадцать минут! Нет-нет, он сведет счеты с жизнью, но не теперь, не сейчас…

Вернувшись в квартиру минут через двадцать с двумя бутылками, нежно прижатыми к животу под потертой джинсовой курткой, Мухтолов снова принял меры предосторожности, заперев входную дверь на цепочку, и расположился на кухне.

На этот раз (гулять так гулять!) он купил бутылку коньяка «Мартель» с летящей ласточкой на этикетке, с серебряной завинчивающейся пробкой, на которой так же изящно наискосок была выгравирована волшебная надпись: «Produced and bottled in cognac france», из-под которой тонкая шелковая ленточка с теми же витиеватыми латинскими литерами спускалась прямо к круглой серебряной нашлепке-печати, которую следует сорвать, для того чтобы откупорить напиток…

А сама бутылка! Как гладко она лежит в руке, как легки ее формы, как изгибаются по бокам три хрустальные грани, словно крылья. Ее этикетка цвета кофе с молоком вся покрыта едва заметными шоколадными силуэтами той же ласточки, застывшей в стремительном полете, а внизу она опоясана тонкой серебристой лентой, на которой тонко выведено каллиграфическим почерком имя создателя, отца-родоначальника этого божественного нектара. Слава, слава этому неизвестному для простых смертных господину Т. Е. Ф. Мартелю. Кем был ты? Что подвигло тебя в 1715 году растворить янтарь и мед, смешать и превратить их в напиток?..

Стой же ты во главе стола!

А вторая бутылка? Вторая бутылка… Иди же и ты сюда, вторая любимая подружка – редкая гостья, волшебная пери, звездная фотомодель, сошедшая прямо с подиума в грязную и сирую кухню спившегося молодого физика, согласившаяся разделить с ним его последнюю ночь этой жизни, пришедшая утешить и подбодрить его в тяжкую годину. Ты так же прекрасна, как и первая гостья. Вы обе – француженка и шотландка – будете с ним в тот момент, когда закроются его глаза, упадет на стол отяжелевшая голова и «пока смерть не разлучит нас…»

…Пропев мысленно оду крепким спиртным напиткам импортного производства, Мухтолов переместился подальше от открытых конфорок газовой плиты в угол кухни, на такой же жесткий, как табурет, но все же более удобный угловой диван. Сквозь прорехи в дерматиновой обивке дивана вылезал пожелтевший от старости поролон, служивший удобным убежищем для тараканов. Ну все, теперь можно было снова начать умирать. Процесс переселения в мир иной обещал происходить легко и комфортно.

Подумав, с чего начать, с коньяка или с виски, Мухтолов решил сразу откупорить обе бутылки. Ведь кто знает? Начнешь с одной, а вдруг смерть подкрадется незаметно и наложит костлявую лапу на содержимое второй бутылки? Обидно будет помереть раньше времени, не попробовав всего, на что уже потрачены деньги.

Плеснув себе для начала коньячку, Мухтолов выпил сразу половину бокала жадными глотками и закрыл глаза. Мысли его плыли красиво и ровно. Даже удивительно ровно для человека, решившегося на такой крайний шаг. Самоубийца мысленно прощался с супругой и детьми, с бывшими друзьями и коллегами по работе, с немногочисленными родственниками, с которыми еще не успел окончательно поругаться и прекратить всяческие отношения. Он представлял, как все вышеперечисленные люди станут плакать, ахать и охать, узнав о его преждевременной кончине. Немалое чувство удовлетворения в эту картину собственных похорон добавляло и сознание того, что предсмертное письмо, несомненно прочтенное сотрудниками внутренних органов, приведет их прямо в кабинет к тому самому руководителю, который втравил безвременно ушедшего молодого, талантливого, перспективного, подающего большие надежды физика… нет, лучше – подающего большие надежды русского ученого в криминальную торговлю ураном…

Из кабинета арестованного, плачущего и дающего против самого себя показания начальника Мухтолов мысленно перенесся в свою квартиру, где увидел жену свою, сидящую на диване и читающую его предсмертное письмо. Вид у жены был печальный. Ее явно мучили угрызения совести, хотя Мухтолов всячески постарался сгладить тон прощального письма и не попрекать супругу слишком уж сильно.

Вообще, изливая на бумаге свои мысли и чувства, самоубийца постарался придать общему тону письма торжественность и некоторую вневременность, потому что, по его замыслу, предполагалось, что это письмо еще будут читать его дети – не сейчас, разумеется, но когда вырастут и все поймут, – и, в гроб сходя, Мухтолов постарался их благословить, как Державин Пушкина, и передать завет вести себя хорошо, жить честно, трудиться в поте лица, заботиться друг о друге, любить друг друга… и т. д., и т. п. Он живо представил себе эту картину: взрослый шестнадцатилетний сын в костюме, в галстуке, с дипломом об окончании средней школы в руке и его взрослая дочь-студентка в очках, с сигаретой сидят рядышком на диване. Декорация та же: зал квартиры Мухтоловых. Входит постаревшая и поседевшая жена, похожая на бабушку из рекламного ролика про домик в деревне. У жены седые букли замотаны в фигу на затылке, из одежды на ней бесформенное синее платье с белым воротником домашней вязки. В руках она держит шкатулку, в которой все эти годы хранила прощальное письмо мужа. Она достает это письмо и в волнении протягивает его сыну со словами: прочти это вслух. Сын читает, запинаясь в трудных местах. Дочь и жена слушают. Пауза…

И вдруг Мухтолов слышит, как сын, дочитав письмо, совершенно не по сценарию отвечает: «Все равно никогда не прощу этому придурку, что он отравил моих рыбок!»

Мухтолов так и подскочил. Открыл глаза. Схватил со стола аквариум и, обливая живот и ноги, бегом понес его через всю квартиру обратно в детскую. Рыбки едва не выплескивались через верх, все камешки и ракушки сдвинулись со своих мест, а поднявшийся со дна ил замутил воду. Взгромоздив аквариум обратно на подоконник в комнате детей, Мухтолов перевел дух. Уф! Кажется, спасены…

Нагнувшись, он позвенел пальцем по стенке аквариума, проверяя рыбью реакцию. Скалярии и меченосцы забились подальше от него, укрылись за ветками водорослей. На их лупоглазых мордах читалось презрение.

Возвращаясь через зал на кухню, Мухтолов бросил взгляд на прощальное письмо, лежащее возле телевизора. Не дописать ли еще детям пару слов, пока есть время? Он вытащил письмо из конверта, еще раз пробежал глазами пафосные строки: «Моя дорогая Илона и дети! Я никогда не был хорошим мужем и отцом. Постарайтесь простить меня и как можно скорее забыть!» – и далее в том же духе на пяти страницах, но тут его взгляд расшибся, как о стену, о маленькую скромную цифру-единичку с тремя нулями…

Черт его дернул написать жене, что оставляет ей тысячу долларов! Идиот! Идиот! Ведь уже не тысяча, а только девятьсот баксов остались в конверте, а от этого весь пафос письма улетучивался, к чертовой матери! Жена сразу поймет, что даже в последний момент перед смертью он думал не о ней и детях, а о бутылке… Мухтолов кинулся искать ручку, чтобы срочно исправить 1000 на 900, но зачеркнутая и переправленная цифра выглядела еще более подозрительно и выдавала его с головой. Теперь жена вообразит, что он мог оставить ей девять тысяч, и все пропил! Нет, письмо нужно было срочно переписать на чистовик, а первый вариант испепелить.

Мухтолов снова бегом бросился на кухню закрывать конфорки. Он не мог умереть ни с того ни с сего, не переписав на чистовик прощальное письмо. Вот будет картина, если жена, вернувшись домой, обнаружит тело мужа, уткнувшееся носом в недописанный лист. Она сразу обо всем догадается, у нее нюх!

Проклятая жизнь все цеплялась за него, как ревнивая супруга, не отпуская в объятия любовницы-смерти.

Открыв на всякий случай форточки на кухне, Мухтолов удалился в зал и, не забывая прихлебывать из стакана коньяк, принялся аккуратным почерком переписывать прощальное письмо. После всего выпитого рука самоубийцы бежала вперед быстрее мысли и во многом даже ее опережала, поэтому Мухтолову приходилось сдерживать себя, чтобы не напропускать букв в словах.

Наконец письмо переписано. Внизу Мухтолов поставил дату и витиевато, по-профессорски, расписался. Оставалось уничтожить следы первого варианта письма. Лучше всего для этого подходил туалет. Сжечь над унитазом и смыть пепел! Старый, надежный метод, многократно испытанный.

Склонившись над унитазом, самоубийца сложил письмо тонким фитилем, свободной рукой достал из коробка спичку и чиркнул головкой по коричневому боку коробка… В следующую секунду раздался оглушительный хлопок, словно невидимый каратист съездил Мухтолова одновременно двумя руками по ушам, разрывая барабанные перепонки, а перед глазами в воздухе из ничего образовался столб пламени, от которого моментально вспыхнула бумага, волосы и полусинтетическая рубашка.

Пулей выскочив из туалета, самоубийца-неудачник ринулся в ванную и залил самого себя из душа. Бровей и ресниц как не бывало! Рубашка на груди превратилась в обугленную паутину. Мухтолов в ярости сбросил ее и стал топтать ногами. И как это он не принял во внимание, что вентиляционная вытяжка ведет из кухни в туалет и что, следовательно, там скопилось газовое облако? Загасив на себе дымящиеся джинсы, Мухтолов вернулся в туалет с ведром холодной воды. В пластиковой мусорной корзине факелом полыхала использованная туалетная бумага, на полу догорали остатки испорченного предсмертного письма. Не найдя ничего лучшего, Мухтолов вытряхнул горящую бумагу в унитаз и залил сверху холодной водой. Пошел густой едкий дым. От резкой перемены температуры фаянсовый унитаз вдруг страшно затрещал и раскололся. По всей квартире разнесся запах гари.

Разнося тапочками по полу следы черного пепла, Мухтолов вернулся на кухню и без сил опустился на угловой диван, уронив голову на руки. После такой беготни и треволнений ему захотелось спать. То ли газ начинал действовать, то ли он слишком много выпил, но глаза так и слипались. Нужно только снова открыть конфорки газовой плиты, закрыть форточку и уснуть, чтобы больше не проснуться никогда, никогда…

Перекрыв доступ свежему воздуху и вновь открыв кран газовой плиты, Мухтолов вернулся к дивану. Но новая тревожная мысль уже зудела в голове, как комар, мешая провалиться в сон. Что будет, если жена вернется домой не завтра утром, как обещала, а задержится у мамы в Новгороде еще на пару деньков? Что, если газ так и будет выходить, выходить, растечется по всей квартире, потом по подъезду… И что произойдет, если кто-то закурит на лестнице?

Мухтолов представил себе последствия взрыва. От его квартиры не остается и следа: мощная взрывная волна пробивает стены, полы и потолки, на месте квартиры в стене дома образуется обугленная воронка… Горят соседние квартиры… Слышны крики и проклятия погорельцев. По улице с завыванием несутся пожарные машины и «скорая помощь»… Из соседних подъездов выскакивают перепуганные соседи и выстраиваются цепью во дворе, с любопытством глядя на объятый пламенем третий подъезд.

А если жена с детьми войдет в квартиру и, не разобравшись, раньше чиркнет спичкой?.. Подумать страшно… Нет, нет, только не это…

Надо бы что-то придумать, но что? Никакие иные способы уйти из жизни, как-то: веревка и мыло, нож или бритва, затяжной прыжок с верхнего этажа и т. д. – Мухтолову были в принципе неприемлемы из-за своей болезненности или общей кровожадности. Уйти бы из жизни тихо, мирно, без громких выстрелов и прочих кровавых эффектов…

Мухтолов зевнул и поерзал на диване. Так не хотелось шевелиться, вставать, куда-то идти, о чем-то думать, но проклятая жизнь упрямо цеплялась за края его одежды, явно не желая с ним расставаться. Последним усилием воли Мухтолов оторвал кусок бумаги от перекидного календаря, висевшего над столом, нацарапал на нем большими буквами: «Осторожно! Я включил газ! Выломайте дверь и закройте конфорки!» – и, выбравшись на лестничную клетку, засунул записку за край дерматиновой обивки на своей двери.

На большее уже не хватало сил. Закрыв дверь, забыв накинуть цепочку и вообще принять всяческие меры предосторожности, Мухтолов вернулся на кухню, допил прямо из горлышка остатки шотландского виски «Чивас Ригал», лег на угловой диван и уснул.

…В начале шестого тихим туманным утром во двор типового девятиэтажного дома по улице Академика Капицы въехал синий микроавтобус «мазда» с подмосковными номерами и притормозил у детской игровой площадки. Из микроавтобуса на асфальт выпрыгнули друг за другом Косой, Ленчик и негласный телохранитель Косого по кличке Вася-Капотня. Проверив списки жильцов, вывешенные на дверях подъездов, они бесшумно вошли в третий подъезд.

Лифт в такой ранний час еще не работал. Стараясь не шуметь, бандиты стали молча подниматься по лестнице на шестой этаж.

Почти всю эту ночь люди Свища провели без сна. Вырванный из постели звонком босса, Косой прихватил, как договаривались, еще двоих бойцов и отправился с ними в Люберцы, где исправно обшарил все имеющиеся в наличии гостиницы в поисках приезжего из Арзамаса с непонятной фамилией. Поиски увенчались успехом. Заспанная администраторша третьесортной гостиницы «Колосок», где проживали афганцы и прибывшие из среднеазиатских республик беженцы побогаче, навела их на некоего Мухтолова, который действительно останавливался пару недель назад в их гостинице, где и снимал койку в трехместном номере. Косой сунул администраторше двадцать долларов и попросил разрешения немедленно осмотреть этот номер, объясняя свой интерес утерянной дорогой поклажей. Администраторша взяла запасной ключ и повела Косого на второй этаж. Обитатели номера и их гости – смуглые загорелые южане, запрудившие все свободное пространство картонными коробками из-под импортных фруктов, – в этот поздний час еще не спали. В номере полным ходом шло застолье с девочками. Вторжению посторонних они нимало не огорчились, наоборот, стали зазывать к столу.

Пока Косой разговаривал с гостями столицы, Ленчик и Вася-Капотня проверили всю комнату, но ничего, похожего на утерянную капсулу с четырьмястами граммами урана, не нашли.

Вернувшись на вахту, администраторша по регистрационной книге выяснила адрес, по которому был прописан приезжавший гражданин. Косой был настроен решительно. Он не собирался, как Свищ, разводить долгие церемонии с вопросами-ответами, давить морально, выискивать в человеке слабые места. Все по-настоящему слабые места он и так наизусть знал. Горячий утюг к животу, и глухонемой заговорит как миленький!

Судьба уранового гонца Мухтолова была решена заранее. Поднимаясь пешком по лестнице, Косой готов был содрать с него живого кожу, чтобы узнать, где и у кого находится уран, за который Свищ выложил Осепьяну практически весь аванс, полученный от туркмен, – двести пятьдесят тысяч. Туркмены, как понял Косой из телефонного разговора со Свищем, уже висели у них на хвосте и готовы были в любой момент потребовать либо товар, либо деньги. Пока же в наличии не было ни того, ни другого.

Косой рассчитывал ворваться в квартиру, застать хозяина безмятежно спящим в теплой постели рядом с любящей женой, поставить их обоих на колени лицом к стене, приставить дула автоматов к затылкам, если понадобится, схватить ребенка…

Поднявшись на шестой этаж, бандиты распределились по лестничной площадке так, чтобы не попадаться в обзор дверных глазков. Обитую пыльным дерматином дверь под номером 109 украшал обрывок цветной бумаги. Косой снял его, прочитал обращенную ко всем людям доброй воли записку самоубийцы, и тихое утро превратилось для него в кошмар.

– Скорее открывай дверь! – зашипел он, пропуская вперед Ленчика, как спеца по отмычкам. – Только без шума! Тихо и не дышите! И не вздумайте в него стрелять. Кажется, мужик задумал все тут взорвать.

Ленчик тихо вскрыл простенький дверной замок и, первым приоткрыв дверь, проскользнул в прихожую. Никакого шума не последовало, и за ним вошел Вася-Капотня. Косой замыкал.

В прихожей, как и по всей квартире, горел свет, но из комнат не доносилось ни звука, ни шороха. Спрятав бесполезные пистолеты обратно в кобуру, бандиты на цыпочках продвинулись из прихожей дальше, к коридору, из которого вели две двери – на кухню и в зал. Двери зала были распахнуты, на полу – грязные следы от подошв, пепел и лужи с плавающими в них странными клочками зелени. Косой молча показал пальцем на пол и, приложив палец к губам, знаками показал, что ступать в эти лужи не стоит – вдруг бензин? Раз хозяин квартиры решил рвануть дом, то от него всего можно ждать.

Осторожно переступая через пятна жидкости на полу, Ленчик и Вася-Капотня первыми выдвинулись из-за угла прихожей. Один из них легким кошачьим прыжком преодолел коридор и оказался в зале, другой медленно, распластавшись по стене, двинул к кухне. Косой ожидал в прихожей. От волнения его била легкая дрожь.

Ленчик из зала помахал рукой, мол, тут все чисто. Косой знаками посоветовал ему поинтересоваться, что находится за дверьми, ведущими из зала в комнаты. Ленчик кивнул и на цыпочках пошел проверять. В это время Вася-Капотня добрался до двери кухни и осторожно выглянул из-за угла. Сквозь мутное стекло кухонной двери он увидел открытую духовку газовой плиты и торчащие из-за стола ноги в джинсах и рваных китайских кроссовках. Ноги неподвижно лежали на кухонном угловом диване и не подавали признаков жизни, но это еще ничего не доказывало. Их владелец запросто мог сидеть, зажав в кулак зажигалку, и пялиться безумным взглядом в кухонную дверь, чтобы чиркнуть колесиком, как только кто-нибудь попытается сунуться на кухню.

Вася-Капотня отодвинулся на пару шагов назад, где по силуэту моющей руки пластмассовой девочки на двери обнаружил ванную. Как он и предполагал, за дверью ванной, над умывальником, висело зеркало в пластмассовой раме. Телохранитель Косого снял зеркало со стены и, стараясь не выдать себя ни звуком, ни шорохом, вернулся на начальную позицию. Заглядывая в отражение в зеркале, он наконец смог увидеть противоположный угол кухни, скрывающийся за выступом стены. Обладатель рваных китайских кроссовок лежал навзничь на угловом диване. Одна рука его безжизненно свешивалась, другая была неловко подоткнута под голову. Глаза мужчины были закрыты.

– Косой, тут никого! – зашептал из зала Ленчик.

Он уже успел заглянуть в спальню и детскую и никого там не обнаружил.

Вася-Капотня открыл дверь кухни, осторожно подкрался к лежащему на диване и кинулся на него, первым делом перехватив на всякий случай его руки, но мужчина не оказал ни малейшего сопротивления. Он был вял и безжизнен, одним словом – мертв.

– Косой, мужик откинулся! – крикнул Вася-Капотня.

Топот бегущих ног в коридоре показал, какое впечатление произвела эта новость на Косого.

– Газ закройте! Окно нараспашку! – скомандовал Косой, врываясь на кухню. – Балкон есть? На балкон его волоките!

– Соседи увидят.

– На хер соседей! Если не воскресим его, нам всем хана! Тащите его на балкон, живо!

Ленчик и Вася-Капотня, подхватив самоубийцу за руки, за ноги, рысцой помчали его через всю квартиру на балкон. Косой шел за ними и по ходу распахивал попадавшиеся под руку окна. Вскоре по всей квартире заметался утренний прохладный сквознячок, шевеля белые гардины на окнах.

– Не дышит, – сообщил Ленчик, приложив ухо к груди самоубийцы. – И сердце вроде остановилось.

Косой топнул ногой в пол, стиснул зубы, сжал кулаки.

– Делайте с ним что-нибудь! Что вылупились? Искусственное дыхание кто-нибудь из вас умеет делать? Массаж сердца. Быстро! Поубиваю всех, уроды!

Опустившись рядом с трупом на колени, все трое в полной растерянности старались оказать первую помощь. Вася-Капотня массировал грудную клетку самоубийцы с левой стороны, Ленчик неумело пробовал делать искусственное дыхание рот в рот. Косой чуть с ума не сошел. Схватив свой сотовик, он набрал 03.

– Несчастный случай, отравление газом. Человек без сознания, уже не дышит. Срочно присылайте реанимационную бригаду. Улица Академика Капицы, дом 19, квартира 109, Мухтолов…

Ленчик и Вася-Капотня смотрели снизу вверх на Косого квадратными глазами.

– Что уставились? Массаж, массаж! Дыши, сволочь, слышишь, дыши! – заорал вдруг Косой, выхватывая вдруг из кобуры под пиджаком пушку и приставляя дуло к виску покойника.

Вася-Капотня увел своего босса с балкона в спальню. Тот смеялся истерическим смехом, вытирая набежавшие на глаза слезы.

– Дыши, урод! Дыши! Не думай, что подохнешь и от меня отделаешься! На том свете достану! – пытаясь вырваться из крепких объятий телохранителя и выскочить на балкон, орал Косой, пиная ногами в бессильной ярости супружескую двуспальную кровать Мухтоловых, покрытую розовым покрывалом в мелких оборках.

Вася-Капотня вывел шефа в зал и усадил на диван перед телевизором. Немного успокоившись, Косой спрятал пушку, машинально достал сигарету и зажигалку. Поворот колесика – и столб голубоватого пламени вырвался из зажигалки и взвился к потолку, успевая прихватить при этом раздувшуюся от сквозняка тюлевую гардину. Гардины вспыхнули моментально, как сухое сено. Матерясь, Косой швырнул на пол зажигалку, раскрошил сигарету.

– Скотина! Дом он решил взорвать, выродок! Убивать таких надо. Как он там? Дышит?

– Нет, – ответил с балкона Ленчик.

– Обыщи еще раз квартиру, может, этот урод письмо какое перед смертью решил оставить, – безвольно глядя на пылающие гардины и шторы, сидя на диване, сказал Косой.

Вася-Капотня прошелся по комнате. Взгляд его сразу упал на стол под телевизором. Взяв конверт, он заглянул внутрь и передал Косому.

– Это, наверное.

Косой взял прощальное письмо самоубийцы и стал читать.

Огонь со штор перекинулся на обои и пополз к книжной полке. В комнате запахло дымом.

– Вася, костерок-то залей, – фальшиво-ласковым голосом попросил Косой, глядя в письмо.

Вася-Капотня кивнул и отлучился в ванную за ведром воды. Когда он вернулся, то увидел, что Косой в каком-то танце кружит по комнате и подбрасывает в огонь книги с полки. На полу, на паркете, уже горел настоящий костер. Первым делом Косой сжег прощальное письмо Мухтолова.

В это время в дверь резко затрезвонили прибывшие на место врачи «скорой помощи». Это отвлекло Косого от его милого занятия.

– Пойду открою, – сказал он, проходя мимо Васи в коридор.

Телохранитель проводил шефа озадаченным взглядом. Он подумал, что от потрясения у Косого малость поехала крыша, но ничего не сказал. Вылив ведро воды на пол, он ковром прибил пламя на стенах и затоптал догоравшие шторы и тюлевые гардины. Как раз вовремя – в зал вошли люди в белых халатах.

– Дальше, дальше проходите, он на балконе, – как у себя дома, распоряжался Косой. – Несчастный случай – забыл на ночь закрыть газ на кухне. Хорошо, что я утром пораньше решил заглянуть. Ради бога, скорее сделайте с ним что-нибудь. У него двое детей! Жена еще ничего не знает! Он будет жить?