Текст книги "История, рассказанная перед концом света, или Черт с вами!"

Тут черт поежился.

– Все-таки у вас зябко. А вы в таком халатике… А что это вы там поправляете?

Я ухватилась за шею.

– Это мы там чешемся.

– Ой! – спохватился черт. – Это, наверное, блохи! Извините!

– Нет, что вы, не извиняйтесь. Это помидоры.

– У вас аллергия на помидоры? Совсем, как у Диккенса.

– У Диккенса тоже аллергия на помидоры?

– Да, – грустно сказал черт.

– И тоже на черри?

– И на черри, и на обычные помидоры. Мы ему серную мазь сделали. У нас, к сожалению, мазь в основном из серы.

Я засмеялась.

– И вы ею лечите все?

– Ну, извините.

– А много ли у вас больных?

– У нас? У нас нет больных, – обиделся черт. – К нам поступают люди, изможденные болезнями и пороками. Прожившие трудную интересную жизнь.

– А есть ли у ваших клиентов такая болезнь как астма?

– Астма, – черт снисходительно улыбнулся, – у нас проходит в два счета. Какие-нибудь четыреста лет дышишь серой – и все проходит. У наших клиентов бронхи во какие.

Он развел свои мощные руки во всю ширь.

– Они же орут, когда их поджаривают! Как они орут! Ух!

– Это очень мощная тренировка легких, – ехидно заметила я.

– Конечно, – еще более ехидно заметил черт. – Но, видите ли, бояться этого не стоит.

– Почему? – с нарочитой серьезностью спросила я.

– Ну… – он опять подавился смехом. – Люди ко всему привыкают.

– Вы говорите, привыкают?

– Да.

– А… можно поинтересоваться, как себя чувствует Гекльберри Финн? Не может же быть, чтобы он не существовал, пусть и под другим, неизвестным нам именем. Он когда-то произнес фразу именно на эту тему.

– “Не может же мне понравиться сидеть на раскаленной сковородке, – процитировала я, – если я посижу на ней подольше”.

– Видите ли, хе-хе-хе, Гекльберри Финн существовал, – признал черт. – Но все совсем не так было. Жил на Миссиссиппи скромный рабовладелец и писатель. С большим талантом. И мы, хе-хе-хе, решили исследовать со своей стороны некоторые (мы иногда это делаем) моменты. У него была прекрасная сестра, у Тома Сойера, правда? Ах, простите! Фамилия того человека была Сойер.

Я предпочла не поддерживать разговор на эту тему.

– Но, – черт подавил вздох, – с другой стороны, вы не волнуйтесь. Привыкать тоже можно долго. Вот только зубная боль проблема.

– Как – зубная боль? – удивилась я. – Отчего же?

– Откровения Иоанна, – уныло сказал черт, – вот, кстати, у кого очередь самая большая (тут он опять засмеялся, сначала потихоньку, затем все громче)… почему-то. Он даже сам обижается. В конце концов, он говорит, он только апостол. Так вот, в откровениях его сказано: “…и скрежет зубовный”. Это правда.

Я ахнула.

– А есть ли у вас зубные врачи? – осенило меня спустя несколько секунд.

– Есть-есть, – успокоил черт. – У нас все есть. Просто уже как-то, довольно давно, мы выяснили, что зубная боль – это то, к чему привыкают хуже всего.

– Ни за триста лет, ни за четыреста? – кисло поинтересовалась я.

– Да, – черт потянулся. – Поэтому она, к сожалению, осталась в реестре. А дантисты у нас есть. Немало. И хороших, и самых лучших.

– И плохих тоже?

– Это вот свинство, – ответил озабоченно черт. – Потому что люди стали в последнее время долго жить! А это означает, что с новинками зубных технологий, да и вообще с новинками мы ознакамливаемся поз-же.

– Это большой минус. Но что же делать? – огорчилась я. – Нет ли у вас возможности получать информацию?

– Да информация-то есть! – отмахнулся черт. – Просто если человек умеет лечить зубы, используя современные материалы, то он нам и нужен. Информация-то у нас есть, а что проку?

Он опять рассмеялся. Похоже, это было его обыкновенным состоянием.

– Нет-нет-нет, вы не пожалеете. Я вам этот шампунь припомню. Когда он у меня кончится, я вам за него чего-нибудь интересного потребую. Что бы вы хотели?

Ах, как мне хотелось попросить у него одной простой вещи! Такой простой, что я не решилась сказать это вслух, а сказала вот что:

– У вас есть туман?

– Да.

– Мне хотелось бы иметь иногда возможность видеть туман. Только я не знаю, утренний и или вечерний. Какой лучше?

– Туман у нас, в основном, лондонский, – заметил черт. – Мы его до сих пор получаем из того пальта, в котором Диккенс к нам поступил. Есть утренний, вечерний – это не проблема. Мы получаем его из поэтов. В основном из русских. Немного из английских. Из французских поэтов ничего толком не получишь.

– Но неужели из французских поэтов… А что из них получается?

– Все французские поэты превращаются у нас в посредственных кулинаров. Настоящие французские кулинары их всячески презирают.

– А… из итальянских?

– Из итальянских поэтов получаются прекрасные кулинары!

– А… – я запнулась. – А из кого не получается кулинаров?

– Кулинаров из кого не получается? – удивился черт. – Даже не знаю. Пожалуй, что из русских поэтов.

– Из русских поэтов, значит, получается, только лондонский туман?

– Лондонский туман мы получаем в основном из Диккенса, из евонного пальта и кальсон, как я уже говорил, – напомнил черт. – А из русских поэтов мы получаем туман утренний и вечерний. Из русских пейзажистов можно выдавить неплохие туманы.

– Петербургский, – решительно потребовала я. – Должен же быть?

– Заказа не было, – печально ответил черт.

– Так будет, – сказала я. – Но неужели не было?

– Я не знаю, – беспечно ответил он. – Вы хотели немного петербургского тумана?

– Да.

– Может быть, вы хотите еще холодное темное утро на берегу круглого пруда?

– Да.

Черт помедлил.

– А манной каши вы не хотите и поношенных крыльев?

– Нет, – сказала я, – не хочу.

– Я думаю, что это вы получите при жизни, – сказал черт со странной улыбкой.

– Тогда я даже не знаю, что и попросить. Остановиться на лондонском тумане?

– Я могу привезти вам много интересного. Кашу из работного дома…

– Да!

– Слезы…

– Слезы у меня есть свои, не волнуйтесь.

– …Слезы сестер Бронте? Или, если вам так удобнее – слезы Джен Эйр?

– Я могу отправить “Джен Эйр” немножко своих.

– Эх, – сказал изученный черт, – ну, наконец, я могу передать вам серный шампунь…

– М? Это интересно.

– Я и говорю, это будет самое правильное и самое простое. Бог с ними, со слезами. Значит, немного серы? Правда, от него волосы становятся курчавыми. Слегка.

Он погладил спутанные патлы на своем лбу.

– Ну, тут ничего не поделать.

– Знаете, что? – сказала я, чтобы переменить тему. – Хотите, я расскажу вам про наших врачей? Про поликлинику?

– Да! – обрадовался он. – Очень!

История, честно говоря, была дурацкая, но меня интересовали некоторые ее особенности, о которых мой собеседник должен был знать. Это была история о старушке, которая прилежно “умирала” вот уже много лет, устраивала при этом ад и поликлинике, и “скорой помощи” и собственным родным, и где-то между делом готовилась отпраздновать свое девяностовосьмилетие. Вы наверняка о таких слышали.

– …а потом медсестры рассказали, – увлекшись, продолжала я, – что зять этой старушки по секрету доктору на ухо сказал, что хотел бы ей помочь отойти в мир иной, куда она с такой помпой и грохотом отходит.

Черт слушал меня с интересом.

– Итак, бабка с помпой и грохотом отходит, – радостно подхватил он, – на этом свете лязгают дефибрилляторы, воют сирены машины “Скорой помощи”, сверху наяривают со страшной силой какой-нибудь концерт на фальшивящих арфах, а снизу уже раздается торопливый приветственный грохот сковородок. Ну, представляете?

“…только в самый последний момент! Вот она! Вот она! Ноги уже вылезают… неизвестно, получится ли на этот раз! А-тя-тя-тя-тя… оп-па! И еще не все! Подождите, подождите. Ну, имейте терпение. К тому же, одному из вас придется пожалеть. Интересно, кому она достанется… Она удивительная сволочь, но при этом – нищая духом. К тому же, духа у нее совсем не осталось. К тому же, ее личное дело потеряно. Нам придется принимать решение на ходу. Возможно, бросая монету. Уймитесь и подождите. Имейте терпение”.

Он хлопнул в ладоши и в руках его появилась пачка документов. Вид у документов был мятый, страшный, как если бы их в спешке засовывали в набитый шкаф. Но черт невозмутимо вытащил из пачки серую, полупрозрачную, изнемогающую под бременем фиолетовых чернильных печатей, справку.

– Документ оформлен задним числом, – обратился он к невидимому собеседнику, – не волнуйтесь.

Справка послушно исчезла, а в руках черта появилась распухшая картонная папка.

– Проблема в том, что в Книге Жизни написано… – продолжал он, – … а, ничего не написано? Удивительный бардак. Ну, тем более уймитесь. Придется подождать, пока мы напишем ей все документы. С ее слов. Да.

После этого тот, с кем он беседовал, по-видимому, успокоился, а черт сказал мне:

– Когда происходят такие вещи, наивные люди – католики, полагают, что чистилище – это такое место, где пребывает душа какое-то время, пока вопрос ее не будет решен окончательно из-за большой загруженности основного арбитража. На самом деле нет. Это совсем не так. Я могу раскрыть вам маленький секрет, для чего устроено наше чистилище и что собой представляет. Наше чистилище предназначено специально для тех, чьи документы утеряны, или в той или иной форме повреждены, или неправильно заполнены, так, что содержат в себе совершенно противоречающую информацию, чужие анализы кала и вообще все, чего там не должно находиться. Вот для этого случая человек направляется в небольшой, специально оборудованный уголок, который полностью совпадает с той действительностью, которая окружала его на земле. Очень часто человек помирает, а думает, что его возвращают обратно. На самом деле его не возвращают обратно. Он оказывается уже у нас, но думает, что он еще в больничной палате. Для чего это делается? В течение двух-трех месяцев он должен нагрешить или, наоборот, натворить много благих дел, чтобы мы могли, наконец, заполнить его чистую карточку, новую – вот эту. В некоторых случаях человек быстро делает такое количество гадостей, что его участь немедленно решается, в некоторых – ему приходится там подождать. Вот для этого и предназначено чистилище. Но этого никто не знает. Протестанты и православные отрицают существование чистилища. Потому что они, как люди рациональные или излишне ортодоксальные, полагают, что у нас здесь полный порядок. А католики, у которых на земле есть глава церковный, знают, какой бардак находится хотя бы в их собственной организации. Поэтому они подсознательно знают, что бардак и у нас. О существовании чистилища они догадываются, но что это такое – не знают. Да, второе пришествие мы вынуждены откладывать, в первую очередь, потому, что у нас чудовищный бардак в отчетности. А когда наступит конец света, отчетность должна быть хотя бы в минимальном порядке. Иначе нам придется проводить конец света по частям. Представьте себе этот кошмар: скажем, на этом берегу Двины уже есть конец света, а на том – еще нет. Представьте себе Вантовый мост, который исчезает посередине: ТАМ уже ничего нет. А ЗДЕСЬ – все еще есть. Это может продолжаться годами или даже десятилетиями. Ха-ха-ха! Нет, это недопустимо. Мы должны привести отчетность к моменту конца света ну хотя бы в какое-нибудь приемлемое состояние.

Никаких документов в руках черта не стало, он встал в театральную позу и прижал волосатые ладони к сердцу.

– Граждане! – восклинул он. – Вы удивительно плодитесь. Вы мучаете нас и терзаете. Вас уже шесть миллиардов. На каждого положен ангел-хранитель, на каждого положено свое личное дело, конечно, все это очень архаично, конечно, нуждается в пересмотре, но пока основной регламент не пересмотрен – мы вынуждены заполнять ваши идиотские карточки (он потряс ворохом мятых карточек), хотя большинство из вас не стоит ни ада, ни рая. Фактически вы все похожи на вкладчиков банка, у которых лежит по половине евро на счете в течение тридцати-сорока лет, и мы вынуждены всем вам начислять проценты, вместо того, чтобы выкинуть ваши счета в задницу!

Он огляделся по сторонам, по привычке, видимо, убеждаясь в полной своей безопасности, затем выдохнул и отряхнул с ладоней пепел – все, что осталось от адовой документации.

– Ну ладно, – сказал он. – Пора мне собираться. Вон, уже звонят опять.

На стене и вправду материализовался старинный телефонный аппарат и зашелся звоном.

– Заходите, – черт задержал мою руку в своей, – но не торопитесь. У вас еще будет много интересного здесь. Я вас не оставлю. За шампунь спасибо. Я буду следить за вами и за вашим…

Он прокашлялся.

– ….чересчур умным.

– Вы только хорошо за ним следите, – попросила я.

– Угу, – кивнул черт. – У вас с ним впереди вечность.

– Вечность? – я не поверила своим ушам.

– Вечность, душенька Елена Федоровна. Есть у нас такое отделение…

– Там не занято? – с иронией поинтересовалась я.

– Ммм, нет, – подумав, сказал черт. – Мы специальноустраиваем иногда пожар – в бане, например. Для того, чтобы обновить оборудование именно в этом отделении.

– Бедные моющиеся…

– Да начхать на них. А вот, ха-ха-ха, а вот зато у нас в этом отделении случайных людей нет.

Он дошел до двери, как если бы был простым смертным, и вдруг обернулся:

– Какая жалость, что я вас прямо сейчас не могу забрать. У вас впереди еще долгая-долгая жизнь здесь.

– Плюньте три раза, – поддела я.

– Тьфу-тьфу-тьфу! – послушно наплевал черт. – Не извольте беспокоиться.

– Не знаю, правильно ли вам так делать…

– Это совершенно все равно.

Он засмеялся и исчез, оставив после себя только запах серы. Но через минуту материализовался снова.

– Вспомнил, вспомнил! У вас же остались от матушки вашего бывшего супруга какие-то сковороды и кастрюли?

– Да! Да! Остались и сковороды, и кастрюли. Прекрасно. Теперь можно не заниматься вопросом, что с ними делать.

– Ну, вот и славно, – черт сунул под мышку свою грохочущую ношу. – Ей-то самой у нас делать нечего. А кастрюли будут в самый раз.

И он растаял окончательно.