Текст книги "Кто Вы, госпожа Чайковская? К вопросу о судьбе царской дочери Анастасии Романовой"

№ 21. Ответное письмо Великой княгини Ольги Александровны герцогу Георгию Николаевичу Лейхтенбергскому

Хвидор

8 Сентября 1927 года

Милый Гиги.

Вполне верю Вашим и Андрея Владимировича] добрым намерениям разобраться в деле так называемой Чайковской и была очень рада узнать, что Вы взяли ее к себе, т[ак] к[ак] когда я ее видела, она произвела на меня впечатление больной, и мне ужасно жалко было, что она может очутиться на улице – брошенной.

Не буду разбираться в каждом отдельном случае, откуда больная знает то или другое, мною проверенные некоторые факты, казавшиеся мне весьма загадочными, нашли свое объяснение. Не надо забывать, что, возможно, мы имеем дело с больной очень оригинальной, с одной стороны, – и что в течение 5 лет ей сообщают сведения самого различного характера, чтобы ее проверить, и, понятно, эти сведения остаются частью у нее в голове. Но, разбираясь в этом деле, постарайтесь быть логичным. Не удивляет ли Вас то, что лица, близко знавшие моих племянниц: я, Жильяр, его жена, мой муж, Иза Буксгевден, Волков, Мордвинов и т[ак] д[алее], говорят, что это не она; а лица, не знавшие или видевшие их случайно – вроде: Глеба и Татьяны Боткиных, профессора] Руднева, Ратлевой и т[ак] д[алее], да и Вы сами их мало знали, – доказывают обратное. Далее, Андрей Влад[имирович] доказывает, что это она – не потрудился даже взглянуть на больную, может быть он изменил бы или уменьшил бы свою уверенность. Затем мы все вышеупомянутые (я, Жильяр, его жена и т[ак] д[алее]) были у больной в 1925 г[оду] и тогда же сказали, что больная не Анастасия. Между прочим, не выезжая из Берлина, мы сказали это Датскому Посланнику, и он спросил нас: «Что я буду теперь с нею делать». Мы ответили: «Не знаем, наше дело Вам сказать, что мы признать больную за Вел[икую] Княжну Анастасию не можем». Писать же в газетах мы считали совершенно не нужным. Итак, если в 1925 г[оду] мы говорили, что это не Анастасия, то доказательство исходило не от нас – никакого влияния на наше решение иметь не могло, и почему если она не Шанцковская или не Чайковская – то значит она Анастасия. Я была в Берлине 4 дня и почти все время около больной, стараясь изучить ее, и думаю, что нового ничего не узнаю, наблюдая ее дольше. Думаю, и Жильяр, его жена и другие, любившие Их и верные Им и поныне – что многие из них доказали, рискуя своей жизнью, и понятно, если бы они (и я в том числе) имели хоть каплю надежды найти в ней одну из моих племянниц, они бы с радостью служили бы ей. Поэтому, ведя Ваше расследование [по мотивам], которые, я уверена, вполне чистосердечны – не обвиняйте людей, с Вами несогласных, как, например, обвинение Вел[икого] Герцога Гессенского в подкупе газеты, а Жильяра – в знании ложности доказательства о «Шанцковской», и не разжигайте страстей, что только принесет вред всей нашей семье – вместо ожидаемой Вами пользы.

Очень благодарю Вас, милый Гиги, и Вашу жену за приглашение, но не могу им воспользоваться.

Желаю всего лучшего.

Любящая вас Ольга

ГАРФ. Ф. 10060. On. 1. Д. 66. Л. 82. Заверенная копия. Машинопись.

№ 22. Письмо Великого князя Александра Михайловича Великому князю Андрею Владимировичу

Париж

16 Февраля 1928 года

Милый Андрей.

Спасибо за письмо от 12-го Февраля.

Ты пишешь, что понимаешь мое волнение, но что Ты «несколько удивлен, что это проявилось так поздно». Напрасно, я этим вопросом интересуюсь, и он меня волнует с первых дней появления Чайковской, кажется, в 1920-1921 году.

Тот факт, что Ты занялся исследованием этого вопроса с осени 1926 года, мне стал известен впервые из Твоего письма от 12-го Февр[аля], а также то, что обращался ко всей семье, но как Ты ко мне не обращался и моим детям, то я об этом тоже не знал.

Ты поступаешь необдуманно, когда пишешь, говоря об Ольге, Жильяре и Шуре, что можно узнать и в то же время не признать (с многоточием). Такое обвинение в высшем преступлении Ольги, человека чистого и честного, недопустимо; что касается Жильяра, то нужно помнить его смелое, честное и открытое описание Царской Семьи в его книге, вряд ли такой человек способен на подлог.

Я совершенно с тобой согласен, что если существует вероятие в этом деле не только в сотой доле, но и в тысячной, то необходимо довести дело до конца; но именно поэтому нужно было воспользоваться проездом Чайковской через Париж и показать ее всем действительно близко и хорошо ее знавшим, а именно: моим детям – Ирине, Федору и Никите, Князю Михаилу Путятину и его жене, на глазах которых все дети выросли, Зизи Нарышкиной, Княгине Оболенской (фрейлина Имп[ератрицы] Александры] Фед[оровны]), Саблину, Родионову (офицерам Гвард[ейского] экипажа) и, наконец, Кострицкому, лечившему зубы всех детей с самого рождения.

Категорическое требование Американского Правительства, о котором Ты пишешь, чтобы переезд был обставлен полной тайной, здесь не при чем, тем более, что тот или те, которые должны были эту тайну хранить, ее разболтали.

Когда все газеты зашумели, меня со всех сторон начали запрашивать – в чем дело, главным образом, представители иностранной печати и частные лица. Я всем отвечал тоже, что не сомневаюсь в Твоем чистосердечии (бон-фуа), знаю, что Ольга, которая стояла к детям гораздо ближе, ее не узнала, и что меня удивляет, что ее не показали моим детям и мне, самым близким ее родственникам. Я и теперь остаюсь при этом мнении, тем более, если желают вести расследование, используя всех знавших хорошо Анастасию, для раскрытия истины.

В конце письма Ты опять повторяешь, что сожалеешь, что я раньше не проявил интерес к этому тяжелому делу. Опять ошибаешься, ибо я этим делом интересуюсь не с 1926 года, а с 1920-1921 года.

У меня тоже есть сведения, и я был в этом году в курсе того, что предпринималось людьми, окружавшими Чайковскую.

Но опять повторяю, что надо довести дело до конца, но если Ты становишься на явно враждебную почву к тем лицам, которые ее не узнают или, как Ты выражаешься, узнают, но не признают, тогда я с Тобой идти не могу; я не сомневаюсь, что дело раскроется, и истина выяснится неожиданно для всех.

Интересно то, что Гиги пишет в газетах, что Чайковская понимает по-русски, а вчера я читал, не помню где, что она уже говорит по-русски; но ведь доподлинно известно, что 8 лет тому назад она ничего не понимала по-русски и говорила на скверном немецком языке. За 8 лет, находясь постоянно среди русских, невольно начнешь понимать язык и даже говорить на нем. Вот как пишется история.

Что касается газеты «Последние Новости», то я ее никогда не читаю и никого из сотрудников не знаю, и ни с кем не говорил, так что ответственность за их писания я на себя не принимаю. Чтобы покончить мое отношение к этому вопросу, скажу, что Дмитрию и Ростиславу (моим детям), находящимся в Нью-Йорке, я ни слова не писал о Чайковской, они часто видят Ксению Лидс и конечно увидят Чайковскую, пусть решат сами, я никакого давления на них не произвожу.

Обидно, что люди, вроде Глеба Боткина, врут, я читал в Американских] газетах, что он говорил, что он рос с детьми Государя. Это ложь.

В прошлом году я видел г[оспо]жу Мельник (Боткина), она мне показывала много фотографий Чайковской и удивилась, что я не узнаю Анастасию, [в] чем я виноват, когда я не нашел ни малейшей черты схожей с ней, и мои дети тоже.

Я совершенно верю Твоей искренности и Твоему глубокому волнению, когда Ты узнал Анастасию, но как же не поделиться этой радостью с нами и не позвать моих детей и меня.

Твой Любящий Сандро.

П. С. В моем письме от 9 Февр[аля] я написал, что Саблин видел Чайковскую в [19]20 или 21 году. Я ошибся, я проверил, он видел ее осенью [19] 22 года.

С подлинным верно: [подпись].

ГАРФ. Ф. 10060. On. 1. Д. 65. Л. 6-7. Заверенная копия. Машинопись.

№ 23. Письмо Великой княгини Ксении Георгиевны Великому князю Андрею Владимировичу

Нью-Йорк 22

Апреля 1928 года

Дорогой Андрей,

Очень благодарю Тебя за два письма. После получения Твоего первого письма, т[ак] к[ак] Mise Gallacher уже Тебе телеграфировала, я сперва решила немного подождать своим ответом, а затем я ушибла руку и долго не могла писать.

Я, как Ты, больше не сомневаюсь в том, что это Анастасия. Я с детства ее помнить, конечно, не могу, мне было всего 10 лет, но, видя ее каждый день теперь уже в течение двух месяцев, для меня другого ответа просто нет. Она, безусловно, лучше, чем была вначале, но, конечно, все возьмет время. Слава Богу, она относится с большой доверчивостью к M[ada]me Дерфельден и ко мне. Кроме нас никто ее не видит. К сожалению, она разлюбила Mise Gallacher, которую я сразу же отпустила; кроме горничной ей все равно теперь никого не нужно, Mise Gallacher оставила мне записки об Анастасии, которые я храню в виде «Affidavit»[260]260
  «Клянусь» (англ.) – письменное заявление под присягой.


[Закрыть] в банке.

Теперь насчет дальнейшего следствия в Румынии; я, к сожалению, никак не могу Тебе сейчас помочь, much as I would like[261]261
  «Как бы мне ни хотелось» (англ.).


[Закрыть]. Надеюсь, ты поймешь, что все же вопрос финансов довольно сложный.

Это очень мило с Твоей стороны, что Ты предлагаешь прислать мне детали следствия, я бы была очень рада их иметь.

С[ергей] Дмитриевич] Боткин прислал мне свидетельства докторов, за что я очень тебе благодарна.

Я очень интересуюсь узнать, что ответила тебе Т[етя] Ольга и вообще, что происходит в Европе; мне никто не пишет. Мы с Анастасией болтаем по-английски вовсю. Она мне рассказывает по временам много интересного. Если захочешь предложить мне какие-либо вопросы, я буду рада Тебе ответить.

Передай пожалуйста привет Твоей жене. Напиши мне, если Тебе не трудно.

Твоя любящая Ксения

ГАРФ. Ф. 10060. Оп.1. Д. 62. Л. 82-83. Копия. Машинопись.

Великая княгиня Ольга Александровна

Великий князь Александр Михайлович

Княжна Ксения Георгиевна

№ 24. Письмо Великого князя Андрея Владимировича Великому князю Александру Михайловичу

[Кап д'Ай]

4 Ноября 1928 года

Дорогой Сандро,

Недавно в печати появилось заявление, подписанное многими членами нашей семьи относительно дела Чайковской. Лишь много спустя я узнал, что Ты был инициатором этого заявления и собирал подписи под этим заявлением.

Конечно, каждый вправе иметь свое мнение об этом деле и делать соответствующие заявления, это вполне естественно и понятно. Я бы даже не писал бы Тебе об этом, но дело в том, что меня стали осаждать со всех сторон по поводу этого заявления газетные сотрудники и посторонние лица с вопросами. Никому я ничего не отвечаю и храню полное молчание по этому делу. Но мне пришлось выслушать некоторые замечания по этому поводу, о чем я и хотел Тебя предупредить.

Первое, на что все обращают внимание, это на то, что из 33 лиц нашего семейства лишь 12 подписали заявление, остается вопрос, что же думают остальные. Кроме того, из подписавших лишь одна Ольга видела больную, а остальные подписавшие причем тут, – создается впечатление, что не все солидарны с этим мнением, а некоторые высказались, не имея никаких оснований говорить за или против.

Кроме того, и самый текст заявления возбуждает много сомнений, так как он составлен не особенно удачно. Было бы лучше ограничиться заявлением Ольги, единственной имеющей и основание и право об этом говорить, так как она с этим делом знакома, больную видела и может дать бесспорное заявление.

Вот что мне пришлось выслушать по этому поводу, и я очень сожалею, что Ты не посоветовался со мною раньше. Если бы было признано необходимым сделать заявление с тою целью, чтобы не допустить шантажных процессов и поставить весь этот вопрос в известные рамки, то я бы первый же откликнулся на твой призыв, ибо, несмотря на то, что я больную видел и, по-моему, она Анастасия, я бы первый протестовал бы против того, чтоб она была бы признана помимо воли и мнения ближайших родственников.

Считаю необходимым снова сказать Тебе, что я никогда не собирался навязывать свое мнение другим, и мое мнение попало в печать помимо моей воли, я лишь преследовал известные цели и буду их преследовать и далее, и когда дело будет кончено, то тогда я сообщу результаты всем членам семьи, и пусть тогда решится этот спорный вопрос.

В заключение могу лишь добавить, что все же дело чрезвычайно сложное и требует весьма осторожного к себе отношения и нельзя его решать необдуманно, не рискуя вызвать гораздо более сложные последствия.

ГАРФ. Ф. 10060. On. 1. Д. 65. Л. 9. Копия. Машинопись.

№ 25. Письмо Великого князя Александра Михайловича Великому князю Андрею Владимировичу

Париж

8 Ноября 1928 года

Дорогой Андрей,

Спасибо за письмо, на которое спешу ответить.

Да, я был инициатором нашего заявления[262]262
  «Заявление русской царской семьи, относительно Чайковской» опубликовано в прессе 15 октября 1928 года.
  «Газеты сообщали, что некая женщина, именующая себя госпожой Чайковской, утверждает, будто она Великая Княжна Анастасия Николаевна, чудесно спасенная от смерти: газеты добавляют, что авторитетные лица признали в ней Великую Княжну Анастасию Николаевну.
  К нам часто обращаются с вопросами, насколько это утверждение верно и наше молчание истолковывают, как допущение этой возможности.
  В виду этого, для предупреждения ложных толков и предположений, мы считаем своим долгом, сделать следующее заявление.
  Великая Княгиня Ольга Александровна, близко знавшая детей Государя, виделась и говорила с женщиной, которая именует себя госпожой Чайковской и в которой некоторые лица узнают Великую Княжну Анастасию Николаевну. Великая Княгиня Ольга Александровна категорически заявляет, что эта женщина не имеет ничего общего с личностью Великой Княжны.
  Фрейлина Их Величества Баронесса Буксгевден, бывший воспитатель Наследника Цесаревича и преподаватель французского языка Августейших дочерей Государя -господин Жильяр и госпожа Жильяр, бывшая при них няней, остававшиеся при Царской Семье вплоть до момента ея заточения в Екатеринбурге в Мае 1918 года, также виделись и говорили с этой женщиной и точно так же самым определенным образом заявили, что не узнали в ней Великой Княжны Анастасии Николаевны.
  С. С. Кострицкий, зубной врач Их Императорского Величества, лечивший зубы всех детей Государя и видевший их в последний раз в Тобольске в 1918 году, имел в руках гипсовые слепки верхней и нижней челюсти госпожи Чайковской и удостоверил, что эти слепки по расположению зубов и формы челюстей совершенно не походят на зубы, их расположение и строение челюстей Великой Княжны Анастасии Николаевны.
  Профессор Бишоф (Директор Института научной полиции Лозаннского Университета) после тщательной экспертизы и сличения фотографий категорически заявил: «Невозможно допустить сходства между личностями госпожи Чайковской и Великой Княжны Анастасии Николаевны».
  На основании этих свидетельств, мы заявляем свое твердое убеждение, что женщина, именующая себя госпожой Чайковской и находящаяся в настоящее время в С[оединенных] ГЩтатах] Северной Америки, не есть Великая Княжна Анастасия Николаевна.
  Настоящее заявление одобрено Императрицей Марией Федоровной»
  (Текст заявления публикуется по: Боткина Т. Возвращение Анастасии. Ч. 3 // http:// www.proza.ru/2010/06/14/1078).


[Закрыть] и на себя же взял опрос лиц нашей семьи, ибо шантаж и ложь, распространяемые безответственными лицами, перешла границы терпимого.

Если Тебя осаждали со всех сторон газетные сотрудники и разные лица с вопросами по поводу этого заявления, то и меня они не оставляли в покое, и я и тем, и другим давал соответственные объяснения. Те же, которые обращались ко мне, хорошо поняли, что подписали заявление только ближайшие родственники, и их это обстоятельство совсем не удивило.

Ты прав, что из нас, членов семейства подписавшихся, видела больную только Ольга, кроме нее ее видели и другие лица, не меньше Ольги компетентные. Что касается твоего мнения, что некоторые высказались, не имея на то никаких оснований говорить за или против, то здесь возникает вопрос доверия к мнению лиц, которых честность и интимное знание Анастасии не возбуждает никаких сомнений.

Удовлетворить всех не возможно, и если Ты и другие лица считают, [что] текст составлен «не особенно удачно», это меня нисколько не смущает, так как мы остановились на этом тексте после долгих обсуждений и при участии компетентных юридических лиц.

Советоваться мне с Тобою не было оснований, ибо Ты признал в Чайковской Анастасию и настаиваешь на этом и сегодня.

С тех пор, что я с Тобою беседовал с последний раз, я узнал много нового и полезного для разоблачения в свое время интриг и намерений лиц, ведущих интенсивную пропаганду в пользу Чайковской, таким образом, в свое время Ты и я сообщим всем членам семьи наши соображения и документы.

Что касается Твоего заключения: «Что все же дело чрезвычайно сложное и требует весьма осторожного к себе отношения, и нельзя его решать необдуманно, не рискуя вызвать гораздо более сложные последствия», – то на это я отвечу, что сложности в нем никакой, ибо в Чайковской нет ни единого признака материального и духовного, который бы давал основание даже к сличению ее с Анастасией, но Ты прав, что оно требует к себе серьезного отношения, но здесь идет вопрос вовсе не о Чайковской, а о той организации, которая, зная, так же как и я, что Чайковская не Анастасия, все же, во что бы то ни стало, хочет доказать, что она Анастасия.

Твои слова «нельзя решать его необдуманно» не особенно удачны, ибо если ты думаешь, что только Ты один решаешь все обдуманно, а другие решают необдуманно, то Ты ошибаешься, такое мнение, по меньшей мере, сильное; могу Тебя заверить, что и другие решают его обдуманно.

В заключение скажу, что первоначально было принято решение опросить всех лиц семьи нашей, дабы получить их подписи, и с этой целью я разослал наше заявление всем, кроме Тебя. Результат опроса получился следующий: из 36 членов нашей семьи (кроме Тебя) 9 вовсе не ответили, 1 выразил особое мнение согласное в принципе с тем, что сказано в заявлении, 2 отказались подписать, потому что Чайковскую не видели, 1 желал получить предложение Имп[ератрицы] Марии Федоровны, 1 выразил неуверенность в том, что Чайковская не Анастасия.

Ввиду такого результата мы решили ограничиться подписями ближайших родственников Государя, ибо поместить в газетах то, что я Тебе пишу, было неудобно.

Как Ты знаешь, Эрни, Виктория и Ирена также подписали заявление. Таким образом, считая и Тебя, всего 40 человек. 24 подписали; те 9 человек, которые не ответили, не имеют смелости выразить свое мнение, но я знаю, что 8 из них согласны с мнением, выраженным в заявлении; собственно говоря, надо считать, что из 40 чел[овек] -35 убедились в том, что Чайковская – не Анастасия, 2 убедились в том, что Чайковская – Анастасия (Ты и Ксения), 2 ответили тем, что ее не видели и 1 сомневается.

Ты пишешь о 33 членах нашей семьи, я считаю 37[263]263
  Александр Михайлович включает в свой список только совершеннолетних членов семьи Романовых.


[Закрыть]: Кирилл, Доки[264]264
  Доки – Великая княгиня Виктория Федоровна.


[Закрыть], Борис, Андрей, Алена, Дмитрий, Мари, Гавриил, Георгий, Татьяна, Вера, Елена Щетровна], Николаша[265]265
  Николаша – Великий князь Николай Николаевич.


[Закрыть], Стана[266]266
  Стана – Великая княгиня Анастасия Николаевна.


[Закрыть], Сергей, Елена, Петюша, Милица, Роман, Марина, Надя, Миша, Мини[267]267
  Мини – княжна императорской крови Мария Кирилловна.


[Закрыть], Нина, Ксения, Ольга, я, Ксения, Ирина, Андрей, Федор, Никита, Дмитрий, Ростислав, Василий, Алек и Сандро Лейх[тенбергский] – 37, Эрни, Виктория и Ирена – 40.

Господь с Тобою

Сердечно Твой «Сандро»

ГАРФ. Ф. 10060. On. 1. Д. 65. Л. 10-11. Копия. Машинопись.

№ 26. Проект доклада Великого князя Андрея Владимировича Великому князю Кириллу Владимировичу по делу Анастасии Чайковской

[Капд'Ай]

[Конец 1928 года]

Дело о больной, именуемой Чайковской, принимает за последнее время крайне запутанный оборот и грозит в дальнейшем такими осложнениями, которые непосредственно затрагивают меня, как Члена ИМПЕРАТОРСКОЙ Фамилии, и ставят передо мною вопросы нравственного порядка.

В такой обстановке я считаю своим долгом и своим правом представить ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ некоторые объяснения и соображения.

Когда, несколько лет тому назад, появились первые слухи о больной, я не придал им значения, видя в них очередную сенсацию, которыми столь богато наше смутное время.

Постепенно, однако, ко мне начали мало-помалу стекаться сведения и показания отдельных лиц, из которых я усматривал, что дело далеко не обыденное, и что в данном случае допустимы весьма существенные сомнения. А так как сомнения эти связаны с именем дочери ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II, я стал принимать все доступные и посильные мне меры, чтобы доискаться истины. Таким образом, у меня накопилось обширное следственное производство, включающее в себе и положительные и отрицательные свидетельства о больной.

Собранный в итоге более двух лет работы обширный материал был мною подвергнут тщательному изучению и сопоставлению, и я, по чистой совести, пришел к выводу, что если пока еще нет бесспорных формальных данных для официального признания в больной Великой Княжны Анастасии Николаевны, то существует немало весьма существенных косвенных оснований для внутреннего убеждения в таковом тождестве. Убеждение это нашло себе подтверждение в тех (к сожалению, мимолетных) личных впечатлениях, которые я вынес из свидания с больной в Париже минувшей весною. Однако собранный мною материал не дает основания к категорическому отрицанию тождества. Ввиду этого всякое категорическое заявление в ту или иную сторону я считаю преждевременным, как не имеющее под собою твердых и незыблемых доказательств.

О доходивших до меня важнейших фактах и возникавших у меня сомнениях и колебаниях я неуклонно писал Членам нашей Фамилии. В большинстве случаев обращения мои либо оставались без ответа, либо вызывали неопределенные отрицания значения волновавших меня вопросов.

Наконец, вслед за кончиной ГОСУДАРЫНИ ИМПЕРАТРИЦЫ МАРИИ ФЕДОРОВНЫ в печати было опубликовано со ссылкою на одобрение ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВОМ заявление 12 Членов ИМПЕРАТОРСКОЙ Фамилии о том, что «на основании указанных в заявлении свидетельств», они заявляют «свое твердое убеждение, что женщина, именующая себя г[оспо]жой Чайковской и находящаяся в настоящее время в Соединенных] Ш[татах] Северной Америки, не есть Великая Княжна Анастасия Николаевна».

Не будучи привлечен к участию в этом выступлении, о котором я узнал лишь из газет, и не видя под заявлением подписей других здравствующих членов нашей Фамилии, я обратился к Великому Князю Александру Михайловичу за соответствующими разъяснениями. Возникшая между нами переписка была уже представлена в копиях.

Из этой переписки усматривается, во-первых, что Великий Князь Александр Михайлович указывает на то, что он располагает исчерпывающими документами, совершенно бесспорно и с несомненностью, по его мнению, доказывающими отсутствие какого-либо тождества больной с Великой Княжной Анастасией Николаевной, и, во-вторых, что в настоящем деле имеются шантажные домогательства со стороны лиц, известных Его Высочеству. Но, говоря об этом, Великий Князь Александр Михайлович категорически заявляет вместе с тем, что он отказывается вести со мною дальнейшую переписку, считая ее совершенно излишней.

Создавшееся, таким образом, положение представляется для меня совершенно непонятным. Почему я, потративший немало душевных и материальных сил на расследование дела и переживающий мучительные сомнения, отстраняюсь от дела и не получаю возможности ознакомиться с данными, которые эти сомнения должны устранить. Ведь, стремясь исключительно к выяснению истины, я был бы только бесконечно благодарен, если лица, убежденные в ней, поделились бы со мною своими сведениями и этим сняли бы с моего сознания тяжелое бремя сомнения. Иначе, продолжая свое расследование, быть может, я буду стучаться в двери, для других уже открытые, напрасно тратя время и продлевая дело, без того слишком длящееся и отзывающееся на престиже нашей Семьи. Было бы естественнее и согласно нашим традициям с полною откровенностью и взаимным доброжелательством помочь друг другу доискаться правды и общими силами покончить с вопросом, который затрагивает всю ИМПЕРАТОРСКУЮ Фамилию.

Помимо нравственной, весьма для меня болезненной, стороны дела, имеется и другая, о которой я не могу умолчать. Великий Князь Александр Михайлович утверждает, что история больной есть результат шантажных происков организации, которая, зная, что Чайковская не Великая Княжна, все же во что бы то ни стало хочет доказать, что она Великая Княжна. Получается впечатление, что я, в течение более двух лет работая над расследованием, которое стало для меня требованием совести, являлся как бы игрушкой в руках темных дельцов, что этим расследованием я как бы играл в руку разным шантажистам, что мои действия будто бы шли и идут в разрез с интересами ИМПЕРАТОРСКОЙ Фамилии и тех ближайших родственников покойного ГОСУДАРЯ, которые являются объектом шантажных домогательств. Отсюда возможны и иные намеки и предположения, о которых я не хочу даже говорить, но которые возможны в наше печальное лихолетье, когда и понятия, и побуждения, и принципы в корне поколеблены.

Наряду с изложенными соображениями, касающимися меня в моих нравственных переживаниях и моего положения, как Члена ИМПЕРАТОРСКОЙ Фамилии, в рассматриваемом вопросе еще одна существенная сторона.

По-видимому, в ближайшем будущем можно предположить, что в Америке одним выдающимся адвокатом и общественным деятелем, заинтересовавшимся больною, будет возбуждено перед компетентным судебным местом дело об установлении ее личности. Не исключена возможность, что суд обратится к членам нашей семьи с запросами по существу этого дела. Какое же тогда, при нынешних условиях, получится положение. С одной стороны, существует подписанное 12 Членами Фамилии и подтвержденное авторитетом в Бозе почившей ЕОСУДАРЫНИ заявление категорического характера. С другой стороны, остаются 25 Членов Фамилии, подписи которых по тем или иным причинам на этом заявлении отсутствуют и мнение которых о больной, следовательно, может быть толкуемо в том или ином направлении. Наконец имеется мой следственный материал и вынесенное из него мною внутреннее убеждение. При этих условиях легко можно предвидеть, что в случае обращения суда к Членам нашей семьи, ответы, не будучи согласованные, могут показаться суду как существующее среди семьи расхождение во мнениях по этому делу. В итоге, по вопросу, более двух лет волнующему общественное сознание не только в русской среде, но и среди иностранных кругов, и связанному с именем дочери покойного ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, Императорская Фамилия выступит разноголосно, и суд должен будет разбираться и выносить приговор, который для тех или иных Членов Фамилии явится признаком их неправоты и проявлением недоверия к их утверждениям.

С другой стороны, уклонение от дачи суду сведений, естественно, рассматривалось бы со стороны суда как желание что-то скрыть, что породило бы новые неблаговидные толки, столь обильно и без того распространяемые. Несомненно, однако, что вся ИМПЕРАТОРСКАЯ Семья одинаково заинтересована в установлении истины в этом волнующем весь мир вопросе, почему наш общий долг всемерно помочь суду, а не препятствовать ему или затруднить его задачу несогласованными и противоречивыми ответами.

Совокупность приведенных соображений, затрагивающих и лично меня, и всех нас, выдвигает на очередь необходимость срочно изыскать способы установить в ИМПЕРАТОРСКОЙ Фамилии единства взгляда на дело и на личность больной, дабы в дальнейших выступлениях была бы устранена возможность той несогласованности и тех противоречий, которые отражаются нежелательными последствиями в общественном мнении.

В этих целях представлялось бы соответственным учредить пока негласную комиссию в составе заслуживающих полного доверия, известных своим беспристрастием и преданностью Династии деятелей, например, из Сенаторов или Членов Государственного Совета.

Так как в данном случае сталкиваются два противоположных убеждения: одно, выразителем которого является Великий Князь Александр Михайлович, что дело окончательно выяснено и не требует дальнейшего расследования, и другое, мое, разделяемое также некоторыми членами семьи, что дело далеко еще не выяснено и требует дальнейшего расследования, то, казалось бы, следовало бы предоставить каждому из нас избрать по одному участнику комиссии, которые, в свою очередь, наметили бы председателя, подлежащего утверждению ВАШИМ ИМПЕРАТОРСКИМ ВЕЛИЧЕСТВОМ.

Комиссии этой должно быть присвоено право требовать от Членов ИМПЕРАТОРСКОЙ Фамилии и тех лиц, мнение и сведения которых было бы полезно знать, письменных и изустных показаний, а равно предъявления имеющихся у них документов, материалов, снимков и вообще всего того, что может способствовать скорейшему выяснению дела.

Означенной комиссии следовало бы поставить в первую голову задачу установить, достаточно ли полны и точны имеющиеся в данное время данные по делу Чайковской. Если эти данные, по мнению комиссии, достаточны, и дело может почитаться окончательно установленным, то в каком именно смысле. Если же эти данные будут признаны комиссией недостаточными, и требуется дальнейшее расследование, то определить, в каком порядке его вести. Кроме того, комиссия могла бы определить, следует ли и в какой форме и в каком порядке реагировать на возможные запросы американских адвокатов и судов.

Доклад и заключения комиссии будут повергнуты на ВЫСОЧАЙШЕЕ ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА благовоззрение, и от воли ВАШЕЙ исключительно зависит дать им то или иное, обязательное для всех Членов Фамилии, направление.

Ежели ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ не благоугодно будет принять решение только на основании доклада комиссии, не имея перед собою мнения всех Членов Фамилии, то означенный доклад мог бы быть предварительно разослан всем Членам Фамилии на предмет получения от них отзывов по означенному докладу. Это дало бы возможность всем ознакомиться с делом на основании полного и беспристрастного доклада комиссии и составить себе определенное мнение.

Изъяснения, объяснения и предположения долгом почитаю представить ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ, как Главе ИМПЕРАТОРСКОЙ Фамилии.

ГАРФ. Ф. 10060. On. 1. Д. 35. Л. 1-8. Подлинник. Машинопись.

Принцесса Ирина Прусская

Принцесса Цецилия Прусская

Виктория Гессенская

Герцог Эрнест Гессенский

Великий князь Михаил Николаевич

Великие княгини Ольга и Ксения

Великий князь Александр Михайлович и Великая княгиня Ксения с детьми

Великая княгиня Анастасия (Стана) Николаевна

Великая княгиня Виктория Федоровна

Великая княгиня Мария Павловна

Великая княгиня Милица Николаевна

Великий князь Борис Владимирович

Великий князь Николай Николаевич

Великий князь Дмитрий Павлович

Великая княгиня Елена Владимировна

Великая княгиня Елена Петровна

На пути в Европу

Известия о пути из Екатеринбурга на Запад возможно спасенной Анастасии крайне скупы и противоречивы.

В архивном фонде Великого князя Андрея Владимировича сохранились материалы двух расследований о поиске доказательств ее пребывания в Румынии. Они не дают окончательного ответа на данный вопрос, но, тем не менее, содержат хотя и скупую, но все-таки необходимую информацию на этот счет.