Текст книги "Теорика правительств и парламентарное правление"

V. Здесь следует объявить два главных принципа, в очевидности которых каждый легко убедится.

Первый состоит в том, что те, кто составляет политический класс, не могут принуждаться силой. В том случае, если речь идет о материальных средствах правительство, может обеспечить их поступление с помощью силы, что, как правило, и происходит. Те, от кого эти средства идут, едва ли выполняют свои обязанности по убеждению в том, что это полезно и им, и всем остальным. Большинство такого убеждения не имеет или не придает им большого значения. Для большинства людей подлинным мотивом, определяющим их поведение, является уверенность в том, что если они не выполнят положенное, их принудят к этому. Когда же имеют в виду элементы, составляющие само правительство, органа предписывающего и приказывающего, ясно, что никого из его состава нельзя принуждать. Поэтому не принуждение, но естественная страсть человека к власти, к преимуществам, связанным с ней, должны быть и являются на самом деле, побудительной силой к вхождению в господствующий класс.

Второй критерий ни в малейшей степени не оправдывает гипотезу некоторых писателей, что вначале люди оказались под властью правительства благодаря спонтанному акту собственной воли, поскольку противоречит и истории, и самой человеческой природе. Второй критерий связан не с тем, что массы подчиняются руководящему классу спонтанно, а с тем, что они чувствуют превосходство и проистекающее из него влияние. Именно по этой причине, помимо не поддающегося исчислению престижу, который предоставляет политическому классу его координация и организация, элементы данный класс составляющие, должны отличаться своего рода превосходством, внутренне присущим их личности. Как бы то ни было, индивид, составляющий часть политического класса должен иметь, а в некоторых случаях предположительно иметь заслуги или качества, имеющиеся не у всех и которым общество в большинстве своём придаёт весьма важное значение.

Эти заслуги и качества не всегда являются одними и теми же во все времена и во всех странах или, скажем лучше, критерии формирования или допуска в политический класс, различны. И эта вариативность настолько важна, что мы полагаем, что она может составить второй критерий. С его помощью можно, если не классифицировать, то по крайней мере изучать правительства и находить в них наиболее важные характеристики и существенные черты. Но сначала посмотрим, каковы эти различные качества, которые по очереди определяют допуск в политический класс.

В первые периоды социального сцепления, политический класс составлялся благодаря объединению вождей. Руководители народа в варварском и диком состоянии были самыми сильными и храбрыми, так что военная доблесть стала критерием вхождения в господствующий класс. Постепенно по мере увеличения цивилизованности общества, формирования обычаев и традиций, развития интеллектуальной культуры и богатства, появляются другие средства, с помощью которых немногие могут предписывать многим, этот критерий становится менее исключительным и, в конце концов, его важность становится относительно малой.

В связи с этим следует отметить:

• что военная доблесть является одним из видов персональных заслуг, которая становится отдельным критерием, если приобретает особую политическую важность. Добавим, что военную доблесть ни в какую эпоху не следует смешивать с грубой силой. Даже в эпоху дикости люди не склонялись слишком перед превосходством материальной силы. Другое дело сила разума, решимость, энергия – качества, в любое время и в любом месте составляющие подлинное расположение к приказу, вызывающие уважение и стремление подчиниться;

• что даже в мало цивилизованном обществе военная доблесть не может быть исключительным критерием допуска в политический класс. Трудно найти эпоху более грубую, жестокую и воинственную, через которую прошла Европа в средневековье. Но наряду с классом феодальных синьоров, рекрутированного на основе военной доблести, мы находим политически очень мощный класс церковников, вход в который был открыт всем и высокие моральные и интеллектуальные качества вели к первым ступеням иерархии. Равным образом во всех цивилизациях Древнего Востока, если политически важным классом был всегда класс или каста воинов, возможно ещё более важным оставался класс жрецов;

• что в периоды самой жестокой анархии и варварства единственным средством приобретения и удержания богатства была шпага, более богатым был и более сильным, обладание богатством было следствием военной доблести. Но в последующую эпоху, когда установилась определённая социальная организация, человеческие общества обыкновенно вступали в тот период, применительно к которому трудно сказать богатство ли вело к первым ступеням военной иерархии или военная доблесть – к богатству и власти, и в каком случае, и в каком соотношении эти факторы перемешивались. Заметим, например, как в эпоху греко-римской античности высшие классы благодаря своему богатству в то же самое время снаряжали наиболее важные подразделения армии и имели большое влияние в государстве.

• что в средние века только богатые или вообще те, кто уже принадлежал по рождению к высшему классу, могли иметь возможность приобрести физические и интеллектуальные данные и запастись материальными средствами, чтобы пойти в кавалерию, род войск престижный, и аристократический. Кавалерист приравнивался к дворянину, а кавалерия означала благородство, знатность, высокую мораль и интеллект, как этого требовали времена. То же самое необходимо сказать и о самураях, военной аристократии в Японии, рекрутировавшихся из тех классов, которые считались в стране высшими. Завершая эту тему, отметим, что и сейчас еще остаётся фактом, что культура, необходимая для достижения высших военных степеней, приобретается значительно легче богатыми, чем бедными. Фактически, офицерский корпус во всех европейских армиях формируется в среднем из представителей высшего класса по сравнению с солдатским составом;

• что, наконец, с прогрессом экономическим и интеллектуальным военный элемент вообще теряет политическое значение. Хотя случаются, даже в наиболее развитых цивилизациях, критические моменты анархии, угрожающие социальным распадом. В этих случаях военная организация мгновенно вновь обретает важнейшее значение, как единственная сила, способная остановить движение к краху. На сей счёт существует немало примеров недавнего прошлого, чтобы не слишком настаивать на противоположном. То, что обычно называют цезаризмом, прекрасно соответствует данному феномену. Полагаем абсолютно невозможным, чтобы в обществе столь цивилизованном и богатом, каким является общество современное, указанный фактор стал правилом, а не остался исключением; он возможен как некий поворот в те трудные времена, но никогда не превратится в обыкновение.

В примитивные времена социального сцепления, весьма близкие к анархии, военная доблесть есть лучшее средство утвердиться у власти и, следовательно, критерий, в соответствии с которым предпочтительно формируется господствующий класс. Аналогичным образом в последующие времена, когда мир и спокойствие постепенно установились, уже не более сильные, а более богатые стали наиболее важными и уважаемыми, богатство превратилось в самое важное основание для рекрутирования в политический класс. С этого момента индивидуальная смелость много теряет в своём значении, потому что социальный порядок вполне гарантирует, что главарь банды какой-нибудь не сможет больше произвольно подчинять слабого своей власти и отнимать его собственность. Все, кто владеют ею, защищены не столько своей физической силой, сколько деятельностью всего политического организма, которой они, естественно, могут воспользоваться для поддержания своей власти и персонального влияния.

Как элемент формирования политического класса богатство выступает в двух видах. Иногда оно выступало как элемент права, но потом в упорядоченном обществе превратилось в элемент факта.

Частенько мы находим в конституциях разных народов, если хотят легально санкционировать влияние и власть, которые, естественным образом, предоставляет богатство, то сужают предоставление определённых политических прав кругом в той или иной степени зажиточных людей. Эти легальные санкции, эти привилегии, записанные в пользу богатых, в сущности, вещь не столь важная, как принято думать. Даже отмененные, эти привилегия не лишают их богатства, тех преимуществ, которые она предоставляет тем, кто им обладает. С тех пор как стоит мир, это соответствует природе человека и, видимо, по-иному быть не может. Среди всех нужд, наиболее сильными являются экономические. Бедные в целом экономически зависят от богатых, поэтому никоим образом нельзя забывать о том влиянии, которое одни оказывают на других. Войти в политический класс означает получить возможность руководить. Но для этого требуется определённый престиж и уважение, которые вообще невозможно приобрести тому, кто не обладает материальным достатком и экономической независимостью. Даже тогда, когда для вхождения в политический класс недостаточно быть богатым, но требуются культура и особые условия, всё это значительно легче добудет богатый, чем бедный. Из всех видов богатства земельная собственность имела по обыкновению большое политическое значение. Это тот вид богатства, который легче всего установить и сохранить даже в обществе средней цивилизованности, но с её помощью можно приобрести без особых затруднений преданных подчиненных и клиентелу. Тем не менее, богатство денежное в некоторых экономических и социальных условиях подчас составляет счастливую конкуренцию собственности земельной. Во Флоренции жирные пополаны, разбогатевшие купцы, вырвали из рук земельной аристократии публичную власть. В Англии олигархия, которая в течение прошлого века определяла судьбу страны, оказалась состоящей частично из крупных земельных собственников, частично из нуворишей купцов, торговавших с Индией (набабы). В наши дни в Западной Европе, если земельная собственность и сохраняет некоторое значение, то она весьма незначительна.

Рождение в формировании политического класса, также как и богатство, выступает в двух видах: как элемент легальный и элемент фактический. Иногда в примитивные времена, или потому, что процесс социального соединения начался с подчинения низшей расы расе высшей, или по другим причинам, класс, находящийся у власти выразил желание закрепить это положение и для своих потомков, либо с помощью гражданских законов или религии, он исключает от вхождения в него любого, родившегося в подчиненном классе. По этому поводу следует заметить, что если руководящий класс сохраняет элементы превосходства, с помощью чего он пришел к власти, ему легче удастся сохранять правовые возможности исключения всех остальных от власти. Этим самым данный класс не затронет никого, может быть самое большее какую-то индивидуальную личность, имеющую персональные данные для вхождения в политический класс, но легальным образом удалённый от него. Однако если случится так, что время неотвратимо выдвигает кого-то в лидеры, то есть данные к управлению и осуществлению политического влияния не замыкаются только лишь в классе легально управляющем, но становятся достаточно распространёнными и среди других людей; если за пределами политического класса образуется другой класс, имеющий способности участвовать в политическом руководстве обществом, но остающемся отстранённым от этого на основе закона, то поскольку данный закон затрудняет разрешение естественного положения, неизбежно одним или другим образом, данный закон падёт.

Тем не менее, рождение – это один из таких элементов, который, будучи выставлен за дверь, влетит в окно. Отрицаемый в качестве исключительного и юридического критерия при формировании политического класса он сохраняет всегда свою важность как элемент фактический. Мы не говорим здесь исключительно о персональных качествах индивида, скорее, об особых условиях, которыми можно воспользоваться, родись или не родись кто-то в данном положении. Рождение означает богатство, отношения, которые одни могут легко приобрести, а для другого это будет сделать невероятно трудно. Рождение означает относительную легкость усвоения определённых познаний, что для других будет стоить упорного и длительного изучения. Рождение – это тон и привычка к командованию и занятию важных позиций, последнее считается повсеместно незначительным и нестоящим внимания, но на практике имеет исключительный вес. Гонка открыта для всех, каждый может бежать и завоевать приз, но пока один делает три шага, другой – добрую сотню. Вот, что дает рождение.

Исторический опыт только и делает, что подтверждает те приметы, которые предоставляет современное общество. Имеются многочисленные случаи, когда избирательные полномочия сохраняются постоянно на феодальный манер за одними и теми же семьями, поэтому, естественно, те, кто родился вне этих семей, должны преодолеть немалые трудности, чтобы составить им успешную конкуренцию. Чтобы привести примеры, свежие и не такие уж единичные, заметим, что во Франции примерно в течение семидесяти лет парламентаризма доступ в Палату депутатов был открыт широчайшему кругу лиц, а в последние тридцать пять лет, можно сказать, всем. И, тем не менее, в этот короткий период в Парламенте повторялись постоянно некоторые фамилии. Существует много семей, в которых три поколения представляют страну последовательно друг за другом. В Англии, где парламентская жизнь наиболее продолжительная, этот феномен ещё более очевиден. Фишель в своём исследовании английского конституционализма перечисляет большое число семей, члены которых заседают в Парламенте целыми веками, без перерыва хотя бы на одно поколение и это несмотря на все революции и все избирательные реформы.

В конечном счёте, остаётся сказать о последнем элементе рекрутирования политического класса, об особых способностях, связанных с умением исполнять определённую политическую функцию, которые включают в себя широко употребляемое выражение: персональные заслуги. В составляющие персональные заслуги индивида входят его характер, интеллигентность, разного рода специальные знания, которыми он может обладать, позволяющие ему чувствовать себя более или менее приспособленным к выполнению разнообразных обязанностей в публичной жизни страны.

Личные заслуги есть критерий, приобретающий исключительное значение в обществах в значительной мере цивилизованных и достигших высоких степеней зрелости. И это не потому только, что в этих обществах набрали силу идеи равенства и социальной справедливости, которые, впрочем, присущи человеку с рождения, но также, и это принципиально важно, потому, что в них более развит элемент технический и научный. Последний, помимо других областей гражданского бытия, находит своё особенное применение в публичной жизни. Там, где особая культура для тех, кто призван решать судьбы страны, сложилась, и стало необходимым превратить нацию в культурную и цивилизованную, это качество становится неоспоримым для каждого члена политического класса в большей или меньшей степени.

С того момента, когда специальная подготовка становится необходимой для выполнения публичных функций, богатство само по себе не может привести к публичной власти, оно уравновешивается другой социальной силой, то есть знанием.

Впрочем, тогда, когда эта новая сила только развивается, трудно, или даже невозможно утверждать, что богатство полностью утратило свою важность. Само усвоение высшей культуры и специальных познаний в огромной степени ею облегчается. Богатым во сто раз легче это сделать, чем бедным. Но в любом случае богатство не остается исключительно господствующим элементом. На паритетных началах с богатством выбор определяют личные заслуги. Если большое богатство может до известной степени способствовать созданию личных заслуг, то в свою очередь личные заслуги, когда они многочисленны и сопровождаются энергичной волей, могут помочь выдвинуться, даже при поддержке небольшого богатства.

Личные заслуги или личная доблесть, как элемент формирования политического класса, имеют то особенное, что не проявляется само по себе, не действует исключительно только потому, что существует, как это происходит, например, с богатством или рождением: в отличие от них, этот элемент не приобретает ценности там, где он в той или иной степени официально не признан. Для его признания в различных гражданских обществах используются различные системы, которые сейчас бегло рассмотрим.

Первая система состоит в том, что наиболее известные люди, публично признанные столпами данной культуры и знатоками специальных познаний, необходимых участнику политического класса, оценивают способности тех, кто хотел бы быть допущенным в ряды данного класса. И эти способности должны проверяться с помощью экзаменов или пробы.

Эта система превосходно организована в Китае. В этой стране политический класс сформирован мандаринами, в ряды которых без какого бы то ни было легального влияния богатства и рождения никто не войдёт без экзаменов, которые держат перед специальными комиссиями. Даже между различными ступенями самой иерархии мандаринов нет перемещения без экзаменов. Таким образом, Китай – это страна, где особенно неукоснительно применяется критерий персональных заслуг при формировании политического класса, и если там еще не достигли наилучших возможных результатов, то это, разумеется, не из-за нехватки сознания или логики, а из-за, если так можно выразиться, избытка этих качеств.

В наши дни в Европе, в особенности в центральной и западной, существуют одновременно действующие две системы: для многих публичных должностей действует система экзаменов в присутствии особых компетентных комиссий. Для многих других не менее важных, чем первые, которым общественное мнение придаёт большое значение, действует другая система. Любой может быть представлен как кандидат или, по крайней мере, условия дающие право быть избранным самые широкие, а затем, народное голосование решает и оценивает заслуги различных кандидатов, а те, кто наберет наибольшее число голосов, будет избран.

В Англии многие важнейшие публичные должности, в особенности в администрации городков и графств, предоставлены центральными властями людям, по видимости избранными этой властью, но фактически эти люди необходимым образом отмечены комплексом качеств, которые можно обнаружить лишь у ограниченного, численно очень небольшого круга индивидов, которыми не может пренебрегать центральная власть. Поэтому в этой стране многие функционеры не избираются народом, не являются бюрократическими служащими, но по той социальной позиции, которую они занимают, их можно представить как людей, призванных к осуществлению некоторых обязанностей. Представляется, что в рамках этой системы работают функционеры, в наибольшей степени независимые и от центральных властей и от местных влияний.

VI. Каждый легко видит, что различные критерии, рассмотренные выше, в соответствии с которыми происходит рекрутирование различных политических классов, почти никогда не применяются исключительным образом, они соединяются, перекрещиваются, комбинируются тысячами способов, применяясь к различным уровням цивилизации того или иного народа. Они представляют, так сказать, вариативный элемент в том определённом, твердом и постоянном факте, что в любое время, в любом месте политические функции вверены специальному классу. В примитивные времена в следующий период анархии превалирует всегда элемент военной доблести. Сильные, смелые составляют и формируют тогда господствующий класс. С обеспечением относительного мира, способствующего экономическому развитию, сильные становятся богатыми. Постепенно, по мере того как начинает развиваться интеллектуальный элемент, наука применяться к практической деятельности в политической жизни, а многочисленные специальные познания становятся необходимыми для выполнения публичных задач, тогда знание, личные заслуги становятся сопутствующим элементом. Вначале важность знания даёт о себе знать в особенности, когда оно сопровождается авторитетом религии, но потом, лучше развившись, оно заявляет о себе как естественно силовой элемент. Рождение имеет некоторую важность, большую, если главным элементом выступает богатство, которое легче наследуется тем, кто его получает, меньшую, когда рождение уравновешивается знанием, которое приобретается лучше теми, кто ничего не наследует.

Вся политическая история человечества во все времена и у всех народов на разных ступенях цивилизации может быть рассмотрена, таким образом, с двух важнейших точек зрения: с одной стороны степень координации различных политических классов, количество ресурсов, которые они сумели получить в собственные руки и сила их коллективного действия, с другой – различные элементы, входящие в указанные классы, их разные способы утвердиться, их соперничество, борьба, их соглашения и комбинации. Мобильность человеческого общества зависит полностью от их постоянного изменения с учетом выдвинутых двух позиций. От них зависит усиление или ослабление государства, кризисы, которое оно переживает, волнения и внутренняя борьба, которыми государство почти всегда воодушевляется, иногда раздирается противоречиями, а в других случаях разлагается окончательно и гибнет.

VII. Прежде, чем полностью оставить этот аргумент и в целом рассмотрение общих принципов, на которых основываем наше исследование человеческих обществ, полагаем необходимым осветить другую сторону, другую точку зрения, которую следует выделить в изучении политических организмов. Эта точка зрения, хотя и не имеет абсолютной важности первых двух и составляет критерий изучения скорее не самый существенный, а показной и поверхностный, не должен быть оставлен без внимания. Отложенный в сторону, без выяснения природы и сущности, этот критерий может привести к путанице, породить двусмысленности, которые в обычной работе следует с большой тщательностью избегать.

Каким бы не был политический класс, каким бы образом не был составлен, никогда не осознаётся то, что он управляет лишь по одной простой причине, что он состоит из элементов, которые сейчас, или были до этого исторического момента, наиболее способными к управлению. Но всегда имеется оправдание своей власти в некоем абстрактном принципе, в формуле, которую мы называем политической формулой. Она заключается в утверждении, что все чиновники получают свою власть от суверена, который в свою очередь получает её от Бога. Это и есть реальное использование политической формулы. Другое поверье состоит в том, что всякая власть имеет основание в народной воле, это другая политическая формула.

Мы уже видели, как политический класс образуется на фактическом основании, и как всегда он состоит из тех элементов, которые имеют в той или иной степени необходимые реквизиты для того, чтобы войти в его состав. На первый взгляд может показаться, что политическая формула должна быть чистой и простой мистификацией, и, тем не менее, она также имеет причины своего существования, свою важность и заслуживает быть принятой в соображение.

Прежде всего, потому, что она является постоянным фактом, а именно потому, что она соответствует подлинной необходимости человеческой природы. Кажется, что в самом человеческом характере кроется желание верить, что подчиняться приходится скорее абстрактному принципу, нежели какому-то человеку, который управляет, поскольку имеет на то данные. Во-вторых, не менее верно и то, что политические элементы в обществе никогда не бывают слишком стабильными. Они изменяются постоянно с изменением уровня культуры и вообще социальных и экономических условий жизни народа. Поэтому, найдя новые элементы в возможности войти в политический класс и тем более под эгидой новой политической формулы, заменившей старую, по изменениям формулы мы можем легко сделать вывод об изменениях, произошедших в политическом классе и по анализу абстрактных принципов, составивших первую, мы можем распознать фактические элементы, вошедшие в композицию второй.

Вместе с тем, не следует забывать, что не политическая формула определяет способ формирования политического класса, а наоборот, последний принимает ту формулу, которая его больше устраивает.

Если бросить взгляд на политические формулы, имевшие место в разные времена и в разных цивилизациях, то можно сразу заметить их огромное количество. Однако их можно классифицировать по двум главным направлениям. Один тип имеет своё основание в сверхъестественном веровании, второй – в, по крайней мере, рациональном принципе. Таким образом, вера в то, что всякая власть исходит от суверена, который в свою очередь получает её от Бога, есть формула первого рода. Наоборот, ко второй относится принцип, который настаивает на происхождении любой законной власти из народной воли. Но если эта народная воля перестает отражать мнение большинства и превращается в выражение божественной воли, что иногда случается, она попадает уже в первую категорию.

На первый взгляд, казалось бы: что политические формулы, основанные на сверхъестественной вере, должны были бы легче всего, как обычно говорят, быть развенчанными другими, основанными на рациональном принципе. Правительство, утверждающее, что оно является выражением божественной воли, может быть поставлено на позитивную почву реальных фактов. Но, поскольку его утверждение основано на сверхъестественных верованиях, оно никогда не спустится на эту почву. И до тех пор, пока есть люди, которые верят в такого рода сверхъестественное основание, пробовать кого-нибудь убедить рациональным путем в том, что он обманывается, не удастся. Напротив, рациональная политическая формула должна была бы быть более уязвимой, потому что, будучи основанной на земных аргументах, а не на аргументах небесных, демонстрирующих ложность предпосылок, на которых строится все здание, и не поддержанная никаким доводом веры, такая формула должна была бы сойти на нет. Однако вплоть до настоящего времени происходит все наоборот. Поскольку вера в сверхъестественное, скажем прямо, теряет значение, то политические формулы, основанные на ней, не в моде, по крайней мере, в Западной Европе. И те, кто жестоко нападает на них, как это еще многие привыкли делать, занимаются бессмыслицей. Наоборот, переживает расцвет политическая формула, основанная на чисто рационалистических принципах. На основе эти принципов можно легко обвинить любого в чем угодно, но мы никогда не видели никого, кто бы серьезным образов включился в дискуссию по их обсуждению, более того все их допускают и воспринимают как святую правду. И это доказывает, что вполне можно либо полностью, либо частично отказаться от собственных доводов, даже тогда, когда не верят ни коим образом в сверхъестественное.

VIII. Все генеральные принципы, которые мы изложили в настоящей главе не являются, так сказать, ничем иным, как синтезом длительной серии наблюдений за социальными событиями истории и современности. Но, естественно, читатель может и не посчитать их за истинные на основе нашего простого утверждения. Необходимо, следовательно, чтобы и он включился в научный процесс, в ходе которого мы пришли к выше отмеченным выводам. Участвуя в этом научном поиске и можно убедиться в их справедливости. Поэтому в последующих главах мы предпримем длительное аналитическое исследование историко-социальных фактов, в которых находят свое постоянное отражение принципы, отмеченные нами как общие. Затем мы дадим детальное историческое обозрение фактов, подготовивших современную политическую организацию, изучая которую мы убедимся в том, что в современном обществе, как и в прошлом, некоторые фундаментальные законы, присущие всем социальным организмам, остаются неизменными. В конце анализа существующей социальной организации мы попытаемся извлечь пользу, уже основываясь на всем материале книги, из ее результатов для разъяснения современного исторического момента, имея в виду насущные проблемы и стоящие впереди задачи.

Мы прекрасно представляем, что система идей, которой мы всегда следуем и уже которую начали использовать, не отвечает тому, что по данному вопросу общепринято понимать. Те, кто занимаются материей, которую мы рассматриваем, используют ту систему идей, которая так или иначе выглядит следующим образом. Они отталкиваются от того принципа, что люди имеют некие права, подразумевается прирожденные, которые называют политическими – свобода, равенство и т. д. и критерий, по которому оценивают различные формы правительств и то, как отмеченные права в данных формах уважаются. Поэтому полагают, что последняя степень политического прогресса, до которого общественная наука должна как можно быстрее довести страждущие народы, это полный триумф означенных, так называемых прирожденных прав человека, достижению которых противостояли и противостоят преграды невежества, насилия и варварства. В противоположность этому, мы полагаем, что врожденные права являются ничем иным, как гипотезами нашего ума и, что общественные науки должны не указывать какими политическими правами должен обладать человек, предоставляя ему возможность воображать, какие из них и сколько ему хотелось бы иметь. Общественные науки скорее должны видеть, что умеет человек в политической сфере делать и что делает, внимательно наблюдая за социальными фактами так, как они происходили в обществе в прошлом и как они происходят в настоящем. А потом, отталкиваясь от того, что человек умеет делать, можно предположить, что он может сделать лучше, добиваясь с помощью собственной политической организации лучшего уровня морали и благосостояния, которые, двигаясь таким путем, ему было бы возможно достичь.