Текст книги "Похождения соломенной вдовы"

– С чего ты взял?

– Я же вижу, что ты решила напиться!

– К нам это совершенно не относится.

Туманов, сопя, смотрел, как я опрокидываю в себя одну рюмку, потом другую.

– Я жутко голодная, – сообщила я, чувствуя, как коньяк разогревает внутренности.

Туманов, поджав губы, распахнул дверцу холодильника и мрачно сказал:

– Закусывай.

В холодильнике стояли пластиковые коробки с покупными салатами. Я испытала острый приступ вины. Ведь бедолага только что женился! Он вправе рассчитывать не только на супружеское ложе, но и на полноценное домашнее питание.

– Сейчас разденусь, приму душ и сварганю что-нибудь на ужин, – пообещала я.

Однако душ после двух рюмок коньяка повлиял на меня примерно так, как пуля в голову. Я повалилась на кровать и мгновенно отключилась. Проснулась глубокой ночью, причем в таком состоянии, как будто не просыхала неделю. Нет, никуда я не перенеслась. Эксперимент не удался. Обидно.

Туманов номер два сидел за компьютером. Его пальцы время от времени опускались на клавиатуру и исполняли трескучий пассаж. Я долго смотрела на его профиль и пропитывалась сочувствием к нему со скоростью промокашки, брошенной в пруд. Через минуту я уже готова была все ему рассказать. Все-все. Пусть не заблуждается на мой счет.

– Юра! – позвала я, стараясь, чтобы голос прозвучал нежно, хотя горло казалось выстланным наждаком. Он вздрогнул и повернул голову. – Подойди, я хочу кое-что тебе сказать.

Туманов молча поднялся и, засунув руки в карманы, что у мужчин, по моим наблюдениям, является жестом свободолюбия, направился в мою сторону.

– Ты чего не спишь?

– Я должна тебе кое в чем признаться, – повторила я заплетающимся языком.

– Признайся, – хмуро сказал он.

– Сядь, пожалуйста, – я похлопала рукой по одеялу, и Туманов неохотно сел, наблюдая, как я, кряхтя, пытаюсь облокотиться о поставленную на бок подушку.

Начала я издалека. Рассказывала случаи, которые на первый взгляд кажутся фантастическими, а на деле оказываются самой что ни на есть голой реальностью. Потом перешла к мировой литературе и только после нескольких наглядных примеров – к нашему случаю. По мере того как вытягивалось лицо Туманова, объяснения мои становились все более пространными и даже где-то путаными. Закончила я Клухиным и черной дырой, которая наверняка во всем и виновата.

– Завтра я позвоню профессору Ник-Нику, специалисту по аякам, и он меня протестирует, – закончила я свое повествование.

Туманов схватился рукой за подбородок и, глядя мимо меня, принялся мять его, словно кусок теста, предназначенный для пирога. Когда я выговорилась, мне стало так легко! Кажется, я тут же заснула, даже не поинтересовавшись, что он думает обо всем вышеизложенном. «Возможно, завтра я пожалею о том, что сделала», – подумала я, проваливаясь в сон.

Однако я не пожалела. Теперь мне не надо придумывать всякую ерунду, пытаясь скрыть от него свои намерения! Наутро Туманов был тих, даже пришиблен. Я весело собиралась в дорогу – профессор Усатов с радостью согласился встретиться и выслушать мою невероятную историю. Впрочем, с его точки зрения, вряд ли столь уж невероятную. Думаю, подобных историй профессор наслушался под завязку.

– Отвезешь меня? – спросила я у Туманова. – Потом можем сходить куда-нибудь развлечься. У тебя ведь, кажется, снова отпуск?

– Дорогая, – осторожно сказал он. – Может, тебе не стоит сегодня никуда ехать? Поваляйся в постели. Ты устала, перенервничала. Выпила опять же.

– Никаких проволочек! – строго ответила я, пытаясь не обращать внимания на головную боль. – Мне нужно на улицу. Там свежий воздух.

– Ладно, – согласился Туманов.

Его покладистость выглядела чрезвычайно странно, и я в который раз похвалила себя, что решила во всем ему признаться. Мне всегда больше нравились мирные отношения, чем любого рода конфронтация.

Всю дорогу я болтала и смеялась, впервые за долгое время чувствуя себя сама собой – такой, какой я была до всех тех событий, которые омрачили мою жизнь.

Туманов отказался идти со мной в помещение института и остался на улице, хотя погода была просто отвратительная.

– Честно говоря, я не так планировал провести отпуск, – пробормотал он напоследок.

– Но ведь ты планировал провести его не со мной, – возразила я. – А со своей настоящей женой. Ничего, я уверена, мы вернем твою жену обратно!

Я ободряюще похлопала его по плечу, он же посмотрел на меня с невыразимой жалостью. Кажется, он думает, что, один раз уплыв, мои мозги больше никогда не вернутся обратно. Но я докажу ему!

В облике Ник-Ника Усатова не было ничего свинского. Он оказался высок, седовлас и приятен глазу, словно портрет работы истинного художника. На горбинке узкого носа примостились очки – единственная верно угаданная мною деталь. Впрочем, очки были круглыми, в легкой проволочной оправе, а вовсе не такими стариковскими, как у его юного племянника.

– Я о вас все знаю! – весело сказал профессор и потер руки с таким предвкушением, словно я носила в своем организме неизвестный науке микроб, который мог обеспечить его первооткрывателю мировую славу. – Значит, человек без носа? Практически каждую ночь?

– Да, профессор. Почему именно я? – спросила я, думая, как бы получше объяснить, что пришелец – не более чем невинная выдумка.

Мы устроились в кабинете, где работало четыре компьютера. На мониторах плавали разноцветные кляксы и раскручивались неведомые спирали. Двое молодых коллег Усатова не обращали на нас никакого внимания.

– Знаете, Николай Николаевич, – осторожно сказала я, – дело тут вовсе не в моих снах. Все гораздо серьезнее.

– Я почему-то так и подумал, – хмыкнул тот. – У моего брата, если вы заметили, слишком сильно развито воображение.

Наверное, он не очень доверял методу гипноза. Возможно даже, братец тоже подвергал его похожей процедуре и выудил из подсознания профессора что-нибудь чрезвычайно постыдное. Вдохновленная тем, что у Усатова обнаружилось чувство юмора, я принялась подробно описывать все, что со мной произошло, изложив в том числе и доморощенную теорию о черной дыре, через которую люди проскакивали туда и обратно из одного мира в другой.

– Понимаете, профессор, примерно то же самое случилось с моим знакомым Клухиным, – сказала я. – Он попал в аварию и долго лежал в больнице. А когда вернулся домой, оказалось, что там живут посторонние люди. А его жена исчезла, будто ее и не было.

– Хм, так вы считаете, что попали в другое измерение?

– Да, – твердо ответила я. – Считаю.

Профессор не стал комментировать мои выкладки, а вместо этого попросил ответить на несколько вопросов. Тут его племянник оказался прав на все сто – мне подсунули настоящий рулон с отпечатанными вопросами. Во время заполнения квадратиков галочками и крестиками я не раз вспоминала о Туманове, который наверняка устал меня дожидаться. Я представила, как он сидит в машине, думая о том, что у меня воспаление тех нескольких граммов мозга, которые предполагаются в наличии. Возможно, он искренне жалеет меня. А может, жалеет себя. Действительно – женился на веселой, задорной девушке, наверное, рассчитывал завести пару ребятишек, похожих на него. А вместо этого в конце медового месяца молодая жена свихнулась и отказалась его узнавать. Кто хочешь на его месте расстроился бы!

– Ну, что вы скажете, профессор? – спросила я, сдавая свой многочасовой труд и чувствуя себя студенткой на экзамене.

Профессор сказал, что завтра обсудит со мной результаты теста, и напоследок повесил мне на шею приборчик, похожий на медальон, сделанный в авангардном стиле – он целиком состоял из блестящих пластинок и цветных проводков, а в самом центре его мерцал красным глазком электрический огонек.

– Этот малыш будет делать замеры, – пояснил он. – Не снимайте его даже на ночь, хорошо?

– Раз вы просите, – шутливо ответила я. – Правда, я не слишком поняла, замеры чего именно будет делать приборчик. Он будет замерять что-нибудь внутри моего организма или вне?

– Вне, разумеется. Мы ведь не имеем в виду, что аномальное явление – это вы сами?

Профессор пытливо поглядел на меня, и я поторопилась подтвердить, что до подлинной аномалии мне, конечно, далеко.

– Хотя муж считает, что я сошла с ума! – весело пошутила я. – Впрочем, если принять версию, что это не мой муж, ничего странного в этом нет.

– Вы, вот что, голубушка, – ласково сказал профессор, подталкивая меня к двери. – Не напрягайтесь. Постарайтесь думать только о приятном. Веселитесь. Постарайтесь даже забыть о визите ко мне. Делайте что-нибудь такое, что отвлечет вас по-настоящему. Сходите на дискотеку, почитайте увлекательную книгу, посмотрите триллер…

– По-настоящему меня может отвлечь только секс, – ляпнула я и тут же испугалась, что ввела профессора в смущение. Однако ничего подобного. Он радостно подхватил мою идею:

– Отлично! Займитесь сексом! Это весьма физиологичное занятие, после него бывает здоровый сон.

– А ваш приборчик? С ним ничего не случится? – понизив голос, весьма стыдливо спросила я.

– Если только ваш муж в приливе чувств его не откусит, – ответил профессор, который мыслями уже явно вернулся к своей основной работе.

Приободренная, я поторопилась вернуться к Туманову. Приборчик, прилепившийся к моей коже, время от времени тихонько пощелкивал. Туманов не стал ничего расспрашивать о визите к профессору. Просто проигнорировал это дело. Сначала я хотела рассказать ему все в подробностях, но, видя его настроение, раздумала.

– Ты, наверное, проголодалась, – предположил он, заталкивая в «бардачок» обертки от шоколадных батончиков. Судя по их количеству, сам он основательно подзаправился. – Хочешь, поедем в ресторан пообедаем?

– Что ж, идея неплохая. – Я представила себе белоснежную скатерть, фужеры, его пристальный взгляд… Романтично!

– Пусть это будет небольшой праздник в честь нашего примирения, – пробормотал он, заводя машину.

Если в понимании Туманова праздник означал вкусную еду, то он удался на славу. С моей же точки зрения, постная физиономия кавалера вполне годилась для поминок. Я понимала, что он скорбит по моему здравому смыслу, и это, честно говоря, меня злило.

– Послушай, ведь чисто внешне я нисколечко не отличаюсь от твоей жены, – сказала я, выпив немного вина. – Почему бы нам весело не провести время сегодня вечером?

– Ты хочешь после ресторана поехать в какой-нибудь ночной клуб? – с недоверием спросил Туманов.

– Нет, я имею в виду, что мы могли бы найти утешение друг в друге. Ну… побыть только вдвоем.

Туманов поперхнулся и кашлял так долго, что я поняла: тема провальная и лучше ее не поднимать вообще. Настроение у моего спутника испортилось еще сильнее. Кончилось тем, что он стал огрызаться на меня по всякому поводу, и мы надулись друг на друга. По пути домой я то и дело скашивала на него глаза. Профиль у него очень привлекательный. Я, пожалуй, раньше не общалась так тесно со столь привлекательными мужчинами. Несмотря на общее сходство с моим Тумановым, в этом было больше энергии, больше обаяния и одновременно больше сдержанности. Он был больше мужчиной. В моем, конечно, понимании.

Оставшийся день мы провели, занимаясь каждый своими делами. Туманов сидел за компьютером, а я читала газету «НЛО», с каждой минутой все больше убеждаясь, что чудесам на свете несть числа. Чтобы не ложиться спать в плохом настроении, я первой подошла к нему и протянула мизинец.

– Так мы обычно мирились с Катериной в детстве. Знаешь? Мирись, мирись, мирись и больше не дерись. А если будешь драться, я буду кусаться!

Туманов изобразил на своей физиономии вымученную улыбку и сделал свой мизинец колечком. Мы потрясли друг друга за пальцы и разошлись по своим углам. Он вновь уселся за свой любимый компьютер и вошел в Интернет. Наконец зевота клубочком закатилась Туманову в рот и принялась упражняться там, поднимаясь во весь рост: он то и дело размыкал челюсти и содрогался. Потом не выдержал и, выключив компьютер, стал стелить себе на диване. Я к тому времени уже переключилась с газеты на любовный роман.

– Мы же помирились, – напомнила я, выглядывая из-за книжки.

Однако Туманов не растерялся и довольно ехидно заметил:

– Но ты же не моя жена, не так ли?

– Ты очень странный мужчина, – резюмировала я. – Любой другой на твоем месте…

Тут Туманов вспылил и решил напомнить мне о таком понятии, как нравственность.

– Впрочем, – добавил он, – судя по всему, для тебя это понятие является абстрактным. Некая книжная условность, – он ткнул пальцем в мою книжку, «Бархатные глаза страсти», на обложке которой была изображена охваченная любовным томлением парочка.

Он улегся на диван и накрылся с головой одеялом. Я погасила свет и уставилась в потолок. Где-то у соседей часы с боем отсчитали двенадцать ударов. Как только смолк последний, зазвонил телефон. Содрогаясь от недоброго предчувствия, я протянула руку и подняла трубку.

– Я по объявлению, – сказал кто-то проржавевшим голосом. – Я попал сюда из параллельного мира.

– И что? – растерянно спросила я.

– Что—что? Отощал страшно, пообносился. Денег-то нет. А вы обещали поддержку.

Через пять минут выяснилось, что никакая другая поддержка, кроме материальной, его не устроит.

– Подите к черту! – рассердилась я.

Звонок меня здорово расстроил. Как я не подумала обо всяких придурках?

Мое расставание с теорией о параллельных мирах закончилось на следующий день самым ужасным образом. И с этого же дня события стали развиваться гораздо более динамично, чем прежде. Наутро Туманов сообщил, что его вызывают на работу.

– Хорошенький у тебя отпуск! – не преминула съязвить я.

Он буркнул что-то в том смысле, что когда просил отпуск у начальства, не рассчитывал на то, что придется проводить его, обивая пороги всяких научных институтов. Едва дверь за ним захлопнулась, я позвонила Усатову. Он был страшно возбужден.

– Лерочка, вы произвели на меня сильное впечатление!

Еще бы! Я всегда отличалась отменным чувством юмора и вчера выглядела довольно неплохо.

– Вы мне тоже понравились, профессор, – осторожно ответила я, подумав: «Уж не собирается ли он со мной флиртовать?»

– Я имею в виду – ваша анкета!

Ну вот, взял и все испортил.

– Я рада, что вам есть над чем поломать голову.

– Лерочка, а вы не будете возражать, если я сегодня приеду к вам домой? Хочу обследовать квартиру, используя собственную методику поиска аномальных зон.

– Вы будете ползать по паркету с рамкой? Которая вертится? – уточнила я.

– Почему ползать? – оскорбился профессор. – Кроме того, с рамкой я не работаю. У меня другие методы. Так как, вы согласны?

Разве я могла ему отказать?

– Хорошо, Николай Николаевич, после трех дня я постоянно буду дома.

Вообще-то я собиралась выйти из дому, но совсем ненадолго, за продуктами и обратно, а со временем просто подстраховалась. Но, как выяснилось, не зря.

Наскоро позавтракав, я выкатилась на лестничную площадку. Лифт натужно гудел где-то в глубине своего логова. Я не стала ждать его и помчалась вниз по лестнице, наводя перчаткой на перила утренний блеск. Между вторым и третьим этажами рабочий вставлял в разбитое окно подъезда новенькое стекло. Набрав приличную скорость, я едва в него не врезалась и поспешно извинилась.

– Ничего, – буркнул он и кончиком языка быстро облизал нижнюю губу – туда и обратно.

Движение это показалось мне смутно знакомым, но я тогда не придала этому никакого значения. Тем более что могла бы поклясться: рабочего этого я в жизни не видела. Белое лицо, маленькая круглая борода, приплюснутый нос… Проскакав до первого этажа резвой козочкой, я выскочила из подъезда. Солнце вонзило мне в глаза холодные лучи, и я остановилась, зажмурившись. Потом приоткрыла щелочку между ресницами, давая глазам привыкнуть к ослепительности дня, и тут же наткнулась взглядом на американца. Я его едва узнала. На нем был полушубок явно не русского производства и смешная шапка. Кстати, именно по головному убору вернее всего опознаются иностранцы в России. Почему-то они любят надевать себе на голову самые нелепые вещи.

– Ви ест Валера, – сказал американец, усердно двигая губами, словно именно от артикуляции зависело, пойму я его или нет.

– Ай эм, – ответила я, мгновенно настораживаясь. – Это вы мне вчера звонили?

– Я, я. – Американец активно закивал головой, словно цирковая лошадь, наученная благодарить за лакомство, сунутое в рот.

– Зачем? – резко спросила я и на всякий случай добавила: – Уай?

Американец перешел на родной язык и резво объяснил – уай. Однако я ни черта не поняла, поэтому пожала плечами и предложила:

– Говорите по-русски.

Он моргнул и, сцепив руки перед собой, как оперный певец, вышедший на авансцену исполнять арию, заговорил:

– Я ест видет вас там, – он махнул в сторону киоска. – Я ест… как это сказат? Я ест обалдет.

– Неужто? – не поверила я. Значит, он не любовник моего двойника.

Не той стати я девушка, чтобы обалдеть от меня с первого взгляда. Не то чтобы я себя недооценивала или же считала несимпатичной. Просто, чтобы увлечься мной, надо хоть немножко пообщаться. Кроме того, несмотря на убедительный тон, глазки у этого типа слегка бегали.

– Я приглашайт вас в концерт, слушат музыка. И затем в ресторан для ужин.

– Зис из невозможинг, – сказала я. И пояснила: – Ай эм замужинг. Ферхайратет, ферштейн?

Мои познания в языках были позорными. По-русски американец говорил лучше, чем я на объединенном немецко-английском. Впрочем, ни его, ни меня это не смущало. Он желал вести меня на концерт и в ресторан во что бы то ни стало. Может, сходить? Узнаю, что ему надо. Но ведь после трех ко мне домой придет профессор Усатов искать аномальные зоны! Втайне я надеялась, что он не станет вскрывать паркет или отдирать обои, если что-нибудь покажется ему подозрительным. Или перезвонить профессору и перенести визит на завтра?

Прибор, висевший на шнурке у меня на шее, тихонько защелкал. Я почему-то подумала, что он выражает протест против переноса встречи с Ник-Ником, и решила, что американец перебьется.

– Вечером я занята, бизи, – покачала я головой, включая вслед за американцем жестикуляцию на полную катушку. – Если вам так надо, можем попить кофе. Прямо сейчас. Нау.

– Иес, – сказал американец и протянул мне руку: – Мой имя Пол.

– Валерия. – Я тут же вспомнила, что он уже называл меня по имени. Я хотела по-пролетарски пожать его холеную кисть, но он вознамерился проявить галантность. Ни разу не видела и даже не слышала, чтобы американцы целовали дамам ручки. Вероятно, Пол не первый день в России и уже слегка мутировал. Я потащила его в метро, где он перестал извергать из себя обломки русского языка и испуганно озирался, из чего я сделала вывод, что он нечасто спускался в московскую подземку. Вероятно, не тот уровень.

Я привезла Пола на Пушкинскую площадь. Здесь можно было заказать кофе, войдя практически в любую дверь. Мы устроились в самом уголке маленького кафе и уставились друг на друга. Несмотря на то что я набрала себе сладостей, есть мне совершенно не хотелось. Пить, впрочем, тоже. Когда Пол снял свою дурацкую шапку, его наэлектризованные волосы встали дыбом на макушке. Я улыбнулась. Пол воспринял мою улыбку как знак одобрения и показал свои большие фторированные зубы.

– Я ест работайт в Москве. – Он достал из кармана визитную карточку и подал мне. Карточка была очень плотной и красиво оформленной. На ней было напечатано: «Пол Рейнолдс». А ниже – название фирмы: «Эй Ти Мердок компани».

Если бы Рейнолдс был моим соотечественником, я бы без обиняков спросила у него: «Ну, и чего тебе надо?» Но иностранец вряд ли уловит в этой фразе оттенок пренебрежения, поэтому я тактично поинтересовалась:

– На что вы рассчитываете, приглашая меня провести с вами вечер?

Глупый получился вопрос. Может быть, он рассчитывает на ночь в гостинице? Но ведь не скажет же. Однако Пол Рейнолдс не понял слова «рассчитывать». Вернее, понял его неправильно.

– Я рассчитывайт вас самый лючший гёрл ин Раша.

– Понятно. Но я же сказала: ай хэв мэн, хазбенд, муж. А у вас есть жена?

– Май вайф бежат потому, что я много работат не дома. Я ездит, ездит и приездит к пустой дом, – оживленно объяснил американец. Вероятно, он уже свыкся с потерей, потому что в его голосе не прозвучало ни одной печальной нотки.

– А дети у вас есть? Чилдрен?

– Ноу. Я ест один. Один, как перстик, – добавил он и снова широко улыбнулся. Видимо, кто-то когда-то учил его русским идиомам.

– Проворонили, значит, семью, – констатировала я.

– Май вайф очен обижается. Не хочет видит мне.

– Понимаю, – сказала я. – Меня вот тоже первый муж не хочет видеть.

Я вздохнула и принялась за торт.

– Вы ест два муж? – удивился Пол.

«Если по факту, то вообще три», – подумала я про себя, а вслух сказала:

– Да, у меня уже был один развод.

– О! – сочувственно протянул Пол. – Развод ест тяжест. Здес. – Он показал на сердце. Тут я была с ним согласна. – А вы хотет видет свой первий муж?

– Иес. Я вообще не люблю напряженности в отношениях. Хочу, чтобы все оставались друзьями. При любых обстоятельствах.

– Мы друздья, – важно сообщил Пол, мелко кивая. – Я хотеть стать ближе с вам. Очен друздья.

– Я уже поняла.

Я вздохнула. Ну, и что особенного я узнала? Американец увидел меня на улице и положил глаз. Возможно, такие штучки он выкидывает постоянно, работает ведь в Москве. Легкий охмуреж – и дело в шляпе. Не думаю, что кто-нибудь из заловленных им девиц особо возражал против хорошего знакомства. А мне что делать? Только американца мне не хватает для полного счастья. Тем более Туманов ревнует.

– Да, кстати, а откуда у вас мой телефон? – вспомнила я. Туманов говорил, что, пока меня не было, американец звонил домой.

– Телефон ест хорошо, – сообщил Пол. – Я позвонит завтра. Вы за ночь передумайт и пойти со мной в ресторан.

– Нет, телефон не есть хорошо, – испугалась я. – Мой муж, он ревнивый. Обидится, будет неприятность. У меня. Ми. Не нужно звонить.

– Назначайт свиданий, – заявил упрямый Пол. – Ми ест обчатся.

«Вот привязался, – подумала я. – Если я назначу свидание и не приду, он одолеет меня звонками по телефону».

– Свиданий больше не будет, – покачала я головой. – Мы попили кофе, поговорили… Пообщались уже. И все.

– Уай? – выпрямился на стуле Пол. – Я хотет быт рядом.

Кажется, ему просто в голову не приходит, что я «не хотет». Да, избаловали его русские девицы, избаловали. По морде видно, что не получал он до сих пор от ворот поворот. И муж ему не помеха! Придется взять на себя благородную миссию и щелкнуть его по носу. За всех несправедливо обиженных. Наверняка после «ресторан» и «очен друздья» каждой девушке хотелось замуж за эту рыжую дубину. Великая русская мечта – выйти замуж за иностранца. Рейнолдс, не понимая этого, интуитивно нащупал золотое дно. Интересно, сколько русских жемчужин в его коллекции? В любом случае еще одной я не стану.

Прикончив кусок торта и рогалик с маком, я отодвинула от себя опустевшее блюдо и сказала:

– Плачу за себя сама. Хочу быть как американка. Равноправие, о'кей?

Пол Рейнолдс скривился, как будто ему на язык капнули лимонной кислотой.

– Не ест джентлменски.

Нет, явно он уже побывал в обучении у каких-то русских товарищей. Иначе откуда бы ему знать, что это вообще такое – джентльменское поведение. Говорят, у него на родине женщины считают джентльменское поведение ущемлением своих прав. Еще примерно полчаса Пол пытался вырвать у меня обещание, что я сама позвоню ему по телефону.

– Куда, на службу? – поинтересовалась я.

Пол засуетился и, достав из кармана длинную тонкую ручку, похожую на шприц, и еще одну визитку, быстро нарисовал на ней ровный заборчик из цифр.

– Ето ест я сам, – пояснил он. Вероятно, он имел в виду, что изобразил номер своего мобильного телефона.

– Что ж, – сказала я, – может, еще и свидимся.

Оставив Пола Рейнолдса в состоянии легкой грусти, я отправилась закупать хлеб насущный. Судьба занесла меня в большой супермаркет, и, увлекшись процессом, я немножко не рассчитала время. Когда я подходила к своему подъезду, на часах была уже четверть четвертого. Оставалась надежда на то, что профессор Усатов не цинично пунктуален и не явился ровно в три.

Лифт не работал. Потоптавшись некоторое время возле кнопки, не подававшей признаков жизни, я посмотрела на свои сумки и тяжело вздохнула. Чтобы благополучно взобраться наверх, нужно отнестись к происшествию не как к неприятности, а как к развлечению. Ну, положим, у меня сегодня тренировка икроножных мышц, чем не развлечение? Окно между вторым и третьим этажами по-прежнему зияло пустой рамой. По ногам здорово несло. Ветер принес на площадку даже несколько высохших листьев. Интересно, чем тут занимался этот стекольщик?

Когда дверь квартиры появилась в поле моего зрения, я уже едва стояла на ногах. Если кто-нибудь из соседей вдруг услышит мое дыхание, наверняка подумает, что я надуваю резиновый матрас. Надо срочно заняться физическими упражнениями. Недавно я купила себе видеокассету «Аэробика доктора Вайса», но пока освоила только несколько самых первых упражнений. Хотя планы у меня были далеко идущие. Доктор Вайс, который разработал какую-то необыкновенную систему, прыгал на кассете, словно резвый козлик. Улыбка у него была до ушей, он заражал своим энтузиазмом и горячо агитировал следовать его примеру не только словами, но и действиями. Вот сегодня после встречи с профессором Усатовым обязательно займусь собой и своей спортивной формой. А то что-то любимая юбка стала тесновата.

Свалив покупки на коврик, я достала из сумочки ключ и, повернув его в замке положенное количество раз, ввалилась в квартиру.

В коридоре перед дверью в комнату лежал профессор Усатов, навсегда испорченный двумя дырками от пуль. Ему выстрелили в сердце и в голову. Я никогда не видела ни одной жертвы преступления воочию. Впрочем, даже если бы и видела, это вряд ли что-нибудь изменило бы. Выронив сумки, из которых посыпались продукты, я попятилась. Потом завизжала: тихо, словно поросенок-недомерок. Голос куда-то провалился, и я никак не могла исторгнуть из себя что-нибудь подобающее случаю.

Боже мой, вот оно! Убийство! Ничем хорошим не могло закончиться то, что начиналось так отвратительно. Пропавший Туманов, походы по врачам, ясновидящим и детективам и, как венец всего, – труп в коридоре. За что это мне?!

Через некоторое время я сообразила, что кидаюсь грудью на двери соседей по площадке, перепрыгивая от одной к другой. Дома оказался только Паша Скоткин. Вечность спустя он наконец справился с единственным замком, который отделял его частные владения от тлетворного влияния улицы. Лицо приятного розового цвета и смекалистое выражение на нем свидетельствовали о том, что Паша принял свою норму и вполне адекватен.

– Паша! У меня тело! – сказала я, схватив его за руку и сжав ее изо всех сил.

– Ну и что? У меня тоже тело, – рассудительно ответил сосед. – Только ты его сейчас повредишь. Синяки останутся.

Паша попытался вырвать руку из моего стального захвата, но я окостенела, поэтому пальцы не разжались.

– Ну, ты полегче, полегче! – пробормотал он, пытаясь отковырнуть мои ногти от своей плоти. Я его совершенно не слушала. Вернее, не слышала.

– Паша! У меня труп в квартире!

Паша задумался и, нахмурив брови, спросил:

– Кто помер-то?

– Не помер! Убили! Из пистолета стреляли! В профессора!

– Ну надо же. Дай гляну.

Паша отодвинул меня в сторону и с опаской приблизился к квартире. Его клетчатые тапочки, мягко касаясь пола, проследовали в коридор. Увидев мертвого профессора, Паша замер, словно насторожившийся суслик, и вперил взгляд в тело. – Насмерть, – сказал он через некоторое время, глубокомысленно кивая головой. – Кто ж его так?

– Откуда я знаю! – Мои зубы начали приплясывать, мелко-мелко клацая, как будто бы грызли сухарик. – Он должен был прийти ко мне в три часа!

– Это ты правильно время запомнила, – похвалил Паша. – Ментовка приедет, будет допрашивать.

Господи, милиция! Как я не подумала раньше! Надо ведь позвонить «ноль два». Тут я поняла, что до телефона мне не добраться. Аппарат находился в комнате, и, чтобы добраться до него, надо перешагнуть через профессора. Это оказалось выше моих сил. У Скоткина телефона не было.

– Пойду помяну профессора, – сообщил Паша, пятясь. – Нельзя, чтоб так… всухую помереть.

Захлопнув дверь, я бросилась вниз по лестнице и минут через пять уже добралась до вожделенного телефона-автомата. Позвонила всем: дежурному по городу, Катерине и Туманову номер два. Все трое велели мне не волноваться, а взять себя в руки и ждать их появления. Я принялась бегать по газону перед домом, ломая руки. Со стороны, наверное, казалось, будто я вознамерилась утрамбовать тропинку, чтобы прохожим было легко перебираться через жирную грязь.

В честь приезда милиции лифт неожиданно заработал. Самый главный из милиционеров, тот самый капитан, с которым я была уже хорошо знакома, всю дорогу успокаивающе хлопал меня по спине, как будто сотрясения могли помочь мне преодолеть стресс. Я взахлеб рассказывала о профессоре, о том, что мы должны были встретиться после трех, об аномальных зонах и черных дырах. Вместе с нужными словами откуда-то появились слезы, и мне пришлось доставать из сумки бумажные платки, чтобы справиться с неожиданным наводнением.

Открыв дверь в квартиру, я распахнула ее настежь драматическим жестом и сказала:

– Вот он!

Потом отступила в сторону и зашлась в рыданиях. Ни капитан, ни его соратники не двинулись с места. Они долго смотрели внутрь коридора, потом обратили взоры на меня.

– Подойдите сюда! – велел капитан. В его энергичном голосе появились нотки усталости. Этот тон был мне знаком. Примерно так все разговаривали со мной, когда считали, что я сошла с ума.

Я заглянула внутрь квартиры и остолбенела. Профессор больше не лежал в коридоре, пугая отрешенным лицом. Не веря своим глазам, я вбежала внутрь и заглянула по очереди в комнату и на кухню. Тела не было! Присев на корточки, я стала разглядывать пол – может быть, что-нибудь осталось в качестве улики? Пуговица, капелька крови, шерстяная нитка? Но нет – ничего такого на полу не было.

– Труп профессора куда-то делся! – растерянно сообщила я капитану и его товарищам.

– Мы заметили, – сдержанно сказал кто-то из них.

– Но у меня есть свидетель! – внезапно вспомнила я. – Мы ведь вместе с соседом осматривали место преступления. С Пашей Скоткиным!

Милиционеры тут же оживились. Свидетель – это совсем другое дело. Я бросилась к Пашиной двери и принялась давить на звонок, перемежая короткие требовательные звонки длинными и настойчивыми. Паша не открывал.

– Ушел куда-то, – предположил капитан.

Но я не хотела сдаваться. Опять изображать из себя дуру перед целым собранием официальных лиц? Нет уж, спасибо, не хочу. Я стала стучать в дверь ногами. Наконец где-то в глубине квартиры послышалось шевеление, затем раздались шаги. Создавалось впечатление, что к двери идет слонопотам – такими шаги были медленными и тяжелыми. Неужели это Паша в своих велюровых тапочках так топает?