Текст книги "Как не потерять работу"

Упыри, как уже было сказано, думать не умеют, ибо мозг – субстанция нежная и разлагаться начинает еще до того, как тело опустят в могилу. Вся так называемая «разумная» деятельность упырей, когда они якобы пытаются «заботиться» о своих личинках, – новейшие, пока не признанные наукой открытия. Скорее всего, это проявление инстинктов. Думать в обычном понимании этого слова нежить не может, но вот офигеть – вполне.

Могильный пес, видимо, уже привык к тому, что при встрече с ним все стараются спастись бегством, празднуют труса и если и сопротивляются, то недолго. Но, взлетая вверх по стене на крышу дома, он явно не ждал, что потенциальная жертва будет его там спокойно ждать. И не просто ждать, а сидеть, задумавшись и глубоко уйдя в себя. Когда медитируешь или просто сосредоточился, энергетические контуры сворачиваются, а нежить очень тонко чувствует разлитую в эфире энергию.

Вдох – выдох… Спокойно, Згаш… Еще миг… Вдох – выдо-ох… Сейчас… Левая задняя лапа ушла чуть назад, правая слегка напряглась… Вдох – выдох… Еще миг… Левая сторона тела расслаблена, правая – напряжена… Вдох – вы…

Два тела рванулись друг другу навстречу практически одновременно. В боевом трансе время замедлилось. Я словно со стороны наблюдал за своим телом – за выметнутой вперед рукой, за тем, как разжимаются пальцы, выпуская рукоять топора, как он летит, с маху втыкаясь в череп могильного пса точно между рогами, как пролетает по инерции огромное поджарое тело, проносясь по тому месту, где только что был я, и падает…

Удар был точен: топором твари снесло половину черепа, развалив его надвое, как спелую тыкву. Я ловко приземлился на ноги, подхватил упавший топор, нанося второй удар – на сей раз по шее, отделяя от нее голову, – и кувырком ушел в сторону, ухитрившись не только увернуться от судорожно скребущих дранку кровли когтистых лап, но и не свалиться с крыши. Быстро оглянулся по сторонам в поисках свидетелей. Уф, пронесло! Никто из людей не видел моего «подвига» – неохота, знаете ли, еще и с гильдией ведьмаков объясняться, откуда мне известны их методики!

Тело могильного пса лежало на крыше. Живучая тварь прекратила дергаться, лишь когда я приставил обломки головы к тому месту, где положено быть хвосту. Только после этого оно начало стремительно разлагаться. Кожа сморщивалась и лопалась, обнажая ссыхающиеся на глазах и гниющие мышцы, а также кости. По уму, его следовало бы сжечь, но, думаю, солнечные лучи справятся с этой заразой не хуже. Разве что чуть дольше. Надо передать мастеру Вздыне, чтобы днем навестил этот дом и дал хозяевам соответствующие указания – снять останки с крыши и спалить где-нибудь за городом. И ни в коем случае не зарывать пепел и угли в землю, а оставить валяться просто так, под открытым небом. Иначе рано или поздно, но из них проклюнется еще какая-нибудь нежить, не такая опасная, как могильный пес, но все-таки…

Так, а где я оставил своего спутника? С какой стороны вообще прибежал? Не заблудиться бы в потемках! Хорош арестант – ночами по городу гуляет! Нет, кому-то это покажется знаком свыше – дескать, побег удался! – но мне только объявления в розыск не хватало. Это все равно что сознаться в преступлениях, которых не совершал. Уж лучше побуду образцовым узником – для здоровья полезнее.

К моему счастью, палач успел прийти в себя и ждал меня возле корчмы, где первым делом поставил мне кружку пива – так сказать, за проявленное мужество и все такое прочее. За первой кружкой последовала вторая, потом третья… Корчмарь, узнав, что я зарубил могильного пса, уже несколько седмиц убивающего собак в окрестностях, возрадовался и четвертую налил за счет заведения.

До дома мы добирались окольными путями, поддерживая друг друга. Мастер Вздыня висел на худосочном мне, одной рукой облапив за шею, а другой время от времени тыча в бок. Приходилось прилагать немалые усилия, чтобы просто удержаться на ногах и двигаться в заданном направлении. Тем более что палач с каждым шагом вздыхал и стонал все протяжнее и жалостливее, а потом начал всхлипывать мне в макушку.

– Т-ты… Згашик, – ну вот, слезы пошли, – т-ты – гер-рой… Ты м-ня спаа-ас… А я т-тя… я т-тя счас… Гад я! Гад и подонок! Вот! Жалкая, ничтожная личность! Ударь меня! Не жалей! Т-ты ж – герой, а я т-тя счас…

– Тихо-тихо. – Я несколько раз пнул мастера Вздыню, чтобы тот не наваливался всей массой. – Сейчас придем…

– Т-ты герой! – продолжал всхлипывать палач. – Ты мне жизнь спас! А я тебя счас… в тюрьму! Ты сегодня стольким людям жизнь спас! А я тебя – в тюрьму, как… как… Давай споем, а?

 
От пор-рога три дороги
Идут на три стороны-ы-ы… —
 

Подтягивай давай!

– Ага…

 
Не идут по полю ноги —
До колен сползли штаны!
 

Часовые на воротах проводили нас взглядами, в которых читалась плохо скрываемая зависть. В отличие от палача, они-то за свое пиво вынуждены были платить.

Глава 21

Я сидел на постели и, одним глазом рассматривая лубки[20]20
  Лубки – здесь ярко раскрашенные картинки на бересте, сопровождающиеся стихами-пояснениями. Как правило, на них изображают сказочные сюжеты.


[Закрыть], разминал пальцы.

Руки для любого мага – рабочий инструмент. В руках держат оружие, от точности и силы удара зависит, войдет ли осиновый колышек точно в солнечное сплетение упыря, с первого ли раза удастся прикончить жертву. Большинство заклинаний сопровождается концентрационными пассами или срабатывает только после того, как вы сделаете определенный жест (иногда довольно неприличный). Я уж молчу про то, что эликсиры и настойки тоже часто изготавливают вручную. Так что в Колледже нам с первого курса задавали многочисленные упражнения именно на развитие кистей рук, их силы и гибкости. Некоторое время назад стражники случайно или нарочно переломали мне пальцы. Инквизитор их вылечил, но теперь я с удвоенной энергией занимался гимнастикой. Руки стали мне намного дороже, и большую часть времени приходилось посвящать их разминке. К тому же в камере все равно заняться больше нечем – только гимнастикой. Хорошо вот мастер Вздыня притащил несколько лубков – подозреваю, что их ему дали на торгу вместо сдачи.

После похода палача по торжищу от пяти злотых у меня остался всего один и несколько медяшек. Сильно подозреваю, что почти все серебро мастер Вздыня просто-напросто прикарманил, но новая льняная рубашка, теплый плащ, сапоги, две пары портянок, шапка, хороший нож в новеньких ножнах и кошель для мелочи сами по себе дороги. Так что лишние траты можно было простить.

Скрип засова на двери заставил встрепенуться, сунуть берестяные картинки под подушку (тоже «новое приобретение») и изобразить на лице мировую скорбь отбывающего пожизненный срок заключенного. Но мое лицедейство пропало втуне – на пороге возник палач. Он смотрел в пол, мял в руках шапку и изображал из себя раскаяние.

«Ну вот оно! – Сердце застыло, и пришлось даже прижать руку к груди, проверяя, на месте ли оно. – Начальнику тюрьмы стало известно о нашем ночном «подвиге»! Палачу-то ничего не будет – профессия непрестижная, замену найти нереально. А вот я огребу неприятностей по полной…»

– Ну? – выдохнул я, когда молчать было уже дальше невозможно.

– Ты… вы… это… ну… Еще заработать хочешь?

– Спрашиваешь! – Я вскочил, зашарил вокруг руками, торопливо собираясь. – С этого надо было начинать! Когда выходим?

– Погодь-погодь! Ночью пойдем, как в тот раз…

– Ага. – Я сел обратно, несколько раз с силой сжал и разжал кулаки, сбрасывая напряжение. – А в чем проблема на этот раз?

В обязанности палача входило не только пытать и казнить, из-под полы приторговывая частями тел казненных преступников. При случае он мог и злого духа усмирить, и одержимого «успокоить». Тем более что частенько умом трогались как раз те, с кем палачи «работали», так что кому и исцелять скорбных разумом, как не тому, по чьей, пусть и невольной, вине они этот самый разум оставляли под пытками. А заодно и проверить, не симулирует ли подозреваемый душевную болезнь. К настоящим сумасшедшим и одержимым палачей приглашали редко, только если священники отказывались браться за исцеление.

Но недавние события, а именно усекновение главы могильного пса, наделали много шума. Корчмарь язык за зубами не держал, растрепав наутро всем своим клиентам о том, что ночью было. Останки могильного пса потом при свидетелях снимали с крыши конюшни. Да и позже мастер Вздыня, покупая мне новую рубашку и сапоги, не скрывал, для кого он их берет. Так что слух о сидящем в тюрьме «спицилисте» распространился, как круги от брошенного в воду камня. Народ оказался умным, к властям не побежал доносить на некромансера-нелегала, но зато к палачу пошли с заказами. Речь шла как раз об одном из них.

Год назад у цехового мастера ткачей пропала дочь, пятнадцатилетняя красавица Юстя. Пошла с подругами к речке летней жаркой порой, отошла в сторонку – то ли застеснялась чего-то, то ли по естественной надобности – и пропала. Уже потом девки вспомнили, что вертелся поблизости какой-то незнакомец. Не иначе сманил он доверчивую Юстю красивыми словами, и убежала с ним девка. А то и вовсе – выкрал.

Ткач погоревал-погоревал, принес в храм Смерти жертву за упокой невинной души и, поскольку кроме Юсти у него были еще сын и дочка, продолжил жить дальше. А год спустя девица неожиданно вернулась.

Она приползла к отцовскому дому ровно день в день на годовщину своего исчезновения. Именно приползла – ходить девушка разучилась совершенно. Как и говорить. Только мычала, тоненько скулила и время от времени как-то странно булькала. В дом-то затащить себя позволила, но сразу забилась в дальний уголок и сидела там, мыча, всхлипывая и булькая, несколько часов кряду. Из предложенного угощения ела только рыбу, причем сырую, урча, как кошка. Ходила под себя, как дите неразумное. Вот ткач и решил, что либо девка умом повредилась в плену у того незнакомца – тогда непонятно, почему он ее отпустил? – либо в ней завелся злой дух, которого надо лишь изгнать, и тогда Юстя станет прежней.

В обычное время ткач побежал бы в лечебницу при храме Воды, но тут как раз по городу пополз слух о «спицилисте», упырей с одного удара убивающем, и он передумал, кинувшись к мастеру Вздыне. Польщенный возможностью заработать, палач и пригласил меня с собой за компанию. Откровенно говоря, он не чувствовал себя способным исцелить настоящую одержимую – вот распознать, притворяется девка или нет, мог легко. И, если что, мне предлагалось сцепиться с нежитью в схватке, как в случае с могильным псом.

И вот полтора часа спустя я сидел в просторном доме ткача в большой комнате и нервно грыз ногти. Несмотря на поздний час – вот-вот должны были дать сигнал к тушению огней? – вся семья была тут. Приковылял даже дед ткача, столетний замшелый пенек. В этой комнате семья обычно собиралась по вечерам – трапезничали, отдыхали. По виду не скажешь, что здесь живет ткач: в углу о его профессии напоминали разве что небольшие кросна, на которых ждала своего часа заготовка узкой полосы узорчатой ткани. Такую разноцветную пестрядь ткут всегда узкими, не больше локтя, полосами и используют для отделки. Небось помогает жена или вторая дочь.

За одной из дверей мастер Вздыня уединился с болящей, вовсю занимаясь исцелением. Мне хватило одного беглого взгляда на Юстю, брошенного из-под локтя своего спутника, чтобы настроение испортилось раз и навсегда. И теперь я елозил на лавке и грыз ногти, терзаясь в раздумьях, что предпринять.

– Ты чего? – Рядом присел сын ткача, парень моих лет. – Трусишь?

– Пожрать чего есть?

– А? – не понял тот.

– Я, когда нервничаю, всегда есть хочу!

– Ясно, – ответил тот и, получив кивок от матери, сунул мне мешок с орехами. Хорошие орешки, лещина.

Я сразу запустил горсть в мешок, насыпая про запас в кошель на поясе. Кормили в тюрьме однообразно, так что шанс побаловать себя чем-нибудь вкусным и сытным упускать не стоило.

– А так погрызть слабо?

Я пожал плечами и легко раздавил в пальцах скорлупку наугад выхваченного орешка. Парень разинул рот. Был он ненамного шире в плечах и выше ростом, чем я, но, видимо, такой подвиг был ему не по зубам, вернее, не по рукам. Не признаваться же, что я нарочно долго занимался специальными упражнениями для…

Низкий раскатистый рев, донесшийся из-за двери, прервал ход моих мыслей и заставил встрепенуться всех в комнате.

Сорвавшись с места, я со всех ног ринулся к двери, распахивая ее, и скорее заработал локтями, оттесняя остальных людей куда подальше. Зрелище, представшее моим глазам, могло слегка шокировать неподготовленного человека.

Зажатый в угол палач отмахивался от напиравшей на него нежити. Юстя легко, как прялкой, размахивала скамьей, рыча и брызжа слюной. И сама нежить, и ее жертва разом встрепенулись, оборачиваясь к распахнувшейся двери.

– Гы-ы-ы. – Из глотки «девицы» вырвался низкий раскатистый вой. Она оскалила клыки – да-да, настоящие и, легко отбросив скамейку, ринулась на людей.

– Все назад! – не своим голосом заорал я, со всего маха врезая кому-то локтями в живот и грудь.

Началась суматоха – хорь в курятнике производит меньше шума и паники. Заорали на три голоса все женщины: Юстины мать, сестра и еще одна молодуха, ткачова невестка. Кто-то опрокинул запоздавшего дедка, и тот рухнул на спину, попутно врезав костылем по колену внуку. Ткач матюгнулся, но предка бить поостерегся и вместо этого влепил затрещину родному сыну. Едва не вынеся дверь вместе с косяком, из клети в большую «хозяйскую» комнату ввалились три работника. Где-то в зыбке заплакал ребенок, и ткачова невестка зашлась в крике, пытаясь прорваться к младенчику. В общем, стало весело.

– Во-он! – заорал я, срывая голос. – Все вон!

Люди заметались туда-сюда, еще больше походя на стаю перепуганных курей. Нежить, чувствуя страх, ринулась на них, растопырив руки и скаля зубы. Юстина сестрица, теперь уже бывшая, встретившись с нею взглядом, закатила глаза и мешком рухнула в обморок посреди комнаты. Кто-то об нее споткнулся, растянувшись сверху. Заголосили оставшиеся на ногах женщины – вернее, только мать, ибо молодуха выскочила-таки наружу.

Осины в обычном доме не водится, но вот полынь имеется – полынными вениками метут по углам, выгоняя всяких «лишних» насекомых. Да и шишиги тоже боятся полыни, а в доме ткача, где полным-полно ниток, эти нечистики способны шутки ради перепутать всю пряжу, сделав ее непригодной. Поэтому рука сама легко нашарила пучок, заботливо уложенный под кросна.

Выпрямившись с этим «оружием», я шагнул навстречу нежити и от души хлестнул ее по оскаленным зубам.

Тварь, еще недавно бывшая Юстей, завыла низким утробным басом, пятясь и закрываясь руками. Хлеща ее наотмашь веником, я продолжал теснить противницу в угол, подальше от людей. Поддавалась она с трудом – слишком много страха было разлито в воздухе, а нежить тонко чувствует эмоции. Ошметки веника летели во все стороны. Еще чуть-чуть – и я окажусь безоружным перед разъяренной нежитью.

– Мою сумку, – не прекращая бить, крикнул я. – Быстро!

Мне в спину ткнули чем-то.

– Дурак! – гаркнул, не оборачиваясь. – Колышки там. Осиновые! Один мне! Живо!

В протянутую ладонь лег небольшой заостренный осиновый кол. С левой руки бить неудобно, но да ничего. Заговоренное дерево с хрустом вошло в плоть точно в солнечное сплетение, и нежить изогнулась, корчась от боли.

– Ой, лишенько! – Материнские чувства разом уничтожили страх. – Да за что ж ты, проклятый, мою дочку-то? Да я ж тебя…

– Держите ее. – Я заслонился остатками веника от ткачихи, собиравшейся отправить меня на тот свет. – Это не Юстя! Она мертва!

Мастер Вздыня среагировал мгновенно – что значит профессионал. Из его захвата женщина не смогла вырваться. Да она и не особо старалась, вытаращенными глазами глядя, как извивается на полу пронзенная осиновым колом нежить. Впечатлительная Юстина сестра с визгом ринулась прочь, работники попятились. Я, протянув вперед руку, стал не спеша начитывать заклинание.

По мере того как оно действовало, личина сползала с нежити, являя оцепеневшим людям ее подлинный облик. Сизое скользкое тело, перепончатые конечности, курносый провал на месте носа, вытаращенные глаза, клыки, чересчур длинные для человеческой девушки груди… Плоть в том месте, где в нее вонзился кол, почернела и обуглилась, распространяя запах водорослей и гнилой рыбы.

Нежить затихла в тот самый миг, когда я дочитал заклинание и, припав на одно колено, выдернул колышек из раны, для профилактики ткнув им еще и в ямку между ключиц.

– Все кончено.

– Кто… что это было? – первым подал голос ткач.

– Водяница. – Я обтер колышек о подол рубашки, в которую была одета нежить. – Мавка.

– Так они же того… ну красивые и… все такое. – Сын ткача на себе показал, что имел в виду.

– Угу, когда сытые. Или когда таких простачков, как ты, в свои сети завлекают, – кивнул я. – А потом, когда уже поздно бывает, вцепится – и на дно утянет. Булькнуть не успеешь. В вашей реке они тоже водятся. Только им, наверное, давно жертв не приносили, вот и оголодали.

– Жертв? Это что же – девок им топить?

– А чаво? – Столетний дедок сам, без посторонней помощи выпрямился и весьма энергично потыкал костылем останки нежити. – Ишшо полста годов тому назад – энтот вот, – кивнул на сына, – только в колыбели орал – бывало такое. Как сушь стоит аль наводнение какое, берут девку, в наряды ее новые рядят и в омуте топят. Опосля запретили – мол, чего зазря людей-то переводить! Стали конями да телушками откупаться: купят, стало быть, телку всем миром, на рога ей цветов накрутят, как венок на невесту, жернов к шее привяжут – и в реку столкнут…

– А в последние годы, видать, и того не делали, – закивал я. – Вот водяной сперва Юстю утащил, а потом ее послал еще кого-нибудь привести. А она – нет чтобы девицу какую-нибудь возле речки подстеречь и в подружки себе утащить. Сразу домой направилась.

– И чего теперь делать? – Ткача интересовали житейские дела. – Они так и будут девок таскать?

– Можно телку или лошадь утопить, как советовали. – Я мотнул головой в сторону дедка. – На первое время водяному должно хватить… А вот это, – указал на останки нежити, – надо похоронить. Нужны лопата, шесть свечей и холстина новая.

– Давай! – Ткач повелительно кивнул жене, и та, освобожденная мастером Вздыней, всхлипывая, отправилась за нужными вещами. – Вы чего, сами ее, что ль, хоронить станете?

– А то как же? Я некромант, обезвредить труп, чтобы из него после смерти упыря не получилось, смогу легко. Юстя ваша год назад умерла. А это тело лишь было использовано для… в общем, для достижения определенных целей. В углу кладбища у забора закопаем для верности, чтоб не валялась абы где.

В четыре руки мы с палачом завернули тело в холстину, дали матери в последний раз всплакнуть над останками дочери и потащили его в сторону кладбища.

Откровенно говоря, я трусил и разве что не скулил от дурных предчувствий. Сигнал к тушению огней уже был недавно, и если самому ткачу в случае чего можно было как-то отбрехаться от городской стражи – делами увлеклись и не заметили, какой-то из работниц страшный сон приснился, и ее всем миром успокаивали, у младенчика живот прихватило так, что знахарку пришлось тревожить, – то два мужика, деловито волокущих в сторону кладбища труп, несомненно, вызовут подозрение. Объясняйся потом, что ты – некромант и всего-навсего «убираешь за собой рабочее место». Некроманты у нас все в тюрьме сидят, этот-то что на свободе делает? И мне влетит, и мастеру Вздыне достанется на орехи…

Но обошлось. То ли боги были ко мне благосклоннее, чем обычно, то ли просто день благоприятный по гороскопу выдался, но до кладбища мы добрались без происшествий. Ограда на задах была высокой, но нет такого забора, в котором нельзя найти лазейку.

Сделав пару глубоких вдохов, прочищая грудь, я прошептал несколько слов, и некоторое время спустя перед нами закачался один из кладбищенских духов. Не чья-то неупокоенная душа, заблудившаяся на полпути к вересковым пустошам, а именно что дух. Для работы на кладбище это – первый помощник некроманта. Сумели найти с кладбищенским духом общий язык – считай, состоялись как профессионал. Этот явился быстро, не пришлось даже напрягаться.

– Ш-ш-шего иш-ш-волите? – прошипел он, облачком колыхаясь перед лицом.

– Нам надо на ту сторону. Быстро. У нас тут…

– Неш-ш-шить, – прошипел дух. – Ш-ш-штраш-ш-шно…

– Не боись! Нейтрализована.

– Х-х-хорош-ш-шо. – Дух вытянулся в тонкую ниточку. – Ш-ш-шледуйте ш-ш-ша мной…

Проход отыскался быстро – кабы не подсказка духа, нипочем бы не догадался, что эти доски держатся на честном слове. Судя по их состоянию, кладбищенские воры тоже не догадывались о наличии «запасного выхода». Ну да, если его прикормить, кладбищенский дух становится отличным сторожем.

Кладбище, залитое светом убывающей луны, как ни странно это звучит, жило своей жизнью. Я ее чувствовал, видел мелькающие тут и там огоньки, слышал шорох маленьких лапок и тихий шепоток. От одной из свежих могил во все стороны бросились низкие тени похожих на кошек кладбищенских гулей. Далеко они, однако, не отбежали – затаились среди надгробий, наблюдая за пришельцами. Нападать тоже не стали – чуяли во мне некроманта. Приятно, однако…

Кладбищенский дух указал подходящее для могилы место – вплотную к забору, ну да ладно. Останкам Юсти все равно, где догнивать. Я запомнил приметное деревце, выросшее у забора с той стороны, и кивнул на него мастеру Вздыне – днем пусть приведет сюда родичей, чтобы знали, куда приходить на могилу, поминать девушку в русалий день[21]21
  В русалий день служат молебны по тем, кто умер не своей смертью, покончил с собой или пропал без вести.


[Закрыть].

Копали мы в четыре руки – нам выделили две лопаты – и через каких-то полчаса работа была закончена. Над завернутым в холстину телом вырос аккуратный земляной холмик. Родные как-нибудь украсят и обиходят его, и обретет покойница настоящий дом.

Выпрямившись, я обвел взглядом кладбище. Надгробия, высаженные над ними деревья, огоньки глаз наблюдающих за нами гулей. За посадками виднелись две крыши: левее стоял храм Смерти, а правее – башня, где еще недавно обитали мэтр Дубин Твист и его племянник. Сейчас она стояла пустой. И еще неизвестно, когда ее порог переступит следующий некромант.

А что, если…

– Погоди-ка меня тут. – Я сунул палачу лопату.

– Ты куда? – Меня поймали за локоть.

– Да я скоренько! Только туда и обратно… Да никто тут тебя не тронет. Правда ведь?

Вопрос был адресован кладбищенскому духу, и тот завозился сизым облачком.

– Да я и не боюсь особенно. – Тем не менее мастер Вздыня поудобнее вцепился в лопату. – А ну как сбежишь?

– Не веришь, пошли со мной! – разозлился я.

Мною владела шальная мысль – пробраться в башню конкурентов и как следует пошарить в хранилище. А что? Наверняка эликсиры и оружие остались нетронутыми и должны перейти «по наследству» к новому жильцу. А если он недосчитается каких-то препаратов, то решит, будто их успели накануне использовать сами бывшие владельцы или уничтожила при обыске инквизиция. Вздохнет печально и приобретет новые. Делов-то! Это мне их взять больше неоткуда!

Кладбищенский дух опять помог – одно из окон оказалось не заперто, так что уже через несколько минут я приступил к осмотру-грабежу кладовки. Кто-то скажет: «Как не стыдно? Своих грабить!» А этим своим не было стыдно на меня сваливать свои проблемы? В результате и дядюшка с племянником в тюрьме, и у меня жизнь испорчена. И если для этой парочки все уже завершилось, то мне-то надо как-то жить и работать. А без запасов эликсиров это сделать трудно.

Та-ак, что тут у нас? Это подойдет… Это тоже берем… Кладбищенские свечки из жира покойников, нераспечатанная пачка! Сойдет… О, а это что? «Медовед»! Почти полный пузырек! Подарок судьбы! На этикетке строгая надпись: «Использовать в крайнем случае». Еще бы – учитывая его стоимость и спектр действий! Дальше берем не глядя, все подряд. Лишнее можно потом продать через того же мастера Вздыню какой-нибудь знахарке – с руками оторвут. Ого, амулетики! Живем! Да тут и боевые есть! Ох, мне бы теперь меч – хоть самый простенький, и можно смело выходить на тропу войны. Экипировался по самое не могу! А сколько еще добра просто-напросто не влезло в сумку и за пазуху! Но жадность хомяка сгубила. Еще прихвачу вот эту маленькую книжицу – карманный справочник заклинаний, – и назад.

Едва мы вернулись с кладбища – лопаты надо-таки было отдать! – как нас подхватил под локотки хозяин дома.

– Заждались мы вас, господари-судари, – зачастил он. – Все ли честь по чести справили?

– А то нет! – Мастер Вздыня с чувством шлепнул меня ладонью между лопаток. – Мой некромант – парень толковый. Все правильно сделал!

Я только фыркнул, но заострять вопроса не стал. Хорошо или плохо, но палач давал мне возможность зарабатывать и не помереть от скуки и хандры. Жизнь-то она долгая…

– Ну и хорошо! Ну и отлично! – Ткач поволок нас к дверям. – А мы тут как раз все приготовили… Помянем душу отлетевшую, проводим, так сказать, на пустоши…

В горнице был накрыт стол: пареная и свежая репа, тертая редька, салат из свежей зелени, мясная солянка, сало, ветчина, колбаса, сыр, вареные яйца, ломти холодной кулебяки. А посреди этого великолепия гордо высились три кувшина, в которых по запаху можно было сразу определить крепчайший деревенский самогон.

Дальше помню плохо.

Сняв надоевшую рясу, инквизитор простым горожанином собрался было пройтись по улицам Добрина, послушать, что говорят, и понаблюдать, что и как делают в народе. Это было его давнее развлечение, но иногда случалось таким образом первому узнавать важные новости или добывать ценные сведения.

На сей раз «интересное» поджидало буквально за воротами – на дороге нерешительно топтался какой-то мужик с корзинкой. Заметив выходящего из крепости инквизитора и, очевидно, в простой одежде приняв его за рядового служащего, мужик помялся и заступил ему дорогу.

– Ты кто такой? – поинтересовался тот.

– Да вот, господарь. Это… А вы не в тюрьме, часом, работаете?

– Именно там. А что случилось?

– Вот, – мужик помялся, но корзину все-таки продемонстрировал. – Некромансеру надо бы передать.

– Которому?

– Молоденькому такому… Вот лихо! Он же назвался, да я имя запамятовал… И имя такое… как раз для некромансера в самый раз! Тьма… мрак…

– Згаш? – пришел на помощь инквизитор.

– Точно! Згаш[22]22
  Имеется в виду известное присловье «ни зги не видно» – в смысле, темно.


[Закрыть] и есть!

Столичный гость покачал головой: действительно, это было интересно.

– А в честь чего такая забота? Он вам родственник?

– Да какое там. – Мужик замахал свободной рукой. – Просто вчера мы того… перебрали малость… Нам-то что? С утречка встал, похмелился, и готово. А ему тут, болезному, здоровье поправить негде. Вот я и принес… Передать бы ему? Можно?

– Давайте мне, я отнесу.

Когда надо для дела, инквизитор умел быть и обаятельным, и ласковым, и располагающим к себе. И ничего удивительного, что мужик вручил ему корзину и с чувством выполненного долга затопал прочь.

Пришлось возвращаться в крепость.

По дороге заглянув в корзинку, заботливо прикрытую тряпицей, инквизитор присвистнул. Целая жареная курица, пучок свежих овощей с огорода, небольшой мешочек орехов, медовая коврижка на заедку и заткнутая самодельной пробкой бутыль. Вот это да! Ну и ушлый парень этот Згаш Груви! Нигде не пропадет. Да, такие инквизиции нужны. Жаль только, что нельзя силой заставить его написать прошение – приемная комиссия тщательно проверяет, не оказывалось ли на неофитов давление. Поэтому, как ни печально, придется идти традиционным методом – ждать.

Кстати, а столько снеди заключенному не полагается! Нет, совсем передачи лишать его не стоит, но вот курицу можно с чистой совестью конфисковать в пользу голодающих служителей безопасности. Все равно «после вчерашнего» на еду он смотреть не сможет.

Оставив корзину в своей комнате – дверь можно не запирать, все равно его так боятся, что даже не подумают сунуть нос внутрь, – инквизитор снова вернулся к воротам и, пока стража отворяла калитку, услышал приближающийся топот копыт.

Несколько всадников осадили коней как раз перед воротами – и перед инквизитором. Их предводителя тот уже однажды видел – несколько дней назад – и послал куда подальше. Надо же! Вернулся?

– Вот, – в протянутой руке был свернутый в трубочку пергамент с печатью на шелковом шнурке, – надеюсь, этого достаточно?

На собеседника всадник не смотрел: взгляд его уперся в какую-то точку как раз над макушкой инквизитора. Тот взял пергамент, сломал печать, пробежал глазами несколько строк, провел ладонью над кривой, наспех сделанной подписью – не подделка ли!.. М-да, он все-таки это сделал!

– Извольте подождать… граф…

Утро началось с сушняка и головной боли. С превеликим трудом приведя себя в вертикальное положение, я несколько минут пытался мучительно вспомнить, как меня зовут и где нахожусь. Потом жажда вытеснила все остальные мысли. Пи-ить! Хотя бы глоток! Палачи! Мучители! Дайте напиться – и я все вспомню, что было и чего не было! Только пить! Хотя бы глоток воды! И сделайте что-нибудь со стенами! Ведь так и ходят ходуном. Аж тошнит…

Поминутно сдерживая рвотные позывы, кое-как по стеночке добрался до ведра. Осторожно наклонился – голова как стеклянная – коснулся губами теплой пахнущей рыбой и тиной воды. Пить!

Остатками воды смочил голову, сел прямо на пол возле ведра. Уф! Жизнь перестала казаться кошмаром. Теперь бы вспомнить, где я так надрался и по какому поводу.

Я еще сидел на полу, мучительно собирая в пустую черепную коробку ошметки мыслей, когда снаружи послышались шаги, на двери заскрежетал засов, и минуту спустя порог камеры переступил знакомый до зубной боли инквизитор. Стрельнув глазами в сторону постели и не найдя «посидельца» там, он пошарил взглядом вокруг и наконец наткнулся на узника, который отчаянно спешил выпрямиться, хватаясь руками за стену.

– Вот вы где. – Кислое выражение лица дополнялось сухим деловым тоном. – Сидите?

– Ага, – просипел «сиделец», привалившись к стене, ибо удерживать вертикальное положение было трудно. – А что случилось?

– Зашел посмотреть на вас. И заодно попрощаться!

Трудно сказать, какие чувства родились в душе в этот миг. Я невольно бросил взгляд на стену, где с некоторых пор царапал черточки, отмечая время. Если я не ошибся в расчетах, то сорок дней истекают примерно через седмицу – зависит от того, считать сегодняшний день или нет.

– Вы уезжаете? – Пожалуй, если он отсюда уберется, у меня появится больше свободы и меньше шансов, что о моих «подработках» станет известно кому-то постороннему. – Уже?

– Нет. – Выражение инквизиторского лица стало еще кислее, если такое вообще возможно. – Уезжаете вы…

И тут я протрезвел. Окончательно и бесповоротно. Словно ушат ледяной воды выплеснули в лицо. Вот и все, Згаш! Допрыгался. Можно считать, жизнь кончена.

– И… куда меня? – Голос осип, стал чужим.

– Домой, – процедил этот гад. Он еще и издевается!