Текст книги "900 дней. Блокада Ленинграда"

Вдруг он посмотрел на календарь, там все еще была суббота; он машинально оторвал этот листок, появилась новая дата – 22 июня, воскресенье.

Оторвавшись от календаря, он внезапно вспомнил: «Наполеон, если я не ошибаюсь, тоже напал на Россию в июне – кажется, 24 июня?!»

При мысли о Наполеоне настроение улучшилось. Он улыбнулся и немного стал похож на Мефистофеля. Тогда Наполеон – теперь Гитлер. Неплохой прецедент, о нем не стоит забывать!

Глава II
Лето. Война

 
Бейся, сердце!
Стучи, несмотря на усталость,
Слышишь:
Город клянется, что враг не пройдет!
 

Темные дни

Первые дни войны неизбежно повлияли на ход событий в Кремле. Ответственность за постигшую Россию катастрофу несли прежде всего два человека: Иосиф Сталин и его ставленник в Ленинграде – Андрей Жданов. Многие вообще полагали, что Сталин избрал Жданова своим преемником.

Да, именно Сталин повел страну по пути сотрудничества с нацистской Германией, перед самым началом войны отказывался верить, что Гитлер его предаст, и до последнего момента был уверен, что выход найти можно, даже если за него придется дорого заплатить.

И именно Жданов подсказал Сталину мысль пойти навстречу Германии, установить с ней дипломатические отношения, а когда началась война в 1939-м, неустанно повторял, что Германия «не может воевать на два фронта».

Теперь нацистское наступление вызвало у Сталина психическое потрясение. Он был на грани нервного расстройства, не выходил из комнаты, не мог или не желал заниматься делами государства. Жданова не было ни в Ленинграде, ни в Москве, он отдыхал в Сочи. И день за днем огромное Советское государство, оставаясь, в сущности, без руководства, как огромный дредноут, потерявший управление, неслось по воле волн, навстречу смертельной опасности.

Велика ответственность Жданова за этот кризис. 29 июня 1939 года он написал и опубликовал в «Правде» статью, где высказал «свое личное мнение»: Англия и Франция на деле не желают союза с Россией, маневрируют, хотят вовлечь Россию в войну с Германией. «Некоторые его друзья» с этим его мнением не согласятся, но он попытается обосновать свою оценку.

Всем было ясно значение статьи. Жданов – заведующий отделом агитации и пропаганды ВКП(б), назначенный Сталиным, и, вполне вероятно, его будущий преемник. Статья – предупреждение Западу, что Россия может где-нибудь в другом месте поискать гарантии своей безопасности; немцы так это и поняли, они уже усиленно вели предварительные переговоры с Россией. Подписание нацистско-советского пакта 23 августа 1939 года сделало Жданова инициатором новой советской политики блока с Германией, в Москве дипломаты называли его «архитектором», а Молотова «строителем» германо-советского договора.

Никогда не раскрывалась подлинная природа разногласий в сталинском Политбюро по поводу пакта с Германией. В том, что разногласия существовали, никогда не было сомнений. Их наличие подтверждают и формулировки в статье Жданова, опубликованной 29 июня 1939 года.

Политбюро при Сталине (и после него) было ареной острого соперничества, напряженных отношений, борьбы честолюбий. Жданов был восходящей звездой, но были и другие, имевшие огромную власть, искушенные в интригах. Был Берия, начальник НКВД, завершавший чистку «чистильщиков» – ликвидацию старого аппарата НКВД, аппарата, осуществившего последнюю стадию омерзительных сталинских репрессий 30-х годов, так называемую «ежовщину». Берия прибыл в Москву в декабре 1938 года из Грузии, родины Сталина. Десять лет он был на родном Кавказе политическим руководителем и начальником НКВД, а теперь стремился к большей власти и уже весьма приобщился к международным делам. Один из ближайших его помощников, Деканозов, стал при Молотове первым заместителем наркома иностранных дел, в 1940 году – советским послом в Берлине, где оставался и в последние роковые месяцы. Другой сподвижник Берии, Андрей Вышинский, бесчестный прокурор на процессах 30-х годов, также был назначен в Наркоминдел заместителем Молотова.

Имелся и другой могущественный претендент на влияние в Политбюро – Георгий Маленков, новый секретарь Сталина, молодой, дерзающий, которого Сталин очень быстро продвигал. И Маленков тоже усиленно занимался новой политикой в отношении Германии.

Правда, с точки зрения политического престижа у Жданова имелось много преимуществ по сравнению с Берией и Маленковым. Ведь он занимал высокий партийный пост с декабря 1934 года. Тогда его отозвали из провинциального Нижнего Новгорода на Волге, где он пребывал в относительной безвестности, и поручили руководить Ленинградом после убийства Кирова. В городе, который был колыбелью революции, который Сталину представлялся трудным, незнакомым, опасным, следовало обеспечить устойчивость и порядок; для этого Сталин избрал Жданова.

В отношении Сталина к Ленинграду существовала некая странность. Во времена большевистского подполья он жил в Санкт-Петербурге и Петрограде, потом недолго перед Первой мировой войной, когда был младшим редактором «Правды», но со времени смерти Ленина в 1924 году – вплоть до смерти Кирова в 1934-м – никогда туда не ездил. Он фактически редко выезжал из Москвы, в основном только на отдых – в Крым и Сочи. Один раз съездил в Сибирь – в 1920-м. Два-три раза побывал на Родине в Грузии, главным образом чтобы повидаться с матерью. Обычно же он придерживался весьма ограниченного маршрута: Кремль – дача на Можайском шоссе и обратно.

По мнению многих, Сталин чувствовал, что Ленинград способен отвергнуть его власть, может быть, уже отверг. Вероятно, сыграло свою роль скрытое чувство неполноценности перед более высокой культурой, живыми революционными традициями.

За 6–7 лет пребывания в Ленинграде Жданов завоевал доверие Сталина. Его преданность не вызывала сомнений, он стал особенно близок Сталину и часто неделями оставался в Москве или ездил с ним надолго в Крым, в Сочи. Казалось, что Сталину Жданов нравится, и семейство Ждановых даже питало надежду сблизиться еще больше (в конце концов это осуществилось, когда дочь Сталина Светлана вышла замуж за сына Жданова, Юрия).

Жданов сыграл особую роль в одной из самых остервенелых чисток, затеянных Сталиным в 30-х годах. В своем секретном докладе в 1956 году Хрущев приводит телеграмму, посланную из Сочи 25 сентября 1936 года за подписью Сталина и Жданова остальным членам Политбюро в Москву.

В телеграмме говорилось: «Мы считаем совершенно необходимым и безотлагательным, чтобы товарищ Ежов был назначен на пост народного комиссара внутренних дел. Ягода, начальник НКВД, который проводит первую фазу чистки, окончательно показал себя неспособным к разоблачению троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ отстало в этом деле на четыре года. Это отмечается всеми партработниками и большинством членов НКВД».

Ясно, что имеет в виду Хрущев. Жданов полностью разделяет со Сталиным ответственность за самую скверную из всех чисток – «ежовщину».

Внешне Жданов был не лишен привлекательности. Молодой, темноволосый, с карими глазами. Но, как и многих советских функционеров, бесконечная работа его вымотала (работать часто приходилось по ночам, поскольку у Сталина была привычка допоздна не спать). К тому же не могли не сказаться отсутствие физических упражнений и множество официальных банкетов. Накануне войны это был уже располневший человек с одутловатым лицом, страдавший приступами астмы. Он стал заядлым курильщиком, закуривал одну папиросу «Беломор» за другой, пепельница на столе переполнялась окурками. Ему было 45, давным-давно миновало детство, проведенное в Мариуполе, на берегу Черного моря. Как многие большевики довоенной поры, он вышел из буржуазной среды. Отец был инспектором народных училищ и, возможно, принадлежал к белому или «черному» православному духовенству.

Международными делами Жданов начал заниматься с 1938 года, когда возглавил парламентскую комиссию по иностранным делам. Он с беспокойством воспринимал события 30-х годов, остро сознавая, какую опасность представляет собой Гитлер, но был почти уверен, что возможно разработать политику, способную эту угрозу предотвратить, хотя бы на время.

Однако, беседуя с адмиралом Кузнецовым во время их длительной поездки на советский Дальний Восток, в период между 28 марта и 26 апреля 1939 года, когда эфир был заполнен сообщениями о вступлении Гитлера в Чехословакию, о захвате Мемеля, Жданов выразил уверенность, что Европа идет к войне. И сказал, что сомневается, что такого «рокового поворота событий» можно будет избежать.

Адмирал Кузнецов, разделявший это мнение, был встревожен. Советский Союз лишь приступал к грандиозной, долгосрочной программе военно-морского строительства. Успеют ли они выполнить ее, если события так опасно и быстро развиваются?

«Программа будет завершена», – твердо сказал Жданов.

Во время долгой поездки в поезде Жданов понравился Кузнецову. Но Кузнецов не знал, что Жданов присматривался к нему, чтобы затем рекомендовать Сталину назначить его народным комиссаром Военно-морского флота. Они часами, сидя в купе, беседовали о политике, о людях, глядели на проплывавшую мимо сибирскую тайгу. Кузнецов возглавлял советскую военно-морскую миссию, направленную к республиканцам во время гражданской войны в Испании. Говорили об Испании, о людях, которые там были; Кузнецов хорошо их знал – генерал Мерецков, генерал Воронов, генерал Павлов и другие.

Жданов задавал много вопросов о командирах Военно-морского флота, Кузнецов отвечал свободно и откровенно. Обоих радовало, что в большинстве случаев их мнения совпадали. Но иногда во время беседы вдруг возникало ощущение, что повеяло холодом. Или это лишь стало казаться Кузнецову 25 лет спустя?

Однажды в разговоре Жданов случайно упомянул бывшего командующего Балтийским флотом адмирала М.В. Викторова: «Кто бы мог когда-либо предположить, что это «враг народа». Затем всплыли имена других военно-морских «врагов народа». В голосе Жданова, потом вспоминал Кузнецов, не чувствовалось сомнений, неверия, только удивление.

О себе Жданов говорил мало. Когда поезд пересекал длинный мост через Каму возле Перми, он вспомнил, что воевал здесь во время Гражданской войны, в этом районе начинал партийную работу.

«Вообще, – заявил Жданов, – я больше речник, чем моряк. Но люблю корабли, с удовольствием занимаюсь Военно-морским флотом».

В конце июля 1939 года, почти накануне войны и подписания нацистско-советского пакта, Жданов принял приглашение Кузнецова отправиться вместе в кратковременное плавание по Балтике. Они поднялись на борт крейсера в Кронштадте и вышли в море. Кузнецов обратил внимание Жданова на то, что, едва пройдя сотню миль, они вынуждены были пробираться между островами Сейскари, Лавансаари, Гогландом – все они принадлежали Финляндии, все в случае войны могли стать базами неприятеля, все могли наблюдать за малейшими передвижениями Балтийского флота. На следующий день они шли мимо Таллина, Хельсинки, крупных портов, издавна связанных с военно-морской мощью России, а теперь принадлежавших Эстонии и Финляндии. Л.М. Галлер и Н.Н. Несвицкий, моряки высоких рангов, служившие еще в императорском флоте, показали Жданову район (от острова Нансаар возле Эстонии до финского полуострова Поркалла), где в 1914 году были поставлены минные поля, чтобы закрыть немцам доступ к российским базам в Кронштадте.

Конечно, беседа со Ждановым была посвящена не древней истории, а проблемам, которые могут возникнуть перед флотом в случае войны. Балтийский флот – самый сильный в России. Но как ему выйти в море? Даже когда его корабли стоят на якоре в Кронштадте, за ними можно вести непосредственное наблюдение с финского берега возле Сестрорецка. Глядя оттуда в бинокль, можно точно определить, когда корабли в гавани, когда готовятся выйти в море и когда вернулись. А что будет, если начнется война?

Вполне может быть, что адмиралы и Жданов поговорили о возможности заставить Финляндию путем военной угрозы или дипломатических маневров пойти на уступки, благодаря которым возрастет безопасность главной русской военно-морской базы, Кронштадта, и главного русского флота – Балтийского.

Разговор не был записан. Однако подобные мысли вполне могли возникнуть. Адмиралы показывали Жданову защитные заграждения, которые имел при царизме императорский флот. Вряд ли они способны были не упомянуть, что пришло время, когда Советскому Союзу требуется аналогичная защита для Военно-морского флота.

Острова, покрытые лесами, синева Финского залива; приятная летняя морская прогулка. Логичным кажется, что здесь следует искать истоки Зимней войны с Финляндией, которой суждено было начаться через несколько месяцев. И Жданову предстояло сыграть главную роль в этой войне. Если не он был вдохновителем той политики, что привела к военным действиям против Финляндии, то, во всяком случае, ему поручили вести эту злополучную войну силами Ленинградского военного округа.

Многие считали Жданова человеком тяжелым, властным, в характере его находили мало привлекательного, личных или доверительных разговоров с ним почти не вели. В воспоминаниях тех, кто работал с ним в Ленинграде в долгие трудные годы Второй мировой войны, мало тепла и недостает забавных наблюдений, доброго юмора, но чувствуется уважение к его способности выдерживать чудовищный груз работы и ответственности. Вероятно, в высших эшелонах правительственной и партийной власти многие не стремились сближаться со Ждановым, отпугивало его могущество, его роль в ужасных, самоубийственных чистках. Положение адмирала Кузнецова было несколько иным. Он довольно часто имел возможность выслушать мнение Жданова, был как бы его ставленником, постоянно с ним общался при решении проблем Военно-морского флота.

В 1940 году Жданов почти весь год придерживался мнения, что на Западе обе воюющие стороны полностью увязли в противоборстве и потому бояться их нечего, Советский Союз может спокойно заниматься собственными делами.

В декабре 1940 года в Наркомате обороны проводились военные занятия, каждый член Политбюро посещал их иногда, Жданов – постоянно. Впоследствии штатные работники вспоминали, что он присутствовал почти на каждом занятии.

В феврале 1941 года советская политика, надежность нацистско-советского пакта и растущая возможность нападения нацистов очень тревожили адмирала Кузнецова. В частной беседе со Ждановым, когда представился для нее случай, он спросил, как относится Жданов к тому, что немцы перебрасывают войска на восток, не готовится ли Германия к войне.

Жданов придерживался прежней своей позиции: Германия не может вести войну на двух фронтах сразу. Он ссылался на опыт Первой мировой войны, который, по его мнению, ясно показывал, что Германии не хватит сил вести войну одновременно и на востоке, и на западе. Он приводил известные высказывания Бисмарка, чтобы подтвердить свою оценку ситуации. Что касается разведывательных полетов немцев и передвижения войск, то, по его мнению, это были только меры предосторожности или своего рода психологическое давление на противника, но не более.

Кузнецов стоял на своем: немцы перебрасывают войска в Румынию и Финляндию, летают над Ханко и Полярным. Жданов не уступал, и Кузнецов не мог понять руководителя Ленинграда. А вдруг его уверенность основывается на каких-то огромных усилиях по обороне западных границ, о которых знает лично Жданов, а другие не знают?[68]68
  Действительно, работы велись в широком масштабе. К весне 1941 года ими были заняты 135 714 человек, составлявшие 84 специальных строительных батальона, 25 строительных полков, 201 саперный и строительный батальоны и т. д. Но к началу войны менее 1000 из 2300 основных артиллерийских окопов были достроены или оборудованы (рецензия на книгу Н.А. Анфилова «Начало Великой Отечественной войны». М., 1963 // Военно-исторический журнал. 1963. № 8. С. 84).


[Закрыть] Может быть, Жданову что-то говорил Сталин, а это сверхсекретные данные. Многим высшим военным руководителям было известно: Сталин себя убедил, что Гитлер не нападет на Россию, пока не покончит с Англией. Но Жданов так и не раскрыл Кузнецову своих мотивов, и Кузнецов не узнал никогда тех соображений, которыми руководствовался Жданов. А то, что взгляды его не менялись вплоть до самого начала войны, подтверждает отъезд Жданова из Ленинграда на отдых 19 июня. Вряд ли он покинул бы в такой момент Северную столицу, если бы верил в неизбежность нападения Германии.

Власть Жданова в Ленинграде была почти столь же абсолютной, как власть Сталина в Москве, но, конечно, она всегда была подчинена диктату Сталина.

На деле это означало, что ни одно – даже самое незначительное – дело не предпринималось в Ленинграде, если оно не было разрешено Ждановым. У него было несколько способных помощников, которыми руководил его первый заместитель, секретарь горкома A.A. Кузнецов. Молодой, решительный, энергичный, Кузнецов держал город в своих руках. Это был компетентный заместитель. Но его приучили никогда не действовать без указаний сверху.

Полный запрет действовать самостоятельно с очевидностью выявился лишь накануне войны, в условиях чрезвычайных. В отсутствие Жданова секретарь горкома Кузнецов оказался буквально лишенным права принять обычные меры, какие требовались от заместителя.

Его полная подчиненность Жданову как бы воспроизводила в миниатюре абсолютную подчиненность членов Политбюро диктатуре Сталина. И этот абсолютизм, средневековый в своей сущности, стал главным источником российской трагедии в условиях начинающихся теперь тяжелых испытаний.

Кому руководить вместо Сталина? Ведь Наркомат обороны во всем от него зависел. Трудно было ожидать, что Тимошенко и Жуков сами смогут придать нужную форму и направление вооруженным силам в условиях чрезвычайно сложных. 23 июня была создана новая Ставка Главного командования, но это была лишь реорганизация на бумаге существующего Высшего командования. Конечно, воинская мобилизация в стране была делом довольно несложным, поскольку должна была в общем соответствовать заранее определенному порядку. Но стратегия, тактика, дипломатия – другое дело. Срочно требуются новые соглашения, договоры. А советские дипломаты уже неделю по крайней мере не получали никаких указаний, что ясно свидетельствовало о полном параличе аппарата, принимающего решения[69]69
  Майский в Лондоне был поражен тем, что добиться ответа от Наркомата иностранных дел невозможно.


[Закрыть].

Адмирал Кузнецов был членом Ставки и нарисовал картину ее «деятельности» в первые дни войны. Сталин отсутствовал на всех ее совещаниях в июне и, по-видимому, до середины июля[70]70
  Маршал Андрей Гречко в первые 12 дней войны работал в Генеральном штабе. В его обязанности входило фиксировать все текущие изменения на свободной оперативной карте – задача нелегкая. Он пишет, что генерал Жуков, тогдашний начальник Генерального штаба, часто приходил в оперативный отдел, изучал карту, затем вез ее в Ставку «на доклад к Сталину». Но на деле вряд ли в этот период Сталин участвовал в принятии Ставкой решений (Военно-исторический журнал. 1966. № 6. С. 12). В новом варианте воспоминаний, опубликованном в 1968 году, неправдоподобным кажется утверждение Кузнецова, что Сталин «энергично» работал 22 и 23 июня, что на заседании в Кремле 24 июня он видел Сталина (Октябрь. 1968. № 8. С. 138).


[Закрыть]. Маршал Тимошенко, нарком обороны, исполнял обязанности председателя Ставки, но его роль была чисто номинальной. «Нетрудно было заметить, – вспоминал Кузнецов, – что нарком обороны не готов к роли, которую ему пришлось играть. Не готовы и члены Ставки».

Неясны были функции Ставки. Она мало была связана с реальной действительностью. Члены Ставки не были в подчинении у Тимошенко. Не он требовал у них отчетов, а, напротив, они требовали, чтобы он им докладывал о положении дел. Ставка обсуждала лишь вопросы, касающиеся сухопутных войск. Лишь один раз Кузнецов, докладывая о военно-морских делах, сообщил, что крейсер «Максим Горький» подорвался на мине и советские войска оставили город Либаву. Постоянным членом Ставки был Жданов, но не столько реальным, сколько почетным.

Первым определенным делом Кремля явились указы от 27, 29 и 30 июня. Первые два носили общий характер и касались мобилизации. Их формулировки выдавали, с какими трудностями столкнулось лишенное уверенности руководство. В указах подчеркивалось, что, несмотря на серьезную угрозу для страны, ряд партийных, государственных и общественных организаций не осознал еще ее реальности.

На следующий день, 30 июня, был принят указ о создании Государственного комитета обороны во главе со Сталиным. Члены комитета – Молотов, маршал Ворошилов, Георгий Маленков и Лаврентий Берия. Нет данных о том, что Сталин активно участвовал в принятии этих решений. 27 июня британский посол, сэр Стаффорд Криппс, прибыл в Москву из Лондона с генерал-лейтенантом Ф.Н. Мейсон-Макферлейном и другими военными специалистами для переговоров на высшем уровне. Но, к его удивлению, принял их не Сталин, а Молотов[71]71
  Впервые Сталин «обратился к народу» 3 июля по радио в необычное для таких сообщений время – в 6 часов 30 минут. Британскую группу он принял 12 июля, это была первая встреча с иностранцами со времени начала войны (Кэссиди. Там же. С. 57–66).


[Закрыть].

Государственный комитет обороны по существу был хунтой. В ее руках – вся власть в стране. И, учитывая имеющиеся сведения о состоянии Сталина, хунта, видимо, была создана, чтобы руководить страной со Сталиным или без него. Члены хунты – главный ключ к пониманию того, что происходило в Кремле, кто был у власти и кто не был.

То, что в комитет входил Ворошилов, значения не имело. Закадычный друг Сталина, исполнитель его воли, никогда за всю свою долгую карьеру он не проявлял политической инициативы. К июлю Ворошилова откомандировали в Ленинград. Активными членами хунты были Молотов, Маленков и Берия. Роль Молотова была неопределенной. Этого нельзя сказать о Маленкове и Берии, которые даже не были еще членами Политбюро, высшего политического органа коммунистической партии. Они были намного моложе, совсем недавно стали кандидатами в члены Политбюро – статус, в сущности, не самый высокий. Берия занял свое место два года назад, Сталин взял его из Грузии и поставил во главе «тайной полиции» – НКВД. А Маленков стал кандидатом в члены Политбюро лишь в феврале 1941 года, всего каких-то четыре месяца назад. Таким образом, основу хунты составляли Молотов, Берия, Маленков, при этом двое младших значили больше, чем старший, Молотов.

Не совсем ясно, как сумели эти двое обрести такое влияние. Берия, несмотря на свой второстепенный статус, руководил НКВД и обладал исключительным могуществом. Сотрудники НКВД проникли в Красную армию, играли важную роль в Наркоминделе, в агентурной разведывательной сети и в самой партии. Вероятно, союз Маленкова и Берии, раскрытый лишь после смерти Сталина в 1953 году, уже существовал. Во время кризиса в любой стране на передний план выходят силы безопасности. Россия находится в условиях войны, смертельной опасности; Сталин не может заниматься делами; этим воспользовались в собственных интересах Берия и Маленков.

Если не совсем понятна механика их дел, то ясно одно: когда немецкие танки рвали на части страну, когда Сталин в состоянии нервного срыва заперся в своей комнате, в Кремле процветали интриги, заговоры, маневры. В итоге этих тайных хитросплетений Жданов утратил свою роль сталинского наследника. Его отправили обратно в Ленинград, личная судьба Жданова и судьба Северной столицы были теперь связаны воедино – тони или выплывай[72]72
  Несомненно, Жданову очень повредило то, что его не было ни в Москве, ни в Ленинграде. К тому времени, когда он вернулся с отдыха, основные решения были, по-видимому, уже приняты.


[Закрыть].

Весьма возможно, что сподвижники свалили на Жданова всю ответственность за неслыханный провал советской внешней политики, главным архитектором которой он являлся, вину за огромную ошибку в недооценке притязаний Гитлера и его психологии. Может даже возникнуть вопрос: а не допустили умышленно Берия и Маленков, чтобы Россия оказалась в состоянии войны с Германией? Не было ли с их стороны тут интриг или честолюбивых замыслов? Оба противились переводу советских вооруженных сил на боевую готовность, оба (наряду с Молотовым) имели доступ к предупреждениям разведки о предстоящем наступлении немцев. Все возможно в кремлевской политике, любые цели и любые средства. Маленков и Берия могли усмотреть для себя шанс захватить власть и тогда, быть может, повести за спиной Сталина переговоры о выходе России из войны и добиться мира с Германией. Пусть чудовищной ценой, но захватить власть.

Какая бы ни велась игра, каковы бы ни были мотивы, но с образованием хунты главные члены Политбюро оказались умышленно исключенными из внутреннего узкого круга. А.М. Каганович, A.A. Андреев (давно с той поры забытый, но в те дни считавшийся возможным наследником Сталина), Анастас Микоян, Калинин, Хрущев и кандидаты в члены Политбюро – H.М. Шверник, Николай Вознесенский и Александр Щербаков – они все были исключены.

Самым примечательным было исключение Жданова из этого узкого круга. Позднее все переменится, Сталин опять займет первое место, Микоян, Каганович, Булганин и Вознесенский войдут в Государственный комитет обороны, который к тому времени перестанет быть хунтой. Но Жданов никогда больше не войдет в этот волшебный круг.