Текст книги "Ричард Длинные Руки – властелин трех замков"

Глава 12

Пристроить Улинду удалось быстро, хороших девушек видят сразу, хотя на беду это видят и ублюдки. Я вышел, дав денег хозяину лавки, дряхлому старцу, который с женой с трудом держит булочную, вышел и по прямой направился в ближайшую кузницу, ориентируясь по звону молотов о железо.

В кузнице полыхает горн, я еще у двери ощутил волну жара, а когда открыл дверь, то как будто оказался в Африке. Два молота стоят рукоятями вверх, а немолодой кузнец с сединой в бороде и волосах постукивает небольшим молотком, подгоняя длинный узкий кинжал под нужный размер.

– Бог в помощь, – сказал я.

– Спасибо… ваша милость.

Я снял с пояса молот.

– Можете сделать такой же?

Он посмотрел на меня, на молот, снова на меня. В глазах что-то изменилось, я даже подумал, что умелец узнал молот, о нем наверняка немало легенд. Кузнец долго осматривал молот, в сомнении чесал затылок, сказал с великим сомнением:

– Сомневаюсь, ваша милость, чтобы такие молоты могли ковать вообще…

Я сказал быстро:

– Ты, философ, скуй всего лишь похожий. Понял?

Он взглянул остро, я видел, как у него появились кое-какие мыслишки, на лбу прорезались вертикальные складки, что значит, задумался для солидности.

– Похожий сделаю. Почему не сделать? Дня за два…

– Утром едем дальше, – прервал я.

– Но, ваша милость…

– Двойная цена, – сказал я.

Он вздохнул.

– Ладно, поработаем ночь. Который день так… Когда высплюсь? Оставьте ваш молот…

– Нет, – возразил я. – Ты видишь этот молот. Самый обычный, таких сотни. Разве что рукоять слишком коротка. По ней и отличают от других. Таким и сделай. Не думаю, что такая уж сложная работа.. Утром зайду. Если надо будет подправить, сделаешь при мне.

Чувствуется, что город – плебейский, это значит, что жизнь не замирает и ночью. Работает не только кузнец, вон в пекарню повезли муку, утром благоухающие свежевыпеченные булочки будут в лавках, трудятся шорники, хлопают двери трактиров, гостиниц. По дороге трижды останавливали вольные женщины, предлагали услуги. Не утерплю, похвастаюсь: одна предложила переспать за так, настолько понравился, я расчувствовался, все мы легко ловимся на льстивые слова, бросил ей серебряную монетку.

Потом я почти бежал, в открытом окне на втором этаже показалась крепкая фигура Альдера. Махнул, мол, все в порядке, пьяных нет, а я бдю, муха не пролетит, гад не проползет, враг не просочится на постоялый двор.

В ответ я помахал рукой, а сам быстро пробрался в свою комнату, сунул молот в мешок и закутал в тряпки. Если завтра утром выйду с другим, никто не заметит подмены.

Когда я поднялся на третий этаж, Альдер помахал мне рукой от двери леди Женевьевы. Я направился к нему, но он, приложив палец к губам, сам пошел навстречу, оглянулся и сказал, понизив голос:

– Вовремя вернулись, ваша милость.

Я насторожился.

– Что-то случилось?

– Непонятные людишки, – ответил он. – В ваше отсутствие зашли на постоялый двор, осмотрели, но останавливаться не стали.

– К конкуренту двинули? Там дешевле.

Он хмыкнул.

– Да не совсем… Вот присмотритесь к тому дому, через площадь… Тень от сарая?

В тени в самом деле угадывается человек, не хватило дураку терпения затаиться неподвижно. Еще одного, уже сам, я заметил через два дома на другом конце площади.

– И еще двое на крыше, – добавил Альдер и указал на дом слева. – Так что окна надо закрывать, когда будете монеты пересчитывать.

– Да уж, – согласился я, – но пуще глаза надо стеречь то, что они считают неслыханным богатством.

Он ухмыльнулся, адиёты, как можно девку считать ценным приобретением, да еще такую, от нее наплачетесь, сообщил:

– Там Ревель присматривает за ее дверью.

– Надо еще и за окном, – сказал я.

– Да неужто через окно спустится?

– От такой можно всего ожидать.

Он покрутил головой.

– Тогда в самом деле такая девка чего-то стоит… Но все равно, пришлось бы через двор, с той стороны глухая стена. Другое дело, если ее попробуют те лихие ребята выкрасть.

– С ее согласия, – напомнил я. – А это упрощает их задачу.

Он кивнул.

– Даже Ревель заметил, что в город все прибывают крепкие ребята из степи. И все стягиваются сюда. Похоже, нас обкладывают, как волков.

Дверь комнаты Женевьевы отворилась. Она вышла, поморщилась, увидев нас.

– Еще не спите? Вы что, в самом деле собрались всю ночь здесь торчать?

– Что вам понадобилось? – ответил я вопросом на вопрос.

– Иголка и нитка, – сообщила она.

– Вам доставят, – ответил я. – Я позову служанку.

Оба мы присматривались к ней внимательно, что-то держится очень уж нахально, в глазах торжествующий блеск, спина прямая, явно у себя по комнате летала, но сейчас сама королевская величавость, лицо вытянулось, взгляд из-под длинных ресниц надменен, как на пьяных слуг, что ко всему еще и вымазались в дерьме.

Альдер тоже словно бы старался прочесть на ее лице, что ей сообщили за это время и каким способом, а я старался выглядеть твердым и надменным, тертым калачом, что все видит насквозь и не допустит помехи своим планам.

Она поинтересовалась холодно:

– А что же вы так быстро вернулись? С той крестьяночкой почему не задержались?

– Хорошую девушку все хотят держать при себе, – пояснил я. – Это от всяких… ну, вы понимаете, стараются избавиться. Довезти как можно быстрее.

Она вспыхнула, выпрямилась еще больше, тонкий стан могу обхватить пальцами, маленькая, но крепенькая грудь туго натянула тонкую ткань. Я засмотрелся, она перехватила мой заинтересованный взгляд, презрительно фыркнула, смазав королевскость, ну не идет надменной королеве фыркать и хрюкать.

– Полагаю, – произнесла она крайне холодно, – вас от меня постараются избавить.

– Пусть стараются, – разрешил я.

– И обязательно избавят!

– А вот это уже бабушка надвое репнула… и еще насчет гопа, пока не перескочишь…

– Что за «гоп»? – осведомилась она подозрительно.

– У нас говорят: не говори «гоп», коли рожа крива, – объяснил я. – Это не к вам, ессно, ваша надменность, но есть тут… слишком быстрые. Жаль, не сбили у них рога в молодости… Что ж, будем сбивать сейчас. Отросшие. Ветвистые.

Она выпрямилась, облила нас презрением из-под длинных, как копья македонской фаланги, ресниц, повернулась и ушла к себе. Альдер покрутил головой, в глазах странный восторг.

– Какая женщина!.. Нет, какая женщина!

– Я предпочитаю попроще, – буркнул я.

– Сэр Ричард! – вскрикнул он шокированно.

– В смысле попроще в общении, – пояснил я. – Есть и такие, Альдер. Красивые, умные, образованные…

Он в сомнении покрутил головой.

– Если женщина красивая, умная, да еще и умеющая себя держать, то это уже непонятное что-то, не для нормальных мужчин.

Я кивнул.

– Ты прав. Ладно, я сейчас скажу служанке, чтобы принесла иголку с ниткой…

– Думаете, ей в самом деле это было нужно?

– Нет, конечно, но примем игру. И скажу Ревелю, чтобы не забыл тебя сменить.

Я уже уходил, а он направился к двери Женевьевы, когда что-то вспомнил, хлопнул себя ладонью по лбу. Я тоже повернулся, он подошел торопливо и сказал шепотом:

– Очень уж не нравятся мне те ребята, что расположились хоть и за городской стеной, но…

– Что тебя тревожит?

– Это те, что ехали за нами вчера.

– Может, случайность? – предположил я.

Он покачал головой.

– Они все верхами, как и мы, но у них нет повозок! Давно бы обогнали нас. И почему заезжали то справа, то слева? Нет, ваша милость, это люди Грубера. Он все-таки больше разбойник, чем рыцарь.

Я буркнул:

– Одно другому не мешает.

Он посмотрел на меня нерешительно.

– Да это я чтобы вас не обидеть.

– Я не отвечаю за все сословие, – сказал я. – Может быть, и Грубер остепенится, когда у него будет свой замок, свои земли и свои крестьяне. Своих не пограбишь, они и так свои!.. Поневоле начнет о них заботиться.

– Если доживет, – заметил Альдер. – Если бы все доживали, земля бы прогнулась под их тяжестью. И железа бы на всех не хватило.

Я поднялся к себе в комнату, постучал сапогами, вроде снимал, задул светильник, ложе заскрипело под моим весом, хорошо, я тут же на цыпочках прокрался к окну, бесшумно отворил и, цепляясь за выступы, кое-как спустился по стене. Здесь темно и тихо, глаза быстро привыкли, хотя я скоро начал различать и красные силуэты от теплового излучения, мимо прошли запоздалые гуляки, я перемахнул забор и оказался на другой улице.

Свет в домах почти везде погашен, оставалось прятаться в тени только от лунного света, я перебежками прокрался на ту сторону площади. Во дворе приглушенные голоса, тихонько заржала лошадь, зачуяв меня, голоса притихли, но, к счастью, по улице протащилась пара запоздавших гуляк, заорали песню и утопали к постоялому двору. После паузы во дворе заговорили снова, а я прокрался через освещенное место, новая тень приняла с готовностью, где я переждал чуть, прислушиваясь, потом ухватился за верх стены и быстро перемахнул через нее.

Под ногами, опять же к счастью, ни щепок, ни спящего поросенка, что пронзительным визгом переполошит всех, дальше пробирался под стеночкой почти без препятствий. Обогнув дом, рассмотрел просторный двор, во дворе костер, двое стражей коротают время, играя в кости, хороши охранники, дверь в дом прикрыта, но вряд ли на запоре, когда ее охраняют двое крепких мужиков с оружием в руках.

Я выждал момент, когда один метнул кости и оба упали на четвереньки, всматриваясь и считая дырочки, на цыпочках пробежал в дверь, быстро отворил, чуть скрипнуло, я скользнул в прихожую и тихонько закрыл за собой.

Сердце колотится, как будто я пробежал кросс в пять километров. В доме тихо и темно, только у дальней двери едва чадит крохотный светильник, пожадничали масла. За окном тоже тихо, я прокрался к той двери, отворил, огляделся в большой комнате, заставленной разнообразной мебелью, поспешил вдоль стены по лестнице на второй этаж.

Там всего три комнаты, я у каждой прислушивался, везде тихо. Недоумевая, я толкнул самую дальнюю, осторожно заглянул, обнаженный меч в руке, свет с улицы освещает пустую комнату, если не считать кровать, стол и пару стульев. Во второй комнате то же самое, только еще и громоздкие шкафы.

Третью дверь я толкнул, уверенный, что хоть здесь-то я найду Грубера, и когда увидел на ложе спящих мужчину и женщину, уже не сомневался, что отыскал гада.

– Спи-спи, – прошептал я, – баюшки-баю…

Женщина начала открывать глаза, я ударил рукоятью по голове. Послышался стук, женщина охнула, ее голова бессильно упала на подушку. Мужчина пытался вскочить, лезвие моего меча уперлось ему в горло. От неосторожного движения лезвие погрузилось на пару миллиметров, но из разреза сразу поползла вниз тонкая темная полоска.

– Кто… вы? – прошептал он, едва шевеля губами.

– Кто ты? – спросил я грубо, разочарованный, что это не Грубер. – И какого черта следишь…

Он снова чуть неуловимо дернулся, теперь я понял, что угадал, просто спросонья не рассмотрел мое лицо в темноте, а так меня видел, знает и в самом деле зачем-то следит.

– Я ни за кем не следил…

Но говорил слишком торопливо, а в голосе нет той искренности, которая убедила бы мое изощренное ухо. Лезвие меча упирается в горло, затылок вжимается в деревянную спинку кровати, и даже сдвинуть в сторону не удастся: из сплошной спинки выступают толстые декоративные прутья, фиксируют голову в углублении.

– Подумай, – сказал я услышанной фразой очень далеко отсюда, – что мне помешает погрузить меч глубже? Так это, на ладонь?

Он нервно сглотнул, кадык дернулся, поморщился, кровь потекла гуще.

– Я не… хорошо-хорошо, я следил.. Мне велел барон Марквард.

– Кто? – переспросил я изумленно.

– Барон Марквард, – повторил он послушно. – Мой господин.

– Он нанял тебя?

– Нет, я служу ему уже двадцать лет.

Десятки мыслей закружились у меня в голове, человечек не двигался, глядя на меня расширенными в ужасе глазами. Я подумал, сказал нерешительно, но стараясь, чтобы голос звучал веско, внушительно:

– Вот что… Если я взялся отвезти леди Женевьеву, то я ее отвезу. Следить за мной – это как бы предположение, что я либо сопру деньги и смоюсь, либо сам использую эту строптивую девицу. Вообще следить – это попрание достоинства. Моего, ессно. Это недоверие, понял? А недоверие я воспринимаю как оскорбление.

Медленно убрал меч, женщина застонала и открыла глаза. В них появился ужас, она набрала в грудь воздуха, но ладонь мужчины опустилась на ее рот раньше моей.

– Молчи, – предупредил он. – Случилось просто недоразумение. Господин сейчас уйдет.

Я кивнул.

– Да, я ухожу… Тебе же совет: возвращайся к барону и скажи, что я оскорблен. И мог бы считать себя свободным от обещаний, если бы… если бы оказался такой же сволочью, как он сам. Но я все-таки довезу леди Женевьеву. Теперь я ухожу, но… если я завтра или еще когда-то увижу тебя, приглядывающим за мной, то…

Я подвигал мечом, бросая ему на лицо лунные блики. Он торопливо кивнул, женщина молчала, глаза – как плошки. Я нащупал за спиной дверь, тихонько отворил и выскользнул.

Альдер все еще дежурил в коридоре, с ним, к моему удивлению, был пес. Он ликующе бросился мне на грудь, я расцеловался к ним, велел отправляться в мою комнату, но Альдер сказал просительно:

– С ним так здорово, ваша милость! Ему самому нравится. Он был сторожевым псом, да?

– Был, – согласился я. – Кстати, за нами в самом деле следили. Почему-то от Маркварда, отца этой избалованной красотки.

Глаза Альдера стали очень внимательными.

– И… где он сейчас?

– Спешит к воротам. Я велел ему передать Маркварду пару теплых слов.

Поцеловав пса в бархатный нос, я отправился в свою комнату, сбросил сапоги и с наслаждением завалился на мягкую постель с чистыми простынями. Вместо светильника с вонючим бараньим или даже рыбьим жиром здесь горит такая великолепная толстая свеча, что я не стал задувать, пусть горит, это не яркая электрическая лампочка, свет которой выедает глаза…

Засыпая, я перебирал в памяти день, кто что сказал, как ехали, прикидывал, как поедем завтра, глаза начали закрываться, и в этот момент услышал легкий скрип половиц. Я открыл глаза именно в тот миг, когда открылась дверь. Грубер остановился на пороге, взгляд жестокий и веселый одновременно.

– Ах, вот ты где… – произнес он негромко, – ну, здесь не отлежишься, я тебе обещаю.

– Не обещай слишком много, – посоветовал я.

Он хмыкнул, его взгляд не отпускал меня, рука тихохонько прикрыла за собой дверь, ноги продвинули его поджарое тело на шажок, ладонь опустилась на рукоять меча.

– Я всегда выполняю то, что обещаю.

– Я тоже, – ответил я загадочно.

Он сделал еще шаг, еще, рука потащила из ножен меч, и тут его взгляд зацепился за пустые ножны на крюке. Пальцы застыли на эфесе, а нога на миг зависла в воздухе, затем опустилась с осторожностью, словно на тонкий, быстро тающий под лучами весеннего солнца лед.

Глаза быстро метнулись в мою сторону, моя правая рука под одеялом, пальцы левой руки крепко стиснули край, могу сошвырнуть одеяло в одно мгновение. А какой я с мечом, он не знает… или уже знает?.. но он видел, с какой легкостью я сбрасывал с коней его напарников, ему могли рассказать, как я побил в кулачных схватках в этой же таверне двух признанных буянов-братьев, а это может остановить и более рискованного.

– Ты что, – проговорил он, стараясь, чтобы голос звучал насмешливо, – с мечом спать ложишься?

– Тебе не нравится?

Он фыркнул.

– Знавал я трусов… но про таких – даже не слышал.

– Это не трусость, – сказал я, – а разумная предосторожность, чтобы вонючие шакалы не подбирались близко.

Пальцы на рукояти меча разжались. В глазах бессильная ненависть, он нервно облизнул пересохшие губы, странный контраст, ведь на лбу капли размером с виноградины.

– Мне Жени рассказала про твой меч, – объявил он. – И про молот. А сам ты что-то без них стоишь?

Я фыркнул.

– Я сражаюсь тем, чем считаю нужным. Если у меня меч длиннее, чем у тебя, я не стану обламывать лезвие, чтобы соблюсти равенство. Понял?

Он несколько мгновений смотрел в упор, вдруг выпалил:

– Ты не рыцарь!

– Рыцарь, – не согласился я. – Но я бывал в таких диких степях, что тебе и не приснятся. И, кстати, рыцарем я не родился.

Его пальцы подрагивали над рукоятью меча, капли пота уже начали сползать, оставляя блестящие дорожки. Глаза заблестели, я ощутил, что сейчас выхватит меч, посоветовал:

– Оглянись.

Я не двигался, он бросил короткий взгляд в сторону двери, застыл. В проеме Альдер с обнаженным мечом, а пес уже изготовился к прыжку, ждет от меня команды.

– Все понял, дурак? – спросил я. – Мой совет: сгинь, скройся так, чтобы не попался на пути даже случайно! Сомнем, вобьем в землю по ноздри. А теперь иди… существо!

Альдер и Бобик отодвинулись, давая дорогу. Грубер, белый как мел, осторожно двинулся к двери. Прижимаясь спиной к косяку, выскользнул в коридор, исчез.

Альдер сказал потерянно:

– Как он сумел?.. Колдовство, не иначе!

– Есть такие амулеты, – успокоил я. – Но я все равно заметил. На меня такая фигня не действует. По крайней мере польза есть: он проговорился, что уже успел переговорить с нашей пленницей.

Альдер вскрикнул:

– Как?

– Кто знает… Может быть, по стене влез к ее окну. Там решетки надежные?

– Да, но… Я пошлю Ревеля посматривать и за стеной с той стороны!

Утром, когда пропели петухи, я вскочил, достаточно освеженный коротким сном, Альдер спит, зато бдит Ревель, я спросонья принял за Альдера, такой же кряжистый и матерый, он встретил меня прямым взглядом настороженных глаз, я сказал негромко:

– Готовьтесь выехать после завтрака. А я отлучусь ненадолго.

Он кивнул, даже не пытаясь узнать куда, настоящий солдат, привыкший выполнять приказы… если они не выглядят откровенно глупыми.

Оглядываясь, нет ли слежки, я первым делом забежал в кузницу, оттуда грохот, как из преисподней, где заковывали Тантала, сквозь крышу попыхивают синие дымки, а когда я раскрыл дверь, жаром обдало таким, что куда там Африке. Двое дюжих молотобойцев взмахивают молотами, сам кузнец лишь постукивает молоточком, направляя удары.

– Заказ готов? – спросил я.

Молотобойцы опустили молоты, кузнец посмотрел оценивающе, взгляд сразу скользнул по моему поясу.

– Сложный оказался заказ, – ответил он медленно. – Вот лежит, еще тепленький… Только что закончили. Надо бы сравнить…

– Это я сам, – сказал я быстро. – Молодец, у тебя глаз, как у Зверобоя. Все в точности!.. Вот держи, это окончательный расчет. Ладно, вот еще добавлю за старание. Хорошим мастерам надо платить, чтобы не было утечки мозгов.

Он принял монеты степенно, поблагодарил сдержанно, с достоинством. Я повесил молот на привычное место на поясе, кивнул и вышел. Подправлять в самом деле не требуется, глаз у кузнеца оказался цепким: если не присматриваться, то я и сам не сразу замечу разницу. Этот повешу справа у седла, но от души надеюсь, что все мои страхи и подозрения напрасны, это я просто страхополох, как штатовские коммандос, что тени своей страшатся, потому и выживают, и что не придется вот так сразу срывать с крючка и метать как можно быстрее.

Улочка еще сонная, только-только рассвет, солнце вылезает из-за края земли, а крепостная стена отбрасывает тень на весь город, золотятся только шпили храмов и верхние этажи самых высоких домов на вершине холма.

На городских воротах стража взглянула с недоумением, но товаров не выношу, а меч за плечами и молот на поясе – в этих краях что-то вроде украшений на одежде.

Те подозрительные типы расположились, как и рассказал Альдер, под укрытием невысокой, но обрывистой скалы, с дороги не видно, костер горит вовсю, багровая россыпь углей размером с булыжник, столетние дубы жгли, что ли, на таких углях можно испечь слона. Вокруг огня расположились четверо. Трое сидят в беспечных позах туристов, только что без гитары, четвертый лежит, прикрыл морду тряпкой, расслабляется, укуреныш. В рогульках длинный толстый прут, крупные ломти мяса уже начинают чернеть, дикари: огонь с дымом, кто такую гадость жрет, я не дал бы такое мясо даже Бобику. Все четверо не выглядят опасными, но я вглядывался несколько минут, пока не убедился, что отребье и есть отребье. Даже странно, что их тоже привлекли к охоте на такую опасную дичь. Или не сказали, что мы те олени, которые могут не только убегать, но и гоняться за охотниками.

Молот так и норовил сунуть рукоять мне в пальцы, словно и он может, как и тот, под который косит, но это значит, что придется убивать всех, а я все-таки существо из того мира, где хоть и насмешничают над общечеловеками, но все же не бьют направо и налево, как здесь, где народ плодится как мухи. Правда, и мрет как мухи.

Они попытались вскочить, когда я внезапно возник у костра, однако одного ногой в лицо, второго толкнул в костер, а третьего, который вскочил, саданул кулаком в морду. Четвертый, рыжий и с короткой шкиперской бородкой, успел подняться, выхватил нож, однако в моей руке уже блеснул длинный меч, и шкипер застыл в нерешительности.

Двое орали и катались по земле, оба ухитрились упасть прямо в середину костра, одежда вспыхнула, словно промасленная бумага. Третий, что сапогом в лицо, поднялся на четвереньки, я саданул снова, держа острие меча направленным на рыжего с ножом. Тот отступил на шаг.

– Лучше не двигайся, – предупредил я. – Сейчас я кроток, но я не всегда голубь мира.

Один из горящих с криком выхватил нож и бросился на меня. Коротко блеснул меч, я пропустил падающее тело мимо и снова повернулся к шкиперу.

– Я все еще ангел доброты, – сказал я. – И вы все еще можете жить…

Тот, который с разбитым лицом ползал у костра, вдруг захватил горсть земли и швырнул мне в лицо. Я на миг закрыл глаза, тут же открыл, на меня метнулось его крупное тело и с хрустом накололось на острие меча, как жирная нежная бабочка на булавку. Коротким движением я освободил меч, мои глаза все еще держат в перекрестье прицела рыжего бородача.

– Я начинаю сердиться, – предупредил я. – Вот прямо щас начинаю.

Он торопливо отбросил нож.

– Сдаюсь!.. Мы не знали, что нас послали следить за самим чертом.

– Помоги напарнику, – велел я. – И убирайтесь отсюда. Быстро.

Он вскрикнул:

– Да, господин! Как скажете, господин!

Не сводя с меня глаз, скользнул к последнему оставшемуся, кроме него, в живых, помог загасить огонь на штанах.

– В следующий раз, – предупредил я, – буду рубить сразу.

Оба испуганно закивали, а я повернулся и пошел обратно, поводя острием меча перед собой.