Текст книги "Из жизни энтомологов, или Теория «неидеальной монетки»"

– Девушка прооперирована, пришла в себя, чувствует себя хорошо. Но, ничего толком не сказала. Говорит, что вызвали по телефону на специальную встречу клиента с партнёрами. Квартиру она сняла сама по договору о найме на один день на «Букинге», стоимость аренды должна была войти в общий счёт. Биркнера раньше не знала, в квартире прежде никогда не была. Убийцу не видела, он был в маске и сразу, как только вошёл, в неё выстрелил. Она потеряла сознание, пришла в себя уже в больнице. Как видишь, не много.

Да, интересно всё с нашей красавицей. Ладно, посмотрим. А вот и наш юный друг. Руби, заходи, отдышись, попей водички и начинай делиться, что видно, что слышно, как ситуация в мире, можешь о погоде рассказать. Только смотри не испорти мне настроение ещё больше, чем есть.

– К сожалению, похвастаться нечем. Камеры зафиксировали постороннего человека, но только со спины. Примерно метр восемьдесят, нормальное телосложение, походка осторожная, а так – ничего приметного. Да, ты и сам посмотришь. Компьютерщики говорят, что его профиля осанки в их банке данных нет. Антропологические данные и стиль походки подходят к портрету примерно тысячи семисот пассажиров, из полутора миллиона человек, прилетевших за последние три недели в Израиль и прошедших через систему первичного и вторичного визуального контроля в аэропорту. Начнём проверять каждого – вспотеем бегать. И это не считая водных и наземных путей въезда в страну.

Зашёл он через подземный гараж, на лифте до этажа, а там и в квартиру. На лестничных площадках камер нет – частная жизнь. Самое интересное, что ни одна из камер в здании не заметила, как и когда он вышел. Очевидно, убийца просчитал все камеры на входе и знал, как их обойти на обратном пути. Так что, время пребывания в квартире точно определить невозможно. Между вызовом еды и его приходом семь минут. Между заказом в ресторане и звонком охранника в полицию пятьдесят четыре минуты. Значит, у него было не меньше сорока семи минут. Много.

Камеры наблюдения на въезде зафиксировали только машину Биркнера и саму Мари Галан, которая приехала на такси. Больше ничего. Камеры слежения на ближайших улицах тоже ничего подозрительного не заметили.

Я запросил все компании телефонной мобильной связи, чтобы определить, кто находился в это время в данном месте с точностью до пяти метров. Наши техники проверили все данные – неизвестные номера в этот момент там не находились. Очевидно, убийца это предусмотрел и у него не было с собой телефона.

Соседи ничего определённого сказать не могли. Жильцов квартиры никто никогда не видел. Однако, сосед снизу утверждает, что месяц назад слышал на террасе тихие голоса двух мужчин, говорящих, как он предполагает, на русском языке. Я дал ему послушать русскую речь из интернета, он сказал, что похоже, но не уверен. Её можно спутать и с болгарской, и с польской речью, да и со многими славянскими языками. Так что, не факт.

По поводу денег по оплате покупки квартиры. Ты был прав. Счета во Франции и Люксембурге принадлежат двум фирмам-однодневкам, основанным на Кипре, короче, сработано без следов.

Теперь по подписям на договоре. Они, конечно, поддельные, но нарисовано классно. Графолог по стилю письма и наклону букв предполагает, хоть и не стопроцентно, что тот, кто их подделывал, славянин.

– Так, интересно. Всё-таки российский след? Или наши местные советские «гости Израиля»? Ладно, оставь мне всё, я ещё раз пересмотрю. Теперь так: Мириам, ты занимаешься дальше по плану своей шоколадной соблазнительницей из агентства. Выжми из неё всё, но не увлекайся. И смотри, не вздумай менять место работы, когда узнаешь, сколько они зарабатывают. Шутка. Просто, ты мне тут нужна. И не только из-за твоих красивых ног.

Шмая, на тебе школа «Ренасимиенто». Покопайся ещё, может что-то всплывёт. Зайди в технический отдел к Натану Леви, попроси, чтобы он помог поискать в закрытых источниках, он сумеет влезть в любое ведомство. Только делайте всё тихо, деликатно и аккуратно, не засветитесь. Скажешь Натану, я лично попросил. Да, и купи ему пару пирожных, он станет сговорчивее.

Руби, теперь тебе боевое задание. Мне надо знать всё об этих двоих выпускниках школы, живущих в стране. Когда приехали, где учились, семьи, дети, любовницы. Счета в банках, выезды за границу, контакты, связи, короче, всё. Даю тебе неделю.

А теперь давайте попробуем порассуждать, что мы имеем со всей этой беготни и головной боли, кроме геморроя.

Итак, квартира. Кто покупает такое шикарное жилье в центре города и не живёт там? И не для интимных свиданий. Значит, если брать самый дерьмовый вариант, остаются спецслужбы. Тогда, чьи? Если не наши, то кто ещё? Американцы? Мы бы знали. Аргентинские товарищи? Вряд ли, Биркнер был там впервые и раньше квартирой не пользовался.

Что говорит в пользу русских? Разговор двух мужчин на террасе предположительно на русском языке. Оплата за квартиру производилась со счетов на Кипре, а этот живописный островок, как мы знаем, уже давно является кошельком для серых и чёрных русских денег.

Дальше. Раненая девушка Мари Голан приехала из России. В два года от роду. Завербовали в роддоме? Ладно, сам знаю, что не смешно. Предположим, она работает на российскую разведку. Во-первых, происхождение не пропьёшь, во-вторых, стажировка в России, в-третьих, Москва возможно скрывает какие-либо данные о ней. Да, и ещё квартира, куда она привела Биркнера, возможно «русская». Значит, мадемуазель Галан, предположительно, работает на российскую разведку. Хотя, это очень спекулятивно и притянуто за нос, но всё же.

Теперь по убиенному. Мы знаем, вернее догадываемся, что господин Биркнер – сотрудник аргентинских спецслужб и к тому же закончил эту интересную школу. Хорошо. Он был связан с поставкой наркотиков. Было это по работе или частное предпринимательство? Если это его подработка после работы или хобби, то почему его не уволили или в крайнем случае не посадили в подвале министерства перебирать бумажки в архиве, а наоборот прислали сюда, где не просто отсидеться, а надо работать. Значит, наркотики тоже скорее всего по работе. Но, на кого? На аргентинскую разведку или есть ещё другие работодатели?

Теперь, что он забыл в Израиле? Трафик кокаина? Возможно. Что ещё? Мы знаем, он из семьи бежавших фашистов, закончил очень специальную школу, где идеология и воспитание были наверняка соответствующие. Значит любви к нам особой не испытывает. Ещё он встречался с хамасовцами в Газе по поводу якобы гуманитарных поставок. Значит, можно предположить, что его цель – организация террористической деятельности и наводнение страны наркотиками. Сойдёт за рабочую версию? Кстати, пару недель назад был теракт в Ашдоде – первый за последние годы. Столько времени было тихо, а тут появляется Биркнер, и сразу теракт. Полиция не исключает, что убийство было заказное. Но, это так, вне текста, на полях, для раздумий. Но, проверить не помешает.

Ну, и самое загадочное, убийца. Кто он? Русский? Тогда зачем стрелял в свою сотрудницу. Это, кстати, несостыковка с версией о русской вербовке Галан. Аргентинец? Вряд ли, они могли Биркнера по-тихому вызвать домой и там всё решить. Американец? Абсурд, зачем им. Да, и мы бы знали. Колумбийцы не получили денег? Тоже вряд ли. Если всё было организовано на государственном уровне, то им давно уже всё заплатили. Немцы из-за кокаина? Ну, это уже вообще полная ерунда. Они в Израиле чихнуть боятся, не то что… Да, и зачем?

Что у нас есть ещё? У нас убийство, похожее на казнь, вернее, сначала допрос, а потом уже показательная ликвидация. Ещё есть четыре, вместе с Биркнером, убитых однокашника. Что это, их бывший школьный товарищ решил расквитаться за то, что его когда-то отлупили в школьном туалете?

Нет, я начинаю подозревать, друзья мои, что у нас через семьдесят лет после окончания войны появился народный мститель, как бы абсурдно это не казалось. И похоже, он наш с вами родственник по еврейской крови. Иначе почему такой странный выбор жертв. И это меня пугает.

Ладно, всё, на сегодня хватит инсинуаций и абсурдных теорий. Все по домам, с утра продолжим. Я пересмотрю всё, что мы накопали ещё раз, и завтра в Шабак.

Через три часа Дэвид Меир отправил по электронной почте Бену Захави в Шабак всё, что его отделу удалось выяснить к этому часу и свои размышления по этому поводу, оделся и поехал к родителям, у которых не был ещё со дня рождения отца.

 
                                                 * * *
 

Больше всего на свете Дэвид Меир любил сливочное эскимо, купаться в утреннем море и читать толстые книги. Поэтому старался покупать себе мороженое не реже двух раз в неделю, что бы, как он шутил, «не похудеть». С пляжем и тем более объёмными романами дела обстояли значительно хуже. И вообще, в последнее время всё, что касалось его личной и какой-либо другой жизни вне работы отошло на второй план.

После разорительного, но не шумного развода с женой два года назад, как раз через месяц после своего сорокалетия и полгода после назначения на должность начальника отдела полиции, он переехал жить к родителям, оставив супруге и пятилетней дочери всё движимое и недвижимое имущество в виде купленного в кредит пентхауса в новом доме на набережной и двухлетнего автомобиля марки «Пежо», приобретённого по лизинговому договору. Он не стал оскорблять свою бывшую жену разделом имущества, поставив одно, но твёрдое условие: неограниченная возможность видеться с дочерью и минимум двухнедельный совместный с ребёнком отпуск в году.

Утверждение, что Дэвид переехал жить к родителям являлось явным преувеличением. Большую часть времени он ночевал в своём кабинете, вернее в маленькой служебной комнате с кухонной нишей и душевой, полагающейся ему по должности. Туда же он перевёз свои вещи первой необходимости и десяток любимых книг.

Дэвид рос обычным ребёнком в благополучной и любящей семье. Его отец трудился много лет инженером на судоремонтном заводе в Тель-Авиве, возглавляя механический отдел. Мать работала более двадцати лет в юридическом отделе городского архива. Дэвид ничем особенным не выделялся среди сверстников, разве что особой рассудительностью и детской изобретательностью. В школьные годы юноша занимался серьёзно плаванием, и увлекался, как и большинство мальчишек, израильским боевым искусством Крав-Мага. В последних классах, когда подавляющая часть его одноклассников уже знали, что хотят делать по окончанию школы, Дэвид не имел никакого представления, куда пойти учиться. Медицину, юриспруденцию и научную деятельность он отмёл сразу, так как эти специальности требовали наличие хоть какого-то призвания, коим Дэвид не обладал. Инженерная стезя казалась скучной и неперспективной, финансовое направление вызывало стойкое отвращение, а на артистическую карьеру явно не хватало таланта. Дэвид был неглупым парнем, участвовал в олимпиадах по физике и биологии, школу закончил очень хорошо, мог поступить в любой университет, но он не хотел идти учиться куда попало, так как не представлял, как можно всю жизнь заставлять себя заниматься нелюбимым делом.

«Сначала пойду, как и положено, в армию, а там посмотрим, может на что-то и созрею. Время всё расставит по своим местам.»

Заключение армейской психологической комиссии перед началом службы удивило не только его родителей, но и самого парня:

«Высокие аналитические способности, умение мыслить неординарно, организаторские навыки, задатки руководителя, высокий порог страха и высокий болевой порог. Рекомендован для прохождения службы в управлении армейской разведки АМАН, подразделение 269 «Сайерет Маткаль».

Отряд Сайерет Маткаль представлял особое подразделение военной разведки, в котором хотело служить большинство израильских мальчишек, но куда попадали единицы после специального строжайшего отбора. Все военнослужащие подразделения обучались не только азам военного искусства, но и специальным навыкам: парашютным прыжкам, тактике освобождение заложников и штурма объектов в небе, на земле, в высотных зданиях и открытом море. Солдаты обучались также навыкам погружения с подводными дыхательными аппаратами и различным техникам ближнего боя. Это было одно из самых сложных и опасных подразделений в армии Израиля, но и одно из самых элитных и почётных.

Узнав о назначении сына, встревоженные родители Дэвида пытались его отговорить, но юноша видел в этом армейском распределении особый поворот судьбы и на все уговоры родственников отвечал твёрдым отказом.

Он знал, что служба в элитном подразделении будет не рядовой, а трудной и опасной. В Израиле ходили легенды о бойцах «Сайерет Маткаль», утверждали, что за последние несколько лет отряд участвовал в более чем тысячи акций на территории страны и вне её, в том числе, как минимум, в двухстах операциях за пределами Израиля. Случайные люди попадали в подразделение крайне редко и долго не задерживались: здесь было своё особое представление об «элитности» армейской жизни.

Дэвид начал службу с большим энтузиазмом, однако уже через три месяца после разговора с командиром о перспективах дальнейшей работы, его перевели в отдел разведанализа, отвечающего за сбор и оценку разведывательных данных для командования армии и отчётов для руководства страны. Причиной перевода в документах указали «преобладающий мыслительный потенциал в ситуациях, где должны быть востребованы в первую очередь оперативные навыки и умение стрелять, а не рассуждения об их целесообразности». Через год его снова перевели уже с повышением в отдел оперативного управления армейской разведки, где он прослужил последующие два года, выполняя в основном оперативно-организационную работу. За это время Дэвид по рекомендации руководства, хотя и без особого энтузиазма, поступил на заочное отделение юридического факультета тель-авивского университета. Так, на всякий случай.

За годы службы подразделение Дэвида участвовало во многих боевых и антитеррористических операциях, нередко он попадал в серьёзные передряги, но ему чаще всего везло – он ни разу не был серьёзно ранен. Так, пару царапин, ушибов и вывихов.

В мае 2000 года во время интифады Аль-Аксы его подразделения принимало участие в операции по восстановлению контроля Израиля над территорией Западного берега реки Иордан, где пришлось практически каждый день вступать в перестрелку с вооружёнными формированиями террористов. Однажды вечером, после окончания боевых действий недалеко от Хеброна, Дэвид извлёк из своего бронежилета две застрявшие в нем пули. Он не испугался, скорее удивился своему очередному везению и сохранил их на память, но после этого происшествия твёрдо решил не подписывать предложенный контракт на дальнейшую профессиональную работу в армии. Удачу нельзя испытывать бесконечно долго. Это решение далось ему нелегко, но молодой человек был уверен в правильности своего выбора, к тому же у него появились некоторые идеи по поводу своего профессионального будущего.

После окончания службы Дэвид успешно завершил юридическое образование в университете и подал заявление на службу в полицию одновременно поступив на заключительный курс Высшей школы полиции Израиля. Конечно, ещё на последнем курсе университета его начали «сватать» все секретные службы страны. И Моссад, и Шабак, и АМАН. Но, он уже давно решил идти работать в полицейское управление. Почему? Однозначного ответа на этот вопрос у Дэвида не было. Просто, ему уже изначально нравилось заниматься оперативно-розыскной деятельностью, причём именно такой, где будут больше востребованы его мыслительные способности, а не умение стрелять или нейтрализовывать противника физически. Важным фактором в пользу полицейской карьеры было желание Дэвида работать в наименее политизированной сфере, где понятия, что хорошо, а что плохо, более однозначны. К тому же он не хотел ограничивать свою гражданскую и личностную свободу, оставаясь профессионально служить в армии.

После окончания школы полиции Дэвида, с учётом его армейского опыта в «Сайерет Маткаль», направили на работу в МАТАМ – особый отдел специальных расследований и заданий в составе следственного управления национальной Полиции Израиля. Службу он начал в отделе по расследованию, задержанию и привлечению к суду нарушителей по делам о государственной безопасности. Ещё его отдел занимался борьбой с организованной преступностью и контрабандой наркотиков. С первых дней службы ему поручили возглавить работу по сотрудничеству с подразделением, отвечающий за сбор информации об уголовном мире в Израиле и Палестине, делая упор на деятельности палестинских террористических группировок и бедуинских банд.

Через пять лет службы в МАТАМ Дэвид подал заявление на перевод с повышением в отдел разведки и анализа управления, где через два года занял место начальника оперативного отдела территориального управления полиции по Тель-Авиву.

 
                                                 * * *
 

Всё, что Камила Герлах смутно помнила из своего далёкого немецкого детства, проведённого в Альпах, были летние луга, засыпанные буйным горным цветением, и снежные холодные зимы. А ещё нечастые приезды отца, от которого всегда вкусно пахло вкуснейшим в мире шоколадом и хорошим одеколоном от волос, когда он брал девочку на руки и расцеловывал её личико. Ещё иногда приходил молочник и приносил баночки с молоком и сметаной. Больше девочка ни с кем не встречалась и не знакомилась. Жила Камила с фрау Винклер – пожилой доброй женщиной, которая заменила ей и постоянно отсутствующего отца, и умершую при тяжёлых родах мать. А заодно и подружек, и сверстников, и игры во дворе. Зато фрау Винклер, которая сама никогда не имела семьи и собственных детей, воспитывала девочку в доброте и искренней любви. Она читала ей первые книжки, пела колыбельную на ночь, шила платья для кукол, учила начальным навыкам чтения и письма. Женщина прониклась к девочке самыми искренними чувствами, как к своей родной внучке, отдавая ей всё своё нерастраченное душевное тепло.

Камила тоже очень привязалась к пожилой женщине. Она воспринимала её, как родного и близкого человека и очень хотела, чтобы она всегда оставалась в их семье. Когда одним дождливым весенним вечером отец неожиданно сообщил, что они должны срочно переезжать в другую страну, Камила со слезами на глазах умоляла папу, чтобы добрая фрау Винклер поехала с ними в Аргентину. Отец не стал спорить и согласился, но, по странному стечению обстоятельств, за несколько дней до отъезда пожилая женщина скоропостижно скончалась. Внезапно заболела, слегла и через несколько часов ночью тихо умерла. Они даже врача не успели позвать. Пришлось ехать только с отцом, которого девочка боготворила и считала самым добрым и лучшим папой на свете.

Перед тем, как они приехали в другую страну так не похожую на ту, где девочка жила раньше, они долго путешествовали по всему миру, меняя континенты, самолёты, корабли и гостиницы. Это были интересно, но очень утомительно. «Так надо, потерпи, солнышко», – отец успокаивал дочь и гладил по голове. Когда Камила с папой наконец-то добрались до Аргентины, они зачем-то сменили фамилию и стали Кай и Камила Герлах. Папа сказал, что начинать жить на новом месте лучше с новым именем и что они будут играть в «незнакомцев». Девочка поняла, что так и должно быть: ведь отец всегда прав.

Про маму, умершую в родах, он рассказывал часто и много хорошего: какая она была красивая, добрая, умная и ласковая. Как она любила свою ещё не родившуюся девочку. Как родители познакомились, и как необыкновенно сильно и трогательно они с папой друг друга любили. И что мама, к сожалению, была сиротой, поэтому у Камилы нет бабушки и дедушки. Такой необыкновенной мать и осталась в памяти дочери на всю жизнь: доброй, ласковой, красивой, но не реальной размытой картинкой. Зато романтические отношения между родителями, о которых постоянно рассказывал отец, стали для девушки эталоном взаимоотношений между мужчиной и женщиной на все времена. Только так она представляла любовь в своих девичьих мечтах.

Камила с детства росла в атмосфере безграничной отцовской любви, который души не чаял в своей дочери. Ей он отдавал все свои редкие свободные минуты, баловал необычайно, но, в то же время прикладывал много усилий для всестороннего воспитания дочери: частные преподаватели по музыке, иностранным языкам, истории, занятие по выездке и теннис. С семи лет девочку отдали в частную школу, затем интернат для одарённых детей, где всё было на самом высшем уровне.

Отец больше не женился. Он всегда говорил, что не смог встретить женщину, достойнее и лучше, чем мама Камилы. Конечно, он хотел восполнить для девочки отсутствие материнской любви, но, несмотря на то, что он, казалось, имел какие-то отношения с женщинами, в их дом отец никого не приводил и в семью чужих не пускал. Возможно, он не хотел травмировать чувства девочки, а может действительно не мог забыть свою самую большую любовь в жизни. Как бы там и было, женщин рядом с ним Камила не видела никогда.

После успешного окончания школы Камила поехала учиться во Францию, в Сарбонну. Так посоветовал папа. Языки, античная история, изобразительное искусство – через три года девушка вернулась в Аргентину бакалавром по истории искусства и, опять-таки по совету отца, продолжила учёбу на юридическом факультете. Стажировка прошла в Канаде в качестве мастер-юриста при высшем суде страны в Оттаве. Затем, после защиты и получения диплома Камила отправилась в Южную Африку. В Йоханнесбурге она изучала языки и культуру коренных народов Претории, а также судебную систему страны, прожив несколько месяцев в Линвуд Ридж недалеко от национального ботанического парка Южной Африки.

В сентябре 1967 года девушка окончательно вернулась домой. Через несколько дней после приезда отец устроил в её честь настоящий приём с вечерними платьями и смокингами, небольшим оркестром, исполнявшим классическую музыку, и угощениями. В конце вечера все гости увидели великолепный парковый фейерверк, словно салют в честь долгожданного возвращения домой любимой дочери. Это был необычайный и незабываемый вечер. После приёма, уже под утро они устало сидели с отцом на веранде их виллы в северной части района Сан-Исидро, пили кофе и смотрели на восходящее вдали над городом солнце.

– Девочка моя, нам нужно поговорить, – отец говорил тихо, то ли от усталости, то ли хотел, чтобы Камила села поближе, – мне кажется, сегодня самый подходящий момент для нашей беседы по душам. Я знаю, ты устала, но удели мне некоторое время. Ты уже взрослая, думаю, когда я тебе расскажу те важные вещи, что должен и давно собирался, ты всё поймёшь и не станешь поспешно меня осуждать за определённые поступки. Но, запомни самое главное: ты для меня самое дорогое и важное в жизни. И я тебя очень люблю, – отец поцеловал её, от чего Камиле стало неожиданно грустно.

– Я знаю, ты сейчас встречаешься с Паулем, наверное влюблена в него, вы строите совместные планы. Он хороший парень, надёжный, умный, перспективный, и я ничего не имею против него. К тому же, я никогда не позволю себе сомневаться в правильности твоего выбора, слишком хорошо я знаю тебя и доверяю твоему мнению и вкусу.

Однако, для тебя сейчас наступил один из самых важных моментов во взрослой жизни – ты должна решить, какое из поступивших за последние месяцы предложений по работе тебе принять. Я знаю, ты решила отдать предпочтение истории искусства, а не юриспруденции. И хорошо понимаю, тебе нравится идея работать в национальной галерее Буэнос-Айреса, куда тебя приглашают трудиться. Это всегда была твоя цель, твоя профессиональная мечта. Работа в галерее стала бы действительно большим успехом. Ещё я слышал, тебе предложили профессорскую должность и преподавание на кафедре современного искусства в университете, что тоже очень интересно и престижно. Тут и научная деятельность, и положение в обществе, и высокая самооценка.

Но, прежде чем ты станешь принимать такие судьбоносные решения в своей жизни, я должен тебе многое рассказать, хоть некоторые вещи будет непросто объяснить. Но, может наша беседа как-то повлияет на твой выбор.

Налей мне что-нибудь по-крепче и давай поговорим.

Ты знаешь, мы носим фамилию Герлах, но так было не всегда. Только не удивляйся, но наша настоящая фамилия по рождению – фон Штрелах. Да-да, моё настоящее имя по рождению – Тео фон Штрелах. Это был старинный и знатный немецкий род, ведущий свою родословную с ХИИ века. Но, вот так сложилось, что в 1945 году после окончания войны мы с тобой вынуждены были покинуть Германию и взять в Аргентине девичью фамилию моей матери.

Я старался не обсуждать с тобой раньше то, что происходило с нашей семьёй в прошлой жизни, но теперь, по-моему, пришло время. Послушай.

В двадцатые-тридцатые годы семья фон Штрелах была очень богата, известна и влиятельна. Мы владели собственным частным банком в Берлине, одним из крупнейших. У нас было много объектов недвижимости по всей Германии и Европе, немалые денежные сбережения, приличное собрание предметов старины и искусства. Наша семья пользовалась высоким положением и уважением в обществе.

Так случилось, что в 1938 году в самом начале войны мне было оказано особое доверие руководством страны и я получил предложение возглавить специальный отдел по сбору информации о финансовых состояниях богатых, в первую очередь еврейских семей по всей территории, управляемой на то время Германией. В нашу задачу входило выявление таких людей и склонение их к финансовому сотрудничеству. Мы хотели вернуть стране то, что еврейская нация награбила, долгие годы порабощая и обманывая простых обывателей и само государство, паразитирую на немецком народе. Это были драгоценности, предметы художественной ценности, картины, антиквариат и, конечно, их банковские счета как в стране, так и за границей – всё это предстояло заслуженно вернуть государству. Это была тяжёлая кропотливая работа, требующая больших знаний, неимоверных физических затрат и огромных моральных сил.

Всё, что удавалось найти и национализировать, депонировалось на счетах и в запасниках государственных и частных банков, в том числе и нашего семейного банка. Ещё нам доверили в те годы держать у себя на депозитах часть финансовой кассы из внутреннего банка руководящей партии Германии того времени НСДАП, то есть практически деньги всего руководства страны.

О той войне много было написано и сказано, но не всё было тогда так однозначно, как принято считать. Это была война по восстановлению исторической справедливости, по возвращению Германии её доброго имени и заслуженного положения в мире, по возрождению у немецкого народа чувства собственного достоинства.

Я много ездил по Германии и Европе, было много тяжёлой работы, мы трудились не покладая рук, несмотря на опасности, подчас вблизи передовой линии фронта. Мы жили тогда не для себя, мы работали для своей родины, для своего народа, для его финансового, военного и политического благополучия.

Но, к сожалению, так сложилось в силу многих обстоятельств, что наша Германия проиграла войну. Бесконечная череда ошибок и неправильная тактика партнёрства привела к трагической капитуляции. И тогда перед самым окончанием перед руководством страны встал вопрос, что делать со всем имуществом, накопленным банками за годы войны. Вернуть в казну означало отдать всё в руки союзников, а то и русских. И тогда на самом высшем уровне было принято решение вывезти все средства, собранные нашими усилиями, из страны и спасти их для блага будущей новой Германии и её народа. В конце 1944 и начале 1945 года именно мне было поручено транспортировка большинства средств за границу. Страной, согласившейся принять нас и обеспечить безопасность, стала Аргентина. Как видишь, мы не случайно выбрали и приехали в эту страну. Аргентина все годы была нашим надёжным соратником и партнёром. На территории этого государства все годы войны работали филиалы германских оружейных концернов. Тогда в здании немецкого посольства в Буэнос-Айресе были открыты отделения двух банков Германии. При нашем содействии была организована циркуляция денежных средств между Аргентиной и Германией, которая не прекращалась всю войну и оказывало нашей стране неоценимую помощь. Предприятия Аргентины поставляли Германии так нам необходимые редкие металлы, лекарства, продукты питания, мясо и пшеницу. Наши подводные лодки могли заходить в аргентинские порты и даже базироваться у их побережья. В общем, мы имели полную поддержку этой страны и её неоценимую помощь.

В начале 1945 года я тайно совершил десять вылетов в Аргентину через разные страны и мне удалось вывезти абсолютно всё, что было накоплено в нашем банке плюс ещё некоторые средства, под видом дипломатического багажа. Это была очень опасная миссия, я не спал по несколько дней, не раз рисковал здоровьем и даже жизнью, но я справился и выполнил возложенную на меня миссию.

В июне 1946 мы с тобой приехали в эту страну, ставшей нам вторым домом. К этому времени в Аргентине уже проживало больше полумиллиона немцев с аргентинскими паспортами. Конечно, не все они были сторонниками наших идей, но лозунги о возрождении «Великой Германии» были среди них очень популярны. Это оказалось благодатной почвой для сохранения нашей идентичности и мировоззрения, как народа, как нации.

Посвящённых во все тонкости содержимого нашего багажа было всего несколько человек, в основном высшее руководство тогдашней Германии. Некоторые из них были после войны казнены, другие исчезли и числятся до сих пор пропавшими без вести. Но, некоторым из них удалось выехать из побеждённой и униженной страны. Я и несколько моих доверенных и преданных соратников открыли здесь десяток фирм и благотворительных фондов, чтобы можно было управлять всеми финансами и вывезенным имуществом. Особенно нам помогло сотрудничество с «ОДЕССА» – организацией, помогавшей нашим немецким товарищам выбираться в 1945 из горящей Германии. А также Международный Комитет Красного Креста, оказавшим неоценимую помощь по спасению большого числа офицеров вермахта и СС из оккупированной страны. Они, конечно были не в курсе всех финансовых подробностей, но оказывали нам, как немецким подданным, в те тяжёлые годы всестороннюю поддержку.

Тогда сумма, которую мне и моим помощникам удалось вывезти в Аргентину, была очень большая, около 980 миллионов американских долларов. Я знаю, что кроме нас работали и другие структуры и банки, в частности Райхсбанк и «Дрезднер-Банк», которые перевели в другие национальные банки «нейтрально-дружественных» стран в Европе, Азии и Латинской Америке финансовые и золотые накопления на сто миллионов долларов; а ещё золото на пятьдесят миллионов долларов были направлены в филиалы иностранных банков, преимущественно в Юго-Восточной Европе и Турции.