Текст книги "Классические мифы Греции и Рима"

(по „Метаморфозам» Овидия)

Пелий не думал, что Ясон когда-нибудь возвратится на родину. Чтоб упрочить свое могущество, жестокий тиран истребил весь род Ясона. Первым погиб Эсон. Узнав, что Пелий готовить ему гибель, Эсон испросил у него позволения самому себе избрать род смерти. Получив согласие царя, Эсон устроил жертвоприношение и кровью жертвенного быка отравил себя. С горя повесилась жена его, осыпая проклятиями жестокого тирана. После нее остался ребенок Промах, но Пелий убил его собственною рукой,

Прибыв в Иолк, Ясон вручил Пелию золотое руно; но царь не сдержал своего обещания, не возвратил ему наследия отцов. И вот Ясон стал искать случая отомстить вероломному и хитрому тирану, и Медея охотно обещала ему свое содействие. Коварному и жестокому человеку придумали они достойную смерть. Медее притворилась, будто она разошлась с Ясоном, и сблизилась с дочерьми Пелия. Горькими жалобами на неблагодарность Ясона и рассказами о своем мастертсве чародейки она вкралась в их доверие. Медея умела между прочим возвращать старикам молодость, и это искусство свое испытала над старым бараном. Она заколола его, разрубила на части и сварила его с разными волшебными травами в медном котле. Члены животного опять соединились и срослись, исчезли большие крутые рога, в котле послышалось нужное блеянье, и пока дивились девы этому чуду, из котла выскочил резвый ягненок и стал прыгать вокруг них. Изумленные дочери Пелия неотступно просили волшебницу чарами своими возвратить старому отцу их юношеские силы, и после долгих колебаний Медее согласилась. Прошли три дня и три ночи, и вот в светлую, звёздную ночь Медея поставила на огонь медный котел, влила в него воды и насыпала трав.

Потом отправилась с девами в опочивальню отца их Пелия и своими могущественными заклинаниями погружает его и стражей в глубокий сон. Подойдя к ложу старца, Медее обратилась к девушкам с такими словами:

– Что же вы медлите? Вынимайте ножи и избавляйте старца от старческой крови; жилы его я наполню юной кровью. Жизнь и долговечность отца в ваших руках. Если любите его, окажите ему эту услугу– избавьте его от старых, испорченных соков!»

Ободренные этими словами, дочери Пелия принялись за страшное дело. Отвратив лицо свое – взглянуть на отца были они не в силах – вонзили девушки в спящего старца свои ножи и покрыли его ранами. Отец пробудился; обагренный кровью, силился он вскочить со своего ложа, простирал к дочерям своим дряхлые руки и восклицал:

– Что делаете вы, дочери? Что вооружило вас против отца?

Дочери пали духом, руки у них опустились; но в это же время Медея пронзила старику горло и бросила его изрубленное тело в котел. Котел же тот коварная волшебница наполнила одной водой да травами, не имевшими волшебной силы. Тело Пелия сварилось в кипятке, и обманутые дочери напрасно ждали пробуждения умерщвленного ими отца. Так, по воле Геры, безбожный царь Пелий погиб от рук Медеи.

Позже сын Пелия Акаст учредил в честь отца блестящие похоронные игры и сам воцарился в Иолке. Язона же, с которым до тех пор был в дружбе и которого сопровождал в Колхиду, Акаст вместе с Медеей изгнал из страны. Они удалились в Коринф.

(из Эврипида „Медея")

Много лет счастливо и согласно жил Ясон с Медеей в Коринфе. Два прекрасных мальчика были плодом их брака. Но когда стала увядать красота Медеи, Ясон охладел к ней. Коварно отрекся он от жены и детей и, ничего не сказав Медее, стал искать руки Главки, юной дочери коринфского царя Креонта. Породнившись с царским домом, надеялся он смягчить для себя жребий изгнанника и достигнуть высоких почестей.

Успехом увенчались его старания. Охотно обещал ему царь руку дочери, и уже назначен был свадебный пир. От посторонних людей Медее узнала об измене неблагодарного мужа, который был ей так многим обязан, для которого пожертвовала она родиной и семьей, убила родного брата. Гнев и скорбь овладели обиженной, позорно отвергнутой женщиной; горячая любовь ее к Ясону превратилась в жажду кровавой мести. Могучая, страстная колхидянка была непоколебима в своих решениях; ничем не смущалась она, не отступала ни пред какими ужасами, когда чья-либо несправедливость возбуждала гнев ее. Теперь же, подавленная горем, то лежала она, не принимая пищи, недоступная никаким утешениям, никаким увещеваниям, то вскакивала с своего ложа и, как разъяренная львица, бросала вокруг гневные взгляды: припоминала она клятвы, который давал ей когда-то Ясон, жаловалась богам на то, как заплатил ей Ясон, и взывала о мщении; страшными проклятьями и угрозами осыпала она Креонта и дочь его, которые довели мужа ее до измены.

Узнав об этом, от своих наушников Креонт пришел в ужас. Боясь, чтобы дому его не причинила какого вреда дикая, неукротимая волшебница, царь поспешил к жилищу Медеи и повелел ей вместе со своими детьми в тот же день оставить Коринфскую область. Медея подавила свой гнев и обратилась к царю с такими словами:

– Чего ты боишься, царь? Не такова я, чтобы погрешить против властителя. Да ты и не причинил мне зла. Безукоризненно ты поступил, выдав дочь за того, кто пришелся тебе по сердцу. Но Ясона я ненавижу: за добро он воздал мне неблагодарностью; он забыл свою клятву. Пусть однако будет так, как он хочет: пусть женится Ясон на твоей дочери и в радости живет с ней; только позволь мне остаться в здешней стороне. Хоть я и обижена, но буду молчать и не стану противиться сильным.

Подозревая, что страшная женщина под сладкой речью таит пагубные замыслы, царь не изменил своего решения.

Медее бросилась к его ногам и, обнимая его колени, умоляла, чтобы дозволил он ей хоть один день пробыть в Коринфе.

– Сжалься над детьми моими; ведь и сам ты отец, и у тебя есть дети! Будь милосерд, как повелевает природа. Не за себя страшусь я бегства, – сердце мое разрывается при мысли, что дети пойдут со мною в изгнание». Так говорила Медея, и царь был тронут.

– Я не жесток, – сказал он ей, – и не бесчеловечен. Сострадание часто вредило мне, – боюсь ошибиться и на этот раз; но все же исполню твою просьбу. Останься еще на один день, но знай: если завтра луч восходящего солнца застанет тебя в моих владениях, ты умрешь. За сегодня же ты, конечно, не успеешь совершить то, чего я опасаюсь.

Так Медее выиграла время, чтобы привести в исполнение свой страшный замысел, и этого времени ей было довольно, чтобы погубить соперницу, жениха ее и отца. Какой же путь избрать ей для совершенья мести: поджечь царский дворец, поразить мечом ненавистную соперницу? Но прежде, чем успеет Медея совершить свое дело, – в то время, как будет красться она ко дворцу, ее могут схватить. Тогда станет она посмешищем для врагов, и гибель ее неизбежна. Нет, Медее изберет путь более верный, – Главка погибнет от яда.

Между тем Ясон воротился от невесты и стал оправдывать перед женою своею измену.

– Не из пресыщения твоею любовью, не из желанья иметь молодую жену вступаю я в этот новый брачный союз. Нет, этим браком хочу я принести пользу и тебе, и детям. Породнившись с царем, я доставлю им почетную, и обеспеченную жизнь; они будут воспитаны как царские дети. Ты же, неразумно страстная женщина, в гневе своем, не видишь благодеяний, которые тебе оказываются, и сама готовишь себе гибель. Ты должна радоваться, что за угрозы царскому дому осуждена только на изгнание. Не укроти я гнев царя, жизнью поплатилась бы ты за свое безумие.

Так говорил он. Гневом и презреньем отвечала ему Медея:

– Жалкий ты человек! Ты до того бесстыден, что являешься ко мне на глаза и оправдываешь свою измену. Кто спас тебя, когда ты должен был надеть ярмо на извергавших пламя быков и сеять смертоносные зубы дракона? Кто дал тебе руно? Из любви к тебе предала я отчий дом и родину, ушла с тобой на чужбину за широкое море; за тебя отметила Пелию самой мучительной в мире смертью – от руки собственных детей. И за все это ты изменяешь мне, берешь другую жену, забываешь клятву. Не думаешь ли ты, что теперь царствуют другие боги, а не те, перед которыми ты обещал мне верность? Скажи же мне, спрашиваю тебя как друга: куда бежать мне: в дом ли отца, которого предала я, или к дочерям Пелия? Да, дружба твоя приготовила мне завидную участь. В то время, как будешь ты праздновать свою свадьбу, твоя покинутая жена, с покинутыми детьми, изгнанная из этого царства, убежит в неприязненную чужбину; дети твои, как нищие, будут скитаться в изгнании».

Так сказала Медея и с презрением отвернулась от вероломного мужа, он же остался непоколебим. Холодно предложил он ей в дар деньги и ходатайство у своих знакомых, с которыми водил хлеб-соль. Все это отвергла Медея.

– Ступай, празднуй свадьбу свою, – сказала она Ясону; но, быть может, проклянешь ты когда-нибудь день этой свадьбы!

Беседа с вероломным супругом еще сильные взволновала все страсти в груди Медеи и побудила ее поспешить с мщением. Одна лишь мысль беспокоила ее: где найти ей верное убежище по совершении дела. В то время, как думала Медее и об этом, повстречалась она с шедшим мимо ее дома афинским царем Эгеем. Он был на пути из Дельф и шел в Трезены, чтоб узнать от мудрого Питфея разгадку довольно темного отвита Пифии. Эгей, к которому Медее обратилась с просьбой, обещал ей верное убежище, когда прибудет она к нему в Афины.

Едва Эгей удалился, как Медее стала приводить в исполнение свои замыслы. Призвав Ясона для новых переговоров, она приняла вид, будто одумалась и простила ему.

– Ясон! – сказала она. – Прости мне все, что я тебе сказала прежде. Я безрассудно гневалась на тебя, а теперь вижу, что твое решение, благоразумно и клонится к нашему благополучию. Я сама, безумная, должна была привести тебе царственную невесту, чтобы через это иметь могущественных родственников и приготовить детям прекрасную будущность. Для пользы детей охотно отказываюсь я от своих прав. Сама пойду в изгнание, как повелел царь и как мне подобает. Малюток же сыновей оставлю я здесь, – пусть вырастают они под твоим отеческим присмотром. Они не должны подвергаться изгнанию. Попроси же царя, чтоб позволил он им быть при тебе, и если он не согласится, пусть склонить его к тому твоя молодая невеста. Я сама постараюсь расположить ее в нашу пользу. С нашими детьми пошлю я ей тонкое, златотканное покрывало и золотой венец, подаренный некогда моему отцу Гелиосом. Отведи ты их сам во дворец царственной невесты твоей». Ясон поверил словам Медеи и повел детей во дворец. Увидав их, слуги царского дома пришли в великую радость, – они полагали, что миновала вражда между Ясоном и Медеей. Кто из них целовал руки малюток, кто – их белокурые головки, иные же, полные радости, следовали за ними до самых женских покоев.

Когда, вместе с детьми, Ясон вошел к молодой невесте, она в восторге остановила взор свой на милом, но не заметила детей. Увидав же их, Главка отвернулась: при мысли об их матери пробудилась в ней ревность. Но Ясон успокоил ее и сказал: «Не гневайся более на тех, которые расположены к тебе! Взгляни на них и считай друзьями тех, кого любит супруг твой. Прими дары их и моли своего отца, чтобы сыновей моих не подвергал он изгнанию.

Увидав прекрасные дары, Главка не выдержала и обещала все, что он просил. Едва Ясон с детьми оставил дворец, как она, ничего не подозревая, надела блестящую, золотистую ткань и возложила на свои локоны венец. Довольная редким убором, она смотрелась в блестящее зеркало и с детскою радостью расхаживала по покоям дворца. Но вот лицо ее побледнело, тело задрожало; мучимая смертельной болью, она упала. С пеной у рта, с диким, неспокойным взором лежала она и задыхалась от боли. Вот вскочила Главка с ужасным воплем: заколдованный венец извергал на нее пожирающее пламя, насыщенная ядом ткань терзала ее нежное тело. Вскочив с своего места, она бросилась бежать, старалась сбросить с головы горящий венец, но золотой обруч еще крепче охватывал ее. Упала Главка на землю; из головы ее струилась кровь, и когда наконец на жалобные крики прислуги появился Креонт, лицо ее и все тело так изменились, что никто, кроме отца, не мог узнать Главки.

Громко жалуясь богам на свое горе Креонт бросился к бездыханной дочери, обнимал и целовал ее. Но не мог уже и он подняться, – так плотно пристало к ткани дряхлое тело, что никакими усилиями не мог старик освободиться от ядовитого платья дочери. Измученный, подавленный силою пагубного волшебства, впал он в оцепенение и жизнь его оставила. Прибыл наконец и Ясон и увидел лишь страшно изуродованные волшебным пламенем трупы дочери и отца.

Так отомстила разгневанная Медее тем, которые склонил к измене ее супруга. Но и этого ей показалось мало. Когда дети возвратились из царского дворца, в сердце Медеи началась страшная борьба. В гневе своем она решилась поразить ненавистного ей супруга самым тяжелым ударом… Но так нежно улыбаются ей милые малютки!. Нет, она не в силах наложить на них свою руку, она уведет их с собой из этой страны: чтоб огорчить отца их, ей пришлось бы вынести еще более страшные муки. Они будут живы; Медея забудет о своем намерении….

– Но чего же хочу я? – восклицает она: —Быть посмешищем всего света, оставить не наказанными врагов моих и 6ежать? Но нет, я должна отважиться, нечего робеть, нечего задумываться! Горе мне! Неужели оставить врагам детей моих, чтобы посмеялись они надо мной? О нет, я не оставлю своих милых деток на радость врагам моим! О, идите сюда, дети мои! Дайте мамочке руки, она поцелует их! О, милая ручка! О, дорогие губки, прекрасное личико! Дети мои, вы будете счастливы, но только не здесь, – отец отнял у вас земное счастье. О, как нежно обнимает меня мой малютка! Как нежна его щечка, как сладостно дыханье его! Ступайте, ступайте, дети, – не в силах я долее смотреть на вас! Горе мое выше сил моих. Чувствую, жестоко задуманное мною дело, но гнев мой сильнее сострадания. Пусть же совершится задуманное!»

Медее была непоколебима. Она готова уже совершить страшное дело и ждет лишь вести о гибели ненавистной царевны и ее отца. И вот эта весть пришла. Томимая жаждой мести, как фурия, бросилась она на собственных детей. Жалобный вопль бедняжек, как нож, пронзает ей сердце, но бешенство омрачило ее чувства, придало ей твердости: твердою рукой вонзила она меч в грудь малюток.

Едва лишь свершилось кровавое дело, страшно взволнованный, поспешил к Медее Ясон, чтоб отомстить ей за убийство невесты и Креонта. С ужасом услышал он от дворни, что и дети его умерщвлены. Медее торжествовала. С надменностью взирала она на невыносимые страдания ненавистного ей мужа и холодно смеялась над ним. Со всех сторон сходился коринфский народ, чтобы вместе с Ясоном отомстить преступнице, но она улетела на запряженной драконами колеснице, некогда доставшейся ей от ее предка – солнечного бога Гелиоса.

В Афинах у царя Эгея нашла она надежное убежище. Но впоследствии, когда Медее покусилась на жизнь Эгеева сына, вынуждена она была бежать в Колхиду, где снова возвратила престол и могущество своему свергнутому отцу.

Не один тяжелый год прожил Ясон еще в Коринфе: Медея разрушила все его счастье, все его надежды. Часто ходил он на Коринфский перешеек, где в святилище Посейдона стоял «Арго»; там с наслаждением вспоминал он о счастливых, славных днях своей юности. Корабль разрушался, дряхлел и Ясон. После славного плавания к отдаленным берегам широкого моря, одинокий, почти забытый стоял теперь «Арго», и мало-помалу разваливались брусья его и доски.

Раз, в жаркий полуденный час, усталый и утомленный жизнью лежал Ясон в тени его; как вдруг развалился гордый корабль и под развалинами своими похоронил некогда великого мужа и воителя, искавшего под ним тени.

Книга шестая. Эдип

(по Софоклу «Царь Эдип»)

Жил никогда в Фивах царь Лай, сын Лабдака, из рода Кадма. Был он женат на Иокасте, дочери Менекея, потомка одного из исполинов, возникших из посеянных Кадмом зубов дракона. От брака с Иокастой у Лая не было детей, и потому он обратился к оракулу Аполлона в Дельфах. Такой ответ дал Аполлон царю Фив:

 
Лай, сын Лабдака! ты молишь богов даровать тебе сына;
А между тем тебе лучше б остаться бездетным.
Боги исполнят прошенье, но ведай: сыновнею рукой
Жизни ты будешь лишен – так по воле Крониона-Зевса;
Клятва Пелопса свершится.
 

Когда-то Лай, изгнанный из родной земли, был дружелюбно принят Пелопсом, царем Писы, и долго прожил у него; но за оказанное ему гостеприимство он отплатил добродушному царю преступной неблагодарностью – похитил у него сына Хрисиппа и увез с собою. Мальчика он подверг насилию, так что в итоге ребенок покончил с собой, не вынеся позора. За это-то похищение Пелопс и поразил Лая губительной клятвой – пожелал ему погибнуть и от руки собственного сына. Вот почему прорицание оракула привело в ужас Лая. Стал он избегать своей жены, прятаться от нее по ночам, не ночевал он больше в супружеской постели. Иокаста, молодая жена его, недоумевала о причинах внезапного охлаждения к ней супруга. И однажды за ужином налила она мужу полный кубок неразбавленного вина, затем стала подливать… А когда Лай напился до бесчувственного состояния – вынудила его исполнить свой супружеский долг.

Когда прошел положенный срок, у них родился сын. На третий день по рождении младенца, отец связал ему ноги, железным гвоздем проколол ему ступни, забросил за плечо как ягнячью тушу и велел жене забыть о том, что у нее был сын. Сам же он отдал новорожденного рабу с тем, чтоб тот бросил его на пустынных Киферонских горах: надеялся он, что младенец, от которого он ждал себе в будущем погибели, умрет на Кифероне от голода или будет растерзан дикими зверями; а если бы он даже вопреки ожиданиям уцелел, то его не трудно было бы опознать по искалеченным ногам.

Однако раб Лая, пасший его стада был милосерднее царственных родителей несчастного младенца и не решился исполнить поведения своего господина. Он передал ребенка другому пастуху, рабу коринфского царя Полиба, часто пригонявшему стада своего повелителя на Киферон. Коpинфский пастух отнес младенца к своему царю, и так как Полиб был бездетен, то он, вместе с женой своей Перебеей, решился усыновить принесенного ему ребенка. Найденыш был назван Эдипом, то есть «пухлоногим».

Так Эдип, отвергнутый своими жестокосердными родителями, нашел родительскую любовь и заботу на чужбине. Здесь рос он, окруженный заботами чужих ему людей, и готовился стать наследником славного престола. Став юношей, он видел всеобщее уважение к себе, – все считали его лучшим гражданином Коринфа, но неожиданно одно незначительное событие смутило мир и счастье его юности. Раз на веселом пиру какой-то запьяневший юноша назвал Эдипа «подменышем», поскольку он совершенно не был похож на своих родителей. Оскорбленный этим словом, Эдип едва смог дождаться следующего дня и ранним утром отправился к своим родителям расспрашивать их о своем несходстве. Всячески старались успокоить его родители, но тайны ему не раскрыли. И Эдип, не получив желанного объяснения и тяготясь сделанным ему упреком, тайно отправился в Дельфы – узнать о своей тайне от оракула. Оракул не разрешил его сомнений, но предсказал ему ужасную судьбу: ему суждено было убить собственного отца, вступить в брак с родной матерью и стать главою преступного, ненавистного людям рода!

Услыхав страшное предсказание, Эдип решился, скрипя сердце, покинуть навсегда дом своих родителей, чтоб избежать предсказанных ему несчастий. Он не возвратился в Коринф, а пошел из Дельф неизвестной ему дорогой, руководясь на своем пути одними небесными звездами. Так, после счастливой юности, проведенной в доме коринфского царя, Эдип снова стал одиноким, бездомным скитальцем. Грустный, странствует он по неизвестной ему Фокиде, не зная даже, куда приведет его избранный путь. Раз шел он по дороге из Давлии в Беотию. В пустынной стране, на распутье, где сходятся три дороги, повстречалась ему процессия: на колеснице сидел мужчина преклонных уже лет, с поседевшими волосами: перед ним сидел глашатай, правивший колесницей, а позади нее шли несколько слуг. Дорога была узкая.

Возница и старик, сидевший на колеснице, хотели столкнуть путника с дороги. В гневе ударил юноша возницу и хотел продолжать свой путь. Но когда поравнялся со стариком, то получил от него удар по голове бичом. Юноша в свою очередь нанес посохом такой удар старцу, что тот выпал из колесницы и тут же испустил дух. Пылая гневом, странник бросился на спутников убитого и перебил их всех, за исключением одного лишь раба, успевшего спастись бегством.

Эдип продолжал свой путь, не особенно задумываясь о случившемся. Он не считал себя виноватым: не он начал бой, его заставила биться необходимость. Ему и в голову не приходило, что убитый им был отцом его, Лаем, бывшим царем города Фивы.

Вскоре Эдип пришел в Фивы, где знали уже о смерти Лая: раб, спасшийся бегством, принес в город весть о кончине своего господина. Но жители Фив поражены были в то время таким бедствием, что не могли долго горевать о смерти Лая. Страхом и трепетом объяты были фиванцы. Вблизи города, на скалистой горе, поселилась Сфинкс – крылатое страшилище, высланное на землю из темных недр ее. Голова и руки были у чудища женские, туловище львиное, и на этом крылатом туловище – хвост дракона. Стоном и плачем наполнились Фивы и все их окрестности. Сфинкс предлагала фиванцам загадки, терзала и пожирала всех, не сумевших разрешить их. Так погибло много жителей города и окрестных мест. Сын Креонта, брат Иокасты, правивший государством после смерти Лая, сделал попытку разгадать загадку Сфинкс и освободить родной город от тяготевшего над ним бедствия; но и этот доблестный юноша, лучший из всех фиванских юношей, пал жертвой чудовища.

Когда Эдип узнал, каким бедcтвиeм поражены Фивы, он решился попытать счастья и предстал пред Сфинкс. Сфинкс предложила ему такую загадку:

– Есть существо – поутру оно ходит на четырех ногах, в полдень на двух, а вечером на трех. Вид его изменяется более, чем у какого-нибудь другого существа на земле: когда оно бывает о четырех ногах, силы и быстроты в нем менее, чем в другое время.

– Это человек, отвечал сфинксу Эдип: на заре своей жизни, в годы слабого, беспомощного детства, он ползает на руках и ногах, – взрослый, ходит на двух ногах, на закате же дней, в пору дряхлой старости, ему нужен бывает костыль, и тогда он на трех ногах.

Загадка была решена, и сфинкс в отчаянии бросилась со скалы в море: определено ей было не жить, если какой-нибудь смертный решит ее загадку.

Ликующие фиванцы в благодарность за спасение города от чудовища, сделали Эдипа своим царем и отдали ему руку Иокасты. Так воссел Эдип на престол своего отца, павшего от его же руки, и вступил в брак с своей матерью. От этого то преступного брака произошло беззаконное, ненавистное людям потомство.