Текст книги "Ровно в полночь"

13

Я обернулся в сторону поста. Жандармы, спрятавшись за джип, выглядывали из-за него в южную сторону, хотя смотреть там было не на что. Хозяин кафе снова выскочил на улицу.

Примчался запыхавшийся сержант, требуя телефон. Похоже, он был скорее удивлен, чем встревожен.

– Что они станут делать? – спросила мисс Джермен.

– Кто их знает? Возможно, попросят подмоги. Пожалуй, нам пора исчезнуть. – Я попытался сделать озабоченную мину, что было совсем не трудно.

Когда сержант с хозяином появились, я налетел на них, требуя защиты. Ведь я сюда приехал не для сражений с бандитами. А если сейчас начнется налет? Где будет безопасно?

Сержант только фыркнул, мол, безопасно там, где я сижу. Я возразил, его люди почему-то сидят в укрытии, а я, выходит, должен оставаться на виду?

– В той стороне бандиты есть? – спросил я, указав на север.

Он рявкнул:

– Нет, и если вы желаете туда отправиться, я буду только рад.

Тут он отвернулся и помчался к джипу.

Я поспешно расплатился, взял мисс Джермен под руку и трусцой кинулся к северному выезду с площади. Последний раз взглянув назад, я видел, как двое жандармов бежали от джипа за кафе, чтобы выйти к ручью и начать обход.

Мы ужасно спешили. Покинув деревню, добрались до каменной ограды, тянувшейся через поле к ручью. Тут я велел девушке остаться.

– Помощь подойдет примерно через полчаса. Задержите фургон здесь. Не стоит ему появляться в деревне.

А сам, пригнувшись, побежал вдоль ограды к ручью. И очень скоро понял, что свое давно отбегал. Пришлось остановиться в тени деревьев, кое-как отдышаться и снова, уже медленнее, двинулся в путь.

До ручья оказалось с четверть мили. Перейдя его вброд, я оказался под прикрытием деревьев, в промежутках между которыми был виден шпиль собора. Мне ничего не угрожало до тех пор, пока я, пробираясь вдоль ручья, не окажусь на одной линии с теми двумя жандармами.

Поравнявшись со шпилем, я замедлил шаг. На другой стороне ручья простирались плодородные луга, разделенные толстыми каменными оградами. До рощи, в которой укрылись Харви с Мэгенхердом, оставалось еще с четверть мили. Я сомневался, что жандармы станут переходить ручей, но уверен был, что до него они доберутся – все-таки естественная граница зоны поисков.

Впрочем, похоже они просто сидят, наблюдают и ждут подкрепления. Я пошел еще осторожнее, понемногу удаляясь от ручья под прикрытием кустов. Услышав плеск воды, я застыл за деревом, потом осторожно выглянул.

Жандарм сердито тряс промокшей ногой, потом вылез на берег на моей стороне, сел и вылил воду из ботинка. Затем, не выпуская автомата, стал разглядывать прибрежный песок в поисках следов. Между нами оставалось не больше тридцати метров, причем укрытий – никаких. Скрыться незамеченным нечего было и думать.

А он застрял у ручья надолго. Прогулялся взад-вперед вдоль берега, глядя под ноги, поискал брод. Потом перебрался на другой берег ручья и медленно зашагал в сторону рощи.

Я перевел дух и кинулся вперед. А поравнявшись с рощей на том берегу ручья, стал искать, где он перебрался на мой берег. И тут впереди сквозь листву что-то блеснуло. Перебегая от дерева к дереву, я осторожно приблизился и разглядел светло-зеленый "рено", полускрытый кроной молодой ели.

И тут я вспомнил, что в кафе говорили о расстрелянной машине… Мне следовало лучше соображать. Видимо, третий бандит, убежав, все же вернулся, завел одну из машин и помчался за нами. Это было нетрудно. Даже потеряв нас из виду, достаточно было следить за потеками из гидропривода.

Значит, выстрелы прозвучали, когда он наткнулся на Харви и Мэгенхерда.

Я рванул помятую дверцу "рено" в глупой надежде обнаружить брошенный пистолет. Разумеется, его там не было.

Пришлось вновь перебираться через ручей и шагать к роще. Где укрылись Харви с Мэгенхердом, я знал, но после стрельбы они наверняка перебрались в другое место. Куда именно? И смогли ли они уцелеть? Убить двух человек двумя выстрелами слишком сложно. Первым, видимо, стрелял бандит, а в ответ – Харви; если только его не уложили первым, а вторым, тщательно прицелившись, не прикончили Мэгенхерда.

Я остановился и присел на корточки. Голова моя отказывалась соображать. И сейчас я, безоружный, направлялся к месту перестрелки. Но пригнувшись, я все-таки двинулся дальше.

Оставалось метров сто. Толкового укрытия по дороге не было, но по крайней мере почва оказалась достаточно сырой, чтобы заглушить шаги. Пришлось перебираться от дерева к дереву.

Последние пятьдесят метров. Между деревьями просвечивало небо, – там шла дорога. Глаза бегали с высокой травы на редкие кусты ежевики, пытаясь различить контуры человеческой фигуры, движение руки, блики света на оружии…

Окликнуть Харви, или лучше держать рот на замке, чтобы его не заткнули пулей?

Тут я увидел на открытом месте неподвижный предмет…

Наш багаж.

Я перевел дух. Или сейчас, или никогда. Пришлось зарыться между корней деревьев и негромко крикнуть:

– Харви, это я – Кейн.

Что-то шевельнулось в кустах справа. Я рванулся было вперед, но громыхнул выстрел и совсем рядом полетели щепки. Пришлось прыгать в кусты. И слишком поздно я увидел, как кто-то встает там на колени.

Выстрел опалил лицо, от грохота заложило уши. Я лежал, пытаясь сообразить, жив я или нет.

Харви буркнул:

– Дэйви Крокетт? Добро пожаловать в Аламо. Я так и надеялся, что своим появлением вы его выманите из засады.

– Всегда к вашим услугам, – буркнул я, выпутываясь из колючек. Справа, вывалившись из кустов, лежало тело. Харви шагнул к нему, но шел как-то скованно, и, присмотревшись, я увидел мокрую дыру в его жилете, слева выше ребер. – Рана серьезная?

– Нет.

Но когда он попытался перевернуть бандита ногой, лицо болезненно дрогнуло. Убедившись, что тот мертв, он убрал ногу, и труп упал ничком.

– Я двадцать минут торчал в кустах, пока он себя не обнаружил. Есть новости?

– Дайте посмотрю, – я разорвал на нем рубашку. – Новости такие. За нами приедут, но жандармы сидят в засаде в деревне. Они слышали стрельбу и теперь прочесывают поля. – Я махнул через плечо. – Задело только слегка, но бежать… Сможете?

Он кивнул.

– Обогните деревню и выходите на дорогу.

Подошел Мэгенхерд, осторожно, двумя пальцами, неся мой маузер, как дохлую крысу. Харви повернулся к нему.

– Лихтенштейн в той стороне, – он махнул рукой в сторону ручья. – Берите багаж и вперед.

Мэгенхерд буркнул:

– Багаж не так важен…

– Важно, – перебил я, – чтобы по нему не узнали, кто здесь был.

Мэгенхерд пошел за вещами. Харви оглянулся на труп бандита.

– Вот улика посерьезнее. Вряд ли полиция решит, что он покончил с собой.

С лугов донеслось:

– Вперед! Живее!

Я предложил:

– Давайте попытаемся сбить их с толку. Переберитесь через ручей и отойдите подальше: они будут искать следы вдоль берега. За мной не возвращайтесь, что бы не произошло.

Харви покосился на меня.

– Надеюсь, вы не собираетесь изображать капитана тонущего корабля?

Мимо проплелся Мэгенхерд с тяжелыми сумками. Я заверил:

– Я вас догоню.

Харви задумчиво заметил:

– В меня попали впервые. Он подобрался сзади и застал врасплох.

– Я догадался!

Похоже, он меня не слушал.

– Конечно это не оправдание. Так нельзя – чтобы застигали врасплох. Это моя работа… – Он поморщился и, прижав к ребрам локоть, заковылял по просеке, с сумкой "Эйр франс" в правой руке.

Я снова глубоко вздохнул, – не только из-за прыжков и беготни, – вынул из саквояжа кобуру, пристегнул ее как приклад к "маузеру" и подошел к убитому бандиту.

Тот оказался небольшого роста, с давно нестриженными темными волосами, в поношенном сером костюме. Оружие – американский армейский пистолет 45-го калибра. Я положил его в карман и поволок труп через рощу к полям, где бродили жандармы.

У опушки я осторожно опустил тело и проверил, сколько в пистолете патронов. Их было слишком много для моего замысла. Оставив три, я пробрался к опушке. Метрах в пятидесяти по пояс в высокой траве стоял жандарм, не сводя глаз с рощи. Второго я не видел. Тогда я на карачках отполз подальше и побежал к дороге.

Четыре выстрела и труп требовали объяснения. Я приложил "маузер" к плечу и выстрелил в сторону ближайших деревенских домов, в четверти мили от рощи. Теперь, когда жандармы убедились, что в них стреляли, они могут поверить, что и предыдущие выстрелы предназначались им же.

Я вернулся на опушку. Жандарм оставался на том же месте, полагая, что находится вне пределов прицельного огня. Из "маузера" с прикладом на такой дистанции я мог бы отстрелить ему брови. Но не мешало бы еще знать, где его напарник.

Я спрятался за дерево и заорал, предлагая взять меня живьем, если ему хватит смелости. Жандармы убили моего отца и брата. Теперь пусть попробует справиться со мной! Но я умру не один!

Показаться слегка не в своем уме – значит смазать некоторые неловкие детали. Когда я закричал, жандарм пригнулся, но остался на виду. Я пустил пулю достаточно близко к его голове, не оставляя сомнений, кого я имею в виду. Жандарм сразу нырнул в траву. Зато неожиданно близко вскочил его напарник и выпустил очередь в мою сторону. Вокруг посыпались шишки и еловая кора. С меня было достаточно. Я издал долгий предсмертный хрип, завершив его жутким стоном, схватил саквояж и помчался прочь.

Харви с Мэгенхердом я догнал, когда они второй раз перебирались через ручей, чтобы выбраться на дорогу. К тому времени мой бег давно перешел в ускоренный шаг.

Харви вымученно улыбнулся и сказал:

– Идея недурна, но надолго ли ее хватит?

Видимо, он слышал разыгранную мной комедию.

– Надеюсь, нам хватит.

– Рано или поздно они обнаружат, что парня застрелили из револьвера, а не из автомата.

– Решив, что дело сделано, они не станут торопиться со вскрытием.

Мы переправились через ручей и укрылись под изгородью. Я посмотрел на часы – прошло примерно полчаса, как я расстался с мисс Джермен. Зато ноги прекрасно помнили, что я за это время их четырежды промочил. Мы заковыляли к дороге. У ворот стоял серый "ситроен"-фургон с надписью "Поместье Пинель" на ржавом кузове. Мисс Джермен с кем-то еще склонились у переднего колеса, будто проверяя шины.

Когда мы приблизились, сопя, как табун загнанных коней, ее напарник встал и поспешил нам навстречу.

Это была Жинетт в серой юбке и старом, заношенном замшевом жакете.

Старше, чем при нашем расставании двенадцать лет назад, но не настолько старше. Может быть, больше усталости в темных глазах, какая-то солидность в лице. Но те же темно-каштановые волосы, нежная бледная кожа, как будто никогда не знавшая лучей солнца, и та же грустно-насмешливая улыбка, которую я слишком хорошо помнил.

Она коснулась моей руки.

– Привет, Луи, ты нисколько не изменился.

Ноги мои промокли до колен, куртка и рубашка были покрыты глиной и хвоей, волосы свалились на глаза, и в них торчали все образцы местной флоры. В руке я сжимал огромный "маузер".

Я кивнул.

– Наверное, следовало бы.

И мы полезли в фургон.

14

Когда дверь фургона распахнулась, я увидел, что мы остановились на дорожке перед шато. Оно было не в духе здешних мест, хотя и выглядело, как подобает шато, – по крайней мере с точки зрения англичанина. Может быть, именно потому один из прежних графов и выстроил его в подобном стиле: ему нужно было такое, что хорошо будет смотреться на винных этикетках.

Он заимствовал идею в верховьях Луары – массивная постройка в духе ложной готики, с высокими окнами и круглыми башнями по краям, украшенными остроконечными крышами, покрытыми голубым шифером, не гармонирующим с розовым южным камнем, из которого выстроили сам замок. Но этого не видно на аккуратных этикетках.

Я повернулся к Жинетт.

– Не знаю, нужно ли кого-то представлять…

Она с любопытством разглядывала Мэгенхерда.

– Пожалуй, мне лучше знать.

– Мистер Мэгенхерд. Жинетт, графиня де Мари.

Услышав его имя, она чуть подняла брови. Он взял ее руку, весь подобрался и даже поклонился.

Потом я представил мисс Джермен и Харви. Тот выглядел не лучшим образом: складки на лице стали глубже и все лицо напряженно застыло.

Жинетт сказала:

– Вы ранены. Пойдемте, Морис перевяжет рану. Тут я заметил на террасе седого старика в белом жилете, державшегося позади. Я подошел, пожал ему руку, и старое, загорелое, сморщенное, как печеное яблоко, лицо расплылось в широкой ухмылке. Поинтересовавшись, как идут дела, мы оба согласились, что неплохо. Он заявил, что все совсем как в прежние времена, еще раз ухмыльнулся и повел Харви в дом.

Мэгенхерд спросил:

– Долго мы здесь пробудем, мистер Кейн? Мы сегодня одолели не больше двухсот миль.

Жинетт вмешалась:

– Сейчас не будем это обсуждать. Жиль, предложите мистеру Мэгенхерду что-нибудь выпить. А вам, дорогая, я покажу вашу комнату. – Жинетт подхватила мисс Джермен под руку и увлекла ее за собой.

В шато как будто ничего не изменилось. Зачем чему-то меняться в доме, где мебель собиралась столетиями? Первая от входа комната, справа, все также выглядела гибридом кабинета и гостиной, а спиртное по-прежнему скрывалось в массивном темном буфете времен Людовика XIII, стоявшем против окна.

Я заглянул внутрь, осмотрел содержимое и вытащил бутылку шотландского виски.

Мэгенхерд пригубил и спросил:

– Каковы ваши планы, мистер Кейн?

– Через швейцарскую границу пойдем завтра утром, перед рассветом.

– Перед рассветом? Почему не раньше?

Я отыскал мятую пачку "Житан" и закурил.

– Придется перейти границу нелегально, ведь мы не можем предъявить паспорта. Значит, надо ждать ночи. Если перейти, когда стемнеет, – застрянем на ночь в Женеве. Ночных поездов я не люблю, а взять машину напрокат мы не успеем. Швейцарцы по ночам поездами не пользуются, мы будем выглядеть слишком подозрительно. А если попадем в Женеву на рассвете, нам не придется слоняться там без дела. На улицах появится народ, и мы сумеем раздобыть машину.

Глядя в стакан, он нахмурился.

– Если я верно понял, мсье Мерлен сообщил, что прибудет в Женеву. Если сейчас позвонить ему, он может взять напрокат автомобиль и встретить нас. Значит, можно отправиться в Женеву вечером.

Я устало покачал головой. Ему явно не понравятся мои слова. Он может просто не понять.

– Со времени вчерашнего разговора с Мерленом многое изменилось: кто-то следит за нашими передвижениями. Может прослушиваться телефон Мерлена. Значит, то же самое может случиться и в Женеве.

– Вы говорили, что полиция не решится так поступить с известным адвокатом.

– Это не относится к нашим противникам.

– Разве так легко подключиться к телефону?

– Нет, в городе чертовски сложно. Потому вчера я и не беспокоился. Но сегодня мы узнали много нового. Если они работают с такими профессионалами, как Бернар, то им доступно все.

– Мистер Лоуэлл считает, что нас предали в Динадане.

– Мистер Лоуэлл не подумал как следует. Мельо могли нас выдать только полиции. Никто не мог войти с ними в контакт заранее, ведь мы не собирались там останавливаться.

Он выпил виски, чтобы легче переварить услышанное, потом сказал:

– Мсье Мерлен должен быть со мной в Лихтенштейне.

– Хорошо, мы позвоним ему, когда пересечем границу. Отсюда никто никуда звонить не будет. Я запрещаю пользоваться телефоном.

Я залпом допил виски.

Открылась дверь, и Морис сообщил:

– Мсье, кушать подано!

За столом мы оказались втроем: Жинетт, Мэгенхерд и я. Харви, видимо, было не до еды, а мисс Джермен сразу отправилась поспать.

Жинетт хмуро спросила:

– Что вы сделали с бедной девушкой, Луи?

Я пожал плечами.

– Всего-навсего убил на ее глазах нескольких людей.

– Утром?

Я кивнул и тяжело вздохнул.

– Возле Динадана нам устроили засаду. Среди них был Бернар.

Жинетт хорошо его знала по войне.

– Я слышала, что они с Элайном занялись такими делами. Так что неважно, от чьей руки он пал.

Я хотел было сказать, что это Харви, но решил, что она сама догадалась. Когда-то она неплохо думала обо мне, но никогда не считала, что я могу справиться с Бернаром.

Общая атмосфера за столом была, как на поминках в богадельне. Когда Морис поставил на стол блюдо с форелью на рашпере, я почувствовал, что должен срочно выдать что-нибудь бодрое или просто сунуть голову в духовку. И сказал:

– Спасибо за рыбу. Теперь нам не придется пить ваш "Пинель".

Жинетт откинулась на спинку стула и с упреком взглянула на меня.

– Ты же всегда говорил, что форель – единственная рыба, которую нельзя портить причудливым соусом. Потому я ее и приготовила.

– Я по-прежнему того же мнения. Кто пытается проделывать всякие фокусы с форелью просто растлитель малолетних, осквернитель могил и к тому же карточный шулер. Но сейчас я приветствую ее вдвойне, ведь с форелью я могу не пить твое ужасное вино.

Она с отчаянием махнула рукой и переключилась на Мэгенхерда, который усердно разделывал свою рыбину, стараясь не принимать участия в разговоре, – видимо, не забыл своего заявления о дутой репутации вина "Пинель".

– Милая Жинетт, – сказал я, – попроси ты от меня честного совета, я бы предложил тебе бросить виноделие и засадить все холмы капустой. Но еще сто лет назад графы де Мари осознали, что "Пинель" никогда не сделать лучше, и все силы положили на то, чтобы сделать его знаменитым. Теперь вы торгуете самой дорогой бурдой, а между прочим, гостей могли бы угощать настоящим вином.

Она чуть улыбнулась и позвонила в колокольчик. Появился Морис, собрал тарелки и поставил на стол сыр и бутылку "Пинель". Я поморщился.

Жинетт повернула бутылку так, чтобы я мог разглядеть этикетку.

– Как тебе наш новый рисунок?

Изображение шато исчезло, этикетка была уже и длиннее обычной, надпись выполнена каллиграфическим почерком. Фактура казалась плотной, но почти прозрачной, – как у дорогой бумаги с водяными знаками.

С невинным видом она спросила:

– Узнаешь?

Я покачал головой. Она улыбнулась.

– Старый пятифунтовый английский банкнот. Точный размер и шрифты. Никогда не могла понять, почему вы перестали выпускать эти красивые бумажки.

Я мрачно заметил, повернувшись к Мэгенхерду:

– Говорили, что их легко подделать. И теперь я этому верю. Жинетт в Сопротивлении занималась подделкой документов: пропуска, продовольственные карточки. Приятно видеть, что кому-то военные навыки в мирное время пошли на пользу.

Он изобразил улыбку лично для меня и встал.

– Как я понимаю, у вас тот же случай, мистер Кейн. Прошу извинить, графиня, но мне нужно отдохнуть. И как следует подумать.

Жинетт любезно кивнула.

– Морис вас проводит.

Я вмешался:

– Стойте!

Мэгенхерд замер, еще не выбравшись из кресла.

– Полагаю, пришло время рассказать мне, зачем вам так нужно в Лихтенштейн.

– Не вижу необходимости.

Но он сел.

– Тогда поясню. Этим утром нас всех могли убить. Бернар всегда котировался выше Харви Лоуэлла, думаю и те, кто были с ним, котировались выше меня. К счастью, на деле вышло наоборот, но кто-то чертовски серьезно старается вас убрать. Это – во-первых. А во-вторых, они знают, чего вы добиваетесь, а я – нет. Все вместе дает слишком уж большой гандикап. Наши действия дважды предугадывали. В третий раз… – я пожал плечами.

Он посидел, изучая меня своим стальным взглядом, потом спросил:

– Что вам нужно знать?

– Всю вашу историю.

15

Он хмуро покосился на Жинетт. Я сказал:

– Мы оба умеем хранить секреты.

Он опять нахмурился, потом сообразил, что все равно пропадать, и повернулся ко мне.

– Что вы знаете про "Каспар Акционгезельшафт"?

– Только то, что компания владеет контрольными пакетами акций и является посредником в сбыте, что она зарегистрирована в Лихтенштейне и контролирует множество электронных фирм. И что вы имеете к ней отношение.

– Совершенно верно. Мне принадлежат 33 процента акций корпорации.

– Треть.

– Нет, мистер Кейн, – он позволил себе улыбку на два цента, но для него это было максимум возможного. – Вам известно преимущество регистрации в Лихтенштейне? Кроме налогов?

Я пожал плечами.

– Наверно, хранение в тайне фамилий владельцев.

Он снисходительно кивнул.

– Совершенно верно. Никого не интересует, кто владеет компанией. Позвольте объяснить. У меня – 33 процента. Остаток делится так: 33 и 34 процента.

Он испытывал наслаждение, вскрывая мое невежество.

Я заметил:

– Значит 34 процента побьют 33 ваших или другого партнера, но не обоих вместе. Кто же ваши партнеры?

– 33-мя процентами владеет гражданин Лихтенштейна, герр Флетц. Он ведет текущие дела и обеспечивает соблюдение нового закона, по которому в совете компаний обязательно должен заседать гражданин Лихтенштейна.

По его тону можно было судить, что соблюдением закона ценность герра Флетца и исчерпывается.

Поскольку Мэгенхерд умолк, я спросил:

– А кому принадлежат 34 процента?

– Проблема в том, что мы этого не знаем, – заявил он.

Я глотнул вина, отметив, что оно терпимо, но и только, и покачал головой.

– Не понимаю. Как основные держатели акций вы всегда могли посмотреть документы компании и выяснить. Или речь идет об акциях на предъявителя?

Он солидно кивнул.

– Вот именно.

– А я думал, что они канули в Лету вместе с хористками и поклонниками, пьющими шампанское из туфелек. Все понятно. Акции на предъявителя. Лоскутки бумаги – сертификаты, удостоверяющие владение каким-то числом акций какой-то компании. Но без вписывания в сертификат фамилии владельца или внесения ее в книги регистрации. Клочки бумаги, принадлежащие кому угодно. Никаких документов, подтверждающих права собственности, никаких сборов при смене владельца. А потому никаких следов такой смены – даже в том случае, если кто-то просто запустил руку в чужой карман.

Он снова кивнул.

– Прекрасно. Кому могли бы принадлежать 34 процента?

Мэгенхерд вздохнул.

– Человеку, который больше прочих хочет оставаться в тени. Максу Хелигеру.

Я о нем слышал. Судя по Жинетт, и она тоже. Одна из туманных, легендарных фигур, чьи племянники попадали в газетные колонки только потому, что были племянниками. Но никогда ничего о самом Хелигере – даже если вам и удавалось раскопать что-то пригодное для печати, например, что он – владелец газеты, в которой вы работаете.

Тут я кое-что вспомнил.

– Он же погиб в авиационной катастрофе около недели назад!

Улыбка Мэгенхерда оставалась столь же скупой и тусклой.

– В том-то и дело, мистер Кейн. Через несколько дней после гибели Макса в Лихтенштейне появился человек с его сертификатом, и потребовал кардинальных перемен в компании. Как вы понимаете, при голосовании он одержит верх над герром Флетцем, если меня там не будет. С акциями на предъявителя представительства по доверенности быть не может. Единственное доказательство – вы сами с сертификатом в руке.

Мэгенхерд продолжал:

– По принятому в нашей компании порядку любой владелец акций может созвать в Лихтенштейне совет акционеров, уведомив об этом заранее за семь суток: от полуночи до полуночи.

– Когда истекает срок?

– Заседание должно начаться завтра сразу после полуночи. У нас осталось чуть больше тридцати шести часов.

Я кивнул.

– Должны успеть. Но если вы опоздаете, разве нельзя собраться еще через неделю и пересмотреть решение?

– Он предлагает немедленно продать реквизиты компании. Такого уже не пересмотришь.

– Хочет обратить акции компании в наличные и выйти из дела? Не слишком похоже на законного наследника. Кто он?

– Если верить герру Флетцу, его зовут Галлерон, бельгиец, из Брюсселя. Я никогда о нем не слышал.

Я взглянул на Жинетт. Та покачала головой – тоже не слышала.

Мэгенхерд холодно подвел итог:

– Даже если суд потом решит, что он не имел права на сертификат, компанию этим не восстановить.

– Сколько сейчас стоит компания?

– Примерно тридцать миллионов фунтов.

Я кивнул, сделав вид, что понимаю. Но я солгал. Такую сумму трудно воспринять. Но если вы вздумаете играть с такими ставками, не удивляйтесь, что за вами начнется охота.

– Да, – снова кивнул я. – На 34 процента этой суммы он без забот проживет до самой пенсии.

Он встал.

– Вы поняли достаточно, чтобы сопровождать меня в Лихтенштейн?

– По крайней мере я лучше понимаю противника.

Мэгенхерд поклонился Жинетт, покосился на меня и ушел. Жинетт повернулась ко мне.

– Что думаешь, Луи?

– А ты что думаешь?

– Ты ему веришь?

– Мэгенхерду? Верю, что все так и было. Будь у него хоть капля воображения, он давно увидел бы, что такие неприятности ждут его за ближайшим углом.

– А тот бельгиец Галлерон – он может это сделать?

– С акциями на предъявителя можно сделать что угодно. Они меняют логику: не нужно доказывать свое право на владение, теперь другим придется доказать, что у вас этого права нет. На какие выдумки идут люди только чтобы создать себе еще большие хлопоты!

Она улыбнулась.

– А как насчет коньяка?

На подносе с пузатыми, пыльными бутылками, который Морис оставил на буфете, я обнаружил "Курвуазье" 1914 года, попытался налить в рюмку, но вытекло лишь несколько капель. Жаль: я тоже не отказался бы выпить. Современные сладковатые сорта мне не нравятся, но урожай 1914 года – что можно иметь против?

Жинетт нахмурилась.

– Бутылку открыли всего неделю назад и я больше рюмки в день не пила.

– А Мориса ты исключаешь?

Она позвонила в колокольчик, приковылял Морис. Я вышел на залитую солнцем террасу и, чтобы не слушать, уставился на долину внизу.

Жинетт подошла совсем неслышно.

– Все очень просто, Луи. Морис предложил рюмку вашему мистеру Лоуэллу, а тот выпил все.

На самом солнцепеке я похолодел, как ноги трупа.

Жинетт беззаботно улыбалась.

– Только этого, – сказал я, – мне и не хватало.