Текст книги "Зов любви"

– И ты в это время ничем не занималась?

– Ничем, но это было великолепно! Если бы ты знал, какое для меня было счастье оказаться свободной в Париже!

– Это везде приятно, ко, к сожалению, это продолжается недолго.

– Когда я заметила, что денег у меня хватит не более чем на две недели и срок моей визы истекает, я поехала в Брюссель. Это приятный город, но ему далеко до Парижа. Там я пошла в консульство Франции и приятный молодой сотрудник продлил мою визу, благодаря чему я вернулась еще на три месяца в Париж... В это время я поняла, что мое будущее – это участь вечной туристки.

– Ты снова поселилась в ту же гостиницу?

– Да, ко мне там хорошо относились,– я всегда вовремя оплачивала проживание. Но на этот раз у меня возникли проблемы.

– Ты же могла продать что-нибудь из твоих украшений?

– Я уже тебе говорила: я с ними не расстанусь никогда. И к тому же я должна выполнить завет моей бабушки.

– И эти сокровища были с тобой в гостиничной комнате?

– А кто мог знать, что они у меня есть? До вчерашнего вечера их никто не видел... Украшения я обычно прятала под паркетной доской пола, а сари, свернутое и перевязанное, занимает не много места на дне чемодана... Главная трудность была в том, что у меня заканчивались деньги и начинались трудные дни. Мне приходилось часто голодать.

– Ну не так уж ты и голодала – ты ведь неплохо зарабатывала, мужчины тебе, наверное, щедро платили?

– Зачем ты хочешь казаться злым? Это недостойно такого мужчины, как ты... Я не стыжусь признаться, что этот черный период длился три месяца, но это очень долго, когда ты молода, красива, а надо довольствоваться всего лишь бутербродом, которым угостит сосед в кафе или баре.

В это время я много бродила по Парижу. Я так хорошо узнала тогда Париж, этот город солнца, город света! У меня даже не было времени, чтобы сделать прическу, я ходила с развевающимися за спиной волосами.

– О, должно быть, ты всем нравилась.

– Скорее, меня принимали за сумасшедшую или за какую-нибудь девку. И эти два предположения не так уж были далеки от истины.

– И у тебя не было никаких неприятностей с полицией?

– Полицейские в автомобилях часто останавливались. Они проверяли мои документы, но, поскольку документы были в порядке, и я была к тому же совершеннолетней, вопросов не возникало. Пару раз, впрочем, полицейские мне говорили: «Не хотите послушать наш добрый совет, мадемуазель? Сейчас не время для таких прогулок, особенно для такой девушки, как вы».

– Что же ты отвечала тогда?

– Что туризм разрешен в любое время. Для того, чтобы увидеть лицо большого города, нужно смотреть на него и днем, и ночью. Удивленные, полицейские уезжали.

– Да, должен признаться, смелости тебе не занимать. Еще немножко шампанского?

– С удовольствием. Ты знаешь, когда исповедуешься, появляется чувство жажды. Что ты хотел бы знать еще?

– Должен признаться, Хадиджа, что эта история самая занимательная и интересная из всех, что ты мне рассказывала.

Она ответила задумчиво:

– По крайней мере, ее достоинство в том, что она не выдумана.

– Да, я верю в это. Теперь,– сказал он,– когда ты немного утолила свою жажду, согласна ли ты продолжить свой рассказ?

– Да, Ален, это необходимо. Это нужно нам обоим. Она продолжила повествование, но более утомленным голосом, более бесцветным, который временами прерывался, словно ей было все труднее делать признание:

– Оставалось пять дней до окончания второго срока моего пребывания, как туристки, в Париже, и моя виза скоро должна была закончиться. Я прогуливалась теплым июньским вечером, около десяти часов, по очень спокойной улице Седьмого округа. Мне трудно сейчас вспомнить, какая именно это была улица, я только помню, что это возле какой-то старой церкви. Однако б течение дня этот район очень нагревался, и все к вечеру изнывали от жары. Во всех ваших европейских столицах почему-то летом наступает такая жара, что ее трудно вынести. Я была в отчаянии, готова ко всему, иными словами, пошла бы на все.

– Но в конце концов, ты могла бы найти какую-нибудь работу.

– Но какую? Учиться я не имела права. Пойти в подсобные рабочие на фабрику – значит, потерять всю красоту, испортить руки.

– Но в этом нет ничего постыдного.

– Для меня, для арабской женщины, дочери настоящего господина и внучки священной танцовщицы, это стыдно.

– Хорошо, если ты не хотела идти на завод, ты могла бы устроиться, например, где-нибудь служанкой, даже уборщицей в гостинице, если ты не хотела прислуживать.

– Как? Прислуживать другим? Никогда! В моей семье меня не учили этому. Это мне прислуживали.

– Даже когда вы потеряли все богатство?

– Младшие сестры обслуживали меня. И вот, в этот вечер, когда я шла, совершенно расстроенная, по этому большому городу, по огромному Парижу, без определенной цели, не зная, куда, и мысли мои были настолько перепутаны, что я была в таком состоянии, что готова была убить себя. Как и большинство восточных людей, смерть не пугает меня, и наш Пророк говорил, что смерть – это только начало нового и что она открывает двери в вечные сады счастья.

На что Ален заметил:

– Надеюсь, что, хотя бы с тех пор, как мы познакомились, тебя не посещают больше такие мрачные мысли?

– Не хотелось бы тебя разочаровывать, Ален, но уже давно наступило такое время, что это желание умереть больше меня не посещает. Оно прошло очень быстро, с тех пор, как мои дела заметно улучшились. Что же касается финансовой стороны...

– Благодаря тому, что ты называешь своей «профессией»?

– Благодаря моей профессии,– ответила она.– Но в тот вечер, вечер отчаяния, когда я уже не видела никакого выхода, ко мне вдруг подошел человек, с которым я только что разминулась, даже не разглядев его лица. Он вдруг догнал меня и сказал: «У вас прекрасные волосы, я никогда раньше таких не видел. Вы правильно сделали, что не отрезали их по современной моде».

Ален заметил:

– Я должен сказать, что этот человек не лишен был вкуса.

– Что касается вкуса, ты дальше поймешь, что это был за тип. Я поняла это через сутки. Но в тот вечер он показал себя с хорошей стороны. Он был вежлив, обходителен и пригласил меня поужинать. Так как я была очень голодна, я согласилась. Во время ужина в маленьком ресторанчике на улице Кюша он спросил меня, откуда я, и что делаю здесь, в Париже. Я постепенно рассказала ему обо всем, что ты теперь знаешь, и о том, какие у меня трудности. После того, как он спокойно меня выслушал, ни разу не прервав, он вдруг предложил: «Вы хотите жить у меня? На какое-то время вы можете поселиться, пока не улучшите свое положение, чтобы найти что-нибудь более вам подобающее. Я не очень богат, но у меня есть все необходимое – крыша над головой, машина, а с этим, знаете, понемногу можно выкручиваться. Я занимаюсь торговлей недвижимостью, у меня есть два компаньона, небольшое бюро, мы продаем и снимаем квартиры. Как раз сейчас наши дела идут неплохо, и, если вы поселитесь у меня, это не потребует дополнительных расходов. У вас есть какие-то вещи?» Я должна была признаться, что одежды у меня не так уж много. «Ну, ничего,– сказал он.– Для того, чтобы начать, достаточно и этого. Потом гардероб можно разнообразить». Я спросила его, что значит «начать», что он под этим подразумевает. «Я объясню это гораздо позже, малышка. Сейчас же нам необходимо заплатить за гостиницу и забрать вещи, я помогу». Самое удивительное во всем этом было, что он сдержал слово, и в полночь я покинула гостиницу, в которую мне уже было трудно возвращаться. Я быстро уложила свои вещи в маленький чемоданчик.

– В тот, где было сари? – спросил Ален.

– Да.

– А драгоценности?

– Я воспользовалась моментом, пока он расплачивался за гостиницу, и вынула свои кольца и браслеты из тайника под доской паркета и быстро спрятала их в сумочку. Ничего не зная об этом человеке, я, конечно, не могла рассказать ему о своем сокровище, хотя этот человек вел себя очень благородно по отношению ко мне, можно сказать, был очень любезен. Но я согласилась на его помощь только потому, что я была уже на краю гибели. Я не знала, куда ведет меня судьба, и легко подчинилась этому новому ее повороту. Я решила, что, как только я окажусь у него, я также найду тайник, достаточно надежный, чтобы спрятать свое приданое, за исключением сари, которое могло и дальше лежать на дне чемоданчика.

– Квартира, куда привел меня этот человек, была удобной, но без излишеств. Она, конечно же, не выдерживает никакого сравнения с твоей квартирой, которая более чем роскошна. Но я была счастлива оставить, наконец, гостиницу, куда угодно пойти мне казалось лучше, чем бродить по улицам и возвращаться в гостиницу. Кроме маленького коридорчика, в этой квартире были две комнаты, которые, по существу, были спальнями, обе они выходили в этот коридорчик. Кроме того, там была ванная и маленькая кухня. Я так подробно рассказываю, чтобы ты мог понять мое состояние в тот момент. Прежде всего, этот человек весь вечер был ко мне очень внимателен, вел себя очень сдержанно, не пытался ухаживать за мной, по крайней мере, я этого не чувствовала. Я видела, что интересую его, но не могла понять, что же ему нужно. Единственное, что удивляло меня в этом человеке, так это его одежда; он был одет весьма сомнительно: очень яркий галстук, производящий отталкивающее впечатление, туфли из крокодиловой кожи тоже бросались в глаза. Я даже не могла определить его возраст: лет сорок пять-пятьдесят, не меньше. Голос у него был тихий и бесцветный, как будто каждое слово давалось ему с трудом, утомляло его. Он также производил впечатление человека, который разбирается во многом и знает жизнь достаточно хорошо, однако недостаточно хорошо образован. Все это меня не волновало, важно было то, что он был первым человеком, намеревавшимся помочь мне – за это я ему была очень благодарна.

– Но ты ведь не подумала, встретив его, что это мужчина твоей судьбы, о котором говорила твоя бабушка?

– Мужчина моей судьбы? Он должен быть принцем, таким, как ты. В этом же человеке не было ничего благородного, он был скорее похож на торгаша – какой-то неухоженный, ногти с траурной каймой: вещь, которую я совершенно не выношу у мужчин. Его руки вообще были в постоянном беспокойстве, казалось, что он не знает, куда их деть. Можно было подумать, что это руки убийцы. Войдя в свою квартиру, он распахнул двери комнаты и сказал: «Здесь я живу. Видите, это телевизор – моя страсть, особенно люблю спортивные новости. Политика и театральные пьесы – я на них плевал, меня это не интересует. Время от времени, правда, смотрю фильмы, но они меня утомляют». Впрочем, казалось, что его все утомляет, это был человек, уставший от всего, примерно так же, как и я, после того, как много дней бродила по Парижу. «А вот другая комната,– сказал он.– Уже некоторое время она не занята, и теперь в полном вашем распоряжении. В этом шкафу можете разместить ваши вещи. Конечно, нет отдельной ванной, придется пользоваться тем, что есть. Я думаю, что мы сможем договориться, это совсем не трудно. Я встаю очень рано, а вы?» Я ответила: «Не очень». «Я догадывался об этом. В таком случае все будет нормально. Что ж, мне остается только пожелать вам в эту первую ночь спокойного сна. Если вы к утру проголодаетесь, в холодильнике на кухне есть консервы. Я вернусь не раньше шести часов вечера, вы будете здесь?» «Да, я думаю»,– ответила я. «Ну что ж, тогда мы поговорим немного и решим, что дальше делать с вами. А теперь отдыхайте: вы в этом нуждаетесь, спокойной ночи. Кстати, вы мне не сказали ваше имя». «Вы еще не спрашивали меня об этом. Меня зовут Хадиджа», Казалось, что он был удивлен. Покачав головой, он сказал: «Очень странное имя. Для работы вам придется его сменить. Ну, ладно, поговорим об этом завтра». «А я, могу я знать, у кого я буду жить?» «Все зовут меня Люсьен. Хорошо, что вы спросили, а то ведь могут позвонить по телефону – он стоит в моей комнате. Если будут меня спрашивать, скажите, чтобы перезвонили в бюро: тот, кто будет звонить, должен знать номер телефона нашего агентства. Впрочем, запишите: Пигаль, 90-93. Спокойной ночи». Я осталась одна в своей новой комнате. Когда я закрыла дверь, то сразу принялась искать тайник для моих сокровищ.

– Ну, и как? – спросил Ален.– Это было легко?

– Не могло быть и речи, чтобы спрятать их снова под паркетом: пол был застелен ковровым покрытием. Кровать показалась мне достаточно крепкой, она была деревянной. Я стала изучать ее; с помощью ножниц приподняла доску и спрятала в матраце свои драгоценности. Затем я снова хорошо все зашила, закрыла доской, и до вчерашнего дня мои драгоценности не покидали своего тайника.

– О чем ты говоришь?

– Я говорю, что я надела их только вчера, для тебя.

– Ты хочешь сказать, что уже больше года ты живешь в той квартире?

– Если говорить точно, то я живу там уже семнадцать месяцев.

– Все так же с этим типом в соседней комнате?

– Куда же ему деться? Каждое утро на рассвете он уходит, и появляется только часам к шести вечера. Когда он возвращается, он снимает свои туфли, надевает комнатные тапочки, старую, вылинявшую пижаму, затем отправляется на кухню, наливает себе большой стакан виски, без воды, только добавляет лед из морозильника, потом выходит в коридор и останавливается перед моей комнатой. Затем он трижды стучит в дверь, но никогда не входит, не услышав ответа: он чрезвычайно вежлив. Войдя в мою комнату, он направляется к креслу, всегда к одному и тому же, со стаканом виски в руке. Усевшись, он задает всегда один и тот же вопрос: «Какая сегодня выручка?» Так начинаются все наши разговоры в течение всех этих семнадцати месяцев, что я живу там.

– Ты сегодня его видела?

– Да, но только в семь вечера – я опоздала, и тому была причина.

– Клиент из дансинга?

– Да, клиент. Впрочем, он не любит ждать, этот Люсьен, потому что каждый день ему нужны деньги. Как только он получает свою сумму, он закрывается в своей комнате и включает телевизор. Таким образом, снова я его смогу увидеть только на следующий день к шести вечера, когда он зайдет за выручкой. Да, нельзя сказать, что он очень требователен, он удовлетворяется малым доходом. Но, как бы то ни было, каждый день ему нужно отдать сто франков.

– Это то, что он называет «дневной выручкой»?

– Да, ты правильно понял.

– И когда же началась эта эксплуатация?

– Ровно через два дня после того, как я поселилась у него.

– В тот вечер, когда я только пришла к нему, я была мертвой от усталости. Проснувшись на следующее утро, я поняла, что он давно ушел. Впрочем, должна признаться, что он ведет себя очень тихо. Я никогда не слышу утром, как он умывается и как уходит. В первый день я чувствовала себя не к месту в этой квартире, она казалась мне странной, непривычной. Я стала бродить по ней, потом начала стучать во все двери, но они даже не были закрыты на ключ, все выглядело так, словно никто здесь ни к чему не прикасается. Я поняла, что единственное, интересующее его из всей обстановки квартиры,– это телевизор, который стоял прямо возле его кровати. Кровать была всегда разобрана, с грязным бельем, в комнате полный беспорядок, повсюду валяется обувь. Я была очень удивлена, увидев, что он очень любит обувь из крокодиловой кожи, по крайней мере, я заметила там пять пар – все такого же сомнительного вкуса, одна пара ярче другой. Когда я открыла дверь стенного шкафа в коридоре, на меня вывалилась куча всякого старья: все здесь было свалено в кучу – рубашки, пижамы, обувь, все это было по разным чемоданчикам, сумкам. Одни были пустые, другие наполнены грязным бельем. Можно было подумать, что находишься в кладовой старьевщика. Повсюду в квартире царили пыль и грязь. Я решила убрать в своей комнате, нашла пылесос, но он был сломан. Поэтому я взяла старый веник и тряпку и начала убирать.

– Я была просто ошарашена. Мужчина, который беспрекословно заплатил все мои долги в гостинице, сам жил в такой запущенной квартире. Отовсюду веяло какой-то неухоженностью. Я спрашивала себя: как можно жить в такой квартире: ничего не работало, в ванной комнате краны были раскручены и сняты, из них капала вода. Везде все было сломано. На кухне работал только холодильник.

Из четырех конфорок электрической печи работали только две, кастрюли были совершенно грязные, тарелки все выщербленные, они были свалены в угол, там же валялись стаканы, словом, полная разруха. Я подумала, что не останусь в этой квартире, однако живу там до сих пор.

– Ты, наверное, убрала там все, как следует?

– Да нет, первые дни я пробовала, но все это бесполезно. Единственное, что интересует этого месье Люсьена, это созерцание по телевизору матчей бокса, регби, кетча.

– Но его еще интересуют и те деньги, которые ты приносишь каждый день к шести вечера?

– Да, это, несомненно, его интересует, но он также имеет и другие доходы.

– Подумать только, неужели это его агентство недвижимости? Все эти господа, которые сегодня, кажется, вторглись во все отрасли коммерции, прежде занимались импортом-экспортом, еще раньше они называли себя просто бизнесменами... Но как же он изложил тебе свои требования? И то, чего он хочет от тебя?

– Он объяснил это все с неподражаемой простотой. В первый же день, когда я, оставшись одна в квартире, пыталась навести порядок хотя бы в своей комнате, на кухне и в ванной (в его комнате я сразу же решила ни к чему не прикасаться; как я поняла, ему бы это даже не понравилось), хотя я совершенно не люблю эти работы: если я этого не делала в своей стране, у себя дома, почему я должна этим заниматься у подобного типа. В шесть вечера, как он и предупреждал, он вернулся. В этот вечер впервые произошло то, что потом повторялось каждый день: он постучал ко мне и зашел, после того как я ответила, в своей выцветшей пижаме, со стаканом виски в руке. Он опустился в кресло. Первый раз он, конечно, не спросил меня о доходе, потому что я еще не работала, он даже еще не излагал свои планы относительно меня. Он просто спросил: «Вы хорошо спали?» «Превосходно,– ответила я.– Здесь не слышно никакого шума снаружи». «Именно поэтому я и выбрал эту квартиру, которая выходит во двор, а не на улицу. Вы ели что-нибудь?» «Да, следуя вашему совету, я брала консервы из холодильника». «Теперь поговорим серьезно. Что вы намерены делать?» Я не посмела ничего ответить, но он, видимо, обо всем догадался, потому что продолжил: «Я сомневаюсь, что какая-нибудь работа, какая она бы ни была, вам понравится, и, по моему мнению, существует не так уж и много профессий, которые бы вам подошли, за исключением, впрочем, одной, которая не так уж утомительна, вам не нужно рано вставать, и у нее иногда есть и свои приятные стороны. Почему бы вам не подумать, как жить дальше? Как-то ведь нужно крутиться? Вы меня понимаете?» «Да, я начинаю понимать. И вы берете на себя обязанность давать мне советы?» «Я могу вам оказать помощь в начале пути, это то, о чем я говорил вчера. Я знаю хорошие адреса, а также прелестных старых друзей, скорее подруг, которые окажут вам услуги и представят вас хорошим господам. Я говорю именно «хорошим господам», а не каким-нибудь бродягам или неудачникам, не имеющим денег. Такая красавица может зарабатывать достаточно денег, даже собрать какой-то капитал, чтобы позже открыть свое дело». «У меня нет никаких способностей к коммерции, месье Люсьен». «Тем не менее, рано или поздно вы увидите, если будете жить здесь, что нужно открывать свое дело. Если же вы со мной не согласны, вам придется вернуться в вашу страну, вернее, вас отправят туда через ваше консульство», «Ну, уж никогда»,– вскричала я. «Ах, вот как? Тогда решайте. Я предлагаю вам единственное занятие, которое подходит и вашим вкусам, и вашему положению, и к тому же приносит прекрасный доход. Я чувствую, малышка, у вас будет сумасшедший успех у мужчин».

– Какая же во всем этом будет ваша роль?

Улыбнувшись, он ответил:

– По выражению, такому же древнему, как и ваша будущая профессия, скажем, что я буду вашим покровителем... Но не беспокойтесь, я не буду вам мешать. Я предоставляю вам полную свободу: вы будете вольны поступать, как вы захотите, и встречаться с теми, кто вам понравится... Я также хочу уточнить, что несмотря на то, что вы очень красивы, вы далеко не в моем вкусе. Я предпочитаю полных высоких блондинок, и вот еще что, после того, как я достиг пятидесяти, женщины меня уже мало интересуют.

Я считаю, что мужчина должен для всего находить время, и, в противоположность бытующему мнению, с определенного возраста он должен уметь вызывать уважение и внимание женщин.

Это всего лишь плата за то, что они давали, когда были молодыми и влюбленными.

– Я думаю, что такое не часто с вами случалось.

– Должен признать, что это так. Сейчас же меня мало что интересует, кроме скачек и телевизора... Досадно то, что на скачках не всегда выигрываешь, как и во всяком деле, есть удачные и неудачные дни. Вот почему я нуждаюсь в постоянном доходе, на каждодневные расходы.

– Но ведь у вас есть предприятие по продаже недвижимости.

– С ним дела тоже обстоят не гладко! Самое интересное в профессии, которую я для вас выбрал, это то, что она не облагается никакими налогами. Налоги убивают все.

– И сколько же я должна буду вам уплатить, в знак благодарности за то, что вы найдете для меня постоянное место работы?

– Я много с вас не возьму. Вы так милы... Скажем, сто франков в день, согласитесь, это не много... Если вы серьезно приметесь за дело, то с вашими глазами, фигурой и этими длинными волосами вы будете, в среднем, зарабатывать пятьсот франков в день.

– Из которых я должна вам буду отдать сто? Но это ведь больше десяти процентов!

– Тем не менее, вы заработаете за день четыреста франков. За неделю – две тысячи четыреста, за месяц – примерно десять тысяч, а к концу года – сто двадцать тысяч. Не так уж много женщин в Париже, впрочем, как и в другом месте, зарабатывающих в год двенадцать миллионов старых франков. Так как вы очень молоды, то у вас предостаточно времени, чтобы заработать много денег.

Посудите сами: к тридцати, когда женщина достигает своего расцвета, и может начать свое дело, вы будете очень довольны, что в вашем распоряжении будет сумма в несколько миллионов. Я уверен, что вы будете мне благодарны, и если меня не будет рядом с вами, вы, несомненно, подумаете: «Какой этот месье Люсьен славный! Благодаря ему я стала богатой».

– Нет сомнений, все то, что вы рассказываете, очень впечатляет! Но как долго я буду вынуждена вам платить эти проценты?

– До тех пор, пока вы будете работать. В тот день, когда вы решите заняться чем-то другим, а таких, я должен сказать, очень много и это происходит раньше, чем вы думаете – мы посмотрим.

– Что это значит?

– Скажем, вы мне сделаете подарок за то, что получите полную свободу.

– А до тех пор я буду в вашей власти?

– Зачем такие громкие слова? Я же вам сказал, что не буду вам докучать, при условии, конечно, что вы будете соблюдать наш договор!

– Я должна подумать... Кстати, если я не соглашусь на ваше предложение, что меня ожидает?

– Это будет касаться только вас. Вы будете вынуждены искать себе новую квартиру и кого-нибудь другого, кто захочет вам помочь, и не забудьте продлить вид на жительство во Франции, срок которого истекает.

– А если я приму ваше предложение, вы поможете мне его продлить?

– Несомненно... Вы немедленно получите работу в моем предприятии, в качестве секретарши... Я думаю, что нет необходимости вам объяснять, что этой работой вы не будете заниматься.

Полиции только нужно подтверждение с места работы, а я могу подтвердить, что ты у меня работаешь.

– Последний вопрос: допустим, я приму ваши условия, но не буду ли я вынуждена, кроме повседневной платы, «обслуживать вас»? Не потребуете ли вы от меня, чтобы я стала вашей любовницей, если только я сама этого не захочу.

Впервые за время их разговора, бледное лицо Люсьена покрылось багровыми пятнами, и, как бы охваченный благородным гневом, он произнес, повысив голос:

За кого вы меня принимаете? Я порядочный человек. Во-первых, я вам это еще раз повторяю, вы не в моем вкусе, что, конечно же, не значит, что вы не будете нравиться другим, тем, которые в восторге от брюнеток... Во-вторых, не в моих привычках заставлять женщин, которые на меня работают, быть моими любовницами. Весь секрет любви в том, что она должна быть обоюдной: я сразу могу сказать, нравлюсь я девушке, или она просто нуждается в моей помощи, как в случае с вами. Я охотно помогу, при условии, что тоже получу из этого выгоду. Короче, вам нечего опасаться, я вас не трону, как я этого не сделал прошлой ночью.

– Я такая некрасивая?

– Вовсе нет! Но у меня железный принцип: никогда не смешивать работу и любовь. Это основной принцип настоящих дельцов. Когда занимаешься любовью со своей секретаршей, то от нее уже много не потребуешь. Нужно придерживаться незыблемых правил в отношении с подчиненными.

– Так я стану одной из ваших подчиненных?

– Конечно, если примете мое предложение!

– А ваш «персонал» многочисленный?

– Это вас не касается! Тем не менее, вам следует узнать, что, если бы у меня больше никого не было, то я потребовал бы от вас больше... Полагаю, что наш разговор длился уже предостаточно: даю вам двадцать четыре час на размышление... Вы должны дать мне ответ завтра вечером, в восемнадцать часов. Теперь делайте что хотите, я отправляюсь смотреть телевизор. В это время передают оперативные новости, а затем соревнование по кетчу, а я ни за что на свете не хочу пропустить этот матч! До завтра...

Я снова осталась одна в комнате, после того, как он хлопнул дверью. Было очевидно, что он не очень мной доволен, что же касается меня, то у меня было больше чем достаточно причин, чтобы быть им недовольной. Я не могла уснуть, в голову приходили разные мысли... Вывод напрашивался сам: он хотел, чтобы я стала одной из тех женщин, которых в моей стране называют, когда их встречают на улице, мала кахба!

– Что это значит? – спросил Ален, которому казалось, что ему приснился кошмарный сон.

– Какая шлюха! Он хотел, чтобы я занималась проституцией, что по-арабски звучит «токхоб», подобрала себе клиентуру, приставала к прохожим, что по-арабски звучит как «тчикел»,.. Если только я не буду пользоваться услугами одной из посредниц этих тайных домов, которые, несмотря на запрет, функционируют в вашей стране и которые вы называете борделями.

– А как это звучит на твоем чудном языке?

– Бурдел: одно из тех родных слов, которые французы понимают без перевода, когда приезжают в Северную Африку!

– А как называют у вас такого типа, как твой месье Люсьен?

– Барбет... то есть сутенер... Вот только чем больше я над этим размышляла, тем меньше, в конце концов, этот циничный мужик казался мне обычным сутенером. Он был в чем-то человеком большого размаха, а в чем-то мелок: его финансовые требования были относительно невелики, а с другой стороны, он не пытался склонять к сожительству тех, которые на него работали. Сто франков в день, это не так уж много. Чтобы покрыть расходы скачек, у него должно было быть, по крайней мере, еще три или четыре девицы, которые бы работали на таких же условиях. Мое единственное превосходство над ними было то, что я жила у него.

– А тебе не приходило в голову, что, уйдя отсюда рано утром, он отправляется в другую, а точнее, в другие квартиры?

– Настоящий Казанова?

– Скорее всего, осторожный малый, который не кладет все яйца в одну корзину... Я понял, увидев тебя в дансинге, что ты работаешь после обеда, что ты та, которую называют «дневная бабочка»... А почему бы месье Люсьену не иметь «ночных бабочек», которые возвращаются к себе – или к нему – только на рассвете, принося выручку за ночную работу?

– Возможно, если не сказать, что оно так и есть... Но у меня никогда не возникало желания узнать об этом побольше. Для меня было главным то, что за сто франков в день у меня была крыша над головой, я чувствовала себя как дома, телефон, которым я могла пользоваться и дать номер каждому, кому я захочу, что и делала...

– Как и мне?

– Я это не отрицаю. Но заметь, что он не принуждал меня к сожительству: что было бы выше моих сил.

– Хадиджа, поклянись, что ты не спала с ним!

– Пусть Аллах сразит меня, если я вру. Я клянусь тебе в этом головой моей бабушки, которая еще жива и которой я больше всех дорожу, а также памятью моего отца, который является единственным умершим, о котором я сожалею.

– Я тебе верю... Но признайся, что это кажется маловероятным! Жить в квартире в течение семнадцати месяцев с такой красивой девушкой, как ты, и не тронуть ее!

– Люсьен так и поступил!

– Лично я бы...

– Ты! Ты – это совсем другое дело! Если бы это предложил мне ты, я бы не поверила... так как ты особенный: ты ни клиент, ни сутенер... Ты мужчина! – а это может изменить женщину.

– Еще немного шампанского?

– Да, сегодня я хочу напиться... Так как, возможно, мы вместе в последний раз.

Подождав, пока она не спеша допьет шампанское, он спросил.

– Что же произошло на следующий день, когда ты снова с ним встретилась?

– Я все это дважды передумала: он мог помочь мне продлить мой вид на жительство, предоставив мне работу на своем предприятии...

– И ты согласилась?

– Да...

– Он, должно быть, был доволен?

– Он спросил меня, не хочу ли я с ним выпить его любимое виски...

– Конечно, он был в комнатных тапочках, пижаме и сидел, глубоко погрузившись в кресло?

– Он выглядел, как всегда, в это время вечера. Вновь наступило молчание, очень долгое молчание.

Ален заметил, что, впервые за время их знакомства, женщина, забившись в угол дивана, не смотрела на него по своей привычке. Ее ресницы были опущены, и казалось, что она рассматривает ковер.

– Это восточный ковер,– сказал он спокойно.– Возможно, он напоминает тебе о твоем детстве?

– Отнюдь! По правде говоря, мне стыдно... Не потому, что я занимаюсь этим ремеслом, а потому, что я тебе все рассказала.

– Когда и как же все это началось?

– На следующий день, после обеда.

– Ты не теряла зря времени. Ты отправилась на поиск приключений, говоря себе: «Хадиджа, девочка моя, это исторический день, когда ты встретишь своего первого клиента?!» Мне бы хотелось узнать, как ты за это принялась?

– Ты невозможен! Но, поскольку ты требуешь подробностей, ты их получишь... На следующий день я отправилась с Люсьеном, он показал мне гостиницы, где я могла работать.

– На какое внимание только не способен этот человек!

– Затем он представил меня нескольким владельцам известных заведений,– он дал им ясно понять, что они могут связаться со мной по телефону, и это лучше всего делать с двенадцати до двух часов дня.