Текст книги "Хроники Империи Ужаса. Крепость во тьме"

2
Беглецы

Пустыня пылала, словно адская кузница, на которую солнце обрушивало раскаленный молот. Бесплодная земля яростно сопротивлялась, отражая жар и превращая его в мерцающие призраки древних океанов. На севере высились угольно-синие острова – горы Капенрунг, образовывавшие далекий берег реальности. На протяжении многих миль путников преследовали миражи и песчаные дьяволы-ифриты. Ветра почти не было, и не слышалось ни звука, кроме тех, что издавали животные и пятеро юношей, которые, спотыкаясь, шли в сторону гор. Не ощущалось и никаких иных запахов, кроме их собственных. Единственное, что они чувствовали, – жару и тупую изматывающую усталость.

Гарун заметил тень от каменного уступа, торчавшего из голой земли цвета охры и скопления плоских камней, словно корма гигантского корабля, медленно скользившего в готовую поглотить его волну. Подножие его огибало высохшее русло. Вдали, словно трубы сожженного и разграбленного города, виднелись четыре оранжево-красных каменных шпиля с темно-зелеными пятнами у подножия. Последние свидетельствовали о редких дождях.

– Там отдохнем. – Гарун показал на тень.

Его спутники даже не подняли взгляда.

Они двинулись дальше – крохотные фигурки на фоне бескрайней пустыни. Гарун шел первым, трое мальчиков ковыляли следом, а наемник по имени Браги Рагнарсон замыкал шествие, постоянно сражаясь с животными, которым хотелось лечь и умереть.

Где-то позади, подобно кошмарному зверю, по их следу шел Бич Господень.

Они ступили в тень, на еще не обожженную яростным солнцем землю, и тут же рухнули наземь, не обращая внимания на угловатые и острые камни. По прошествии получаса, в течение которых его разум то проваливался в сон, то пробуждался от множества не связанных между собой видений, Гарун поднялся:

– Возможно, там, под песком, есть вода. – (Рагнарсон что-то проворчал. Их спутники, старшему из которых было всего двенадцать, даже не пошевелились.) – Сколько у нас осталось?

– Может, две кварты. В любом случае мало.

– Завтра мы доберемся до гор. Там воды будет полно.

– Вчера ты говорил то же самое. И позавчера. Может, ты ходишь кругами.

Гарун, уроженец пустыни, умел в ней ориентироваться, но все же он боялся, что Браги прав: горы со вчерашнего дня нисколько не приблизились. Здесь, на севере пустыни, были странные края – безжизненные, словно древний череп, и населенные тенями и воспоминаниями давних темных дней. Возможно, некие темные силы сбивали их с пути. Полосу земли вдоль гор Капенрунг избегали даже самые отважные северные племена.

– Та башня, где мы наткнулись на старого чародея…

– Где ты наткнулся на чародея, – поправил Рагнарсон. – Я ничего не видел, кроме, может, призрака.

Вид у юного наемника был отстраненный, и он куда больше ушел в себя, чем того требовали их тяготы.

– Что с тобой? – спросил Гарун.

– Тревожусь за брата.

Гарун издал бледное подобие сдавленного смешка:

– Ему наверняка легче, чем нам. Хоквинд следует знакомым путем, и никто не попытается ему помешать.

– И все же хорошо бы знать, не случилось ли что с Хаакеном. И хорошо бы, если бы он знал, что со мной все в порядке.

Атака на Аль-Ремиш застала Браги вдали от лагеря, вынудив его связать судьбу с Гаруном.

– Сколько тебе лет?

Гарун знал наемника уже несколько месяцев, но не мог вспомнить его возраст. Многое за время их бегства улетучилось из памяти – разум хранил лишь необходимое для выживания. Возможно, что-то всплывет вновь, когда они доберутся до безопасного места.

– Семнадцать. Где-то на месяц старше Хаакена. Он на самом деле не мой брат – отец нашел его в лесу, где его бросили умирать. – Рагнарсон говорил, пытаясь выразить тоску по далекой северной родине.

Гарун, не знавший ничего, кроме пустынь Хаммад-аль-Накира, и не видевший растительности более впечатляющей, чем низкорослые кусты на западных границах Джебал-аль-Альф-Дхулкварнени, не мог представить всего величия Тролледингии, которое хотел передать Браги.

– И почему же ты ушел?

– Потому же, что и ты. Мой отец не был герцогом, но он выбрал не ту сторону, когда старый король откинул копыта и началась драка за корону. Все погибли, кроме меня и Хаакена. Мы отправились на юг и записались в Гильдию наемников. Ну и сам видишь, где в итоге оказались.

– Угу. – Гарун не сумел сдержать улыбку.

– А тебе?

– Что?

– Сколько лет?

– Восемнадцать.

– Тот старик, который умер… Мегелин Радетик – он для тебя что-то значил?

Гарун вздрогнул – прошедшая неделя нисколько не смягчила боль.

– Он был моим учителем, с четырех лет. Для меня он стал в большей степени отцом, чем настоящий отец.

– Прости.

– Вряд ли он смог бы выжить, даже если бы не рана.

– Каково это – быть королем?

– Словно дурная шутка. Похоже, судьба надо мной насмехается. Мне, королю самой большой страны в этих краях, неподвластно даже то, что я вижу. Все, что я могу, – бежать прочь.

– Что ж, ваше величество, давай взглянем, есть ли там вода. – Поднявшись, Браги взял из навьюченной на верблюда сумки короткий широкий нож. Верблюды пока еще как-то держались. Гарун тоже снял с пояса нож, и они направились к песчаной полосе. – Надеюсь, ты знаешь, что мы ищем, – сказал Браги. – Мне известно лишь то, что я узнал от ваших воинов в Эль-Асваде.

– Если там есть вода, я ее найду. – В то время как Мегелин Радетик учил его геометрии, астрономии, ботанике и языкам, мастера куда более темных наук из Джебала обучали искусству шагуна, солдата-чародея. – Помолчи.

Гарун прикрыл глаза от яркого пустынного солнца, позволив себе впасть в легкий транс, и отправил свои чувства шагуна в странствие по сухому песку. Дальше, дальше, десять ярдов, пятьдесят… Есть! Под тенистым участком, который редко посещало солнце, в том месте, где высохшее русло уходило под каменный навес… Влага.

Гарун вздрогнул, почувствовав, как его на мгновение обдало холодом:

– Идем.

Они разрыли песок ножами, выгребая его руками, и на глубине двух футов обнаружили влагу. Они углубились в мокрый песок еще на фут, пока не наткнулись на камень, а потом наблюдали, как образуется небольшая лужица. Гарун окунул в нее палец и попробовал. Браги последовал его примеру:

– Слишком уж много мути.

Гарун кивнул:

– Не пей много. Пусть напьются лошади. Приводи одну за другой.

Дело шло медленно, но их это не особо беспокоило. Напротив – появился лишний повод подольше оставаться на одном месте в тени, вместо того чтобы страдать под испепеляющими лучами солнца.

После того как напились лошади, Браги привел верблюдов.

– Те парнишки едва шевелятся, – сказал он. – Совсем обессилели.

– Угу. Если нам удастся дотащить их до гор…

– Кто они такие?

Гарун пожал плечами:

– Их отцы были придворными Абуда.

– Не глупо ли? Спасать задницы тем, кого мы даже не знаем?

– Мегелин сказал бы, что это часть человеческой сущности.

Со стороны сбившихся в кучу мальчиков донесся крик. Старший показывал рукой вдаль, где вдоль красноватого склона скользнуло облако пыли.

– Бич Господень, – сказал Гарун. – Пора двигаться дальше.

Рагнарсон поднял мальчиков и собрал животных. Гарун забросал песком выкопанную яму, жалея, что не может ее отравить.

– Посмотрим, удастся ли сегодня добраться до старых гор, – усмехнулся Браги.

Гарун хмуро взглянул на него. Наемник отличался переменчивым настроением и порой мог веселиться в самую неподходящую минуту.

Горы оказались ничем не лучше пустыни. Единственными тропами были те, что протоптали звери. Путники теряли животных одного за другим. Иногда, пытаясь сохранить животных и из-за невероятной усталости, они проделывали за день всего четыре мили. Бесконечные дни, посвященные лишь усилиям выжить, складывались в недели.

– Сколько еще? – спросил Браги.

Прошел месяц после Аль-Ремиша и три недели с тех пор, как они последний раз видели преследователей.

– Не знаю, – покачал головой Гарун. – Извини. Мне лишь известно, что по другую сторону, – Тамериция и Кавелин.

Теперь они разговаривали редко. Бывали минуты, когда Гарун ненавидел спутников, но он отвечал за них и не мог сдаться, пока они живы.

Изматывающая усталость. Измученные судорогами мышцы. Дизентерия от чужой воды и плохой еды. Каждый шаг требовал невероятных усилий. Каждая миля превращалась в одиссею. Постоянный голод. Бесчисленные синяки и ссадины от падений. Время не имело конца и начала, прошлого или будущего – лишь бесконечное настоящее, в котором требовалось совершить очередной шаг. Гарун уже с трудом понимал, куда и зачем он идет. Мальчики уже давно об этом позабыли – их существование сводилось к тому, чтобы оставаться с ним.

Лучше всего переносил тяготы Браги. Он избежал мучений и позора дизентерии: выросший в диких предгорьях Тролледингии, он отличался куда большей выносливостью, если не большей силой воли. По мере того как Гарун слабел, главенство постепенно переходило к Браги, взявшему на себя еще больше физической работы.

– Надо бы остановиться и отдохнуть, – бормотал Гарун. – Надо бы где-нибудь прилечь и набраться сил.

Но Насеф снова вернулся, явившись словно природная стихия, столь же измученный, как и его добыча, но полный неумолимой решимости продолжать охоту. Почему Насеф так его ненавидел?

Заржала лошадь. Гарун обернулся, услышав крик Браги.

Потеряв опору, лошадь лягнула старшего мальчика, и оба рухнули с крутого, словно утес, склона. Мальчик лишь слабо вскрикнул, даже не пытаясь возражать против избавления от мук.

Гарун не смог найти сострадания в душе, – собственно, он ощутил неприятное удовлетворение. Одной бесполезной ношей меньше.

– Если мы и дальше будем тащить с собой животных, они нас погубят, – сказал Браги. – Так или иначе.

Гарун уставился на склон. Может, все же поискать мальчика? Как там, дьявол побери, его звали? Он не помнил.

– Тогда брось их, – пожав плечами, он зашагал дальше.

День тянулся за днем, ночи громоздились друг на друга. Путники все дальше углублялись в горы Капенрунг. Гарун не знал, когда они преодолели вершину, поскольку все вокруг выглядело одинаковым. Он уже не верил, что горы когда-нибудь закончатся. Карты лгали, и горы тянулись до края мира.

Однажды утром, проснувшись в полном унынии, он заявил:

– Сегодня я никуда не пойду. – Воля его была полностью сломлена. Браги удивленно поднял бровь и ткнул пальцем в сторону пустыни. – Они сдались. Наверняка. Иначе нас бы уже схватили.

Гарун огляделся. Странная, чужая земля, нисколько не похожая на Джебал-аль-Альф-Дхулкварнени. Те горы были сухими и безжизненными, с округлыми вершинами. Эти же – намного выше, иззубренные и поросшие столь высокими деревьями, каких он даже не мог себе представить. В воздухе чувствовалась прохлада. В каждой тени таился снег, который он до этого видел лишь издалека. Пахло хвоей. Это была чужая территория, и он затосковал по дому.

Браги, однако, оживился. Казалось, он почувствовал себя как дома впервые с тех пор, как Гарун его встретил.

– Похоже на страну, откуда ты родом?

– Немного.

– Ты почти не рассказывал про свой народ. Почему?

– Особо нечего рассказывать. – Браги внимательно огляделся. – Если мы не собираемся идти дальше, нужно найти место, откуда можно наблюдать за тропой, не попадаясь никому на глаза.

– Разведай. А я пока умоюсь.

– Ладно.

Северянин исчез на четверть часа.

– Нашел. Сухое дерево чуть подальше. За ним мох и папоротники. Можно залечь в тени и все видеть. – Он показал направление. – Иди мимо тех камней, потом заберись на них сзади. Постарайся не оставлять следов. Я пойду последним.

Гарун провел подопечных в указанное место. Несколько мгновений спустя к ним присоединился Браги, осторожно опустившись на землю.

– Жаль, что у меня нет лука. Наблюдай за тропой. Думаешь, они и правда сдались? С чего бы, если они были готовы погибнуть в пустыне?

– Может, так и случилось.

– Думаешь?

– Нет. Только не Насеф. Со мной никогда не случается ничего хорошего. А это было бы лучшее из всего… – На глазах его выступили слезы, но он тут же их смахнул. Погибла вся его семья, умер Мегелин, но он не имел права предаваться отчаянию. – Расскажи про свой народ.

– Я уже все сказал.

– Расскажи.

Браги понял, что должен сказать.

– Мой отец был главой поместья, которое называлось Драукенбринг. Наша семья и несколько других собирались каждое лето и отправлялись на разбой… – (Гарун мало что понимал из рассказа юноши, но хватало и того, что он просто говорил.) – …Когда старый король умер, мой отец и тан оказались по разные стороны. Когда мы вступили в Гильдию, Хаакен нашел то, чего хотел.

– А ты нет? У тебя уже было свое отделение.

– Нет. Не знаю, чего мне хочется, но точно не этого. Может, всего лишь вернуться домой.

На глазах Гаруна снова выступили слезы, и он ударил кулаком по папоротнику. Ни о какой тоске по дому не могло быть и речи! Слишком поздно давать волю чувствам. Он перевел разговор на города, где бывал Браги. Мегелин Радетик был родом из Хеллин-Даймиеля.

На дне каньона уже сгущались тени.

– Не похоже, что сегодня нам стоит ждать гостей, – сказал Рагнарсон. – Пойду поставлю силки. Тебе ведь можно есть мясо белки?

Гарун слабо улыбнулся. Их запреты в еде приводили Браги в полное замешательство.

– Да.

– Аллилуйя. Почему бы тебе не поискать место для лагеря?

Не обращая внимания на его сарказм, Гарун оперся на упавшее дерево и поднялся. Перемены в жизни порой бывали удивительны – король вынужден был обслуживать себя сам, чего ему не приходилось делать, даже будучи четвертым сыном валига.

– Впереди люди, – сказал Браги. Гарун вопросительно поднял бровь. – Не чувствуешь запах дыма?

– Нет. Но я тебе верю.

Браги дважды обходил стороной горные деревушки, не доверяя местным жителям, но само их присутствие внушало оптимизм. Вряд ли до цивилизации оставалось далеко.

– Пойду разведаю.

– Ладно.

Они были совсем близко – но к чему? Решив, что Бич Господень окончательно сдался, они уже не столь спешили, но Гарун все равно чувствовал себя слишком усталым и подавленным, чтобы строить планы на будущее.

Убежать от Насефа. Перебраться через горы. Первое свершилось, а второе близилось к завершению. Смутно, словно в тумане: превратить идеалы роялистов в оружие, которое уничтожит Ученика и его бандитов-командиров. Но подробностей он не придумал, и никакого плана у него не имелось. У него возникло искушение последовать за Рагнарсоном, когда тот возвратится к собратьям-наемникам.

Браги наверняка чувствовал, что бегство подходит к концу. Он постоянно говорил о том, как вернется в отряд, к брату, или, по крайней мере, в штаб-квартиру Гильдии в Высоком Утесе, где наверняка знают, что случилось с отрядами Хоквинда.

Гаруну хотелось быть королем еще меньше, чем Браги – солдатом. Может, в самом деле стать наемником? Вести жизнь, очерченную четкими правилами, и знать свое место?

– Глупо, – прошептал он.

Судьба предназначила ему определенную роль, и он не мог отвергнуть ее лишь потому, что та ему не нравилась.

Вернулся Рагнарсон.

– Там около двадцати ваших. Такие же потрепанные, как и мы. Не смог понять, дружественно они настроены или нет. Сходи лучше сам взгляни.

– Угу.

Вряд ли это были враги: у сторонников Эль-Мюрида не было причин пересекать горы. Он двинулся вперед, прислушиваясь.

Это были роялисты. И они, так же как Гарун с Рагнарсоном, не имели понятия, где находятся. Но они знали, что неподалеку – лагеря беженцев, которые финансировали валиг Эль-Асвада и его друзья по предложению Мегелина Радетика, когда стало ясно, что Ученик представляет серьезную угрозу.

– Это друзья, – вернувшись, сообщил Браги Гарун. – Нам стоит объединить силы. – (Северянин с сомнением посмотрел на него.) – Нам больше не придется беспокоиться из-за местных.

– Возможно. Но после того, что мне пришлось пережить, я никому больше не доверяю.

– Я с ними поговорю.

– Но…

– Я пошел.

– Эй, – сказал Гарун. – Это же командир моего отца. Белул! Эй! – Он помахал мужчине с топором.

Они провели в лагере уже полчаса. Двое мальчиков свалились без чувств, и о них тут же забыли. Гарун бесцельно бродил вокруг, не в силах поверить, что все-таки добрался, и пытаясь найти кого-то знакомого. Рагнарсон следовал за ним, бдительно приглядываясь к каждому.

Человек по имени Белул отложил топор и уставился на Гаруна. Лицо его расцвело.

– Слава Всевышнему!

Гарун бросился к нему в объятия:

– Я думал, все погибли.

– Почти. Я боялся, что и ты погиб. Но я верил в учителя и оказался прав – ты здесь.

– Мегелин так и не добрался, – помрачнев, сказал Гарун. – Он умер от ран. Помнишь Браги Рагнарсона? Солдата Хоквинда? Который спас мне жизнь на соленом озере, а потом во время осады Эль-Асвада? Так вот, в Аль-Ремише он опять меня спас. Он отстал от своих. – Гарун никак не мог остановиться. – Браги, это Белул. Он служил в гарнизоне Себиль-эль-Селиба, когда их атаковал Эль-Мюрид несколько лет назад.

– Я помню, что видел его в Эль-Асваде.

– Он единственный, кто остался тогда жив. Он вступил в войско моего отца и стал лучшим его командиром.

– Как мне добраться отсюда до Высокого Утеса? – спросил Браги. – Немного отдохну и…

Но его никто не слышал.

– Все сюда! Все сюда! – крикнул Белул. – Король! Слава королю!

– Прошу тебя, не надо, – умоляюще проговорил Гарун. – Мы заблудились в горах, и я думал, никогда не доберемся.

Белул продолжал кричать. Вокруг собирались люди, но без особого энтузиазма. Усталое лицо каждого омрачала печать страха и отчаяния.

– Кто еще смог добраться, Белул?

– Слишком рано что-то говорить. Я сам тут недолго. Где учитель?

Гарун нахмурился – тот, похоже, его не слушал.

– Он не дожил. Все погибли, кроме пары ребятишек. Нас преследовал сам Бич Господень. Нам потребовался месяц, чтобы от него оторваться.

– Жаль. Совет старика нам бы пригодился.

– Знаю. Не слишком равноценный обмен – Мегелин на корону. Он спас меня ради того, чтобы я стал королем. Но королем чего? Не так уж и многого. Я самый бедный из всех когда-либо живших монархов.

– Вовсе нет. Скажите ему, – обратился Белул к беженцам.

Некоторые кивнули. Некоторые покачали головой. Все зависело от того, с кем они соглашались.

– Сторонники твоего отца основали десятки лагерей, господин. У тебя будет народ и армия.

– Армия? Ты не устал сражаться, Белул?

– Эль-Мюрид все еще жив. – Для Белула этого было вполне достаточно. Пока жил Эль-Мюрид, Себиль-эль-Селиб и его семья оставались неотомщенными. Он воевал уже двенадцать лет и собирался продолжать, пока жив Ученик. – Я сообщу в другие лагеря. Посмотрим, что будет в нашем распоряжении, прежде чем строить планы.

– Если пошлешь гонцов на запад, – сказал Браги, – позволь мне отправиться с ними. Хорошо?

Никто не ответил. Он раздраженно сплюнул.

– Сейчас я вполне рад тому, что я здесь, – сказал Гарун. – Я крайне устал, Белул. Найди мне место, где поспать.

Он спал и бездельничал три дня, а потом, с трудом переставляя ноги, выбрался из хижины и окинул взглядом свои новые владения. Лагерь разбили вокруг горной вершины в северной части Капенрунга. Сколько тут росло деревьев! Гарун никак не мог к ним привыкнуть. Глядя через прорубленные просеки, он видел бескрайние лесные массивы, которые повергали его в такое же смятение, как Рагнарсона – пустыня.

Наемник не попадался на глаза. Что с ним случилось?

– Сегодня прибыли сорок три человека, господин. Горы кишат беженцами, – сообщил Белул.

– Мы сможем обо всех позаботиться?

– Друг учителя знал, что делал. Он подготовил необходимые инструменты и полные склады.

– Но даже при всем этом часть придется отправить куда-то еще. Это всего лишь привал, а не конец пути. – Гарун взглянул на вершину, где Белул возводил складские помещения и ограду. – Где мой друг?

– Ушел с гонцом на запад. Весьма целеустремленный парень. Хотел вернуться к своим.

На мгновение Гарун почувствовал себя полностью опустошенным. За время их бегства они с Браги успели сблизиться, и он понял, что рослого северянина будет ему не хватать.

– Я трижды обязан ему жизнью, Белул. И я бессилен сделать что-либо в ответ.

– Я позволил ему взять коня, господин.

Гарун нахмурился – не столь уж великая награда. Затем он показал на укрепления:

– Зачем все это?

– Нам потребуются базы, когда начнем наносить удары по Хаммад-аль-Накиру. До Аль-Ремиша не так уж далеко.

– Если знать путь.

– Верно, – улыбнулся Белул.

Гарун посмотрел на деревья, на извивающуюся у подножия горы реку. Трудно было поверить, что его родина почти рядом.

– Здесь так мирно, Белул.

– Это ненадолго, господин.

– Знаю. От мира не отгородиться.

3
Толстый мальчишка

Толстый мальчишка обливался потом. Сидя в пыли, он осыпал беззвучными ругательствами своего хозяина. В это время года следовало быть на севере, а не в жаркой дождливой дельте реки Роэ. Некремнос нисколько не радовал весной, Троес месяц назад был еще хуже. Аргон летом превращался в ад. Старик, несомненно, сошел с ума.

Приоткрыв темный глаз, он склонил набок смуглое, похожее на луну лицо, внимательно разглядывая хозяина. Старик дремал. Рука толстяка метнулась к потрепанному кожаному мешку, выхватив похожую на камень булку.

Хозяин ударил тростью о землю, поднимая пыль:

– Неблагодарная тварь! Проклятый воришка! Красть у старика…

Да, лучшие годы старика остались позади. Когда-то добыть еду было куда сложнее. Лишь год назад для этого требовалось полное сосредоточение.

Старик попытался встать, но ноги его не слушались. Он опрокинулся назад, размахивая тростью:

– Я слышал! Ты смеялся! Ты пожалеешь об этом дне…

Прохожие не обращали на них внимания. И это тоже было дурным предзнаменованием – когда-то хозяин с легкостью подчинял их своей воле, трюками и шуточками выманивая деньги даже у самых сообразительных.

– Откинь вуаль, взгляни глазами времени, проникни сквозь туман, открой двери судьбы… – нараспев проговорил старик. Он попытался проделать фокус с черной тканью и хрустальным шаром, но у него ничего не вышло.

Толстый мальчишка покачал головой. Глупец. Он не мог признать, что ему уже пришел конец.

Толстяк ненавидел старика. Он путешествовал с бродячим шарлатаном всю свою жизнь и ни разу не слышал от него доброго слова. Старик постоянно изобретал для мальчишки все новые мучения и даже не позволил ему носить хоть какое-то имя. Однако толстяк не сбежал – до недавнего времени сама мысль о подобном казалась ему чуждой.

Иногда, когда старику удавалось заработать денег, он накачивался чудовищным количеством вина, а потом бормотал, будто когда-то был придворным шутом у некоего крупного вельможи. Отчего-то всегда оказывалось, что во всех их нынешних бедах виноват юный толстяк. И теперь он за это расплачивался, независимо от того, был ли на самом деле виновен или нет.

Старик сумел внушить спутнику глубокое чувство вины, считая, что это обезопасит ему жизнь на склоне лет.

Толстый мальчишка с лицом цвета уличной грязи потел, отгонял мух и боролся с искушением. Он знал, что вполне сможет выжить самостоятельно, – опыта ему хватало.

Иногда, когда хозяин дремал, он выступал с фокусами сам. Будучи превосходным чревовещателем, он говорил от имени реквизитов старика, обычно обезьяньего черепа или чучела совы. Иногда он использовал тощего шелудивого осла, таскавшего их пожитки. Порой, осмелев, он вкладывал слова в уста самого хозяина.

Однажды он попался, и старик избил его до полусмерти.

У старика была куча имен, менявшихся в зависимости от того, кто, как ему казалось, его преследовал. Самыми любимыми были Фейгер и Саджак. Мальчик не сомневался, что оба – фальшивые.

Он упрямо искал тайну истинного имени старика, – возможно, оно могло стать ключом к его собственной личности. Именно желание узнать правду о себе стало главной причиной, по которой он никак не пытался улучшить свое положение.

Толстяк точно знал, что не приходится родственником Саджаку. Старик был высок, худ и бледнолиц, с выцветшими серыми глазами и светлыми волосами – типичный уроженец Запада. Однако самые ранние воспоминания мальчика были связаны с Дальним Востоком: Матаянгой, Эскалоном, сказочными городами Джанин, Немик, Шустал-Ватка и Татариан. Они даже проникли за дикие Сегастурские горы, где с высоких утесов смотрели на погруженные в тень пределы Империи Ужаса – монастыри Теон-Синг.

Даже тогда он задумывался о том, почему они с Саджаком вместе и что заставляет того идти все дальше и дальше.

Саджак, похоже, снова заснул. Мальчик почувствовал, как голод когтями раздирает его внутренности. Он не помнил, когда не бывал голоден.

Рука его метнулась к мешку, но тот оказался пуст.

Старик оставил это без ответа. На этот раз он действительно спал.

Пришла пора пополнить опустевшие запасы. Заработать деньги честным путем было нелегко даже в лучшие времена…

Он бродил среди людей, стараясь казаться неуклюжим и медлительным. И хотя ему не хватало проворства, он был достаточно ловок – и дерзок. Он столь искусно забрал кошелек у капитана гвардии, что тот ничего не заметил, пока не зашел в раскаленную от жары таверну и не попросил вина.

К тому времени толстяк был уже в трех кварталах оттуда, покупая выпечку. Но у него имелся один недостаток – слишком запоминающаяся внешность.

Капитан гвардии, однако, совершил тактическую ошибку: он начал орать, что накажет преступника, еще до того, как его поймал. Толстяк взвизгнул и бросился прочь, зная, что его могут отдать в рабство, а то и изувечить или обезглавить. Ему удалось сбежать и вернуться к Саджаку, прежде чем тот проснулся.

Сердце его колотилось еще долго после того, как он отдышался. То был третий раз за неделю, когда он оказался в смертельной опасности. Судьба ему не благоволила. Вскоре люди начнут высматривать смуглого толстого мальчишку с ловкими руками. Пора было двигаться дальше.

Но старик никуда двигаться не собирался. На этот раз он намеревался пустить тут корни. Нужно было что-то делать.

Внезапно Саджак проснулся.

– Что ты на этот раз задумал? – бросил он. – Опять своровать у меня еду? – Он схватил трость и ткнул ею в мешок. – А?

Мешок был полон.

Толстяк улыбнулся. Он всегда покупал черствые булки, поскольку у старика были плохие зубы.

– Наверняка украл! – Саджак, пошатываясь, поднялся. – Я тебя проучу, маленький слизняк…

Толстяк, у которого не было сил бежать, жалобно заскулил. Старик начал лупить его тростью.

Нужно было что-то делать.

– Хозяин, – прохныкал он, когда его мучитель наконец устал, – какой-то человек хотел тебя видеть час назад.

Время пришло.

– Какой еще человек? Я никого не видел.

– Он приходил, пока хозяин медитировал. Какой-то большой человек из города. Предлагал тридцать оболов за гарантированное гадание на цыплячьих потрохах, чтобы выбрать между ухажерами дочери. Один бедный, другой богатый. Он предпочитает богатого, девушка любит бедного. Чтобы утаить все от дочери, он сказал прийти в полночь. Я сказал ему, что у хозяина есть средство, чтобы превозмочь любовь, и оно доступно еще за двадцать оболов сверху.

– Лжец! – Впрочем, трость на этот раз опустилась без особой силы. – Двадцать и тридцать? В полночь?

На эти деньги можно было купить множество вина и полностью забыться.

– Чистая правда, хозяин.

– Где?

– На Большой улице. У Передней дороги, возле Фадема. Он оставит ворота открытыми.

– Пятьдесят оболов? – Саджак зловеще усмехнулся. – Дай мне мои снадобья. Смешаю ему что-нибудь, от чего у лягушки волосы вырастут.

Толстяк обычно засыпал и в куда худших условиях. Но он глаз не сомкнул, дожидаясь полуночи.

Дождь начался, как всегда, через час после захода солнца. Старик кутался в плащ, толстяк – в свои лохмотья. Пришло время сознаться во лжи – или действовать дальше.

Он решил действовать дальше. Усадив хозяина верхом на шелудивого осла, он повел животное по безмолвным улицам, вверх и вниз по склонам холмов, то и дело сворачивая, чтобы запутать дорогу. Ни грабители, ни стражники их не беспокоили.

Они прошли мимо замка Фадем, где располагалось правительство Фадемы, и все так же никто не обратил на них внимания. Наконец они оказались в том месте, которое выбрал толстяк.

Аргон располагался на треугольном острове, соединенном с другими островами дельты плавучими мостами. Вершина треугольника указывала вверх по течению, где невидимые потоки были быстрее всего. Именно там древние инженеры построили самые высокие стены, подножие которых скрывалось в реке. В ста футах ниже по течению и в четверти мили к югу находился понтон, связывавший Аргон с пригородами на соседнем острове. Дальше, погруженные во тьму, простирались плодородные рисовые острова, основа богатства Аргона.

Толстяка все это не интересовало – экономика для него ничего не значила.

– Отсюда придется идти пешком, – сказал он. – Господин сказал – животное может испортить его сад.

Старик недовольно проворчал, но позволил мальчику помочь ему сойти с осла.

– Сюда. – Он взял Саджака за руку.

– Проклятье! – рявкнул старик минуту спустя, поднимаясь из дождевой лужи глубиной почти в четыре дюйма. – Уже во второй раз! – Он ударил мальчишку тростью. – Ты специально это подстроил! – Еще удар. – В следующий раз иди в обход.

– Мои искренние извинения, хозяин. Обещаю, что буду осторожнее. – Губы парнишки изогнулись в ухмылке. – Горе мне! Опять лужа на дороге!

– Иди в обход.

– Не получится – там по сторонам клумбы. Господин рассердится. – Он помедлил. – Хотя… она всего в четыре фута шириной. Я перепрыгну и поймаю хозяина, когда он прыгнет следом. – Он осторожно подвел старика ближе и преувеличенно громко крякнул, а затем услышал собственный голос: – Ха! Все просто, хозяин. Только прыгай дальше для надежности. – (Выругавшись, старик взмахнул тростью.) – Ну давай же, хозяин, пожалуйста. Господин рассердится, если предсказатели опоздают. Прыгай. Я поймаю.

У толстяка отчаянно колотилось сердце, кровь стучала в ушах. Казалось, старик тоже слышит этот оглушительный, словно топот марширующей пехоты, шум…

Выругавшись в последний раз, Саджак присел и прыгнул.

Закричал он, лишь когда пролетел полпути до реки.

Напряжение спало. Толстяк вскинул руки и пустился в пляс.

– Эй! Что там происходит?

По ведшим к крепостной стене ступеням спешил ночной стражник. Толстяк бросился к ослу, но животное не собиралось двигаться с места. Нужно было выкручиваться.

Стражник увидел перед собой рыдающего в три ручья парнишку.

– Горе мне! – плакал тот. – Какой же я глупец!

– Что случилось, сынок?

Толстяк продолжал рыдать – это у него получалось лучше всего.

– Мой дедушка, единственная родная душа, только что прыгнул со стены. Я идиот. Поверил, будто он хочет в последний раз взглянуть ночью на реку. – Он сделал вид, будто пытается взять себя в руки. – Единственный мой родственник. Он был смертельно болен, и у нас кончились деньги на опиум. Дурак, я дурак… мне следовало сообразить…

– Ну-ну, сынок. Все будет хорошо. Может, оно и к лучшему, а? Если он так страдал?