Текст книги "Убиение чудовища"

Господин Вард разговаривал с сыщиками в старой библиотеке сына. Покинув ее, они почувствовали явственное облегчение, словно бы вся комната дышала злом. Возможно, виною тому были жуткие легенды о старом алхимике, чей портрет некогда украшал деревянную панель над камином, а может, что-то совсем иное другое и менее конкретное повергало их в тревогу – в любом случае они все словно надышались ядовитых паров, исходивших от резного камина и временами сгущавшихся едва ли не до физически осязательной эманации зла.

Глава 5. Ужас и крах

1

Близился час, навеки клеймивший душу Маринуса Бикнелла Уиллета, – тот час, что состарил мужчину, чья молодость и без того осталась далече, еще на добрый десяток лет.

Доктор, подолгу совещаясь с Вардом-старшим, сошелся с ним во мнении относительно некоторых аспектов происходящего, в коих алиенисты бы усомнились. Он вывел, что существует некое ужасное движение, чьи адепты разбросаны по всему миру, – вне сомнений, связанное с некромантией и чем-то даже более старинным, чем салемские процессы. По крайней мере двое ныне живущих – и еще один, о ком Уиллету и Варду-старшему не хотелось думать в таком разрезе, – были одержимы, или и впрямь наделены полноценными личностями людей, ходивших по сей земле еще в 1690 году или даже раньше, вопреки всем законам природы. Деяния и цели этих злодеев, во чьи ряды вступил и Чарльз, весьма очевидно следовали из их переписок – они разворовывали могилы, независимо от древности, а особенно те, где покоились самые мудрые и могучие мужи, надеясь возродить из тлена и праха некий отпечаток умерших, чтобы напитаться их знаниями.

Эти нечестивые осквернители передавали друг другу останки известных людей с холодным расчетом ученых, обменивающихся книгами. Из потревоженного векового праха они добывали свою мощь и мудрость, несоизмеримо превосходящую всякое могущественное знание, когда-либо сосредоточенное в руках одной организованной группы. Ими были выработаны непотребные методы поддержки жизни в интересовавших их умах – в одном теле или же в разных, – и они, очевидно, получили возможность постигать сознания мертвецов, которых держали у себя. Оказалось, было зерно истины в древних причудливых трудах Бореля, где тот писал об изготовлении даже из древнейших останков неких «солей», из которых возрождались давно умершие. Есть формулы как для вызова призраков, так и для повторного упокоения оных, причем их действие столь досконально отработано, что им теперь с успехом можно научить кого угодно. Однако воскрешать мертвых следовало с осторожностью: надписи на древних надгробиях не всегда соответствовали истине.

Уиллет и господин Вард содрогались, делая один вывод за другим. Некие тени или голоса могут быть вызваны из неведомых бездн, а не только из могил, но манипуляции такого рода сопряжены с риском. Джозеф Карвен наверняка свершил немало такого, что даже у алхимиков считается запретным, а Чарльз – что же Чарльз? Какие силы из «потусторонних сфер» настигли его из времени Джозефа Карвена и обратили его рассудок к позабытому? Ему дали подсказки, и он ими воспользовался – он беседовал со страшным человеком в Праге и долго гостил у владельца замка в горах Трансильвании. Скорее всего, ему удалось найти могилу Джозефа Карвена. Заметка в газете, а также то, что его мать слышала по ночам, – наилучшее тому подтверждение. Что-то было им вызвано… и что-то – пришло. Громкий голос, слышанный всеми в Страстную пятницу, разнящиеся тембры в запертой лаборатории на чердаке – чьи они, столь глухие и будто извлекаемые из пустоты? Не были ли они устрашающими предвестниками явления того чужака, «доктора Аллена», с его почти потусторонним басом? Недаром господин Вард испугался, лишь один раз поговорив с этим человеком – человеком ли? – по телефону.

Дьявольский разум или голос, тень или живое существо явилось в ответ на тайные призывы Чарльза Варда в запертую лабораторию? Голоса спорили… «Кровь потребна три месяца кряду…» Боже Милосердный! Не после ли этого появились вампиры? Оскверненная могила Эзры Уидена, крики в Потаксете – кто бы задумал подобную месть, кто разыскал бы заброшенное логово, где некогда свершались черные дела? Уединенная избушка, бородач-незнакомец, ропот негодующих соседей, всеобщий страх… Окончательно недуг Варда-младшего не решались объяснить ни отец, ни врач, хоть оба и чувствовали, что в этот мир снова явился злой гений Джозефа Карвена, не сойдя с прежней дьявольской колеи, – или тут уместно заподозрить всамделишную одержимость самим дьяволом? Аллен определенно имел к этому какое-то отношение, и детективы должны были выведать что-то о том, чье существование так влияло на жизнь юноши. Между тем, поскольку уже почти не оставалось сомнений в существовании пространных катакомб под избушкой, следовало их найти. Хорошо осознавая скепсис других алиенистов, Уиллет на последнем совете с господином Вардом решил сам тайно спуститься в те неизведанные глубины. Уговорились на следующее утро встретиться у хижины, заручившись всеми необходимыми инструментами и снаряжением.

Утро шестого апреля выдалось ясным, и в десять часов запланированная вылазка произошла-таки. Вард-старший отпер дверь в покои сына своим ключом, зашел с доктором внутрь и внимательно все осмотрел. Судя по беспорядку, который царил в комнате доктора Аллена, перед ними здесь уже успели побывать детективы, поэтому оставалось лишь надеяться, что они нашли нечто стоящее. Конечно же, прежде всего их интересовал подвал, и мужчины, не мешкая, спустились вниз – туда, где в присутствии хозяина они еще раньше безо всяких результатов осмотрели каждый закуток. Какое-то время казалось, что старания их напрасны – поверхность грунтового пола и каменных стен была настолько однородной и обычной, что трудно было даже представить, будто бы где-то здесь, под ногами, зияет отверстие, ведущее в бездну подземелья. Тогда Уиллет сообразил, что поскольку этот подвал копали позже, очевидно, не зная о существовании катакомб внизу, то и искать вход в глубины следует среди недавних раскопок, которые проводил сам молодой Вард со своими сообщниками, когда искал старые схроны, о коих узнал уж точно не из простых деревенских слухов.

Доктор попытался поставить себя на место Чарльза и представить, где бы он, скорее всего, начал копать, однако этот метод дал не слишком много. Тогда он решил действовать методом исключения и начал осторожно осматривать всю поверхность подземного помещения – стены, пол, потолок, дюйм за дюймом в поисках подсказок. Круг поисков все ужимался и ужимался, покуда не ограничился небольшим участком у сливных труб, который доктор уже осматривал – и ничего не нашел. Теперь же, прибегая ко всем возможным способам и приложив еще больше усилий, он наконец обнаружил, что на самом деле перед ним нечто вроде крышки люка на угловом шарнире, которую можно повернуть и сдвинуть в сторону. Под ней открылась сплошная бетонная плита с еще одним люком, на этот раз круглым, в самом центре, и господин Вард в тот же миг нетерпеливо бросился к нему. Крышка легко поддалась, и несчастный отец уже почти поднял ее, когда Уиллет заметил, как в один момент страшно побледнело его лицо. Вард пошатнулся и опустил голову на грудь, задурманенный струей затхлого воздуха, ударившего из черной ямы.

Через мгновение доктор Уиллет уже вытаскивал из ямы своего теряющего сознание спутника и брызгал ему в лицо холодной водой. Вард-старший начал подавать слабые признаки жизни, однако видно было, что ядовитые испарения сильно навредили ему. Не желая рисковать, доктор Уиллет поспешил на Броуд-стрит за таксомотором и отправил слабо возражавшего страдальца домой – после чего, взяв электрический фонарик и прикрыв нос стерильной марлевой повязкой, снова спустился к открытому им подземелью. Затхлый дух немного развеялся, так что теперь Уиллет мог заглянуть в самую глубину стигийского жерла. Примерно на десять футов вниз уходил цементированный цилиндрический спуск со стальными скобами вместо лестницы на стенах, переходящий в истертые каменные ступени. Вероятно, когда-то они выходили прямо на поверхность – в юго-западной стороне от места, где ныне стояла избушка.

2

Уиллет безоговорочно признает, что, вспоминая стародавние легенды о Карвене, довольно долго простоял у жерла, не решаясь один сойти в злосмрадную бездну. В памяти его слишком хорошо отпечатались рассказы Люка Феннера о последней ночи вековечного алхимика на земле. Но долг все-таки возымел над ним верх, и он стал спускаться, прихватив с собой саквояж на случай обнаружения каких-либо важных улик. Аккуратно – опять-таки, был он далеко не молод! – доктор совершил спуск по скобам и ступил на скользкие ступеньки внизу. Свет фонарика выхватил из темноты очень древнюю кладку – влажные стены сплошь заплесневели. Все ниже и ниже уходили ступени, не спиралью, но тремя крутыми пролетами, где с трудом разминулись бы двое мужчин. Доктор Уиллет насчитал примерно тридцать ступенек, когда до него донесся едва слышный звук, заставивший его сбиться.

То был неземной звук, низкий и злобный, точно разгневанный рев Природы. Глухой вой, обреченный крик, безнадежный вопль неизбывной тоски и животной боли – никакими словами не передать было тех вгоняющих в слабость и дурноту, бередящих душу обертонов, ибо всякие слова послабляли, вульгаризировали впечатление от них. Не к этим ли звукам прислушивался Вард, когда его забирали? Уиллет не слышал ничего хуже за всю свою жизнь – и когда он спустился по лестнице до самого низа и осветил фонариком стены и высокие своды коридора, что тянулся подобием царства Аида, плутая в бесчисленных арках и ответвлениях, звук тот никуда не исчез, продолжая источаться из безвестного источника.

Зал, в котором доктор оказался, был примерно четырнадцати футов высотой и футов десять-двенадцать в ширину. Пол устилали огромные шлифованные плиты, на стены и своды нанесена была штукатурка. Трудно было оценить размах помещения – из-за мрака казалось, что оно теряется в бесконечности. В иных местах путь преграждали двери в старом колониальном стиле, состоящие из шести панелей, другие же проходы были открыты.

Преодолевая порожденную здешними смрадами и стенаниями оторопь, Уиллет принялся один за другим просматривать боковые арочные проходы, ведущие в утлые залы со сводчатыми каменными потолками. Назначение этих помещений казалось загадкой, но везде доктор замечал переплетения труб – сложные паровые и вентиляционные системы, проведенные давным-давно, но наверняка способные заинтересовать и современных инженеров. Никогда прежде и никогда потом ему не доводилось видеть таких инструментов – или их отдельных частей, – что были разбросаны тут и там, укутанные столетними вуалями пыли и паутины. Несомненно, они были разбиты умышленно – вероятно, людьми из группы, выступившей против Карвена. Однако не во все залы проникли незваные гости – и в тех, нетронутых, Карвен, вернее всего, ставил свои самые первые несложные опыты.

Наконец Уиллет обнаружил комнату, обставленную или по меньшей мере занятую совсем недавно – с расходомерами, горелками и пробирками, новыми стульями и занятыми литературой и оборудованием шкафами. На письменном столе по соседству со старинными пергаментами находились свежие записи, сделанные от руки. Увидев масляную лампу и канделябр, полный свеч, доктор достал из кармана благоразумно припасенные спички – и озарил помещение светом.

Темнота отступила, являя истинную рабочую лабораторию Чарльза Декстера Варда. Многие здешние книги доктор уже видел раньше, почти вся мебель была перевезена сюда из особняка на Проспект-стрит. Везде попадались хорошо знакомые Уиллету вещи, рождая чувство узнавания столь острое, что он почти забыл о том, в сколь страшном месте на самом деле находится, и перестал обращать внимание на стенания, хоть в лаборатории они слышались гораздо четче, чем на лестнице. Доктор решил, что прежде всего необходимо найти и изъять любые бумаги, в которых могло содержаться что-то важное, особенно же – те таинственные документы, разысканные Чарльзом за картиной в доме на Олни-корт. Но проще сказать, чем сделать, – начав поиски, Уиллет понял, сколь великие трудности ждут того, кто пожелает до конца разобраться в запутанном деле Чарльза Декстера Варда. Сотни папок, заполненных листами, исписанными убористо от руки, записи, порой переходящие в шифр, эзотерические схемы и рисунки – на обработку и анализ всего этого могли уйти месяцы, если не годы. Нашлись и целые связки писем, отправленных из Праги в Ракош, причем адреса на конвертах были проставлены рукой Орна или Хатчинсона. Эти находки доктор Уиллет отобрал, чтобы унести с собой.

Наконец в шкафчике красного дерева с затворенными стеклянными дверцами, украшавшем ранее библиотеку, доктор заприметил ворох старых бумаг Карвена. Он мигом признал их, пусть даже Чарльз в свое время дозволил ему лишь мимолетный взгляд на них. Там не было писем, адресованных Орну и Хатчинсону, равно как и шифрованного манускрипта с ключом к нему. Сложив бумаги в саквояж, доктор продолжил осмотр. Прежде прочего его беспокоило нестабильное состояние молодого пациента, и он уделил особое внимание последним записям, выявив в них один необычный аспект – невзирая на изобилие подобных документов, в их числе оказалось подозрительно мало таких, что писались почерком Варда-младшего до прорезавшихся в нем изменений. Самый поздний был датирован двухмесячной давности числом, а целые кипы насущных писаний, испещренных странными знаками и формулами, писались в манере Джозефа Карвена. Похоже, в последнее время Чарльз тщательно практиковал угловато-архаичную манеру стародавнего алхимика и поистине отточил ее до блеска. Доктор не нашел ни одного образца иного почерка, который мог бы принадлежать Аллену. Если он здесь действительно всем заправлял и верховодил – то, очевидно, Чарльз выполнял при нем роль писаря.

В новейших записях раз за разом повторялось двухчастное заклинание, которое к концу обыска Уиллет запомнил наизусть. Писалось оно в два параллельных столбца, причем левый был увенчан древним символом «главы дракона», коим в старинных календарях обозначали асцендент, а правый, соответственно, знаком «хвоста дракона», десцендентом[28]28
  Асцендент, иначе, восходящий градус – знак Зодиака, восходящий на восточном горизонте в момент рождения человека. Десцендент, заходящий градус – соответственно, его противоположность.


[Закрыть]. Доктор почти подсознательно догадался, что второй столбец представляет собой тот же самый текст, записанный по слогам наоборот, за исключением конструкции ЙОГ-СОТОТ – имени, вернее всего? Подобная буквенная комбинация попадалась Уиллету и ранее, в письмах сподвижников Чарльза и оригинальных документах Карвена; ее он приноровился узнавать в самых разнящихся написаниях.

Уиллет мог поклясться, что формула ему что-то напоминает, и каждый раз, когда он ее встречал, по спине его проползали мурашки. Не в ту ли памятную Страстную пятницу миссис Вард слышала нечто подобное? Раз за разом, словно наваждение, повторялись знаки и символы, и доктор, сам того не замечая, стал нашептывать их, тщась уловить верное произношение.

В определенный момент ему показалось, что он набрал уже едва ли не больше бумаг, чем сможет продуктивно изучить, поэтому доктор решил больше ничего здесь не осматривать, пока не созовет здесь самый настоящий конгресс скептиков-алиенистов – пускай сами увидят все своими глазами и попробуют систематически обработать. Он еще должен был найти тайную лабораторию, поэтому, оставив саквояж в освещенной комнате, снова вышел в зловонный черный коридор, от чьих стен непрестанно исходила тусклая грибная флуоресценция.

Следующие несколько комнат, куда доктор попробовал наугад зайти, были пусты или же заставлены лишь трухлявыми ящиками да зловещими свинцовыми гробами, однако именно они поразили доктора размахом диких экспериментов Джозефа Карвена. Он подумал о бесследно канувших рабах и моряках, об оскверненных могилах во всех уголках земного шара и о зрелищах, которые, видимо, предстали пред очи участников провиденского рейда. По правую руку от него протянулась высокая каменная лестница, и Уиллет решил, что она, вероятно, вела к одному из служебных строений Карвена – возможно, к каменному флигелю с высокими окнами-бойницами. Неожиданно стены перед ним словно бы разошлись, а вонь и вой стали невыносимыми. Уиллет вышел в просторное помещение – такое большое, что луч фонарика не достигал его противоположного конца, лишь кое-где зацепляя толстые колонны, поддерживающие потолок.

Через некоторое время он подошел к колоннам, что стояли кругом, наподобие монолитов Стоунхенджа. Среди них на постаменте, к которому вели три ступени, возвышался резной алтарь; и алтарь тот был покрыт такой причудливой и необычной резьбой, что Уиллет сперва подошел ближе, чтобы осмотреть узор в свете электрического фонаря, но почти сразу отшатнулся, различив темные пятна, очернившие самую верхнюю плиту, и тоненькие струйки того же цвета, застывшие на боковых стенках. Потом он заметил противоположную стену и двинулся вдоль нее – она изгибалась большой дугой, кое-где разорванной черными прямоугольниками дверей, и была усеяна множеством пустых камер за железными решетками, где лежали железные кандалы для рук и ног, вделанные в каменный пол. Камеры были пусты, но ужасные запахи и мерзкие стоны никуда не делись – наоборот, они становились еще назойливее, иногда переплетаясь с другими звуками, похожими на удары по чему-то влажному…

3

Теперь уж все внимание Уиллета было приковано к ужасной вони и жуткому гвалту. В величественном зале с колоннами они ощущались четче, чем где-либо, однако даже в этом подземелье казалось, что звуки и запахи доносятся откуда-то снизу. Прежде чем среди темных ответвлений искать ступеньки, уводящие еще глубже под землю, доктор посветил фонариком на мощеный камнем пол. Плиты лежали неплотно, между ними с разными интервалами располагались одинаковые камни, беспорядочно перфорированные мелкими отверстиями, а в одном месте на полу валялась небрежно брошенная приставная стремянка. Как ни странно, именно от нее больше всего отдавало тем смрадом, что пропитал, казалось, все вокруг. Пока Уиллет прохаживался по зале, он понял, что и вонь, и звук сильнее всего ощущаются именно у тех ноздреватых плит – что это могут быть своего рода люки, за которыми скрываются проходы к еще более глубоко залегающим недрам ужаса. Присев близ одной из плит, доктор попытался поднять ее – и та сдвинулась, хоть и не без приложенных значительных усилий. Звуки снизу прибавили в громкости, пока доктор, дрожа всем телом, приподнимал тяжкий камень. Из глубин рванулся неописуемый смрад, и Уиллет, откинув плиту и направив луч фонарика в зияющую жуткой чернотой дыру, почувствовал сильное головокружение. Если он и чаял увидеть здесь лестницу, по коей возможно было бы сойти в простор подполья, полного ультимативных непотребств, его постигло разочарование – ибо в волнах адского смрада и надломленного визга увидел он только облицованное кирпичом колодезное жерло, диаметром приблизительно в полтора ярда. Не то что лестницы – вообще ничего, пригодного для спуска, не наблюдалось там, внизу. Под направленным в жерло лучом света вой вдруг сменился жуткими рыданиями и скрежещущими звуками, и после что-то глухо застучало и захлюпало. Уиллет дрогнул, боясь даже предположить, что за гадкая химера притаилась у него под ногами, однако собрал-таки волю в кулак и заглянул в грубо обтесанную шахту колодезя. Улегшись на пол, доктор опустил фонарик в нижний мрак на всю длину руки, чтобы пролить свет на находившееся внизу нечто. Поначалу он не мог разобрать ничего, кроме скользких замшелых кирпичных стен, сходивших вниз, в клоаку почти что физически ощутимой, неистовой скверны, но вот – различил, как на глубине примерно двадцати футов беснуется и клокочет темная, бесформенная масса плоти. Фонарик задрожал в руке доктора, однако он нашел в себе силы вновь посмотреть вниз и рассмотреть существо, заточенное в беспросветном мраке подпола. Чарльз обрек его на голодную смерть – его и сонм других тварей, брошенных в схожие колодцы под сводчатой залой. Кем бы те твари ни были, лежать спокойно в узких шахтах они не могли. Все долгие недели в отсутствие своего принципала они скребли стены, стенали и ждали его возвращения.

В следующий миг Маринус Бикнелл Уиллет пожалел о повторном взгляде, брошенном в шахту. Опытный хирург, повидавший на своем веку всякое, он оказался не готов к зрелищу, навек лишившему его душу покоя. При здравом разумении то был всего лишь материальный – следовательно, подчиняющийся всем законам сего мира, – объект средних размеров, но форм и пропорций столь чуждых, что разномастные его черты попросту не желали складываться в мозгу в единый завершенный образ, потому как образов подобных не могло быть и не должно было быть в принципе. Выронив фонарик из ослабевшей, повисшей плетью руки, Уиллет закричал – и этот панический фальцет не признала бы и его родная мать. Неспособный распрямиться и встать твердо на ноги, весь скованный ужасом, доктор полз прочь от влажного края колодца, по плитам, укрывавшим дюжины адских шахт, откуда в ответ на его испуганный крик несся кошмарный звук неизбывных мук. Грубый, необработанный камень плит ранил ему ладони, но он продолжал отступать, презрев боль, – его подгонял жуткий скрежет и хруст из ямы, где чудовище, полное бездумной агрессии, кинулось, судя по шумам, пожирать упавший фонарь. В оскверненной вонью темени Уиллет закрыл ладонями уши, чтобы не слышать глухих жалобных стонов, издаваемых сородичами плененной твари; липкая испарина покрыла его с ног до головы, и поверх нее его окутал со всех сторон полный сокрытых кошмаров мрак. Где-то внизу все так же клокотали десятки несчастных тварей, еще живых, – с одного колодца он собственноручно снял крышку… Да, конечно, виданная им внизу тварь – образ, который уже невозможно, как ни старайся, стереть из памяти, – нипочем не сумеет всползти вверх по скользким стенам, и все ж доктор весь дрожал от навязчивой мысли, что где-нибудь для нее найдется лаз или опора.

Что это была за тварь, Уиллет так и не уразумел. Она отдаленно напоминала резные изображения на алтаре, разве что была воплощенной в материи, а не в рисунке. Природа создать подобное никак не могла, и выглядело оно очевиднейшим образом незаконченным, сложенным из безобразных калечных частей. Уиллет предположил впоследствии, что Вард мог создать чудовищ из неправильно подготовленных «солей» и решить оставить их в живых ради услужения или для ритуальных целей – не будь они нужны, на алтаре не было бы и их подобий. Впрочем, там были изображены чудовища и пострашнее… но ведь и Уиллет распечатал лишь один колодец. В те моменты первой связной мыслью, пришедшей доктору на ум, была давно прочитанная фраза из старинных документов Карвена – Саймон-Иедидия Орн писал о том другу-алхимику: «Разумеется, когда Хатчинсон воссоздал Целое из того, что мы сумели собрать лишь в малой части, ничего, кроме овеществленного Порока, не случилось». И вместо того, чтобы вытеснить эти страшные слова, в памяти доктора, вливая в ужас новые соки, всплыл обугленный изуродованный труп, который, по свидетельству старца Слокэма, нашли в полях у Потаксета вскоре после разорения фермы Карвена. Чарльз однажды привел ему слова старика, утверждавшего, что тело походило и на человека, и на неведомого зверя, вот только не было ни тем, ни другим…

И сказанное давным-давно отдавалось эхом теперь в голове Уиллета, покуда он то в одну, то в другую сторону слепо метался на каменном полу подземелья. Дабы заглушить и умерить это эхо, он, сам не сознавая, обратился к гротескным строкам «Бесплодных земель» Т. С. Элиота[29]29
  Томас Стернз Элиот (1888–1965) – британо-американский поэт, драматург, сподвижник модернизма в поэзии. Опубликованная в 1922 году поэма «Бесплодные земли» считается одним из ключевых произведений модернистского направления.


[Закрыть], а потом и вовсе перешел на часто повторяющееся в бумагах Варда двойное заклинание, делая упор именно на вторую его часть – от «огтрод» к «за». Как ни странно, чуждые слова привнесли в его душу столь желанный покой, и через некоторое время Уиллет смог встать на ноги, горько сожалея о потерянном в паническом приступе фонарике и ошалело оглядываясь в поисках хотя бы самого слабого лучика света в чернильной черноте хладного подземелья. Никакой надежды на оный не было – и все же доктор напрягал глаза, высматривая хоть искру, хоть отблеск: ведь осталось же освещение в доме, откуда он сюда спустился!

Какое-то время спустя ему привиделись слабые блики где-то очень далеко, и Уиллет пополз им навстречу на четвереньках, щупая перед собой пол из страха упасть в открытый колодец или удариться об одну из бесчисленных колонн. Пальцы нашли ступень, ведущую к обагренному кровью алтарю, – и доктор с отвращением отдернул руку. После наткнулся он на камень со множеством отверстий, затем – на край провала и стал двигаться еще осторожнее, почти не отрывая ладоней от пола. Наконец колодец остался позади. Отродье, заключенное в нем, уже не выло и не бесновалось – похоже, щелочь батареи из сожранного электрического фонарика отравила его. Всякий раз, нащупывая пальцами отверстия в полу, Уиллет содрогался; когда он проползал над очередным колодцем, снизу раздавались громкие стоны, но обычно его полубесшумные движения никого не тревожили. Иной раз доктору казалось, что свет впереди слабеет – видимо, зажженные свечи и лампы одна за другой гасли. Мысль о том, чтобы остаться одному в кромешном чреве подземелья, заставила его рывком подняться на ноги и побежать вперед: теперь он мог не бояться упасть в колодец, ведь тот остался позади, а если угаснет свет в доме и он заблудится, одна останется надежда – на помощь Варда-старшего. Вскоре Уиллет вбежал из просторного зала в узкий коридор и, отчетливо видя впереди свет, поднялся в дом, дрожа от облегчения и не сводя глаз с медленно умирающего фитиля последней лампы, приведшей его назад в привычный мир.

4

В следующее мгновение доктор уже лихорадочно вливал в опустевшие лампы масло из канистры, которую приметил еще раньше, а когда черты комнаты снова проявились в свете, начал осматриваться в поисках какого-нибудь фонарика для дальнейшего осмотра подземелья. Каким бы он ни был напуганным, все же в нем сильна была и необъяснимая мрачная целеустремленность: он твердо решил заглянуть под каждый камень в своих поисках устрашающих тайн, стоявших за необъяснимым безумием Чарльза Варда. Так и не найдя фонаря, он решил взять самую маленькую из ламп, набил карманы свечами и спичками и прихватил галлон масла, которое решил приберечь на тот случай, если найдет еще какую-нибудь скрытую лабораторию по ту сторону ужасной залы с ее нечестивым алтарем и неизведанными закрытыми колодцами. Чтобы снова пройти по той территории, требовалась изрядная отвага, однако он знал, что должен это сделать. К счастью, ни устрашающий алтарь, ни открытая шахта не находились близ широкой стены с камерами, огибавшей пещеру, из которой, собственно, двери вели в дальнейшем направлении поисков.

Поэтому Уиллет вернулся обратно в большой зал с колоннами, наполненный смрадом и приглушенными завываниями. Он немного прикрутил фитиль, чтобы при тусклом свете лампы нельзя было даже издали различить очертания дьявольского алтаря и зияющее рядом со сдвинутой перфорированной плитой-крышкой отверстие в полу. По большей части за дверьми в дуговой стене находились небольшие каморки, порой пустые, порой заваленные весьма любопытным скарбом. В одной, например, оказалась истлевшая и напрочь запыленная одежда – панталоны, куртки и сюртуки полуторавековой давности; в другой – столь много вполне современных, новомодных нарядов, словно кто-то собирался принарядить небольшую армию. Однако более всего Уиллета настораживали то и дело попадавшиеся на пути большие медные лоханки, инкрустированные смальтой и выстланные изнутри отвратительной засохшей коркой. Они не понравились ему даже больше, чем причудливой формы свинцовые гробы, все еще частично сохранившие свое содержимое и испускавшие густой смрад, приглушавший даже едкое зловоние залы с колодцами.

Когда он прошел вдоль стены примерно половину зала, то увидел еще один коридор, подобный тому, который покинул, и в том коридоре также было немало отверстых дверей. К ним доктор и направился; сначала нашел три комнаты, где не было ничего интересного, но потом наткнулся на большой удлиненный кабинет, загроможденный резервуарами и столами, коптильнями и современными лабораторными принадлежностями, беспорядочно разбросанными книгами и бесконечными полками с банками и бутылками – все в нем свидетельствовало о том, что это и есть та самая обитель опытов Чарльза Варда, которую он искал. Здесь не было ни одного следа давнего пребывания Джозефа Карвена.

Запалив три уже заправленные здешние лампы, доктор Уиллет, ведомый живым интересом, изучил кабинет и его меблировку; исходя из объемов различных реагентов, что стояли в колбах на полках, молодой Вард интересовался какой-то из отраслей органической химии. В целом же по имевшемуся здесь оборудованию, в числе коего имелся и угрожающего вида операционный стол, нельзя было определить, чем именно занимался естествоиспытатель, – что, конечно же, разочаровывало. Среди лежавших на столе книг Уиллет заметил побитое временем издание Бореля, отпечатанное готическим шрифтом, и приметил, что в нем Вард подчеркнул тот же отрывок, что полтора века назад насторожил достойного мистера Меррита, пожаловавшего на ферму. Экземпляр Карвена наверняка пропал во время провиденской облавы вместе с другими его книгами по оккультизму.

Из лаборатории выходило три двери, и доктор начал по очереди проверять помещения за ними. За первыми двумя были бы обычные кладовые, не будь они набиты гробами, от полуистлевших до практически новых, и надгробиями, порой с хорошо читаемыми именами. Здесь также был склад одежды, и еще – несколько новых, наглухо заколоченных ящиков или коробов, но на последние Уиллет не стал тратить время. Наибольший интерес представляли фрагменты старого оборудования; видимо, то были инструменты самого Джозефа Карвена, изрядно пострадавшие от рук налетчиков, химическая параферналия[30]30
  Параферналия (от греч. παραφερνα) – здесь: совокупность снаряжения, оборудования, принадлежностей, используемых для занятий определенного рода и, как следствие, являющихся отличительными чертами этих занятий.


[Закрыть] георгианской эпохи.

Третья дверь вела в просторное помещение с изобилием стеллажей и столом с двумя лампами в самом центре. Уиллет зажег обе и в их бриллиантовом свете принялся разглядывать громоздившиеся кругом полки. Самые верхние пустовали, большинство свободного места на остальных занимали изысканные сосуды – высокие, без ушек, наподобие египетских каноп[31]31
  Канопа – ритуальный сосуд, в котором древние египтяне хранили органы, извлеченные при мумификации из тел усопших.


[Закрыть], и приземистые, с одной ручкой, походившие на амфоры для фалерна[32]32
  Фалерн – сорт вина темного цвета, производимый в Древнем Риме.


[Закрыть]. Почти сразу доктор заметил, что сосуды, тщательно закупоренные, были классифицированы: канопы, что стояли с одной стороны комнаты, означались деревянной табличкой с надписью “Custodes”, свисавшей на цепях с потолка над ними, а все амфоры в другой стороне проходили, соответственно, под грифом “Materia”. Все сосуды, за исключением разве что самых вышестоящих, были полны, и каждому полагалась бирка с номером, очевидно, отраженным в некоем каталоге – однако Уиллет не стал его искать; к тому времени его больше интересовало, чем, кроме формы, отличаются эти вместилища, поэтому он наугад откупорил несколько каноп и амфор, дабы изучить их содержимое. Но везде его ждало одно и то же – в емкостях обоих видов хранили вещество однородное и почти невесомое: мелкодисперсный матовый порошок разнящихся оттенков серого. Что до оттенков – а единственно оттенками и различалось наполнение сосудов, – то здесь нельзя было отследить никакой четкой закономерности; не было связи даже между субстанциями каноп и амфор. Синевато-серый порошок мог оказаться рядом с розово-белым, а начинка любой амфоры могла прямо соответствовать той, что обнаруживалась в одной из каноп. Самой примечательной чертой всех этих порошков было то, что они не слипались. Уиллет мог набрать полную горсть, высыпать ее обратно – и на его ладони не оставалось и крупинки.