Текст книги "Убиение чудовища"

Вначале доктор никак не мог понять, что есть «Custodes» и «Materia» и почему емкости разного вида столь тщательно отделены друг от друга и не хранятся вместе с бутылками и склянками, стоящими в лаборатории. Внезапно он вспомнил, что «кустодес» и «материя» с латыни переводятся как «стражи» и «материалы». Первое слово не раз употреблялось в недавно полученном на имя доктора Аллена письме от человека, утверждавшего, что он – проживший мафусаилов век Эдуард Хатчинсон. Одна фраза запомнилась Уиллету почти полностью: «Вы мудро поступаете, уменьшая их количество… нет нужды держать овеществленными стражей, и в случае облавы меньше будет найдено Обличительных Свидетельств». Какой в этом смысл? «Стражи» поминались и ранее – когда Вард еще охотно делился с доктором своими находками, он поведал ему о дневнике Елеазара Смита, где тот описывал слежку за домом Карвена. В той хронике говорилось о загадочных допросах, подслушанных Смитом и Уиденом возле проклятого дома, еще до того, как Карвен полностью перенес свою деятельность под землю: пленных допрашивал сам алхимик и «охранники». Их-то, согласно Хатчинсону или его обновленному воплощению-аватару, Аллен больше не держал «овеществленными». Если зловещий сподвижник Чарльза не стал их воссоздавать – значит, они хранятся… здесь, в виде порошка, тех самых «солей», в которые члены колдовского заговора перерабатывали бесчисленные выкраденные трупы и даже более древние костные останки!

Так вот что содержалось в канопах: устрашающие плоды нечестивых опытов, усмиренный прах, который, вызванный к жизни дьявольским заговором, должен беспрекословно защищать своего воскресителя или принуждать к повиновению непокорных! Уиллет похолодел при одном воспоминании о том, что пересыпал из ладони в ладонь, и на мгновение ощутил необоримое желание убежать подальше от зловещих шкафов с безгласными, но, может статься, даже в таком виде способными следить за ним часовыми.

И тут его настигла иная мысль – об амфорах с «материалами» на противоположной стене. Если в них – не «стражи», то что? Уж не хранятся ли там останки величайших мыслителей всех веков, похищенные алхимиками для своих зловещих некромантических умыслов из крипт и могил? Тех самых умыслов, что, согласно отчаянному письму Чарльза Варда, способны потрясти мироздание до основ, – а он-то легкомысленно пересыпал сей прах!

Немного успокоившись, доктор снова начал внимательно разглядывать комнату. Заметив небольшую дверь, он подступил к ней и взялся изучать испещрившие ее символы. Те письмена! Бог знает, что это были за письмена! Ни в одной книге не видывал доктор таких письмен – смутно подобное лишь один из друзей Уиллета, болезный и вечно витающий в облаках Рэндольф Картер, воспроизвел однажды на бумаге, сославшись на то, что сей древний утраченный алфавит, обладающий невероятной колдовской силой, был явлен ему в одном затянувшемся фантасмагорическом сне.

От размышлений его отвлекла резкая вонь некой ядовитой химии, ясно различимая даже в зловонном воздухе подземелья. Без сомнения, она проникала из комнаты, находящейся за дверью. Уиллет сразу узнал запах: он исходил от одежды Чарльза Варда в день его вынужденного отъезда в лечебницу. Значит, он находился именно здесь, когда неожиданные посетители прервали его опыты. Юноша оказался благоразумнее своего предка, не оказав сопротивления. Полный решимости разгадать все тайны зловещего подполья, доктор взял лампу и, поборов страх перед неизвестным, переступил порог. Нет, он не успокоится до тех пор, пока не выяснит истинную причину безумия Чарльза Декстера Варда!

И вот – очередная комната, в этот раз – скуднейше обставленная: лишь стол, стул и вериги с крюками и зажимами, ворохом звеньев сваленные на полу. Кроме большой лампы, журнала с поеденными влагой страницами и карандаша, на столе находились две закупоренные высокие канопы – взятые, очевидно, из комнаты, где содержались «стражи», да позабытые здесь в спешке. Уиллет зажег свет и здесь – и взялся листать журнал, предложивший ему лишь краткие и не особо вразумительные заметки, набросанные угловатым карвеновым почерком:

Б. не мертв. Прошел сквозь стены, укрылся в земле. Повидал старого В. Изрекши «Саваоф», тот узрел истинный Путь. Трижды призвал того, чье имя ЙОГ-СОТОТ, на следующий день отвадил его. Ф. был намерен истребить всех, кто искусен взывать к Запредельным.

Когда свечение лампы проникло во все уголки тайной комнаты, Уиллет увидел, что стена напротив двери испещрена вбитыми колышками, с коих свисают бесформенные желтые саваны. Однако больший интерес представляли голые боковые стены, покрытые нанесенными на каменную основу при помощи зубила мистическими символами и формулами. На отсыревшем полу тоже красовалось нечто резное; вглядевшись, Уиллет различил большой пифагорейский пентакль в центре комнаты, а между ним и углами пола – четыре круга диаметром около трех с половиной футов. В одном из них, рядом с небрежно скомканной на полу желтой ветошью, стоял неглубокий килик[33]33
  Ки́лик – древнегреческий сосуд, неглубокая круглая чаша с широким устьем, на ножке, с двумя горизонтальными ручками по бокам.


[Закрыть] – взятый явно с полки при входе, – а за пределами круга доктор увидел амфору с пометкой «№ 118» на ярлыке. Амфору распечатали и опустошили, а в килике Уиллет с внутренней дрожью различил горсть сухого зеленовато-серого порошка, не разметанного по комнате лишь благодаря отсутствию сквозняков – явно высыпанного из сосуда с «материалом». Картина происходившего здесь была, с учетом всего изведанного, более-менее ясна – уточнения требовали, возможно, лишь подробности, но ценой им вполне могли стать остатки душевного покоя как самого доктора, так и родных Варда. Вериги, соль из амфоры «материала», две канопы «стражей», желтые саваны и формулы на стенах, записи в журнале, намеки из писем и легенд и целый калейдоскоп проблесковых сомнений и предположений – почти неподъемный груз знания…

С усилием прогнав прочь страшные мысли, Уиллет стал рассматривать высеченные на стенах знаки. Их покрывали зеленоватые пятна грибка, иная символика уже совсем стерлась – вероятно, ее нанесли еще в давнюю пору, – но и сам текст был более или менее знаком для того, кто читал заметки Карвена или всерьез интересовался историей магии. В одной формуле доктор безошибочно узнал фрагмент, который миссис Вард слышала от своего сына в ту зловещую Страстную пятницу прошлого года и который, как доктору потом объяснили знатоки сих дисциплин, был грозным обращением к тайным богам, обитающим вне границ физической сферы. Здесь оно было записано не точно так, как его передала по памяти мать Чарльза, и даже не так, как специалисты привыкли цитировать его по Элифасу Леви[34]34
  Элифас Леви (настоящее имя Альфонс Луи Конста, 1810–1875) – специалист по тарологии, член масонской ложи, значимая фигура в оккультизме, эзотерике и мистической традиции, автор большого числа трактатов по магии.


[Закрыть], однако же не приходилось сомневаться, что это – тот самый призыв. От слов Саваоф, Метатрон, Альмузин, Зариатнатмик Уиллет испытывал благоговейный трепет – невзирая на весь опыт столкновения с кошмаром, уже имевшийся за спиной.

Заклинание было высечено слева от дверного проема. Прилежащую справа стену также сплошь покрывали буквы и символы, и, вглядевшись, Уиллет остановил внимание на двухчастной формуле, не раз встречавшейся ему в подземном кабинете. Главным образом она совпадала с виденной в записях Варда – столбцы текста предваряли асцендент и десцендент, Глава и Хвост Дракона, – однако правописание существенно отличалось от современного, как если бы старый Карвен несколько иначе записывал звуки или же в более поздних исследованиях усовершенствовал произношение, повысив действенность призыва. Доктор попытался сравнить вырезанный в камне текст с тем, что до сих пор крутился у него в мыслях, однако это было непросто. Запись, которую он вспоминал, начиналась с “Y'ai’ ng’ngah, Yog-Sothoth”, а в настенной версии в начале было “Aye, engengah, Yogge-Sothothe”, и в этом варианте, по его мнению, второе слово было гораздо важнее дробить на слоги.

Поскольку «поздний» вариант заклинания прочно засел у доктора в голове, это различие не давало ему покоя, и он принялся вслух проговаривать первую долю формулы, стараясь соотнести звуки с высеченными в камне буквами. Странно и угрожающе звучали эти древние инвокации во мраке подземелья, бередя родовую память о старинных колдовских наговорах, – и вторило им бездумное, богохульное стенание из глубоких ям, нечеловеческие каденции которого ритмично вздымались и опадали, пробиваясь сквозь смрад и тьму: йеин-нагх-йог-сотот-хи-лъгеб-фаи-тродог-аааз…

И откуда только взялся пронизывающий до костей холодный ветер, закружившийся по комнате будто в ответ на этот зов? Порывом своим он заставил трепетать пламень в лампах, и свет померк, сместился – надписи на стене смело, смазало властной рукой подступившего мрака. Всклубился чад, и запах, перекрывающий колодезную вонь из центральной залы, ощущавшийся и раньше, теперь стал едва ли переносим. Уиллет затравленно обернулся: из килика на полу, куда ссыпан был мелкий могильный порошок, завивались клубы удивительно плотного черно-зеленого дыма. Прах был принесен сюда из секции «Материалов», что же с ним теперь происходит… и почему? Изречена была первая доля формулы – «Глава Дракона», асцендент… неужели кто-то сейчас взаправду воскреснет? Как возможно подобное?

Доктор пошатнулся. Перед его мысленным взором мелькали обрывки прочитанного, разобщенные образы – все недавно увиденное и услышанное. «Как и встарь, вновь говорю Вам: не вызывайте из мертвой Золы, равно как и из Внешних Сфер, То, что не могучи усмирить. Держите постоянно наготове Слово, потребное для того, чтобы вернуть Нечто в Ничто, и немедленно остановитесь, если появится хотя бы тень сомнения, кто перед вами…»

…и вот завеса черно-зеленого дыма расступилась – кто-то был там, за ней, некая фигура неясных очертаний, зловещий потусторонний силуэт.

5

Маринус Бикнелл Уиллет даже не надеялся, что кто-то, кроме самых близких друзей, поверит хотя бы частично его рассказу, поэтому не выносил эту историю на суд широкой общественности. Лишь несколько посторонних слышали ее из третьих уст и, конечно же, преимущественно посмеивались над ней, говоря, что доктор уже стареет. Ему посоветовали уйти в длительный отпуск и в дальнейшем избегать дел, связанных с нервными потрясениями. Однако господин Вард знал, что опытный врач глаголет жуткую правду. Разве он сам не видел своими глазами тот ужасный лаз в подвале избушки? Разве же Уиллет еще в одиннадцать часов того злосчастного утра не отправил его, отравленного и больного, домой? Разве он напрасно названивал доктору целый вечер и на следующий день, разве не он поехал в полдень назад в тот проклятый дом, где и нашел своего друга невредимым, хоть и без сознания, на одной из кроватей на втором этаже? Уиллет хрипло дышал – и когда господин Вард дал ему немного хереса из бутылки, открыл глаза широко-широко и сбивчиво что-то забормотал. Вард-старший почти ничего не разобрал, кроме как «колодцы… борода… глаза за стеклами… кто же это такой». Эти последние слова доктора прозвучали особенно странно, если учесть, что обращался он к аккуратному, чисто выбритому джентльмену, которого знал уже много лет.

Залитая ярким полуденным светом, избушка была такой же, как и сутки назад. Да и Уиллет был одет в точности так, как вчера, – разве что брюки его были протерты на коленях и замараны подземной плесенью, чей кислый дух живо напоминал господину Варду зловоние, исходящее от одежд его сына, – в тот день, когда Чарльза забирали в лечебницу. Фонарик, с коим доктор спустился под землю, куда-то запропастился, однако неподалеку валялся саквояж – опустошенный, без всех собранных под землей бумаг и улик. Прежде чем вдаваться в какие-либо объяснения, Уиллет со зримым значительным усилием, нетвердо ступая, спустился в подвал и попытался вновь сдвинуть роковую плиту у сливных труб. Та не поддавалась. Доктор пошел туда, где оставил инструменты, так и не понадобившиеся до сей поры, взял зубило и принялся по одной выламывать крепкие доски. Внизу оказался свежий слой бетона без единой прорехи. Пропал дышащий вредоносным подземным газом люк, исчез доступ к адскому лабиринту и колодцам с безымянными вопящими тварями, к тайной лаборатории, чьи стены покрывали резные формулы. Доктор Уиллет ухватил Варда-старшего за грудки.

– Вы же сами видели, – процедил он. – Сами видели, обоняли тот смрад…

Мистер Вард, удивленный и испуганный, утвердительно кивнул.

– Тогда я все объясню вам, – бросил доктор, выпуская его и шумно выдыхая.

Они нашли наверху самую солнечную комнату, сели в кресла, и доктор утомленным тихим голосом целый час пересказывал господину Варду свои похождения. С чем сравнить тот силуэт, что возник в шедшем из килика зеленоватом дыму, он не знал и был слишком измотан, чтобы задаваться всерьез вопросом о его природе. Проведя некоторое время в молчании и лишь беспомощно покачивая головой, Вард-старший наконец спросил осторожным шепотом:

– Как думаете, может, стоит попробовать распечатать подпол вновь?

Уиллет в ответ смолчал. Явление потустороннего гостя оставило его в смятении; он не знал, что и думать по сему поводу. Тогда Вард задал менее трудный вопрос:

– Куда же он ушел? После того, как перенес вас сюда и заделал тот вход…

И снова доктор ничего не ответил.

Однако неведомый пришелец все же оставил доказательство своего существования. Прежде чем уйти, Уиллет полез в карман за носовым платком. Помимо свеч и спичек, взятых в лаборатории Варда, он нащупал неизвестно как попавший туда клочок бумаги. То был ничем не примечательный листок, вырванный, скорее всего, из журнала, хранившегося в комнате с пентаклем на полу, – и слова были написаны на нем обычным оливковым карандашом, одним из тех, что лежали на столе рядом с тем журналом. Бумажка была очень неряшливо сложена в несколько раз и, если не считать слабого кисловатого запаха подземелья, не несла на себе никаких отпечатков потустороннего. Однако сам текст, бесспорно, был более чем странен, являя собой письмена неизвестной эпохи. Старательно выведенные строки дышали средневековой тьмой и были едва ли пригодны для прочтения даже специалистам по тайнописи. Тем не менее иные комбинации символов казались странным образом знакомыми. Ниже приведена эта короткая записка, чей секрет заставил двух потрясенных взрослых мужчин после первого же ознакомления ринуться на улицу к автомобилю Варда-старшего и поехать сперва в место, где можно было спокойно пообедать, а затем – в библиотеку имени Джона Гея[35]35
  Джон Гей (англ. John Gay; 1685–1732) – английский поэт и драматург, автор басен, пасторалей и комедий.


[Закрыть], что на холме.

В библиотеке Вард и Уиллет без труда раздобыли подробные пособия по палеографии и просидели за ними до наступления темноты и зажжения величественной хрустальной люстры под потолком. В конце концов они обнаружили-таки требуемое: мистическая вязь оказалась шрифтом, бывшим в ходу в раннем средневековье, саксонским алфавитом восьмого или девятого века – бурного времени, когда тонким кружевом нового христианского учения прикрывались древние языческие религии с их невыразимыми ритуалами, а на Британских островах под бледным серпом луны в руинах римских крепостей Карлеона, Хексема и близ крошащегося Вала Адриана свершались тайные обряды. Автор записки изъяснялся на латыни, какой ее помнила та варварская эпоха: “Corvinus necandus est. Cadaver aq(ua) forti dissolvendum, nec aliq(ui)d retinendum. Tace ut potes”, что можно приблизительно перевести как: «Карвен должен быть уничтожен. Тело предать кислоте, ничего не оставляя. Храните молчание».

Расшифровав текст, Уиллет и господин Вард долго не знали, что сказать. После всего пережитого ничто уже не могло их удивить. Они просидели в библиотеке до самого закрытия, затем отправились на Проспект-стрит и проговорили в доме Вардов всю ночь, не придя ни к какому решению. Доктор пробыл там до послеобеденного воскресного часа; наконец позвонили детективы, отправленные развенчать тайну доктора Аллена.

Мистер Вард, нервно измерявший шагами комнату, бросился к телефону и, услышав, что расследование почти закончено, попросил явиться с рапортом к следующему утру. Он, как и доктор, не сомневался, что Карвен, надлежащий уничтожению по воле автора записки, и есть тот прячущий глаза за очками лукавый бородач – ведь сам Чарльз боялся его и в том своем письме оставил точно такое же распоряжение. В европейской корреспонденции к Аллену обращались как к Карвену, и он, без сомнения, полагал себя новым воплощением алхимика – едва ли подобное можно назвать простым совпадением. И разве не Аллен намеревался умертвить Чарльза по наущению некоего субъекта, назвавшегося Хатчинсоном, – если молодой историк вдруг сделается «непослушным и строптивым»? Определенно стоило как можно скорее найти этого сумасброда и пресечь его злые деяния.

В тот же день, без надежды добыть хоть малую щепоть сведений касаемо величайших тайн этого дела из того единственного источника, который мог этими сведениями поделиться, отец Варда вместе с доктором навестил молодого Чарльза в лечебнице. Уиллет с напускным спокойствием поведал о том, что увидел в подземелье, приведя множество деталей, доказывающих правдивость рассказа. Лицо юноши стало мертвенно-бледным. Дойдя до каменных колодцев и заключенных в них чудовищ, Уиллет постарался, как мог, расцветить свое описание устрашающими подробностями, однако Чарльз оставался безучастным. Уиллет на минуту умолк, потом негодующе заговорил о том, что несчастные существа умирают с голоду, огульно обвинив их содержателя в бессердечии и жестокости. Однако в ответ он услышал лишь сухой смешок. Поняв бесполезность отнекиваний, Вард-младший обратился к проблеме с замогильным юмором – выдав свистяще-надтреснутым голосом:

– Будь прокляты эти твари, они и впрямь едят, но им же оно ни к чему! Редкие птицы, не правда ли? Месяц, говорите, без еды? Будет вам, сэр, что для них месяц! Знаете же, экая сыгралась шутка с бедным старым Уипплом с его добродетельным бахвальством? Говорил, всех там истребит. Черт подери, да он бы наполовину оглох от одного лишь зова Запредельных, и скулеж тот колодезный даже бы не услышал! Ему бы и в голову не пришло, что там вообще кто-то есть! Клянусь вам, сэр, те проклятые твари воют с тех самых пор, как Джозеф Карвен был убит, – сто пятьдесят семь лет тому назад!

Больше Уиллет ничего не добился от молодого человека. Покоробленный, но против воли поверивший в эти слова, он продолжил рассказ в надежде, что хоть какая-нибудь подробность лишит молодого человека его ненормального самообладания. Глядя на его лицо, доктор не мог не ужаснуться переменам в нем – что и говорить, этот новый Чарльз явно прошел огонь и воду и теперь почти что пробуждал страх. Лишь упоминание комнаты с пентаклем и зеленоватого порошка в килике чуть сдвинуло глыбу его самодовольства – но, укрывшись за насмешкой, он заверил доктора в том, что заклинания, вырезанные на стенах, безмерно стары и бессмысленны для человека, что не знаком досконально с колдовством.

– Знай вы слова, – сказал он, – способные пробудить к жизни прах в той чаше, вас бы не было здесь и сейчас. Сто восемнадцатый образец из моей коллекции – уверяю, вы ужаснулись бы, заглянув в поименованный список, что лежал в другой комнате, и поняв, кто это был. Я его еще ни разу не вызывал, но как раз собирался это сделать, когда вы приехали, чтобы сопроводить меня в больницу.

Тут Уиллет сказал ему о произнесенной формуле и о черно-зеленом дыме – и впервые узрел неподдельный страх на лице Чарльза Варда.

– Так у вас получилось… и вы – здесь, передо мной? – произнес он, но уже не хриплым шепотом, а фальцетом, недобрым звонким эхом отдавшимся в комнате.

Уиллет, решив воспользоваться внезапным волнением своего пациента, быстро процитировал отрывок из письма, который запомнил наизусть:

– Из надгробий разве что одно на десяток осталось на своем месте – уверенности нет.

После он молча вынул из кармана полученное им послание на варварской латыни и поднес к глазам историка. Результат превзошел все ожидания – Чарльз Вард побледнел еще пуще прежнего и обмяк без чувств.

Конечно, весь этот разговор происходил совершенно секретно от трудившихся в лечебнице алиенистов, дабы те не обвинили отца пациента и своего коллегу в потакании бредовым состояниям подопечного. Поэтому доктор Уиллет с господином Вардом без посторонней помощи подняли упавшего молодого человека и положили его на кушетку. Тот, едва очнувшись, забормотал что-то про весть, которую надо немедленно доставить Орну и Хатчинсону. Когда сознание всецело возвратилось к Чарльзу, доктор поставил его в известность, что из помянутых им двоих по крайней мере один – недруг, науськивающий доктора Аллена убить его. Открытие не произвело особого впечатления на историка – на лице его и так застыла маска глухой безнадежности. После этого он не произнес больше ни слова, поэтому отец несчастного и Уиллет удалились, напоследок еще раз предупредив его насчет Аллена, на что юноша ответил, что об этом персонаже «уже должным образом позаботились» и что больше он не причинит ему никакого вреда, даже если очень захочет. Эту фразу сопровождал злобный смешок, от которого мороз шел по коже. Уиллет и Вард знали, что Чарльз не сможет предупредить двух странных сподвижников Аллена о возможной угрозе – администрация лечебницы задерживала для проверки все письма от пациентов и не пропускала те послания, что носили явные признаки бреда.

Впрочем, история с Орном и Хатчинсоном, если то действительно были салемские колдуны-изгнанники, имела интересное продолжение. Движимый каким-то неясным предчувствием, рожденным ужасами последнего времени, Уиллет связался с международным пресс-бюро и попросил присылать ему сообщения о всех достойных внимания преступлениях и просто странных событиях в Праге и на востоке Трансильвании; за полгода в изобилии переведенных статей, отправленных ему, удалось найти две, на взгляд доктора, весьма важные. В первой речь шла о полном разрушении особняка в старейшем квартале Праги и исчезновении тамошнего нелюдимого старожила по имени Йозеф Надек, о ком все соседи отзывались как о «человеке, который жил всегда»; во второй – о прогремевшем в горах Трансильвании, к востоку от Ракоша, взрыве, стершем с лица земли вместе со всеми обитателями древний замок Ференци. Тот пользовался настолько дурной славой у местных крестьян, что владельца собирались вызвать в Бухарест для допроса, но трагический инцидент, оборвавший феноменально долгую жизнь барона Ференци, поставил в деле жирную точку.

Уиллет осознал, что тот, кто составил записку угловатым саксонским почерком, способен и на большее, чем простое предупреждение; доверив доктору разобраться с Джозефом Карвеном, он решил собственноручно уничтожить Орна и Хатчинсона. Об участи, постигшей этих двоих, Уиллет предпочел не думать.

6

На следующее утро после свидания с Чарльзом доктор поспешил к Варду-старшему, чтобы присутствовать на переговорах с детективами. Уверенный в настоятельной необходимости ликвидации или как минимум помещения под стражу Аллена, он был намерен убедить в том и своего друга. В этот раз они не поднимались в библиотеку – на верхний этаж вообще старались лишний раз не заходить из-за странного тошнотворного запаха, который все никак не желал выветриться. Слуги приписывали такое зловоние порче, навлеченной на дом портретом Карвена.

В девять часов утра прибыли трое сыщиков. Они немедленно выложили перед Вардом и Уиллетом все карты – разыскать некоего Тони Гомеса, мулата-слугу, у них не вышло, да и о местонахождении самого Аллена ничего известно не было. Зато не было недостатка в свидетельствах со стороны жителей Потаксета. В их кругах Аллен почитался за настоящую ходячую аномалию – он носил, по общему мнению, крашеную либо вовсе накладную бороду (догадка подтвердилась поздними находками в хижине Варда) и обладал поистине экзотическим тембром голоса, памятным Варду-старшему даже по единичному телефонному разговору – гулким, словно отдававшимся многократным эхом. Взгляд его, по свидетельству сталкивавшихся с ним, был тяжел, и это не могли утаить и дымчатые стекла очков в роговой оправе. Один лавочник во время переговоров увидел образец почерка Аллена и заявил, что он очень странный и неряшливый; это было подтверждено карандашными пометками неясного смысла, найденными в его комнате и опознанными опрошенным. В связи со слухами о вампиризме, ходившими прошлым летом, большинство сплетников считали, что настоящим вампиром был Аллен, а вовсе не Вард-младший. Заявления были получены также от официальных лиц, посетивших потаксетскую резиденцию после неприятного инцидента с ограблением грузовика. Они не заметили в «докторе» ничего странного, но утверждали, что распоряжался там именно он, а Чарльз лишь выполнял приказания. В доме царил полумрак, и они не смогли ясно разобрать черты лица, но узнали бы их, увидя вновь. Борода Аллена выглядела фальшивой; они также вспомнили, что на лбу над правым глазом у него имелся небольшой шрам. Тщательный обыск в комнате не дал существенных результатов – разве что добыты были в изобилии карандашные заметки, набросанные угловатым почерком, идентичным, как понял Уиллет с первого взгляда, тому, что был в материалах исследований покойного Карвена и в журнальных записях, виденных доктором в канувших катакомбах ужаса.

Теперь, когда Уиллет и Вард-старший столько узнали, им открылся столь глубокий и всеохватный морок, что они внутренне содрогнулись, ибо обоим тотчас пришла в голову одна смутно-неправдоподобная догадка. Борода-фальшивка и затемненные очки, причудливый почерк Карвена, старый портрет с крошечным шрамом на лбу; и в больнице – более не похожий на самого себя Чарльз с таким же шрамом. Плюс ко всему тот глухой голос в телефонной трубке – тот, что прорезался, когда его сын на мгновение забыл о жалком шепоте, на который был якобы обречен болезнью…

Кто видел Чарльза и Аллена вместе? Полицейские – лишь единожды. А потом? Аллен якобы уехал, когда Чарльз неожиданно позабыл о своем страхе и переселился в Потаксет. Карвен – Аллен – Вард: по какому дьявольскому умыслу сплавились воедино две эпохи и два человека? Ошеломительное сходство портрета с Чарльзом… та всецело неясная причина, по которой и Аллен, и Чарльз подражали почерку Карвена даже тогда, когда за ними никто не следил… их нечестивые труды – исчезнувшие катакомбы, оголодавшие твари в зловещих колодцах, колдовская формула, чье изречение привело к неописуемым результатам, послание на латыни в кармане Уиллета, документы, письма, разговоры о могилах, «солях» и немыслимых открытиях… что из всего этого следует? И тогда мистер Вард, сам толком не зная зачем, передал детективам кое-что, попросив показать торговцам, общавшимся с Алленом. Вручил он им фотографию своего бедного сына – ей он аккуратно пририсовал чернилами очки в толстой оправе и изобильную лицевую растительность по типу той маскарадной фальшивки, что нашлась в комнате Аллена.

Два часа господин Вард вместе с доктором провели словно в остановившемся отрезке времени, пропитавшемся донельзя гнетущей атмосферой старого дома, то и дело поглядывая на опустевшую панель над камином, откуда некогда бросал в мир свой надменный взор старый алхимик Карвен. Наконец детективы вернулись – и подтвердили, что «украшенная» Вардом-старшим фотокарточка, согласно свидетелям, подозрительно напоминает доктора Аллена.

Аллен… Вард… Карвен… все это становилось слишком невероятным для любой логической связи. Уиллет обтер носовым платком испарину со лба. Что молодой историк вызволил из небытия и что оно с ним сделало? Какова правда за всеми этими туманами? Кем был Аллен, намеревавшийся убить Чарльза за «Непослушание и Строптивость», и почему перепуганный юноша в своем последнем отчаянном воззвании настаивал на растворении тела Аллена в кислоте? Почему в записке-предупреждении на архаичной диалектической латыни, о чьем происхождении никто не осмеливался и слова сказать, также говорилось о кислотной эрадикации – но уже в отношении «Карвена»? Кто кого подменил, когда так вышло? В день, когда Уиллет получил от младшего Варда паническое письмо, юноша все утро проявлял крайнюю нервозность, но впоследствии поведение его резко и необъяснимо изменилось. Он украдкой покинул дом, но обратно вернулся не таясь, прошествовав мимо охранявших его людей. Очевидно, что-то произошло, когда он покинул свое убежище. Но нет – ведь потом, войдя в библиотеку, Чарльз вскрикнул в страхе! Он что-то нашел там… или же что-то нашло там его? Тот симулякр, что бесстрашно проскользнул внутрь, не замеченный уходящим, – не это ли чужак, выдавший себя за раздавленную ужасом личность, никуда на самом деле не выходившую? И разве же дворецкий не припоминал странные звуки?

Уиллет разыскал слугу и задал тому на ухо пару вопросов. Что-то неладное тогда и впрямь имело место – прозвучал вскрик, перешедший в придушенный хрип, а затем не то грохот от падения, не то треск чего-то под подошвой, не то все это вместе. И мистер Чарльз как будто стал совсем другим, когда молча вышел из дома. Рассказывая об этом, дворецкий то и дело покачивал головой и морщился от вони, шедшей от распахнутого окна наверху.

В доме поселился неодолимый страх, и только деловитые детективы будто не желали ничего замечать. Правда, и они пребывали в некоторой еле заметной оторопи – в ходе дела они явно обнаружили нечто неприглядное. Доктор Уиллет лихорадочно осмысливал новые сведения и время от времени начинал бормотать что-то себе под нос, вновь и вновь смыкая и размыкая в уме звенья ужасающей событийной цепи.

В конце концов мистер Вард подал знак, что беседа закончена, и все, кроме него и доктора, удалились. Полдень пребывал в самом разгаре, однако в комнате царили сумерки, словно проклятье вечной ночи коснулось дома Вардов. Уиллет с холодной серьезностью обратился к хозяину с требованием дальнейшее следствие препоручить ему одному; вот-вот вскроются обстоятельства такого рода, каковые проще вынести другу семьи, нежели любящему родителю. Как домашний врач он испросил определенной свободы действий – и, прежде всего, велел оставить его одного наверху, в библиотеке Чарльза, до тех пор, пока он сам не сочтет нужным покинуть ее пределы.

Господин Вард, совсем потерявшийся в потоке обрушивавшихся на него со всех сторон – одно страшнее другого – известий, не стал возражать. На полчаса доктор Уиллет заперся в помещении со старинной деревянной панелью, спасенной из дома на Олни-корте, и его друг ловил всякий идущий оттуда звук. Скрипела сдвигаемая мебель, и вот тугие петли издали раздраженно-жалобный звук… потом доктор, как и Чарльз до него, приглушенно вскрикнул. То был, впрочем, вскрик скорее горести, нежели испуга, – и после него плотно прилегающую дверцу стенного шкафа над камином, к которой доктор, очевидно, освобождал доступ, с силой захлопнули.